Глава 7

Он провел ночь в объятиях Эрики Зауэр. Женщина что-то чувствовала, льнула к нему, шептала на ухо всякие нежности.

Батареи были еле теплые, ночная температура упала до минус пятнадцати, каменные стены почти не сохраняли тепло. Они лежали, укутавшись в несколько одеял, рядом горела керосинка. Электричество тоже было отключено. Городские службы пока еще работали, но зашивались. Денег на коммунальные нужды не было, штат работников сократился втрое.

– У меня плохое предчувствие, Мартин, – прошептала женщина, покрывая поцелуями его лицо. – Должно произойти что-то страшное. Я очень боюсь. Если с тобой приключится беда, то не знаю, как из этого выберусь.

– Не бойся, дорогая. – Уваров машинально погладил ее по голове. – Что со мной произойдет? Мы не бываем на передовой, работаем в тылу, перебираем бумаги, беседуем с людьми, ничем не рискуем. Русских скоро остановят. На это потребуется всего лишь несколько дней.

– Сегодня в булочной люди ругались. Фрау Фенкель плакала. Она ездила в госпиталь к своему двоюродному брату. Курта вчера привезли с передовой, он получил ранение в ногу. Говорит, что на фронте все плохо, русские танки повсюду. У нас нет людей и боеприпасов. Многие части в полном составе сдаются в плен. Причина в том, что люди хотят жить.

– Это паникерские настроения, Эрика. Не обращай внимания. Такие слухи распространяют специально засланные провокаторы, а обычные люди верят им, подхватывают. На самом деле все не так уж плохо. Уж я-то знаю, каждый день читаю сводки. Наши войска твердо стоят на своих позициях, если где-то и отходят, то не больше двух-трех километров. У русских огромные потери, они скоро выдохнутся. У тебя есть родня в Германии?

– Да, дальние родственники моей мамы живут в деревне под Бонном. Я их видела в глубоком детстве, только раз. Дядя Густав разводил свиней и кроликов, тетя Ингрид помогала ему по хозяйству, они были очень приветливы. Я навсегда запомнила их милых кроликов, которых они, оказывается, отправляли на мясо.

– Не хочешь уехать к ним? На природе хорошо, в деревне всегда спокойно, что бы ни случилось. Заодно напомнишь своей родне, как ты их любишь и соскучилась.

– Что ты, нет, я никуда не поеду, – заявила Эрика. – Это далеко. Я даже не помню, где именно. Скажи, Мартин, а русские солдаты и в самом деле такие звери, как нам рассказывают? Солдат и представителей власти они казнят на месте, женщин насилуют, мужчин избивают, детей сгоняют в концентрационные лагеря, а города и деревни полностью взрывают и сжигают.

– Нет, Эрика, это преувеличение. Да, они немного злые, ведь мы первыми пришли на их земли и стали наводить там европейский порядок. О чем ты говоришь, милая? – Алексей натянуто засмеялся. – Обещаю, что за свою жизнь ты не увидишь ни одного русского солдата или офицера. Их просто сюда не пустят.

Женщина с трудом успокоилась, уснула, свернувшись у него на животе. А он не мог забыться, мрачно смотрел в потолок. Сколько их таких в Германии, забитых, оболваненных, слепо верящих всему, что долдонит министерство пропаганды под руководством хромоногого карлика. Ничего, скоро узнают, что советские бойцы – вовсе не черти с рогами. Одного из них, носящего звание майора, она уже пригрела, пустила в кровать и влюбилась в него по самые уши.

Утренние сводки были безрадостные. Танки Катукова пробились через третью линию обороны в местечке Вышеголье и форсировали реку Туссу. Вся огневая мощь немцев оказалась бесполезной. Наступлению предшествовала массированная артподготовка, после которой в обороне камня на камне не осталось. Приходили донесения о тысячах погибших немецких солдат. Из района Волочков на устранение проблемы срочно выдвинулась танковая дивизия ваффен-СС и вступила в затяжной кровопролитный бой.

В разведшколу в этот день Алексей не поехал, изображал кипучую деятельность на рабочем месте. Беккер продолжал криво поглядывать на него, но воздерживался от провокаций.

После обеда Уваров навестил архивно-учетную службу в соседнем переулке, предъявил документ и поставил в известность тамошних сотрудников, что должен поработать в тишине и спокойствии. Он выяснил, что в инженерно-строительном управлении вермахта действительно числился Альфред Прейслер, 1903 года рождения, майор, уроженец маленького городка Арбенау в земле Гессен, начальник проектного департамента. Он был ответственен за поставки тяжелой строительной техники, используемой при проведении фортификационных работ в мае-июле сорок четвертого года, решал и другие задачи. С фотографии смотрел жизнерадостный мужчина средних лет с крупными залысинами и явно неплохой осанкой. Особых подробностей его биографии учетная запись не раскрывала. Однако фигура была реальной.

Коллега Беккер по окончании работы перебежал дорогу и втиснулся в переполненный автобус.

«К сестре поехал», – догадался Алексей.

Наружка отсутствовала. Это был неплохой знак.

Уваров поплутал по окрестным улицам и забежал в торговую лавочку при местном драматическом театре. Там продавалось много чего, в том числе какие угодно костюмы, парики и грим.

Эрики дома не было, в этот день она работала. Носить гражданский костюм Алексей еще не разучился. Он тщательно приклеивал перед зеркалом усы, засовывал за щеки комочки ваты, отчего, как ему показалось, стал похож на бобра. Уваров примерил пару очков с нулевыми диоптриями, выбрал те, у которых оправа была легче. Рыжий парик он сразу отверг, натянул темный, с пробором, и несколько минут приводил его в порядок, устранял явные нелепости. В зеркале отражался вполне приличный господин неопределенного возраста, мрачноватый, но уверенный в себе.

Без пяти восемь Алексей вошел в «Мюнхенский дворик». Пауль его узнал и даже усмехнулся. Снова та же последовательность: кружка пива за стойкой, посещение туалетной комнаты. На этот раз Пауль не предложил Уварову выйти во двор, убедился в том, что в коридоре больше никого нет, и затащил его в служебное помещение.

– Слушайте меня, Мартин, пока здесь никого нет. В нашем распоряжении пара минут. Прейслер тут, сидит за столиком в углу, вы его увидите. Он еще не набрался, но уверенно к тому идет. Учтите, если этот тип будет очень пьяным, то у вас ничего не выйдет. Он уроженец городка Арбенау в Гессене, семья находится во Франкфурте-на-Майне, работает заместителем начальника отдела фортификационных работ. У человека нормированный рабочий день. Иногда он совершает поездки в укрепрайон, занимается поставками техники, следит за соблюдением норм безопасности при строительстве. Теперь по компромату, о котором вы просили. Это весьма пикантно. В сороковом году Прейслер помог своему дружку по имени Йозеф Мориц выехать из страны, сначала в Швейцарию, потом в Великобританию. Мориц был его коллегой по работе, по национальности – еврей. Он долгое время выдавал себя за немца. Обман вскрылся, но Морица уже и след простыл. Прейслера допрашивали по этому поводу, но он вышел сухим из воды. Да, Мориц был его приятелем, но Прейслер не знал, что тот еврей, успешно прячущий свою гнусную личину. А содействие побегу – это уж полная чушь. Однако в природе существует некая Марта Виртенау, бывшая знакомая Морица, которая может подтвердить соучастие Прейслера в преступлении. Марта молчит, и те, кто в курсе, тоже молчат, поскольку не видят для себя выгод в открытии тайны.

– И вот это ты называешь пикантным? – осведомился Уваров.

– Нет, пикантность дальше, – ответил Пауль. – В мае сорок первого года Прейслер работал в Праге, посещал там квартиру в районе Карлова моста, где вступал в интимные отношения с неким Теодором Люммингом, мастером по костюмам пражской балетной труппы.

– В какие отношения? – не понял Алексей.

– В интимные, – повторил Пауль.

Эти слова он произнес четко, но с каким-то стеснением.

– Ну, тот мужчина, этот мужчина. Вы понимаете?

Уваров наконец-то сообразил. Вот уж воистину пикантно. Мужеложство в Третьем рейхе, мягко говоря, не приветствовалось, жестоко преследовалось по закону. Соответствующие статьи были предельно ужесточены еще в тридцать пятом году. За доказанные факты давался тюремный срок. По его истечении преступники депортировались в концентрационные лагеря, откуда живыми возвращались редко. Приверженцев противоестественного разврата отправляли на убой в штрафные части, казнили по приговорам военных трибуналов, умерщвляли по программе эвтаназии в психиатрических лечебницах. Вскройся подобный факт, и Прайслеру не поздоровилось бы.

– Больше он себе такого не позволял, – продолжал Пауль. – Видимо, принял волевое решение. Может, и были случаи, но о них ничего не известно.

– А то, что было в Праге – факт достоверный?

– Достоверный, но покрытый туманом. Прейслер убыл из Праги летом сорок второго, после того как храбрые парни Габчик и Кубиш грохнули мерзавца Гейдриха. После его убийства гестапо устроило повальную чистку города. Кстати, Теодор Люмминг тоже был схвачен и расстрелян, впрочем, по другому поводу.

– Еще хлеще, – сказал Алексей.

Пражские события лета сорок второго прогремели на весь мир. К сожалению, советская разведка в них участия не принимала. Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления РСХА, заодно протектор Богемии и Моравии, прославившийся «окончательным решением еврейского вопроса», был убит агентами Национального комитета освобождения Чехословакии, прибывшими в Прагу из Британии. Они расстреляли машину протектора, когда тот ехал из загородной резиденции в центр Праги. Гейдрих получил тяжелые ранения и через несколько дней скончался в госпитале.

Ответный террор против мирного населения был ужасен. Каратели уничтожили полторы тысячи мирных жителей, сожгли несколько деревень, заодно и исполнителей теракта, пытавшихся отсидеться в церкви.

– И как ты об этом узнал за сутки? – с заметным недоверием спросил Уваров.

– Не будем на этом зацикливаться, Мартин, – уклончиво отозвался Пауль. – Ты просил собрать сведения за сутки, и я это сделал. Я – информатор, если ты не забыл, имею связи с другими людьми, владеющими ценными сведениями. Я – бармен, в конце концов. Передо мной люди откровенничают, говорят о других, я слышу их беседы. Бармен для них – пустое место, его не замечают. Мне несложно разговорить подвыпившего клиента, если это требуется для дела.

– Спасибо, парень, – искренне поблагодарил его Алексей. – Беги за свою стойку, работай.

Плана в голове Уварова не было. Он надеялся на импровизацию и счастливый случай.

Мужчина в мундире майора сидел за столиком в углу, с отрешенным видом ковырялся вилкой в тарелке. Перед ним стояла большая кружка, рядом с ней обретался небольшой ополовиненный флакон. Употреблять пиво без чего-то крепкого Прейслер, видимо, не любил, считал неразумной тратой денежных средств. Пьяным он пока не был, хотя выпил изрядно.

Это был полный контраст с его же фотографией. От былой жизнерадостности не осталось и следа. Человек казался лет на десять старше. Залысины углубились, остатки волос поседели, кожа сморщилась, а глаза запали и были обведены живописными кругами. Неизвестно, каким был раньше господин Прейслер, но жизнь его явно не баловала.

Из-за столика, соседствующего с тем, за которым устроился Прейслер, поднялся грузный мужчина в мундире капитана связи, сделал знак официанту и побрел к выходу. Алексей немедленно занял освободившееся место. К нему подошел коллега Пауля, забрал купюру, оставленную убывшим капитаном, с почтенным видом выслушал заказ.

Прейслер и ухом не повел. Он бросил вилку, плеснул в кружку из маленькой бутылки и начал пить тягучими глотками.

Официант принес Уварову несколько тощих сосисок, мелко нарезанный хлеб и пиво – единственный продукт, который в хиреющей Германии почти не портился. Впрочем, господин в штатском, которого усердно изображал Алексей, был с этим категорически не согласен.

Он сделал большой глоток, поморщился, отставил кружку и пробормотал:

– Фу, ну и дрянь! То, что варят в моем Арбенау, и это пойло – небо и земля.

Он нацепил на вилку сосиску и стал аккуратно ее поедать. Пехотный майор, сидящий напротив, равнодушно покосился на него. Прейслер не издал ни звука. Алексей сделал сложное лицо и глотнул еще. Не пропадать же добру. После этого он энергично взялся за сосиски. Голод не тетка. Порция была возмутительно маленькой, и Уваров махнул официанту, чтобы повторил.

«Усы бы не отклеились», – мелькнула в голове смешная мысль, когда он снова смочил их в пиве.

– Вы из Арбенау, уважаемый? – негромко прозвучало сбоку.

Майор контрразведки СМЕРШ неторопливо повернулся. Прейслер откинулся на спинку стула, свесил набок отяжелевшую голову и с любопытством разглядывал соседа.

– Вы сейчас о каком Арбенау, любезный? – спросил Уваров. – Если о том, что в земле Гессен, то да, я оттуда.

Он никогда не был ни в Арбенау, ни в земле Гессен, но время изучить соответствующую справочную литературу нашел, успел поговорить с соседом Эрики, уроженцем тех мест.

– Серьезно? – удивился Прейслер и как-то неуверенно улыбнулся. – И я оттуда. Давно уехали из Арбенау?

– Давно, – ответил Уваров. – В двадцать девятом году отправился в Висбаден поступать в технологический институт и больше не возвращался. Тогда еще мэром был господин Бригге. Я хорошо его помню, пухлощекий такой, вечно улыбался. Потом мои родители скончались. У них была собственная мастерская по изготовлению памятников. Я приехал, дом продал. Он у нас был неплохой, с видом на ратушу. Может, знаете, это улица Лаппенау?

– Как тесен мир, надо же! – заявил Прейслер, отставляя кружку. – Я жил на Равенплац, а это совсем недалеко от Лаппенау. Сейчас мне даже ваше лицо кажется знакомым. Мы с вами в детстве не играли вместе?

– Вот этого не могу сказать. Ваше лицо мне ни о чем не говорит. Но сколько лет прошло, люди меняются. Вполне вероятно, что мы с вами играли в одни и те же игры. Герман Витцель, – представился он, протянув руку. – Специалист по системам вентиляции и канализации, прибыл в город только вчера. Сам я живу в Нюрнберге, представляю инженерную компанию «Крюге». Военных специалистов не хватает, поэтому приглашают гражданских.

– Надо же! – подивился его собеседник. – У нас с вами родственные профессии. Альфред Прейслер, – представился он. – Военный инженер. Есть у вас новости про Арбенау? Я там тоже не был много лет.

– Жизнь в нашем городке точно такая же, как и везде, – сказал Алексей. – Мужчины в армии либо в фольксштурме, женщины тащат на себе хозяйство. Большого веселья там нет, люди не жируют.

– Как это удручающе. Будет ужасно, если такой милый городок разбомбят англичане с американцами. А вы храбрый малый, Герман. Не побоялись приехать из Нюрнберга сюда, где в скором времени будет решаться судьба Германии. Это без преувеличения.

– Разве? – спросил Алексей. – Убежден, что русских сюда не пустят. Германия – священная земля, здесь не место грязному русскому сапогу.

– Как хорошо вы сказали. Вот за это давайте и выпьем, если не возражаете. Прозит, Герман! – Он поднял кружку.

– Прозит, Альфред! – сказал Уваров и сделал куцый глоток.

Ему снова приходилось ходить по краю, прежде всего с тем же Арбенау, о котором он имел лишь поверхностное представление. Ляпнет не то, промахнется, и Прейслер насторожится.

Они продолжали беседовать, обсудили достопримечательности Праги, в которой однажды жил и работал Прейслер. Алексей сказал, что тоже бывал там, хотя это и не соответствовало действительности. При упоминании Праги от его внимания не укрылось, как по лицу Прейслера скользнула мимолетная тень. Значит, он шел верным путем.

Знакомство набирало обороты. Прейслер пересел за столик к Уварову, стал интересоваться его работой. В инженерных делах советский разведчик был так же силен, как в разведении баклажанов, но ловко лавировал, употреблял термины, всплывающие в памяти.

– Давайте еще выпьем, – предложил захмелевший Прейслер.

Алексей внимательно следил за его состоянием. В стельку пьяный Прейслер был ему не нужен. Майор инженерных войск поднял пузырек, с тоскливым видом оценил остатки содержимого.

– Какие гадкие здесь напитки, – сказал Алексей и посмотрел на часы.

– Спешите? – с расстройством осведомился Прейслер.

– Нет, – ответил Уваров. – Работа на сегодня закончена, на службу мне к восьми утра. Но это пойло, уж не обессудьте, не лезет в горло. Да и обстановка тут какая-то недружественная. – Он посмотрел по сторонам.

Кабачок был полон, дым стоял столбом. Неподалеку ржал пухлощекий унтерштурмфюрер с маслеными глазами. Товарищ рассказал скабрезный анекдот. Пир во время чумы.

– Знаете, любезный, – Алексей подался вперед, заговорщицки понизил голос, – у меня в портфеле есть бутылка первоклассного «Курвуазье», она лежит там уже два дня. Не знаю, где и с кем ее распечатать. Меньше всего мне хотелось бы ее выпивать в этом хлеву. У вас нет предложений на данную тему? Вы достойный человек и интересный собеседник.

В подтверждение своих слов он потянулся к портфелю, стоящему под ногами, извлек из него бутылку самого настоящего «Курвуазье», показал майору и быстро спрятал. Для великого дела Алексей пожертвовал самым дорогим.

Глаза Прейслера заблестели, он тоже подался вперед.

– Приятель, что же вы молчали? Это безумно дорогая вещь, ее здесь не найти днем с огнем. Вы далеко живете?

– Далеко.

– Пойдемте ко мне, там и расправимся с вашей бутылочкой. – Прейслер засуетился, спрятал пузырек в боковой карман, допил остатки пива, начал вытаскивать из портмоне купюры. – Пойдемте, Герман, не стесняйтесь, это рядом, за мостом. Я снимаю уютную квартирку на Карлштрассе. Сегодня утром приходила домработница, навела порядок, оставила кое-какие продукты. Нарежем колбасу, лимон, вскроем какие-нибудь консервы. Уж не обессудьте, шикарного ужина под французский коньяк предложить не могу.

– Мне как-то неловко.

– Прекратите, все в порядке. Посидим час-другой, вы расскажете мне про Арбенау, потом пойдете домой.

Алексей отыскал в завитках табачного дыма взгляд Пауля, торчащего за стойкой. Тот улыбнулся и чуть заметно кивнул. Это означало, что слежки за Уваровым нет, по крайней мере в этих стенах. Бармену понравилось, как советский разведчик подцепил на крючок Прейслера.

На свежем воздухе майора инженерных войск немного развезло. Он поскользнулся, и Алексей поддержал его за локоть. Впрочем, по ступеням в подъезде Прейслер поднимался самостоятельно. Ключи он искал недолго, попал в замочную скважину со второго раза и даже любезно пропустил гостя вперед, громко икнув при этом.

Электричество сегодня было. Прейслер включил настольную лампу, предложил гостю располагаться и ушел на кухню. Уваров задернул шторы, развалился в кресле перед журнальным столиком, прикрыл глаза.

– Э, нет, только не спать, Герман. Нас еще ждут великие дела, – пробормотал Прейслер, вернувшийся с кухни.

Он пристроил на столик какую-то колбасу, банку сардин, лимон, порезанный на дольки. Его алчущий взгляд устремился на вожделенную бутылку, венчающую журнальный столик.

– Открывайте, Герман, что же вы ждете?

Алексей откупорил бутылку, плеснул в граненые бокалы.

– Ваше здоровье, Альфред.

– Ваше здоровье, Герман.

Напиток был отменным. Уваров на минуту расслабился, почувствовал, как целебная жидкость побежала по сосудам.

– Эх, умеют делать коньяк лягушатники, – заявил Прейслер. – Разливайте, Герман, давайте выпьем еще.

Нет уж, хорошего помаленьку. Алексей откинулся в кресле, пристально разглядывая собеседника. Прейслер сидел напротив, наслаждался послевкусием напитка. После сивушного шнапса это действительно был нектар.

– Вы замешкались, Герман. А почему вы так смотрите на меня?

– Поговорим, Альфред? – предложил Алексей.

Прейслер еще не беспокоился, но уже начал недоумевать. Он заерзал, схватил пустой бокал.

– Мы и так пришли сюда поговорить, Герман.

– Послушайте меня внимательно, Альфред. Забудьте на минуту про коньяк. – Уваров говорил с ледяным спокойствием, при этом откинулся на спинку стула и загадочно усмехнулся. – И постарайтесь не делать резких движений, договорились? Давайте вспомним весну сорок первого года. Вы тогда жили и работали в Праге. Уютная, но не афишируемая квартирка в окрестностях Карлова моста, тайные встречи с нежнейшим молодым человеком, которого звали Теодор Люмминг. Он, кажется, имел опосредованное отношение к пражской балетной труппе. Вспоминаете, Альфред? Вижу по лицу, что память у вас заработала.

– В чем дело? – отрывисто выкрикнул Прейслер и собрался вскочить.

Пустой бокал покатился по столешнице. Физиономия инженера зацвела пунцовыми пятнами.

Алексей не встал, но в правой его руке вдруг появился компактный «браунинг», ствол которого был направлен на собеседника.

– Альфред, я же просил не делать резких движений. Сидите и не дергайтесь. До меня вы все равно не дотянетесь. Если и сможете, то я все равно сильнее вас. Можно мне говорить дальше?

– Я не понимаю, что происходит. Что за чушь вы несете, Герман? – Дрожащая рука майора непроизвольно потянулась к коньяку.

– Я не Герман, – вкрадчиво сказал Уваров. – Но об этом позднее. Уберите руку от бутылки, Альфред. Будете пить, когда я разрешу. Упомянутые факты, идущие вразрез с законами рейха, имели место, не будете спорить? Все зафиксировано. После убийства Гейдриха гестапо и СС устроили в Праге повальную чистку, ваш дружок был схвачен и расстрелян как злостный сторонник мятежников. Возможно, он просто попал под горячую руку, это не имеет значения. Для карательных органов он все равно мятежник. Вам можно предъявить не только участие в содомии, но и в заговоре, что куда серьезнее. О печальном случае с Люммингом вы, конечно, узнали и прекратили свою развратную деятельность, а также всякие контакты с ненадежной публикой, стали примерным семьянином. В этом мы не уверены, просто предположение. Вы же не собирались меня сегодня очаровать, не так ли? – Алексей сухо усмехнулся. – Будем считать это дружеской шуткой, Альфред.

На Прейслера было жалко смотреть. Он весь скукожился, дрожал, исподлобья поглядывал на черную дырочку ствола. С лицом майора инженерных войск происходили метаморфозы. Пунцовые пятна сменяла смертельная бледность, поверх которой тут же опять проступал багрянец.

– Что вы хотите? – выдавил он из себя. – Я не понимаю.

– Выпейте, – разрешил ему Уваров. – Но не увлекайтесь. Помните, что алкоголь облегчает страдания лишь временно. Потом становится только хуже.

Прейслер схватил бутылку, наполнил бокал и залпом выпил. Алых пятен на его физиономии заметно прибыло, но дыхание пришло в норму.

– Все, достаточно! Вы злоупотребляете моим расположением, – проговорил Уваров, забрал бутылку, заткнул горлышко и сунул ее в портфель. Пистолет при этом оставался у него в руке.

– Не будем обсуждать ваши интимные пристрастия. В тех местах, откуда я прибыл, это не считается тяжелым преступлением. Вспомним май сорокового года. Вы помогли своему еврейскому дружку Йозефу Морицу покинуть Германию и бежать в Швейцарию, откуда он впоследствии эмигрировал в Великобританию. Судьба благоволила Морицу, в отличие от того же Люмминга. Сейчас у него все хорошо, за исключением того, что он не может найти работу. Это был достойный поступок, Альфред, только боюсь, что гестапо мое мнение не разделит. Вас подозревали в этом преступлении, но вы сумели выкрутиться. Однако не стоит забывать некую Марту Виртенау, хорошую знакомую Морица, которая была полностью в курсе его бегства и вашего соучастия. Марта жива и все может подтвердить.

– Мой бог, ведь это было так давно!.. – Прейслер опустил голову и стиснул виски ладонями.

– Не имеет значения. Срока давности по вашим преступлениям не предусмотрено. Вы под колпаком, герр Прейслер. Пусть кому-то удастся вывести из игры меня, ее продолжат другие.

– Но вы не сдали меня гестапо, – сказал Прейслер.

– Невыгодно, – объяснил Уваров суть дела. – Вы нужны нам живым и находящимся на свободе. Более того, Альфред, если вы прислушаетесь к моим словам, сделаете все так, как надо, то выиграете. И не только вы, но и ваша семья, которая в данный момент находится, если не ошибаюсь, в Бонне. Вы можете проявить упрямство, держаться за свои ложные нацистские ценности, вспомнить про присягу, которую когда-то давали. В таком случае я просто уйду, а вернусь с сотрудниками гестапо. И кому от этого станет лучше? Вы в ловушке, Альфред. У вас есть ровно два выхода: умный и глупый.

– Но я вас все равно не понимаю. Вы начали говорить о местах, из которых прибыли, но не…

– Возвращаемся к тому, что я – не Герман Витцель. Как меня зовут на самом деле, вас не касается. Я представляю Управление специальных операций британского королевства. Английская разведка, если так понятнее. Мне нужны схемы Мозерских укреплений – вооружение, личный состав, количество и качество огневых точек, глубина эшелонирования. Все, что касается «Лагеря дождевого червя». Вы понимаете, что я хочу сказать, поскольку имеете к этой теме непосредственное отношение. Ловушки, которые вы устанавливаете, плотины на реках и озерах, которые собираетесь взрывать в случае кризисной ситуации. Самое главное, что от вас требуется, – наличие слабых мест обороны и подробное по ним пояснение. Я ясно выражаюсь, герр Прейслер? Давайте честно. Что вы теряете? Не думаю, что ваша любовь к Адольфу Гитлеру способна затмить солнце. Нацизм осточертел простым немцам, им хочется нормальной жизни. Чем скорее она наступит, тем лучше. Признайтесь, вам все надоело. Совесть не будет вас мучить. Вы же не с русскими договариваетесь, а с разведкой Британии, с которой, кстати, ваше высшее руководство давно ведет закулисные переговоры. Выходит, им можно, а вам нельзя? В случае плодотворного сотрудничества ваша семья не пострадает, и к вам не будут применены репрессивные меры. По окончании войны вас ждет тихая семейная жизнь. Мы с вами останемся друзьями.

Уваров врал. Это был именно тот случай, когда для блага дела ложь необходима. И все же, озвучивая ее, он почувствовал неловкость.

– Но это какая-то ерунда. – У Прейслера, похоже, заработала голова. – Зачем британской разведке схемы Мозерских укреплений? Британские солдаты сейчас находятся в районе Арденн.

– А вот это, мой друг, не ваше дело, – строго сказал Уваров. – Вас совершенно не касаются наши игры с разведками других стран и те дивиденды, которые мы с этого имеем. Британская разведка действует по всему миру и влияет на все процессы, происходящие в нем. Если вы захотите присоединиться к нам после войны, то этот вопрос мы можем рассмотреть. Нацизм падет, но одновременно возрастет влияние коммунистов, чего допустить нельзя. Вы понимаете мою мысль?

– Чем вы можете доказать, что являетесь сотрудником британской разведки? – хрипло выдавил из себя Прейслер.

– Я должен это доказывать? – осведомился Алексей. – А то, что вы еще не в гестапо и я с вами вожусь, как с малым ребенком, не доказательство? Сожалею, но мое служебное удостоверение осталось в Лондоне.

– Докажите, что вы англичанин, – упорствовал Прейслер.

– Ох, Альфред!.. Вы не доверяете людям, хотя, возможно, в этом правы. Соглашайтесь на сотрудничество, мистер Прейслер, и наша организация обещает вам долгую и достойную жизнь. Вы согласны, Альфред? Я не могу вам дать много времени на размышление, решайте сейчас.

– Я могу встать? – Прейслер дернулся.

– Да, конечно, – насмешливо сказал Уваров. – Это же ваша квартира.

Прейслер вскочил и стал нервно слоняться из угла в угол, держась подальше от кресла и пистолета.

– Выпить дайте, Герман… или как вас там.

– Ни в коем случае! Забудьте про алкоголь, хотя бы на ближайшее время. Вам нужна ясная голова, иначе ничего у нас не получится. Итак?

– Хорошо, я согласен. – Прейслер пытался сохранить достоинство. – Признаюсь вам честно, мистер, я никогда не принимал душой идеи национал-социализма.

– Разумеется. Это именно то, о чем я подумал. Все, о чем я просил, вы должны предоставить мне завтра. В восемь часов вечера я буду ждать вас в парке на городской набережной.

– Но я не успею, – заявил Прейслер. – Это сложно, я не смогу так быстро сделать копии. Вы не понимаете. В управлении работают много людей, охрану осуществляет СС. Я не могу у них спросить разрешения скопировать секретные чертежи. Для этого требуется время, я должен присмотреться, все собрать

– Возражения не принимаются! Сейчас такое время, когда всем тяжело. Надо выкручиваться и все успевать. Но даю вам послабление. Не надо выкрадывать чертежи по всему укрепрайону. Меня интересуют только слабые участки обороны, вы должны знать о них. Но здесь подробно, в деталях и с комментариями. Что-то можно и в устном виде. Струсите, сообщите в СД – последствия представляете. Дадите ложные сведения – это всплывет, и вашей семье в Бонне не поздоровится, не говоря уже о вас. Информация должна быть объективной. Если вас схватят, советую не упоминать мою личность. В этом случае хотя бы ваша семья не пострадает. И, ради бога, не приводите с собой хвоста. Спокойной ночи, герр Прейслер. – Алексей поднялся и спрятал в боковой карман пистолет. – Советую обдумать ваши завтрашние действия уже сегодня. Поверьте, тогда все пройдет как по маслу.