Никто не становится родителем в ожидании, что его за это будут благодарить.
Так что, когда в воскресенье Уильям подарил мне небольшой ароматный букет сирени, я почти потеряла дар речи.
– Ты купил мне цветы? – Я недоверчиво взяла их. – Когда ты успел?
– Когда я был с папой этим утром. Но я сам за них заплатил, – поспешно добавил он.
– Но зачем? – Я была так тронута этим, что он почти разволновался.
– Он сказал, что тебе они понравятся. Он говорит, что это были твои любимые цветы и что это будет хорошим способом сказать, что я тебя люблю.
– О, дорогой, они такие красивые. – Я не смогла удержаться и обняла его, на секунду прижав к себе его худенькое тело.
Он наградил меня небрежным объятием:
– Можно мне теперь идти?
– Идти куда?
– Никуда, просто ты меня душишь.
Не знаю, отчего Адам решил, что это мои любимые цветы, – мне не так часто дарили их, чтобы я могла позволить себе роскошь иметь любимые, во всяком случае, в последнее время. Уильям рванул к себе в комнату, а я пошла к мойке и нашла сине-белый эмалированный горшочек в кухонном шкафу. Я наполнила его водой, поместила в него сирень и поставила букет на стол.
Несмотря на все недостатки Адама, он всегда дарил подарки, оказывал маленькие знаки любви и дружбы, которые говорили о том, как он рад, что ты есть в его жизни. И он не ограничивался только мной. Я помню, как мы поехали в Лондон примерно через год после того, как начали встречаться. Мы остановились поглазеть на витрины в «Либерти» в Сохо, и он выбрал один из классических галстуков из темно-синего шелка.
– Он будто создан для твоего папы, – заявил Адам. Это была правда, ведь мой папа действительно любил хорошие галстуки. У него все еще хранилась большая их коллекция, которая занимала слишком много места в его гардеробе.
– Посмотри на цену, Адам, – сказала я. – Я занесу его в список подарков на Рождество.
– Нет, все в порядке. Я куплю его. – И он решительно отправился к кассе, прежде чем я успела возразить.
Иногда это приводило меня в ярость – я не могла спать, думая о том, как нам заплатить по счетам за отопление, а он вдруг являлся с новым браслетом для меня, который увидел в каком-то антикварном магазине. И пока одна часть меня хотела стукнуть его по голове, другая – просто любила браслеты и все то, что они означали.
В этот вечер Адам устраивал для всех нас барбекю у себя в коттедже. Только Наташа отправилась на свидание с Джошуа. Он заехал за ней полчаса назад и утащил ее из коттеджа в облаке своего невыносимого одеколона, потчуя рассказом о том, как галантно он только что исправил пунктуацию своего коллеги на «Фейсбуке» и тем самым спас его от унижения.
Я пошла к себе в спальню, чтобы собраться, и, хотя это не должно было быть таким сложным, никак не могла решить, что надеть. Перспектива сидеть рядом с Симоной в ее сексуальных брюках не помогала с выбором.
Я остановилась на легком топе в цветочек, который нашла сложенным в чемодане, и, не обнаружив в коттедже утюга, была вынуждена изобретать другие способы убрать с него складки. Пока я проводила по топу Наташиным утюжком для выпрямления волос, в дверь постучали.
Я вытащила из розетки вилку утюжка и, открыв дверь, обнаружила на крыльце Чарли.
– О, привет. Как ты? – сказала я, заставив себя не смотреть на часы, чтобы проверить, сколько осталось времени до того, как мы должны быть у Адама.
– Все хорошо.
Когда я взглянула на него, в его глазах было такое сильное желание, что я ощутила себя чуть ли не на краю пропасти. Все выглядело так, будто он думал обо мне и поспешил сюда. Что, безусловно, было очень лестно, но его взгляд был таким откровенным, что я невольно отстранилась на пару сантиметров.
– Что делаешь?
– Ну, в данный момент пытаюсь понять, получится ли у меня погладить топ утюжком для волос.
На мгновение он замолчал, насупив брови в искренней растерянности:
– Утюжком для волос?
– Шучу, – запинаясь, пробормотала я.
Он наклонился, чтобы просканировать комнату позади меня:
– Кто-то еще есть в доме?
– Все.
На его лице отчетливо отразилось разочарование. Затем он склонился ко мне и коснулся моих пальцев, зажав их в ладони:
– Я не могу перестать думать о тебе.
– ГОТОВ! – заявил Уильям, ворвавшись в гостиную.
Я выхватила свою руку, но Чарли по-прежнему не сводил с меня глаз:
– О-о… Вы уходите?
– Всего лишь на барбекю к Адаму.
– А. Я надеялся, нам удастся уговорить Уильяма и Хлою пойти поиграть в футбол или во что-то еще, чтобы мы могли выпить.
– О, как жаль. Может, в другой раз, – предложила я.
– Я за, – сказал Уильям.
Пульсирующая жилка на виске Чарли стала более заметной.
– Хорошо. Тогда увидимся. Хорошего вечера. – Он выдавил из себя улыбку, которая абсолютно не скрыла его разочарования.
Дымный запах лета наполнял воздух у каменного коттеджа Адама. Старые друзья болтали за вином ежевичного цвета, а дети умудрились поиграть во фрисби по крайней мере пять минут, не захотев убить друг друга. Мы сидели за тремя разноформатными деревянными столами, составленными вместе, – кто-то на скамейках, а кто-то в креслах, в которых можно было утонуть, – с резными спинками и кремовыми полотняными подушками.
Уильям тут же прилип к отцу, без умолку тараторя, пока Адам переворачивал бургеры. Мои глаза были прикованы к ним двоим, окутанным медовым светом, и я обнаружила, что мое воображение перемотало пленку вперед на десять, а то и двадцать лет. Я представляла их себе болтающими о пустяках, как взрослый со взрослым, как отец с сыном, – и что это норма их жизни, а не просто нечто, случающееся одним исключительным летом.
– Около Луссо есть канатный парк, мы могли бы поехать туда завтра, – сказал Себ, передав мне путеводитель.
Я листала брошюру, пока мы пытались определить, как много времени займет дорога туда, и вдруг почувствовала, что Адам стоит позади меня. Он взял мой бокал и начал его наполнять.
– Совсем чуть-чуть.
– Почему? – спросил он, наполнив его до краев.
– О, ну если ты настаиваешь, – вздохнула я, взяв у него бокал. Он опустился в соседнее кресло.
На нем была светлая хлопковая рубашка, облегающая торс. Он высоко закатил рукава, обнажив загорелые руки. Я погрузилась в воспоминание о том, как его рука легла на мою в дровяном сарае, и неуютное тепло поднялось по моей шее.
– Спасибо за цветы, – вежливо сказала я.
Он улыбнулся:
– Это была идея Уильяма.
– Да? Он сказал, что твоя.
– Это была совместная работа.
– Что ж, это было очень мило. Здорово, когда тебя ценят.
Он немного помолчал, а потом сказал, понизив голос:
– Ты прекрасно выглядишь сегодня.
– Спасибо, – удалось ответить мне, хотя я вся покрылась потом: внезапно, оттого что он сидит так близко, стало трудно дышать. – Должно быть, все дело в топе, который я погладила утюжком для волос.
Он рассмеялся, и я почувствовала такую благодарность, что тоже засмеялась.
– Ты всегда была очень находчивой.
– Всем привет! – Мы резко остановились и повернулись к Симоне. Ее темно-синее платье было усыпано крошечными подснежниками и скроено из мягкой ткани, соблазнительно облегавшей грудь и легко скользящей по загорелым бедрам. Адам извинился и подошел к ней поздороваться. Она поднялась на кончики светлых балеток, обвила рукой его шею и томно поцеловала в губы. Я перевела взгляд на свое вино.
Пока солнце садилось, Адам приносил к столу блюдо за блюдом: кебабы, приправленные ароматными травами, курица, маринованная с чесноком и лимоном, толстые колбаски из свинины и утки. Были там и миски с жареной картошкой и цветными салатами, блестящими от остро пахнущего виноградного уксуса, и тарелки с хрустящим хлебом.
Мы ели до отвала, наслаждаясь каждым кусочком.
Несмотря на райскую обстановку, рядом с Симоной я чувствовала себя странным образом взволнованной. Почти виноватой. И я обнаружила, что старалась загладить это, пытаясь занять ее разговором, делая комплименты ее платью, туфлям и тому, как это мило с ее стороны мимоходом порекомендовать мне очередной антивозрастной крем, на который молится ее мать.
По сравнению с другими я совсем немного пила на этих каникулах – я вообще редко пила. Вырасти рядом с папой стало для меня лучшей антирекламой неумеренного употребления алкоголя. Но в этот вечер мой обычный бокал вина превратился в еще один, и еще, и все это вместе дошло до намного большей дозы, чем та, к которой я привыкла. Это стало особо заметным, когда я с энтузиазмом согласилась на просьбы детей присоединиться к «гонке с тачками» – и мы с Бекки обнаружили себя хохочущими лицом в траве на стартовой линии со своими десяти- и семилетними детьми.
Не буду утверждать, что есть хоть какое-то достоинство в том, чтобы скакать по поляне, когда твой ребенок сжимает твои лодыжки и кричит «БЫСТРЕЕ!», будто ты какой-то пожилой осел. Но это действительно было весело, такой себе способ отвлечься от реальной жизни – или, по крайней мере, от моей жизни, – как раз то, чего мне не хватало в последнее время.
После этого мы все отдыхали еще около часа, снова ковыряя на столах то, что осталось от пира, пока дети вновь не разгулялись и не решили, что им нужно большее участие публики. Адам вскочил, не нуждаясь в долгих уговорах:
– Думаю, пришла пора поиграть во что-нибудь. Крикет или буль, Уильям? Выбирай.
Уильям не стал колебаться:
– Буль. Мама в него отлично играет.
Я кашлянула в свой бержерак:
– Не уверена, что отлично.
– А я уверен, что ты мне так однажды говорила, – запротестовал Уильям. – Что ты отлично играешь.
– Должно быть, я слишком вольно использовала это слово.
– Давай, поднимайся, – скомандовал Адам.
Он шутя потянулся, чтобы взять меня за руку, но я отмахнулась, испугавшись вновь ощутить прикосновение его рук к своей коже. Затем подскочил Руфус. Все взрослые тут же заметили, что, считая Адама, Симону и меня, игроков стало пятеро, а наборов ярких пластиковых шаров, купленных в местных супермаркетах, – всего четыре.
– Я не буду играть, – охотно предложила я.
– НЕТ! – запротестовал Уильям.
– Ну, или тогда я, – пожал плечами Адам.
– О, папа, ну перестань.
Что оставило на выход из игры двоих детей и Симону. Уильям и Руфус уставились на нее.
– Кажется, что пропущу игру я, – сказала она со сдавленной улыбкой, затем вернулась к своему креслу и села, скрестив ноги.
Мои глаза метнулись к Адаму.
– Я правда совсем не против не участвовать…
– Просто смирись с этим, Джесс, – распорядился Адам. – Давай, покажи нам, что умеешь.