Глава 71

Меня шатало, когда я вышла из шато и схватилась за край кованой стальной двери, ее жар обжигал мою ладонь. Не только слова мамы заставили меня сосредоточиться на том, что важно именно сейчас, но и что-то еще: то, что отец сказал об Адаме и той ночи, в которую родился Уильям.

Отрывки, которые я помнила: часы ожидания, следы помады и выпивки на рубашке Адама, – все это было, я уверена. Но я заполнила пробелы своей собственной версией событий, представив номер в отеле, руки Адама в шелковых волосах Джорджины, пьяные сплетения длинных конечностей, пока я была брошенной и уязвимой.

Я могла придумать только одно объяснение. И вот сейчас во мне вдруг родилось сомнение, и оно начало расти, когда я побежала по территории поместья. Я заметила мадам Ломбард, собирающую цветы на краю леса, и спросила, задыхаясь, не знает ли она, где Адам.

– В своем коттедже, Джесс. Но тебе нужно торопиться – он скоро уедет в Бержерак.

К тому времени, как я добралась до коттеджа, мое сердце выпрыгивало из груди. Когда Адам открыл дверь, он выглядел взволнованным:

– Что случилось? Снова Уильям?

Я замотала головой.

– Нет, – сказала я, задыхаясь и хватая воздух. – С ним все в порядке.

– Хочешь присесть? Ты выглядишь так, будто сейчас упадешь.

– Все нормально.

– Слушай, я должен быть на встрече в Бержераке через час, так что я должен идти. – Он схватил пачку бумаг со своего обеденного стола. – Джесс, извини, но мы можем закончить с этим побыстрее?

Он повернулся, чтобы положить бумаги в свою сумку.

– Что на самом деле случилось в ночь рождения Уильяма?

Он замер на мгновение, потом продолжил разбираться с бумагами, выигрывая время.

– Мы обсуждали это тысячу раз, Джесс. Почему ты снова начинаешь этот разговор?

– Ты был с папой, да?

Он не поднял на меня взгляда.

– Мне нужно идти. Но мы поговорим позже, – сказал он, выходя за дверь и приглашая меня на улицу, потом он запер дверь и достал ключи от машины.

– Ты был в Манчестере, и ты встретил папу, и что-то произошло, – продолжила я. – Вот почему ты не приехал вовремя.

Но он отказывался отвечать мне, просто открывая дверь машины.

– Адам, мне нужна правда. Я справлюсь с ней. И это нечестно… все эти годы, если ты нес это бремя, когда…

– Стоп, Джесс, – решительно сказал Адам, поднимая ладонь вверх. – Я с радостью поговорю с тобой об этом. Но я должен ехать в Бержерак. Я уже опаздываю.

Он сел в машину, и я была готова впасть в отчаяние. Но я не собиралась беспомощно стоять там, пока он уезжал, избегая вопроса, в котором я хотела разобраться десять лет. Открыв дверь машины, я тоже села в нее.

– Я поеду с тобой. Расскажешь по пути.

– Не глупи. Кто будет присматривать за Уильямом?

– Себ. Они пошли на рыбалку.

Он завел двигатель:

– Пожалуйста, вылезай из машины, Джесс.

Я пристегнула ремень безопасности:

– Нет, пока ты не расскажешь мне, что случилось.

Он посмотрел в лобовое окно, ярко-синий блик медленно двигался по стеклу. Он исчез, танцуя в солнечном свете, когда Адам вздохнул и заглушил мотор.

– Твой папа не простил бы мне этого.

– Простил бы, – убеждала его я. – И даже простит, обещаю. Он почти рассказал мне сам о том, что случилось, но нас прервали.

Он покачал головой, капельки пота выступили у него на лбу.

– Это неправильно. Это будет предательством.

– Адам, ты не предаешь никого, кроме себя, пока не скажешь мне правду.

Его грудь поднялась, когда легкие наполнились воздухом, он даже закрыл глаза, пока наконец не выдохнул. Потом он начал рассказывать, раскрывая всю правду о том, что же на самом деле случилось в ночь, которая так долго была центральной, отправной точкой во всем, что разделило нас.

Глава 72

Адам был в Манчестере в ту ночь, проводя день тимбилдинга в баре «Буш». Джорджина тоже была там.

– Я не сказал тебе, что договорился с ней о встрече, поскольку знал: ты думала, что между нами что-то происходит, – сказал он. – А она тогда только что рассталась со своим парнем… Я не думал, что ты поймешь. Но это правда. Она была не в себе после расставания с Джонни. Это было больше, чем простая хандра после разрыва. Она находилась в глубокой депрессии… На грани.

– Ты вроде говорил, что ей было лучше без него?

– Так и было, но на тот момент она этого не понимала. Он изменил ей как минимум два раза и просадил половину ее сбережений. По какой-то немыслимой причине она хотела, чтобы он вернулся.

Адам рассказал, что Джорджина позвонила ему в тот день, расстроенная и настроенная умолять своего бывшего принять ее обратно. Вместо этого он убедил ее встретиться с ним и выпить в баре «Буш», где он собирался быть с коллегами по работе. К десяти часам она все еще не появилась, он ужасно хотел домой, но оставался ради нее, трезвым и окруженным друзьями, которые были на шесть пинт впереди.

Он написал мне, чтобы проверить, все ли в порядке, и я сообщила ему, что ложусь спать. В последних сообщениях мы обменялись простыми «спокойной ночи» и «я люблю тебя», что я многие годы спустя расценивала как действия на автомате.

– Когда Джорджина все же появилась, она была пьяная в стельку, – продолжил Адам. – С ней были две девушки, ее подруги, которых я никогда раньше не встречал. Они были настроены отвести ее в «Носерн Квартер», чтобы залить ее печали и кинуться на любого парня, стоящего у нее на пути.

Она ругалась и плакала, поэтому он пришел к выводу, что за всей этой бравадой скрывается отчаяние, что хрупкая душа его подруги в большой беде. Поэтому он не отпрянул в ужасе, когда она обвила его руками и сказала, что хотела бы, чтобы ее просто взяли.

– Я просто… замер. Только когда она начала целовать мою шею, я был вынужден оттолкнуть ее. Я не знал, как сгладить ситуацию. – Он сглотнул застрявший комок в горле. – Она была оскорблена.

Джорджина убежала, сгорая от стыда: она была не настолько пьяной, чтобы не отдавать себе отчета и притворяться, будто ничего не произошло. Одна из ее подруг побежала за ней, и через дверь бара он видел, как они заваливались в такси. После этого он незаметно выскользнул из бара, измотанный тяжелым вечером и мечтающий о теплой постели. Он описывал, как шел по залитым дождем улицам, его одежда уже насквозь промокла от грязной воды, когда он ускорил шаги, подходя к парковке. И тут он увидел фигуру мужчины, которого выставляли из «Носерн Тэп».

– Сначала я даже сошел с дороги, – сказал Адам. – Он был в ужасном состоянии.

– Пьяный?

Он кивнул.

Я представила себе мужчину, которым мог быть любой старый алкоголик: агрессивного, но легко ранимого, крайне негодующего при грубом обращении.

– Потом он упал на землю и начал издавать отвратительные звуки. Я не мог просто бросить его там. Я собирался вызвать скорую помощь и, когда попытался перевернуть его, понял… что мне было знакомо это пальто.

Мое сердце больно кольнуло, когда я уточнила смысл этого предложения:

– Хочешь сказать, ты знал мужчину.

Прошло несколько секунд, прежде чем он кивнул, подтверждая мою догадку. О том, что старый пьяница, валяющийся под дождем, был моим отцом.

Который несколько лет не прикасался к алкоголю, и чья трезвость для нас с мамой была предметом большой гордости.

– Я пробовал поднять его, он осыпал меня ругательствами. Он не узнал меня. Так как был… дезориентирован.

Адам осторожно подбирал слова, но в этом не было необходимости. Я представляла себе все в мельчайших подробностях.

– Я помнил все рассказанные тобой истории о том, каким он был, когда ты была маленькой. Но то, что я увидел, просто снесло мне крышу. Я никогда не мог даже представить твоего отца таким.

Оказалось, что папу выставили из паба, потому что его вырвало прямо на барную стойку. А страшнее всего было то, что он упал на руку, и Адам испугался, что он сломал ее.

Он был в панике, мысли в голове путались, но он, разумеется, не мог позвонить беременной на последнем месяце женщине, которая носила под сердцем его ребенка и сейчас мирно спала в своей кровати.

Поэтому он вернулся в бар «Буш», схватил Криса, единственного почти трезвого коллегу.

– Мы уложили твоего отца на заднее сиденье моей машины, чтобы я мог отвезти его в больницу. Он был в таком плачевном состоянии… Я умолял его оставаться в сознании, кричал на него, стараясь вызвать хоть какую-то реакцию. Я боялся, что он…

– Ты думал, что у него алкогольное отравление?

Он кивнул.

Персонал в неотложке был очень профессиональным. Они видели такое каждый субботний вечер.

Когда отец наконец пришел в себя, он был в ужасе, как безумный хватал Адама за руку и умолял его не уходить.

– Только тогда я заметил, что мой телефон разрядился, – произнес он устало. – Я пытался успокоить себя. Говорил себе, что, если бы Джесс собиралась рожать, она написала бы об этом в последнем сообщении. Я хотел было воспользоваться телефоном твоего отца, но тогда мне пришлось бы объяснять, почему мы оказались вместе. А я уже понял, что Мартин хотел, чтобы ни одна живая душа не узнала об этом. И… более того, я боялся даже представить себе, что с тобой было бы, узнай ты об этом.

Он знал, что это разобьет мне сердце.

– Рука твоего отца была сильно повреждена, но не сломана. Когда через несколько часов мы наконец вышли из больницы, ему прежде всего нужно было принять душ. Поэтому я отвез его к Крису – я же не мог отвезти его домой к твоей маме в таком состоянии. Когда мы ехали в машине, твой отец был… он был подавлен. Он плакал. Я говорил ему: «Все будет хорошо, Мартин. Ты будешь чувствовать себя дерьмово, но выживешь».

Но дело было не в том, что он чувствовал себя дерьмово, – они оба понимали это.

– Когда мы подъехали к дому Криса, он схватил меня за руку. И заставил поклясться, что ты никогда не узнаешь об этом. Ни ты, ни кто-нибудь другой. И я пообещал ему, что так и будет. Я заверил его, что беспокоиться не о чем – что это навсегда останется между нами.

Было около семи утра, когда он отвел отца в душ. Затем он пошел на кухню Криса и подключил зарядку к телефону. Он включился впервые с десяти часов вечера.