Суд тянется бесконечно, напоминая мне собаку, грызущую кость. Меня. Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Конечно, я сама совершила ошибку – мне не следовало так открыто выражать свои эмоции, говоря о Тане. Однако я не смогла сдержаться. Мне хотелось, чтобы все узнали, что это была за женщина. Теперь же я жалею о том, что оказалась недостаточно сдержанна.

– Вы можете назвать себя агрессивным человеком?

– Нет.

– Это правда, что вы напали на заключенного в первую неделю своей работы надзирателем?

Барристер имеет в виду человека, заманившего меня в свою камеру с засорившимся унитазом?

– Я защищалась. Он схватил меня за волосы и пытался окунуть головой в унитаз.

– Вы хотите добавить что-нибудь еще?

– Нет.

Барристер взмахивает в воздухе каким-то листком.

– А в этом медицинском отчете сказано, что вы сломали ему ключицу.

Меня еще сильнее бросает в пот.

– Как я уже сказала, я защищалась.

– Понятно.

Некоторые присяжные начинают смотреть на меня с еще большим сомнением.

– Насколько я понимаю, вам пришлось оставить работу в тюрьме по причине вашей болезни?

– Да.

– Потом распался ваш брак. Была какая-то окончательная причина вашего разрыва?

Мои ногти впиваются в ладони.

– Да.

– Вы можете сообщить, что это было?

– Вернее сказать – «кто». – Я поднимаю лицо, чувствуя, что оно горит от гнева. – Таня. Я вам уже говорила. Она украла у меня мужа.

– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Несмотря на мои недавние мысли о том, что следует быть осторожнее, моя давняя злость оказывается сильнее.

– Я всегда подозревала, что между ними может возникнуть что-то такое, и вот однажды, поздно вечером, Дэвид пришел домой пьяный. Я спросила его, где он был, и он ответил мне прямо в лоб, что влюбился в Таню.

– Это та женщина, которую вы упоминаете в своем дневнике, я полагаю?

Я киваю.

– И которую, как вы пишете, вы «с радостью бы убили»?

Во рту у меня совсем пересыхает.

– Да, но я ничего подобного не собиралась делать.

– Почему вы тогда так написали?

– Потому что мне было больно. Я была зла. Раздавлена.

– Настолько, чтобы убить ее?

– Нет! Я ведь уже говорила, что я этого не делала. – Я пытаюсь произнести это сдержанно, но язвительная манера барристера слишком меня взвинтила, и мои слова звучат так громко, что судью передергивает.

– Не могли бы вы рассказать, как восприняли слова вашего бывшего мужа о том, что он влюбился в Таню, свою помощницу?

Она произносит это как будто даже с сочувствием, хотя барристер обвинения, разумеется, не может быть на моей стороне. В результате я рассказываю суду то, в чем не смогла признаться даже в беседе со своими адвокатами.

– Он сказал, что влюбился в нее. Если бы это была просто интрижка, но нет. Я умоляла его остаться, но Дэвид не желал ничего слышать. Он собрал чемодан и ушел, сказав… сказав, что я ему больше не нужна.

Присяжные смотрят на меня с пристальным интересом.

– Что он имел в виду?

– Я задала ему тот же вопрос. – Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. – Он сказал, что мой статус тюремного губернатора был нужен ему для репутации. Теперь же я никто. Еще он сказал, что… что ребенок «запечатал» бы наши отношения. Но я потеряла нашего малыша, и поэтому между нами все кончено.

Некоторые из присяжных качают головами.

– Вы чувствовали себя преданной?

– Да. Но я продолжала надеяться, – добавляю я, – что горе от потери нашего ребенка – то, что заставляло его так себя вести. Я по-прежнему любила его. Я не могла поверить, что Дэвид уходит от меня. И я оставила свою дверь открытой. – Слезы застилают мне глаза. – Поэтому продолжала звонить ему. Я всегда сообщала ему свой новый адрес при переезде.

В голосе барристера вдруг начинают звучать стальные нотки.

– Вы когда-нибудь угрожали убить его?

– Нет! Конечно, нет.

– Как мы уже слышали, во время вашего брака мистер Гаудман просил вас подписать документ, согласно которому вы приобретали дом в Штатах стоимостью три целых четыре десятых миллиона долларов. Вы отказались, потому что «даже не видели этот дом и совершение покупки предполагалось за наличные».

Я киваю.

– Кроме того, по вашим словам, вам казалось, что он хотел использовать ваш статус «в качестве прикрытия для каких-то сомнительных дел». Но, как вы говорили, у вас были «заключенные, занимавшиеся отмыванием денег», и вы знали, что «один из способов избавления от грязных денег – покупка на них недвижимости».

– Совершенно верно.

– Таким образом, поведение вашего мужа могло поставить под удар вашу карьеру. А ваша злость на него вполне могла перейти на его жену.

– Нет. Это не так.

Но я вижу, что зерно сомнения все же посеяно в головах присяжных.

Я отпиваю глоток воды. В коленях у меня такая слабость, что я не знаю, сколько еще смогу выдержать. И вдруг я вижу его.

Нет, это невозможно. Наверное, мне опять кажется – как тогда, когда я приняла мужчину, поднимавшегося по эскалатору, за Дэвида. Это всего лишь игра моего воображения. Человек, как две капли воды похожий на моего бывшего мужа, подходит к скамье стороны обвинения и о чем-то с ними шепчется. Один из них передает записку барристеру, которая задает мне вопросы. Ее лицо напрягается.

– Миссис Гаудман, вы узнаете человека, который только что вошел?

Меня охватывает непреодолимая дрожь.

– Кажется, это мой бывший муж.

– Говорите громче, пожалуйста. И назовите имя.

– Дэвид Гаудман. Мой бывший муж.

Когда я это произношу, он устремляет на меня свой взгляд. Теперь не остается никаких сомнений. Где же, черт возьми, он был все это время?

Присяжные приходят в волнение.

– Почему вы так удивлены и шокированы?

Меня переполняет смешанное чувство гнева и облегчения, и я не могу сдержаться:

– Потому что он наконец объявился – почему же еще?

– А мне кажется, настоящая причина в том, что вы вынуждены сейчас лицом к лицу встретиться с человеком, которого преследовали многие месяцы.

– Это неправда.

– И, насколько я понимаю, вы надеялись его вернуть. Это так?

– Иногда – да, – шепчу я, – иногда – нет.

– И Таня Гаудман была человеком, стоявшим на вашем пути. Поэтому вы ее и убили.

– Нет!

В зале суда поднимается шум. Судья просит присяжных удалиться, а барристеров обвинения и защиты подойти к нему.

Дэвид смотрит на меня с беспокойным и в то же время самодовольным видом. Он опять вышел победителем.