Глава 6
Утром капитан немецкой военной разведки Мартин Коффман, он же майор советской контрразведки СМЕРШ Алексей Уваров, очнулся не в тюремной камере, а в той самой комнате на Бихтерштрассе. Рядом с ним пристроилась хозяйка квартиры Эрика Зауэр, смотрела с беспокойством. В голове у него царил полнейший кавардак. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя и все вспомнить.
Эрика придвинулась, обняла его и сказала:
– Мартин, я так переживала за тебя. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Я очнулся или проснулся? – пошутил Алексей.
От Эрики исходило приятное тепло. Она влюбилась в него не на шутку. Он это видел каждый день, чувствовал, был признателен, испытывал какую-то щемящую нежность, но, к сожалению, не мог ответить этой женщине взаимностью. Угрызений совести по поводу того, что вступил в порочную связь с немкой, Уваров не испытывал. Товарищ Сталин ясно дал понять: мы воюем с нацизмом, а не с немцами. Немцы – такие же люди, разве что одурманенные звериной пропагандой Геббельса. Хотя и не все.
Эрика Зауэр была так же далека от политики, как родной дом Алексея в городе Энгельсе – от Майнсдорфа. Гитлера она не любила, СС и прочие подобные организации – тоже, хотя никогда об этом вслух не говорила. Эта женщина любила свою страну, болела за ее народ и окончательно запуталась в сложных вопросах, не могла уразуметь, что такое хорошо и что такое плохо. Наступающую Красную армию она тоже боялась, но уезжать ей было некуда.
Женщина была воспитанная, скромная, интеллигентная. Впрочем, ночи, проведенные вместе, ясно давали понять Алексею, что такое вулкан страстей, как он бурлит и взрывается.
Муж ее погиб еще в Польше в тридцать девятом. Потери вермахта при завоевании этой страны были небольшие, но мужу Эрики не повезло. Они прожили в браке четыре месяца, детей завести не успели. Больше замуж она не вышла, жила тихо в своей квартире, работала бухгалтером на военном заводе, потом продавцом в магазине одежды.
Рабочее время было сокращено, как и зарплата. Большую часть свободного времени Эрика проводила дома, читала газеты, слушала радио. Всему написанному и услышанному она, в принципе, верила, вернее, заставляла себя это делать. Но глупой не была, и неизвестность ее страшила.
– Главное, что ты здесь, со мной. – Она шумно выдохнула, замерла, посмотрела на него как-то робко, облизнула губы. – Мартин, я боялась тебе говорить, меня запугали. Несколько дней назад сюда приходили люди из СД, показали мне документы, спрашивали про тебя. Всегда ли ты после работы приходишь домой, не отлучаешься ли по ночам, рассказываешь ли о себе, о своем прошлом? Я ответила, что ты всегда со мной, порядочный человек и офицер, добросовестно выполняешь свой долг. Они запретили говорить тебе о своем визите, оставили телефон. Я обязана им сообщить, если ты будешь вести себя подозрительно. Что это было, Мартин? Я так испугалась, не смогла тебе признаться, делала вид, что все хорошо.
– Не расстраивайся, я знаю. – Он улыбнулся, погладил женщину по щеке. – Сотрудники СД проверяли не только меня, но и весь наш отдел. Было подозрение, что у нас работает шпион, поэтому и проводилась повальная проверка. Все в порядке, шпиона нашли, он не успел нанести вред. К счастью, это оказался не я, – пошутил Алексей.
– Я знаю, что это не ты. – Эрика облегченно вздохнула. – Разве такое могло прийти кому-то в голову? Ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь? – Она отбросила одеяло, критически осмотрела его с головы до ног. – Да, я вижу, что все нормально. – Женщина усмехнулась. – Но сейчас нам нельзя, ты пока еще слаб. Я приготовлю кофе и завтрак, а потом приду к тебе, и мы посмотрим, сможешь ли ты встать. Ты же не пойдешь сегодня на службу?
– Прости, я должен. Не протестуй. У меня есть несколько часов, мы проведем их вместе. Начальство разрешило мне опоздать.
Эрика сделала недовольное лицо и выбралась из кровати. Алексей наблюдал за ней из-под прикрытых век. Она не была красавицей, но имела стройную фигуру, море обаяния и женственности. Женщина надела халат и вышла из спальни.
Уваров со вздохом откинул голову. Он не стал говорить Эрике о том, что чувствовал себя отвратительно. Лучше перетерпеть, соврать. Она и так полночи прыгала вокруг него и напоминала сострадательную русскую бабу. Впрочем, все они, наверное, одинаковые, когда происходят неприятности с их мужчинами.
По ночам Алексей часто отлучался, и Эрика об этом знала. Он неизменно уверял ее в том, что эти отлучки связаны со службой. Хорошо, что не выдала, спасибо ей. Мало ли где он был.
Разумеется, женщина далека была от мысли о том, что Мартин Коффман – не тот, за кого себя выдает. Ей и в страшном сне такое не приснится. Иногда он вспоминал, что подвергает женщину опасности. Ведь в случае его провала ее тоже не пощадят. И все же Алексей шел у нее на поводу, позволял ей себя любить. Эрике так сильно этого не хватало.
Мартин Коффман появился в городе несколько месяцев назад, нашел квартиру по объявлению. Женщине не хватало на жизнь тех жалких рейхсмарок, которые она получала за неполный день в магазине.
Тучи над его головой сгущались, он это понял две недели назад. СД искала крота с позывным «Колдун».
Кто такой Мартин Коффман, знали несколько человек, в том числе Зигмунд Шпеер, выполнявший роль связного, и руководители ячеек Вагнер и Шнейдерман, уже погибшие. Любопытной фигурой в подпольной сети был молодой бармен Пауль Херман. Он числился информатором гестапо, при этом был и активным членом подполья, то есть вел двойную жизнь.
За прошедшую ночь истинное лицо Колдуна увидели еще двое подпольщиков. Степень риска возросла, но это ничего не меняло. Ему хотелось верить, что они ушли, растворились в ночном городе, попрятались.
Удавка сжималась, СД и гестапо приближались к законспирированному разведчику. Каждый день Алексей все острее чувствовал на себе дыхание смерти. К поискам подключился Охман. Он активно сотрудничал с органами безопасности.
Когда Кромберг в первый раз приехал ночью к Хельге Браун, Алексея осенило. Эта женщина была членом подполья, патологически ненавидела нацистов. Это не мешало ей быть проституткой и даже состоять в штате борделя фрау Зенке.
В перипетии этакой вот женской драмы Алексей не вникал. Хельга была ценным источником информации. Благодаря личным качествам ей всегда удавалось выйти сухой из воды. Он вынес интересный вопрос на рассмотрение подпольщиков.
Следующей ночью, когда Кромберг понесся к Хельге, а СД в этой связи сняло наблюдение за квартирой на Анхенштрассе, туда проникли Зигмунд Шпеер и Клаус Хофриц. Они смастерили нехитрый тайник под окном и поместили в него компрометирующие бумаги, тщательно стерев с них отпечатки пальцев. Эти документы устарели, сведения, содержащиеся в них, давно ушли в центр. Тайник был устроен таким образом, чтобы Кромберг случайно на него не наткнулся, а ищейки, проводящие обыск, обязательно нашли бы эти бумажки.
Идея завалить гестапо уликами, изобличающими Кромберга, тоже исходила от Уварова. Доказательства требовались железные. Информатор Пауль Херман просто соврал своим хозяевам. Кромберг действительно приходил в «Мюнхенский дворик», но ни с кем не контактировал. В зале из персонала находился только Херман, посетителей уже не найти. Опровергнуть слова Пауля никто не мог. В итоге на свет и появился мужчина в кепке, который якобы украдкой передал Кромбергу какое-то послание.
Данный факт был запущен первым. Риска тут почти не было. Алексей знал, что на основании столь хлипкого свидетельства Кромберга не возьмут, но наблюдение установят и меры примут.
Когда Кромберг в третий раз отправился к Хельге, сыщики нашли в его квартире тайник. Дом на Леменштрассе был уже оцеплен. Храбрая женщина отчаянно рисковала. Когда Кромберг уснул, она спустилась в подвал и запустила в эфир набор случайных символов, который тут же уловила служба пеленгации.
Хельга воспользовалась лазом, выбралась в сарай, стоявший на краю участка. Агентам гестапо было не до него, они целенаправленно шли в дом. Женщина выскользнула в переулок и растворилась во тьме. Той же ночью подпольщики вывезли ее из города и надежно спрятали. За судьбу жрицы любви теперь переживать не приходилось.
Гестаповцы с шумом накрыли Кромберга, вытряхнули его из кровати. Дураков там не держали, отличить виновного человека от невиновного могли. Для этого и требовались исчерпывающие доказательства.
Однако положение все равно оставалось шатким по банальной причине. Кромбергу не в чем было признаваться. Рано или поздно это дошло бы до следователей. Но неделю Алексей выиграл бы.
Смерть Кромберга стала неожиданной для всех, и для него в том числе. Аневризма сосуда головного мозга. Впоследствии, анализируя ситуацию, он признал, что все предпосылки для того у Кромберга имелись. Резкое ухудшение самочувствия, приступы головной боли.
Алексей не испытывал жалости к своему коллеге. Тот лично никого не расстреливал, деревни из огнемета не сжигал. Но, будучи на службе в Кракове, активно отлавливал и поставлял в подвалы гестапо местных подпольщиков и членов их семей, а там им, понятно, дифирамбы не пели.
Смерть Кромберга оказалась ему на руку. Спектакль удался, но у немцев остались сомнения, которые им хотелось устранить. Провал группы Шнейдермана был для Уварова, как ножом по горлу. Перед этим погибла почти целиком группа Вагнера. Магду Штильгер гестаповцы вывернули наизнанку, заставили расколоться. Она не должна была знать о второй группе. Налицо грубое нарушение инструкций!
Сердце Алексея сжалось, когда он услышал про заброшенную часть патронного завода Виттерлинка. Но предупредить товарищей Уваров уже не мог, шел с группой Калленберга. Когда тот приказал четверым своим людям идти в обход, Алексей мгновенно среагировал на это. Ему пришлось изворачиваться. Он уже готов был прикончить Шульца, Веппера и своего коллегу Беккера. Но подвернулся удобный случай. Веппер продырявил бедро, Шульц остался с ним. Беккера удалось отправить по ложному следу.
Сотрудник СМЕРШа был на грани провала и все же рискнул, не стал пускаться в бега. Когда его нашли ползущим по лестнице, вид у Алексея был жалким. Вся одежда в крови, сам не лучше. Его усадили на ступень, стали приводить в чувство.
«Где эти твари?! – заорал тогда Калленберг. – Гауптман, вы видели их?»
«Видел, – пробормотал Алексей. – Даже подстрелил кого-то, когда они пробегали мимо. Мне дали по голове, я ударился о трубу».
Часть гестаповцев пошла по следу. Уварову оставалось надеяться только на то, что подпольщики уже далеко. Кто-то из сотрудников гестапо побежал к оцеплению, дал эсэсовцам команду растянуть кольцо. Остальные мялись в нерешительности. Среди них были пострадавшие, с ушибами, царапинами. Кто-то вывихнул ногу, кувыркаясь через рухнувшую балку.
«Мартин, это ты его?» – недоверчиво спросил Беккер, переворачивая мертвое тело.
«А здесь был кто-то еще? – съязвил Алексей. – Отто, где тебя носило? Я звал, кричал, пришлось одному держаться. Я не мог их остановить, оберштурмфюрер, – сказал он Калленбергу. – Промчались мимо, я успел кого-то подстрелить. Они не стали даже останавливаться».
Микаэль Шнейдерман и после смерти оказал услугу офицеру контрразведки СМЕРШ. Он получил ранение еще в цехе, товарищи тащили его по тоннелю. Сперва он мог переставлять ноги, потом безжизненно повис. Пусть гестаповцы доказывают, что кто-то пристрелил его не здесь. Ранение сквозное, пулю не найти. Вряд ли специалисты из криминальной полиции будут делать вскрытие.
Беккер был смущен и озадачен. Он как-то странно смотрел на Алексея.
«Но в коридоре брызги крови, – подметил кто-то из сыщиков, копаясь под трубами. – Словно раненого тащили».
«Там другие раненые были. Я с фонарем на них вылетел. Из них кровь хлестала, как вода. У одного рука прострелена, у другого – плечо», – выкрутился Уваров.
Сотрудники тайной полиции вывели его с территории завода, посадили в машину и повезли в ближайший госпиталь. Сонный медик промыл рану, наложил повязку на голову и посоветовал час не шевелиться.
Уваров едва не лишился чувств, но поспать не смог. К нему ворвался Охман и потребовал заново все рассказать. Штурмбаннфюрер был озадачен и заинтригован. С одной стороны, его подчиненный выполнил свой долг, не побоялся схлестнуться с целой шайкой, застрелил Шнайдермана. С другой стороны, подпольщики ушли. Присутствовал при этом, как ни крути, его подчиненный.
Алексею удалось выпутаться. Он был невозмутим и убедителен. Кто же виноват, что сотрудники гестапо отстали? Не он насадил Веппера на штырь. Шульц мог бы бросить товарища и выполнять свои обязанности. Тот не умер бы за несколько минут. Почему Беккер не спустился с ним в канализацию, пошел в обход? На территории завода был кто-то еще. Коффман стрелял в этих людей. Не привидения же там шныряли. Значит, подпольщиков было не пятеро, а больше. Если те трое ушли канализацией, что мешало и этим?
Услышав просьбу описать лица, выхваченные светом фонаря, Уваров охотно это сделал. Никто из персон, рожденных его воображением, не подходил под описание Пауля Хермана, Клауса Хофрица и Зигмунда Шпеера.
Потом дежурная машина посреди ночи привезла его домой, и Эрика устроила полуночные пляски вокруг изнуренного тела.
Капитан Коффман не мог нежиться в кровати в столь трудный для Германии час. Он со скрипом поднялся, размял кости. На кухне гремела посуда, Эрика хлопотала у плиты. До спальни долетал ароматный запах свежеприготовленного кофе. Алексей принес его со службы. Кофе был дрянной, с цикорием, но женщина обладала талантом, могла приготовить вполне сносный напиток даже из такого продукта.
В последнее время в голову Уварова все чаще приходила невеселая мысль. Скоро он исчезнет. Не исключено, что провалится. Тогда теперешние сослуживцы расправятся с ним, хотя сразу, конечно, не расстреляют, сперва постараются использовать. Либо гауптман Коффман просто растворится, словно его и не было. Прощальной мелодрамы точно не будет.
Ему было жалко Эрику. Она была виновата лишь в том, что родилась немкой. Эта женщина пострадает в любом случае, причем не только морально. Зачем он согласился на эту амурную историю?
Трещала голова, саднили ушибы, обработанные йодом. Уваров с неприязнью разглядывал в зеркале свое отражение. Что за глупость – ходить с повязкой на голове? Надо снять ее. Череп ведь не развалится. Кофе, пара таблеток, и он будет как новенький. Еще к стоматологу надо заглянуть. Проблемы с зубами действительно имели место, хотя и не были столь беспощадны, как он изображал. В голове майора контрразведки СМЕРШ восстанавливалась ясность.
Работой за линией фронта Алексей Уваров занимался уже полтора года.
Половина жителей его квартала в городе Энгельсе имела немецкие корни. Немцев в Поволжье было много. Их язык Алексей знал уже в детстве. Иногда он ловил себя на мысли, что в равной степени владеет русским и немецким, а на последнем, бывает, что и думает.
Впервые он отправился в немецкий тыл летом сорок третьего. Дело было под Орлом. Небезызвестный Бронислав Каминский, который позднее печально отличился в Варшаве, уничтожал там под корень местное население, подмял под себя целый округ, создал собственную армию головорезов под эсэсовским флагом. Это было так называемое Локотское самоуправление. Мирные жители его до одури боялись. Бригада Каминского зверствовала в лесах и населенных пунктах, вполне успешно уничтожала подпольщиков, партизан и мирных людей, попавших под горячую руку. Его побаивались даже немцы, старались не лезть в сферу интересов Каминского.
Красная армия наступала. Сладить с танковыми армадами Каминский не мог.
Унтерштурмфюрер Андерс, он же старший лейтенант Алексей Уваров, прибыл на переговоры с ним, имея при себе целую папку поддельных документов. Операция закончилась ничем. Каминский отказался вести своих громил в западню и уже через несколько дней начал отвод подразделений на запад. Но роль эсэсовского офицера Уваров отыграл безукоризненно. Начальство этот факт запомнило.
Дальше была заброска в Минск с целью выкрасть из архива абвера ряд секретных документов. В Вильнюс Алексей попал для налаживания связи с тамошними антифашистами, которые, если честно, особого веса среди населения Прибалтики не имели.
В сентябре сорок четвертого советские войска еще стояли под Варшавой, где каратели добивали участников восстания, организованного Армией Крайовой, а гауптман Коффман, имеющий легенду и хорошие документы, уже прибыл в отдел разведки Мозерского укрепрайона. Человек с такой фамилией в структурах абвера действительно существовал. Алексей присвоил его биографию без зазрения совести.
Этот уроженец Бремена служил в полицейском управлении. Затем – вермахт, Северная Африка, бравое воинство Роммеля, которое немцы сравнивали с Пятым легионом Цезаря, бившимся в тех же краях. Перевод в Берлин, потом Западная Белоруссия, где он готовил радистов для заброски в советский тыл, потом обрабатывал разведданные военного характера. Героический выход из окружения, когда настоящий Мартин Коффман загремел в советский плен, а свою биографию и дальнейшую насыщенную жизнь одолжил другому человеку.
Внешне они чем-то походили друг на друга. Именно этот факт и заинтересовал командование.
«А что, ты человек бывалый, опытный, немецкий язык знаешь лучше русского, – пошучивал в усы начальник армейского отдела контрразведки СМЕРШ полковник Крылов. – Опять же сознательный и надежный. В ВКП(б), к сожалению, не вступил, но это поправимо. Найдешь там себе немку, ты же мужик, мы все понимаем. Только смотри, не переусердствуй на любовном фронте. А мы на тебя руководство тамошнего подполья выведем, будут у тебя и глаза, и уши. Получишь радиста и связного. Комфортные условия обещаем. Но и по работе будем жестко спрашивать».
– Послушайте, фрау Циммер, может, хватит испытывать на прочность вашу бормашину? – взмолился Алексей. – Вы же обещали, что больше не будете включать этот адский аппарат, обманывали меня. Мол, осталась только ручная работа.
– В следующий раз не будете запускать свои болезни, герр Коффман, – заявила сухощавая сорокалетняя дама, отпустила педаль, выпрямила спину и сняла маску, закрывающую нижнюю часть лица.
На пациента уставились холодноватые ироничные глаза.
– Да, я слегка скрасила нашу с вами действительность. Но теперь все, можете забыть про этот, как вы образно выразились, адский аппарат. Однако если вы еще раз занесете грязь в десны, то я обещаю вам новый виток наших радостных встреч. Через день зайдите, посмотрим, как у вас дела. Выплюньте ватку. Сами не можете, обязательно надо напоминать?
Уваров выплюнул ватку. Эта тетка могла бы и пожалеть его. Он вчера и без бормашины натерпелся.
Однако фрау Циммер снова натянула маску и полезла ему в рот тонким инструментом из арсенала изуверских стоматологических пыток. Он снова напрягся, вцепился в подлокотники. Инструмент постукивал по зубам. Докторша слушала эти звуки так, словно пианино настраивала.
– Фрау Циммер, я же не клавесин, – прошамкал Уваров.
– Помолчите, герр Коффман, – строго сказала женщина. – И усвойте на будущее: здесь – я командир.
Медсестра, колдующая со склянками в шкафу, улыбнулась, забрала несколько флаконов, бросила на пациента насмешливый взгляд и вышла. Было слышно, как она удаляется по коридору на шлепающих подошвах.
– Вы как, герр Коффман? – спросила фрау Циммер. – У вас неважный вид. Только не говорите, что моими молитвами. То, что я делаю с вами, необходимо, поверьте.
– Садистка вы, Клара. Но ладно, я вас прощаю.
– Кстати, в молодости я мечтала стать психоаналитиком, – сказала докторша. – Карл Юнг, Зигмунд Фрейд. Вы понимаете, о чем я? Но судьба сложилась иначе, возможно, и к лучшему.
– Представляю, как вы пытали бы людей, выучившись на психоаналитика, – проворчал Уваров, понизил голос и спросил: – Есть что-то для меня?
Кабинет зубного врача гестаповцы не прослушивали. Это было слишком мудрено в техническом отношении и вряд ли оправданно.
Фрау Циммер покосилась на дверь и прошептала:
– Есть, Мартин. Руководство просило передать вам благодарность за Плотника и Вальтера. Они обезврежены и дают ценные показания. Центр передает вам лучшие пожелания, желает счастья в работе и личной жизни.
– Фрау Циммер, вы даже в серьезных вещах не можете избавиться от вашего неуемного сарказма. Это все?
Фрау Циммер проживала в небольшом двухквартирном доме на окраине и каждое утро добиралась до места работы на собственном «Фольксвагене». Этим мог похвастаться далеко не каждый дантист в Германии, тем более женского пола. Людоедских взглядов фюрера Клара Циммер никогда не разделяла и была убеждена в том, что благополучное будущее Германии связано только с Советским Союзом. В тридцать девятом году она приезжала по турпутевке в СССР, где и была завербована советской разведкой. Вычислить Циммер по работе и происхождению было бесполезно, биография безупречная. А в Советский Союз до войны приезжали многие немцы. Страны формально дружили, и контакты поддерживались во многих сферах. Рацию она хранила дома, в особом закутке, отгороженном от основной части подвала, и могла выходить на связь в любое удобное время. Лишь бы в этом районе не работали станции радиоперехвата.
– Это не все. – Фрау Циммер перешла на серьезный тон. – Вам передано задание. Центр озабочен перспективой лобового штурма Мозерских укреплений. Это целая крепость, растянувшаяся на сорок километров. Обходить ее бессмысленно – слишком большая группировка останется в тылу. Будет много жертв и потерянного времени. Нацисты перегруппируют свои силы и подтянут подкрепления. Центр боится, что на Мозерской линии Красную армию поджидает серьезная неудача. Ослабить укрепления вы не сможете. Один в поле не воин. Добывать схемы тоже поздно. Как вы их передадите? Да и риск неоправданный. Центр убедительно просит вас выявить слабое звено в цепи германских укреплений, установить, где меньше ловушек и внезапных сюрпризов, слабое вооружение, падший духом личный состав, нет глубоко эшелонированной обороны. В это место и будет нанесен главный удар с целью стремительного прорыва и окружения обороняющейся группировки. Командование убеждено, что только таким путем можно добиться наименьшего числа жертв и быстрого вторжения на территорию Германии. При этом в вашем распоряжении – не больше трех-четырех дней. Пусть что-то не удастся. Центр знает, что вы не волшебник. Но пару объектов вы должны выявить и дать их описание.
– Я понял, – сказал Алексей, и в горле у него стало как-то суховато. – Из этого следует, что Красная армия появится на горизонте как минимум через неделю.
– Мне, простому дантисту, об этом ничего не известно, – сказала фрау Циммер и улыбнулась. – Населению упорно внушается, что у немецкой армии все под контролем. Незначительные отходы на отдельных позициях связаны лишь с выравниванием линии фронта. В Германию никогда не ступит нога русского солдата. А если ступит, то земля под ней будет гореть и плавиться.
– Это понятно. Выравнивание линии фронта теперь происходит каждый день. Порой даже командование не в курсе, куда откатились его войска. Спасибо, фрау Циммер, мне пора.
Выходя из кабинета, он столкнулся с медсестрой, возвращавшейся туда. Ему пришлось слегка перекосить лицо. Не повредит.
– Герр Коффман, позовите следующего, – бросила докторша ему в спину. – Кто там у нас, моя любимица фрау Топплер?
– Нас с тобой можно поздравить, Мартин, – недовольно сказал Беккер, созерцая стопку папок у себя на столе. – Вся работа, которую недоделал Кромберг, теперь наша. Будем делить. Тебе достанутся курсанты абверштелле, мне – польская полиция в «Лагере дождевого червя».
«Лучше бы наоборот», – подумал Алексей, но пока не стал озвучивать эту мысль.
– Ты улыбнулся, – подметил Беккер. – Эдак мимолетом, с подковыркой.
– Прошу прощения, коллега. Разные непристойности в голову лезут.
– Понимаю, – сказал Беккер. – Стоило бы позволить Кромбергу закончить свою работу, а уж потом его брать. Как ты себя чувствуешь?
– Вчера в это же время было лучше, – признался Уваров. – Если честно, Отто, то ночью думал, что завтра не наступит, и очень удивился тому факту, что пришло. Все в порядке, я справлюсь. Что-то не так?
Он уловил в глазах коллеги подозрительный блеск и насторожился. Глупцом этот парень с тонким чувствительным лицом точно не был. Нет ничего удивительного, что странные события прошлой ночи вызывали ряд вопросов.
– Скажи, Мартин, в кого ты вчера стрелял? – чуть помолчав, спросил Беккер. – В тот момент, когда мы остались одни. Ты свернул за угол и вдруг начал стрелять.
– Я увидел, что там кто-то бежал. Мелькнули тени, одна или две, точно не помню. Они перебегали открытое место.
– Но в тебя эти люди не стреляли, – подметил Беккер.
– Не стреляли, согласен. Им надо было поскорее миновать опасную зону. Оттого я и сказал тебе идти в обход.
– Я пошел, – как-то вкрадчиво сказал Беккер. – Плутал по развалинам, никого не встретил. Потом услышал выстрелы из подземелья, побежал обратно. Те, кого ты видел, не были людьми Шнейдермана. Ведь они шли по канализации.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать. Я увидел посторонних и открыл огонь. Что сделал бы ты на моем месте? Это не могли быть и люди Калленберга. Они находились в здании цеха.
– Но исчезли, Мартин. Попытайся они вырваться, их бы засекли солдаты в оцеплении.
– Ну и что? – Алексей начал раздражаться. – Те, что были со Шнейдерманом, тоже исчезли. Мы не знаем системы заводских подземных коммуникаций. А эти люди знали, раз устроили там место для встреч. Что происходит, Отто? – Уваров повысил голос. – Ты в чем-то меня подозреваешь? Мне нужно начать беспокоиться? Или стоит поговорить со штурмбаннфюрером Охманом?
– Забудь. – Беккер поморщился. – Просто много странного в последнее время случается.
– Вы перенервничали, гауптман, – успокоил подчиненного штурмбаннфюрер Охман. – Дело о русском шпионе закрыто, и никто возвращаться к нему не намерен. Знаете, если бы я начинал нервничать по поводу каждого косого взгляда и странной фразы в свой адрес, то не смог бы работать. Вы страдаете повышенной подозрительностью, Коффман. Картина того, что произошло сегодня ночью, уже восстановлена, вопросов к вам нет. Вы вели себя достойно и… впрочем, нет, слово «грамотно» в вашем отношении будет неуместно. Вы просто не смогли сориентироваться. Часть предателей Германии мы все равно уничтожили. Теперь эти подпольщики обезглавлены и вряд ли смогут нанести вред.
– То есть меры по активному поиску беглецов ничего не дали? – уточнил Алексей. – Их упустили из-под самого носа?
– Нельзя сказать, что принятые меры ничего не дали. Группа из трех человек была замечена в районе складов на Урлинден. На предложение остановиться они ответили огнем и попытались скрыться. Один остался прикрывать отход других и ранил военнослужащего. Злоумышленник был убит, двое ушли, и поиски ни к чему не привели. Их лица в темноте никто не видел, но труп опознан. Это был Клаус Хофриц, рабочий железнодорожных мастерских. Сейчас сотрудники гестапо занимаются его семьей и коллегами. Возможно, им удастся выйти на кого-то еще.
– Это хорошая новость, штурмбаннфюрер, – сказал Уваров. – К сожалению, мы вынуждены бегать за этими выродками и отстреливать их по одному. А ведь у нас была такая прекрасная возможность накрыть всю ячейку.
Лучше не описывать, что творилось в душе Алексея. Еще одна потеря – Клаус Хофриц, отец двоих маленьких детей. Что теперь будет с ними? Выжили двое: Зигмунд Шпеер и Пауль Херман. Они видели его лицо, знают, кто такой Колдун. Есть еще Хельга Браун. Она вроде бы спрятана надежно, но кто за это поручится? Если гестаповцы зададутся целью, то будут рыть землю, как кроты, и обязательно найдут иголку в стоге сена. А Хельга Браун тоже знает, кто такой Колдун.
Нужно продержаться всего неделю. Потом фашисты поймут, что «Лагерь дождевого червя» не удержать, как и город Майнсдорф. Начнется суматоха, эвакуация, гестапо и СД станет не до него.
Ни один мускул не дрогнул на лице майора контрразведки СМЕРШ.
– Да, гауптман, мы пока еще учимся на своих ошибках, – проговорил Охман. – Стоит признать, что наш противник уже не тот, что был в сорок первом. Ладно, это не наша работа, пусть гестапо ловит своих подпольщиков. Вы в курсе, что творится на фронте?
– Никак нет, штурмбаннфюрер. – Алексей невольно вытянулся. – В последние сорок восемь часов мне было не до этого, простите. Положение внушает серьезные опасения?
– Его можно назвать серьезным, но катастрофическим оно пока не является. – Охман вяло усмехнулся. – Русские взяли два рубежа из шести. Наше командование еще не исчерпало резервы, хотя на некоторых участках приходится затыкать дыры ненадежным фольксштурмом и мальчишками из гитлерюгенда. Их перебрасывают сюда из Германии вместе с резервными частями. Увы, одного энтузиазма и веры в нашу мощь становится недостаточно. Русские измотаны, темп наступления снижается. Это не пропаганда, а так и есть. Но они быстро восполняют силы, подкрепления к большевикам подходят даже ночью. Откуда у них столько резервов? – Охман недоуменно пожал плечами. – Видимо, с дьяволом договорились. Наши части оставили Межлин, но смогли отбить Кравице. Впрочем, им пришлось быстро его покинуть ввиду создавшейся угрозы окружения. Забудем пока про это, капитан. Пусть войска делают свою работу, а мы будем делать свою и верить в лучшее. Беккер уже сказал вам, что работа Кромберга ложится на ваши плечи в равных пропорциях? Это даже не работа, а разгребание того дерьма, которое наворотил Кромберг. Вам достается разведшкола на Рихардштрассе. Немедленно отправляйтесь туда и выясняйте, что там наделал Кромберг.
Остаток дня Уваров провел в разведывательной школе, изображая из себя взбешенного ревизора. Начальник этого заведения майор Шиндлер мигом растерял всю свою спесь. Его заместитель, фрау Нитке, бледная остроносая особа, тоже была жутко перепугана. Они что-то лепетали в свое оправдание, убеждали ревизора в том, что разоблачение Кромберга стало для них громом среди ясного неба. Он ведь не выдавал своей подлой натуры и имел все полномочия курировать школу от имени управления, куда входила военная разведка!
Алексей делал вид, что внимательно изучает документы, которых касалась рука Кромберга. При этом он посылал на руководителей школы такие взгляды, что те опять трепетали. Уваров допрашивал начальство по отдельности. Чем занимался Кромберг в этих стенах, с кем контактировал особенно часто?
Потом в отдельное помещение заходили курсанты, на которых гауптман имел особые виды. Все они были подавлены, напуганы. Их готовили к заброске в советский тыл уже на этой неделе для связи с уже действующими агентами и проведения диверсионных работ – повреждения коммуникаций, взрывов складов с оружием и ГСМ, уничтожения командного состава Красной армии. Полезная информация текла рекой, Алексей только успевал записывать ее.
Оробевшие курсанты выгораживали себя, обвиняли своих товарищей в их неблагонадежности, в сочувствии советской власти, намерении перейти на сторону врага. Они всячески умоляли господина офицера не рассказывать сокурсникам о том, что сейчас наговорили. Временами доходило до абсурда.
Уваров уже не скрывал брезгливости. Эти типы вызывали у него тошноту. Бывшие военнослужащие Красной армии, вплоть до командного состава среднего звена, сдавшиеся в плен в сорок первом и сорок втором годах, штатские, когда-то отслужившие срочную и по велению сердца перешедшие на сторону великой Германии, бывшие полицаи, осведомители, участники коллаборационистских формирований.
К концу дня он опять собрал руководство школы и распорядился заморозить подготовку курсантов для отправки в советский тыл до особого распоряжения. Курсантов Рябышевского, Пинчука и Долговича поместить под арест как лиц, возможно причастных к деятельности советского шпиона. Упомянутые субъекты были тут же арестованы и бесцеремонно отправлены в подвал. Руководство заведения облегченно перевело дыхание.
Такое вот самоуправство Уваров должен был объяснить высокому начальству. С подачи какого-то пришлого капитана деятельность разведшколы оказалась фактически парализованной! У Алексея было что сказать Охману, он уже составил в голове убедительную обличительную речь. Мы же не хотим, чтобы эти предатели нации сразу по приземлении побежали в СМЕРШ, не так ли? Часть контингента надо срочно менять! Охман мрачно выслушал его доводы, поразмыслил и согласился с ними. Они звучали убедительно.
На улице уже темнело, когда Уваров покинул стены управления. Он переждал, пока по улице проедет мотоциклетная колонна жандармерии, перешел ее и расслабленной походкой зашагал по тротуару. Слежки за ним не было, он в этом удостоверился дважды.
Через десять минут Алексей спустился в подвальное помещение кабачка «Мюнхенский дворик». Не сказать, что атмосфера в этом заведении была непринужденной, но здесь хотя бы топили. Военные перемешались с гражданскими, люди пили пиво, поглощали нехитрые закуски. По помещению, декорированному в стиле средневековой таверны, стелился прогорклый табачный дым.
До нового посетителя никому не было дела. Клиенты разбились на компании, вели беседы. Безудержного веселья никто не проявлял, не те времена.
Белобрысый субъект нордического типа уверял собравшихся в том, что волноваться незачем, ситуация на восточных границах рейха под контролем. Отвод частей на запад – только маневр. Он необходим для сокращения путей коммуникаций и удобства управления войсками. Зато теперь внутри Германии сконцентрирована невиданная мощь. Нет нужды рассеивать ее по соседним странам и областям. Эта мощь неодолима. Уж он-то, Алоис Вендель, командир роты пропаганды, это точно знает! Собутыльники тактично помалкивали, прятали глаза.
Алексей утаил усмешку и протиснулся мимо этой компании.
Отдел пропаганды при штабе ОКВ был сформирован еще в апреле тридцать девятого, когда будущее рейха выглядело светлым и однозначным. Это было некое подобие института политработников в Советском Союзе. Сотрудники отдела проводили крупные пропагандистские акции, мероприятия по влиянию на общественность внутри рейха и за границей, всячески прославляли единственно правильный путь страны под руководством гениального фюрера. В начале сорок пятого им приходилось лезть из кожи, чтобы хоть как-то повлиять на умы. При отделе создавались специальные воинские подразделения – роты пропаганды. С некоторых пор в их обязанности входило не только убеждение, но и карательные функции.
У стойки бара нашлось свободное место.
Уваров взгромоздился на высокий табурет и буркнул:
– Одно пиво.
Пауль Херман, одетый в жилетку, с бабочкой на вороте белоснежной рубашки, возился у полок с бутылками. Он повернулся на призыв, вида не подал, но посетителя явно узнал, кивнул и наполнил кружку. Бармен был бледен, казался невыспавшимся. Ничего удивительного после вчерашнего потрясения. Но он держался, был учтив, услужлив.
Алексей сделал глоток пива и подал глазами едва заметный знак. Бармен уловил его. Уваров неторопливо допил пиво и направился в узкий коридор, ведущий к туалету. В этот момент там никого не было. Сомкнулась шторка за спиной, отделяющая коридор от зала.
Сюда выходила дверь из служебного помещения. Она приоткрылась. Бармен высунул нос, убедился в том, что за Уваровым никто не тащится.
– Через двадцать минут на заднем дворе, – прошептал Пауль, и дверь закрылась.
Алексей посетил туалет, вымыл руки, после чего вернулся в зал и заказал еще одну кружку. Он выпил половину, больше в него не влезло.
Бармен какое-то время присутствовал на рабочем месте, потом испарился. Вместо него заступил рыхлый зевающий субъект.
Уваров покинул помещение, прошелся по улице. Слежка за ним в этот вечер точно не осуществлялась. Он свернул в ближайший переулок и через пару минут оказался на заднем дворе заведения. Пауль курил на крыльце, нервно переминался с ноги на ногу.
– Не волнуйся, – успокоил его Алексей. – Никого нет. Если заметят, ничего страшного. Забыл, кто ты такой? Осведомители гестапо сюда захаживают?
– Нет, – ответил Пауль. – Они сюда не ходят. Я сам – осведомитель.
– Тогда нечего переживать.
– Нечего? – Бармен передернул плечами. – Мы потеряли всех, нас осталось только двое – Зигмунд Шпеер и я. Обе ячейки уничтожены, не представляю, как мы сможем возобновить работу. Нет, Мартин, я, конечно, вам очень благодарен, вы вчера, рискуя жизнью, вывели нас из-под удара. Если я могу что-то еще сделать…
– Можешь, Пауль, да еще как. Это задание будет самым важным в твоей жизни. Да и в моей. Нам придется поработать головой и в полной мере проявить свои способности.
Пару минут он лаконично излагал суть дела, бармен слушал его.
– Вот что от нас требуется, дружище, – продолжал Уваров. – Если мы этого не сделаем, то штурм Мозерских укреплений станет затяжной песней, погибнут десятки тысяч советских и немецких солдат. Это твои соотечественники, Пауль. Не забывай, что большинство из них насильно мобилизовано. Это всего лишь люди, одурманенные нацистской пропагандой.
– Минуточку, Мартин. – Пауль наморщил лоб, стал усердно растирать его ладонью. – Мы можем ускорить процесс, потому что я знаю такого человека. Это майор инженерных войск Альфред Прейслер. Он заходит в наше заведение почти каждый день, любит приложиться к бутылочке, обработать, так сказать, коньяком выпитое пиво. Прейслер не болтун, но вполне может разговориться. Однажды он крепко выпил и стал досаждать мне разговорами, хвастался, что большой человек в управлении инженерных войск, только на нем и держатся оборонительные рубежи, по крайней мере какие-то их участки. Он сам что-то разрабатывал, проектировал, доводил до ума, а выскочки из строительной организации Тодта ему и в подметки не годятся. Может, и врал, был пьяный в слякоть, но Прейслер наверняка имеет отношение ко всему этому. Несколько раз при нем была кожаная папка с документами.
– Часто заходит? – осведомился Алексей.
– Говорю же, почти каждый день. Их управление находится неподалеку, в соседнем квартале. Обычно Прейслер не напивается, но может сидеть долго.
– Сегодня он здесь?
– Пока не видел. Он в разное время приходит. В последние дни какой-то мрачный, ни с кем разговаривать не хочет.
– Все понятно, Пауль. Ты меня заинтересовал. Извернись, очень тебя прошу. Дело серьезное. Собери сведения по Прейслеру. Кто такой, есть ли семья, слабые места, компромат. Пообщайся ненавязчиво с другими информаторами. Завтра я зайду. Примерно в это же время или чуть позднее.
– Мартин, ты требуешь невозможного. – Парень занервничал. – Что я успею сделать за сутки?
– Ты все сможешь, Пауль, я верю в тебя. Слишком многое стоит на кону. Считай это своим главным, самым ответственным заданием. И еще одно. Завтра я сменю внешность, буду в штатском. Ты уж постарайся меня узнать.
