Виктория Топоногова
Живопись и помидоры
Вано подрулил по указанному диспетчером адресу и оглянулся в поисках места для парковки среди метровых сугробов. Места не было. Из сугроба торчала выкинутая после Нового года елка с остатками мишуры. Но машину уже ждали: у подъезда топтались две девчушки. Без шапок по молодежной моде, с тощими ножками, торчащими из-под ярких курточек, они пританцовывали на морозе. У одной волосы были зеленые, у второй бордовые.
«Если б, не дай бог, мои дочки так на улицу вышли, выгнал бы к лешему, – подумал Вано. – О нет, только не это!»
Девчушки, вопреки ожиданиям, бросились не к такси, а к каким-то деревянным штабелям, сложенным на лавочке возле мусорного бака.
– А откройте багажник, пожалуйста, – прочирикала та, что с бордовыми волосами, наклонившись к машине и балансируя огромными связками не-пойми-чего в обеих руках.
Вано не услышал сквозь стекло, но и так все понял. Он понял, что сейчас будет скандал. Поэтому сразу перешел в наступление:
– Дэвушки, вы нэ прэдупрэдили, что с багажом.
– Ой, вы извините, пожалуйста, мы же не знали. Мы думали, что если машина, то она же с багажником, верно?
Думали они. Куры тоже думали.
А Вано вчера вечером вызвонила теща, и пришлось ни свет ни заря ехать на дачу за ее банками с помидорами, – чтоб им, этим помидорам, провалиться вместе с теплицей, их породившей, и тещей, взрастившей всё это богатство на нашу грешную голову. И теперь эти огромные трехлитровые стеклянные пузыри, наполненные нелепыми красными полузатонувшими батискафами, да еще и заботливо переложенные тряпками и газетами, занимали практически весь багажник. Разгрузиться перед сменой времени уже не было.
Вано с трудом выбрался из машины. Под кого они вообще делают эти самодвижущиеся консервные банки? Под задохлых хлюпиков-горожан? Нормальному мужику просто не разместиться! Он открыл багажник.
– Ой, тут банки какие-то, у нас всё не поместится, – грустно протянула та девушка, что первой начала переговоры (Вано назвал ее про себя «красной пигалицей»). – Но мы можем на сиденье положить, мы уместимся.
Ишь ты, разбежалась!
– Э-э, слющай, в салон нэхорошо! – Вано с содроганием вспомнил, как он только вчера чистил обивку заднего сиденья после куда менее габаритной сумочки, зато с каким-то ядреным протекшим зельем.
Девушки робко посмотрели на огромную фигуру Вано в распахнутой куртке.
– А что же нам делать? – они совсем сникли.
– За салон доплатить надо, – нашелся Вано. – Еще ви обивку мнэ порвете, углы у вас острые.
Девушки почему-то дружно посмотрели на свои коленки. Вано тоже посмотрел, хотя смотреть там было не на что.
– Я про багаж, – уточнил Вано. Он наконец разглядел, что за груз был у девушек: картины в рамах, увязанные в несколько разновеликих пачек. Что за работы, было не видать – холсты все повернуты лицом внутрь. Вряд ли они, конечно, что-то порвут, но хоть вчерашнюю возню с обивкой компенсируют.
– Сколько доплатить? – робко спросила девушка с зелеными волосами и покраснела. Контраст был живописный.
Он назвал сумму. Девушки призадумались. Но деваться им было некуда, и они согласились.
Вано облегченно выдохнул: могли ведь и скандал закатить, начальству про банки доложить. Обошлось.
За это время вокруг уже собралась толпа: кто-то не мог проехать и сигналил, два дворника-таджика, опершись на древки лопат, ждали возможности нарастить ближайший сугроб, граждане, вышедшие погулять с собачками, тоже остановились поглазеть на бесплатный цирк, а еще откуда-то появился мусоровоз, и ему, конечно, нужен был именно этот подъезд. Поэтому грузились в спешке. Кое-что уместилось и в багажнике, поверх банок.
По дороге девчушки расщебетались, и Вано узнал, что зовут их Ира и Катя, что работы они везут в музей, на их первую большую выставку после универа. Он вполуха слушал радио, которое было не в силах перекрыть трескотню о каких-то этюдах, эскизах, мастихинах и прочей художественной ереси.
И вдруг Катя судорожно заметалась по заднему сиденью, насколько позволяла сложенная вокруг нее художественная поленница, и озабоченно выдохнула:
– Ир, я что-то серию с Академки не вижу. Маленькая такая пачка была, помнишь?
– Может, в багажнике? – откликнулась зеленоволосая Ира с переднего сиденья, обнимая стопку работ, которая заменяла ей подушку безопасности.
– Не, в багажник три большие пошли, из Коломны.
– Ну не знаю… Я ее вроде не клала…
Вано так и думал. Одна баба – это уже проблема. А две безмозглые куры с картинками – это просто катастрофа. Пришлось разворачиваться и ехать обратно к тому проклятому подъезду, чтоб ему стоять тыщу лет посреди пустыни Гоби.
Мусоровоз уже просочился дальше, но толпа у дверей, похоже, только увеличилась. Судя по крикам и активной жестикуляции, народ обсуждал что-то насущное и животрепещущее. Над толпой возвышалась елка в сугробе. Издалека это все было похоже на новогодний утренник в детском саду. Вано вышел из машины, раздвинул плечом крайних зевак и озадаченно остановился.
На лавочке у подъезда были разложены картины – надо думать, те самые, которые эти куры посеяли. Одну из них две бабы тащили в разные стороны.
– Я первая эту вещь заметила! – вопила одна.
– А я первая взяла! – не отступалась другая.
– Э! – громко сказал Вано. – Что происходит?
– Тут красоту в помойку выкидывают, а мы ее спасаем, – откликнулась одна из баб.
Вид этой потрепанной жизнью дамы, лицом и хваткой поразительно напоминавшей мелкого бульдога, вызывал сильные сомнения в сказанном.
– Вот ведь люди зажрались – хоть бы рамочки оставили, ведь хорошие ж рамочки, а то все уже разом и выкидывают, – добавила одна из зрительниц.
Ира и Катя с трудом протиснулись к эпицентру действия, но от шока даже сказать толком ничего не могли.
– Это же наши работы… – пискнула Катя, но ее никто не услышал.
– А я вот эту возьму, с цветочками, – тщедушная старушонка потянула с лавки маленький этюдик. – На кухне повешу.
Дворники-таджики, как ни странно, тоже активно интересовались живописью. Один из них вертел работу так и эдак, видимо пытаясь угадать, где верх. Второй помогал советами.
– Э, стой гдэ стоишь, да? – гаркнул Вано.
Все разом замолчали и повернулись к нему. Голос Вано вполне соответствовал его богатырскому сложению.
– Положили все давай назад! – скомандовал он.
Люди благоразумно вернули работы на лавочку. И только тетка-бульдог, намертво вцепившаяся в пейзажик с красным помидором заката, не согласилась:
– А чего это ты тут командуешь?
– Это их вещи, – Вано кивнул на девчат. – Забирайте давайте живо, да? – он подтолкнул их к лавочке.
Ира и Катя вышли из ступора и принялись судорожно собирать работы.
– Это в помойке было, значит ничье! – заявила упертая тетка, цепляясь за пейзаж.
– Нэ в памойке, а около! Разныца видышь? Ты тоже вон возле мужиков стоишь, а они тэбэ кто? – завелся Вано.
Тетка оглянулась на дворников, которые и впрямь были рядом, и отпрыгнула на метр в сторону.
– Ты что несешь, придурок? – завизжала она.
– Картына давай, да? Вон елку себе возьми, если нада, для красоты! – Вано выхватил у нее пейзаж. – Все собрали? – он оглянулся на девушек. – Поехали давай! Врэмя – дэньги!
Они кивнули и быстренько сели в машину с охапками творений.
– Нэт, ну что за люди! – кипятился Вано, вновь выруливая на трассу. – Искусство от мусора нэ отличают, да?
– Спасибо вам большое, – сказала Катя.
– Нет, вишь ты, схватила, как родную, и тащит! Попробовала бы она из музея что-нибудь стащить. Но вы тоже хараши! Кто ж такые вэщи возле мусорки аставлят? Харашо, что рэбята в мусоровоз нэ закинули.
– Вы нас так выручили… – поддержала Ира.
– А-а, это ерунда. Вот врэмя – нэ ерунда, – вспомнил Вано. – Начальство спросит – гдэ был? Что я скажу?
Девушки испуганно замолчали. Великодушную мысль предложить еще денег они сразу затолкали туда, откуда она появилась, – и так согласились заплатить ни за что – за отсутствие свободного багажника.
– А вы знаете что… – робко проговорила Катя, – вы приходите к нам на выставку, она в субботу открывается, в два часа. Интересно будет.
– Нэ люблю я все эти тусовки, – признался Вано. – Да и работа у меня… Врэмя совсем нет.
– Тогда приходите, когда сможете, – поддержала Ира. – Есть же у вас выходные?
Вано поморщился. Теща всегда точно знала, что именно он должен делать в свои выходные. Иногда куда легче баранку крутить.
– Да я и нэ панимаю во всей этой живописи, – буркнул он.
Девчушки замолчали. Темы для разговора были исчерпаны.
Вано торопился. На лежачих полицейских в салоне глухо брякали штабеля картин, а в багажнике жалобным перезвяком откликались банки с помидорами. Так и доехали до музея. Девчата расплатились, выгрузили работы на едва расчищенную от снега дорожку, и тут Катя сказала:
– А хотите, мы вам что-нибудь подарим? Все равно они пачку всю растрясли, а без вас мы бы и не вернули ничего… Посмотрите, что вам нравится?
Вообще-то Вано ничего из этого не нравилось. Но обижать девчушек не хотелось. Они хоть и куры, но безобидные. А если их одеть прилично и крашеные патлы в порядок привести, то и вовсе нормальными были бы.
– Вот эту, с помидором, может быть, – он взял самую маленькую, ту самую, что отбил у наглой тетки. – Теще должно понравиться, любит она их, помидоры-то…
– Конечно, берите, – Катя решила не говорить ему, что это был закат.
– А хотите, я вам… вот, на открытие ваше… закуска, – Вано, вспомнив про помидоры, вдруг взял да и вымахнул из багажника одну из банок. Не будет же теща их пересчитывать!
– Спасибо… – Катя обняла банку, пытаясь сообразить, как теперь картины-то нести.
– Не за что! – широко улыбнулся Вано и искренне добавил, садясь в машину: – А все-таки хорошо, что вы не скульпторы.
И в этом девушки были с ним совершенно согласны.
Цуцик
Наконец-то можно откинуться на спинку сиденья и прикрыть глаза. Мы вернулись с Байкала. Чумовой отпуск и утомительный перелет позади, я в Москве. Если, конечно, такси, стоящее в пробке на МКАДе, уже можно назвать Москвой. Да, можно. Мы практически дома. Муж что-то объясняет водителю, по мне скачет неугомонный Степка, Маша надела наушники и погрузилась в аудиокурс японского языка, Костик закопался в телефон. Мы дома, можно расслабиться.
И тут я замечаю один заинтересованный взгляд, направленный на меня. Мне трудно сосредоточиться, я уже почти сплю. Приходится отодвинуть от себя Степку и сфокусироваться.
На меня смотрит белка. Обычная серовато-рыжая белка рядом с коротко стриженным затылком водителя. В такси. Это нормально. Это не более странно, чем ежедневное Машино «доброе утро» по-японски. «Охае годзаймасу!» – вежливо говорит она, и мы улыбаемся, тоже почти по-японски. Наша девочка этим летом поступила в МГИМО, и теперь, как надеемся мы с мужем, выйдет замуж за дипломата. А мы сможем решить квартирный вопрос.
Тем временем белочка внимательно меня рассматривает и принюхивается. Не иначе Степке пора менять памперс.
– У вас белочка? – спрашиваю я таксиста.
– Ах ты, опять выбрался. Это Цуцик, – объясняет парень.
– Беотька! – повторяет Степка и пытается схватить зверька.
Но белка, вместо того чтобы ретироваться по всем законам выживания в нашей дикой природе, прыгает Степке на голову. Степка издает дикий вопль, машину дергает, белка улетает.
– Что там у вас? – оборачивается муж. – Успокой ребенка.
А у нас ничего. У нас белочка.
– Не бойтесь, Цуцик ручной, он не кусается, – успокаивает водитель.
Зверек тем временем появляется снова. Он пытается прогрызть Костин рюкзак, с которым тот не расстается ни на минуту. Костик завороженно фоткает наглую зверюшку с разных ракурсов. Интересно, что у него такого в рюкзаке? Я вспоминаю, как мы перетряхивали вещи перед отправлением домой. У Маши я изъяла пять кило камней. («Ну ма-ам, я же сад камней хотела сделать!») Костик с трудом согласился оставить в покое маленькую пихту и не пересаживать ее к нам на подоконник. И только у Степки, кроме запаса памперсов, никакого лишнего багажа.
– Она шишки чует! – заявил Костик.
Да, кедровые шишки мы ему взять разрешили. Они хотя бы легче камней. Подозреваю, что сын все еще мечтает вырастить что-то грандиозное на нашем подоконнике.
– На, держи! – Костик протягивает Цуцику шишку, и белка мгновенно исчезает с глаз.
– Я его на трассе подобрал, – объяснил водитель. – Раненый был, совсем слабый. Вот теперь со мной катается.
– А на работе не против? – спрашиваю.
– На работе не в курсе. И пассажирам он не так часто показывается, обычно прячется.
Да, пассажиры бывают разные. На месте этой белки я бы от нашего семейства спряталась.
За время поездки мы много чего узнали о белке и о водителе. Оказывается, сам он из Усть-Илимска, в Москве совсем один, и это рыжее чудо для него и друг, и напарник, и почти земляк. Ну, бывает. Хороший парень, сам худущий, а глаза добрые – это мне сзади в зеркало видно.
Дома нас встречает Мурзик. Его, конечно, кормила соседка, пока нас не было, но он все равно в дикой обиде за столь долгое наше отсутствие. У него это просто на морде написано.
А еще он подозрительно принюхивается к нашим сумкам, сложенным кучей в коридоре. И вдруг кот выгибается дугой, шерсть дыбом, хвост вопросительным знаком, и шипит что-то ругательное по-кошачьи.
Просто из Костиного рюкзака выглядывает белочка. И в глянцевых бусинках ее невинных глаз сквозит наглая самоуверенность хозяина всех шишек на планете. Впрочем, через секунду белка исчезает, оставляя кота на грани нервного срыва.
– Ух ты, Цуцик решил остаться с нами! – Костик в восторге.
– Надо бы позвонить таксисту, вернуть белку, – говорю я мужу. – Набери ему.
– Куда набрать?
– Ты же такси вызывал, тебе номер должны были скинуть.
– А я что, все номера хранить обязан? У меня память в телефоне не резиновая. Стер уже.
Понятно.
Цуцик деловито тырит шишки из Костиного рюкзака и прячет куда-то на антресоли.
– Костя, убери шишки, пока он все не растащил.
– А куда?
– Не знаю.
Куда можно убрать шишки от этой вездесущей белки? Может, в холодильник?
– А Цуцик теперь с нами жить будет? – с надеждой в голосе спрашивает Костик.
В глазах Мурзика точно такой же вопрос, но вместо надежды в них горит молчаливое негодование.
– Белку надо в лес выпустить, – говорит муж.
– Как в лес? – удивляется Костик. – Она же ручная.
– Или в зоопарк.
– Ты что, папа! Надо таксиста найти, – заявляет Маша. – У него же никого нет больше, это как член семьи, понимаешь?
– И где я тебе этого таксиста найду?!
– Ты по какому телефону машину вызывал? Надо позвонить и спросить.
– Спросить что? У какого вашего таксиста белочка?
– Он сказал, на работе про белку не знают, – добавляю я.
– Тем более.
– Тогда надо у них выяснить, кто в Домодедово сегодня ездил, – предлагает Костик.
– У них каждый день в Домодедово десятки машин ездят.
– Но должен же быть какой-то выход!
Белка уже обследовала верх кухонных шкафчиков, и оттуда теперь свисают хлопья слежавшейся пыли.
«Заодно и уберемся», – подумала я.
К вечеру мы убрались везде: в обеих комнатах, в кухне, в коридоре и даже на антресолях. Я наконец нашла, куда убрала на зиму свои роликовые коньки лет десять назад, муж откопал спрятанные Машей пять томов «Анжелики», а в одной из книг обнаружилась заначка Костика на велосипед (на ниппель, по крайней мере, уже хватало). И теперь мы все знали, где кот ныкал куриные кости.
К ночи стало ясно, что спокойной ночи можно не желать.
Мурзик, забыв про солидность и лишний вес, молодецки вскарабкался за белкой по шторам, откуда и рухнул вместе со шторами и всем крепежом на письменный стол и аквариум.
Следующий час мы собирали с пола воду, рыбок, водоросли и промокшие Машины конспекты.
Белка возмущенно цокала с мебельной стенки и явно троллила кота.
Муж требовал прекратить этот дурдом, поскольку ему завтра с утра на работу.
Как будто можно прекратить цунами.
Только перемещение кота в сумку-переноску позволило прекратить скачки за белочкой, но и там он возмущенно выл не меньше получаса. Бедные наши соседи, кошачий вой – это не для слабонервных. Белка, в полной уверенности, что выиграла битву за территорию, перепрятывала запас шишек с антресоли в платяной шкаф.
В короткий промежуток времени, когда мне удалось поспать, я успела посмотреть кошмарный сон о том, как мой муж бегает по потолку с сачком, а белка размером с таксу скачет вокруг и заливисто хохочет.
В пять утра белка проснулась (оказывается, она тоже иногда спит) и отправилась позавтракать нашим алоэ. Потом она залезла в ящик с картошкой и продолжила трапезу. Самому ящику тоже досталось. Скрежет зубов о ДСП слышал, наверное, весь дом. Даже не буду думать о том, что придумали соседи.
Утром кота, почти потерявшего веру в человеческую справедливость, пришлось выпустить из переноски. От него страшно воняло. Подозреваю, что это была изощренная беличья месть – нагадить на беспомощного соперника. С оскорбленным видом Мурзик ушел на балкон. Если бы кот мог хлопнуть дверью, он бы хлопнул.
В девять утра позвонил с работы муж:
– Проявился твой цуцик. Я ему домашний телефон дал. Договоритесь там сами о передаче родственника.
– Что? – я не сразу поняла, о чем он.
– Белку заберут.
– А-а, так бы и сказал…
Когда мы с Костиком и Степкой вернулись с прогулки, в прихожей нас ждал Мурзик, с негодующим видом обследующий чужие мужские ботинки. Ботинки выглядели так, словно их владелец пришел пешком из Ташкента, при этом пиная каменный мяч. Кот всем своим видом показывал, что его безмерно оскорбляет превращение квартиры в проходной двор. Костик замер. Степка, глядя на него, тоже.
С кухни доносились голоса.
Я слушала, как там, на кухне, смеется Машка, как ей вторит смущенный голос вчерашнего цуцика из такси… И внезапно мне стало пронзительно ясно, что никогда моя дочь не выйдет замуж за дипломата и не решим мы этот дурацкий квартирный вопрос…
И в желтом кошачьем взгляде я вдруг заметила сочувствие и понимание.
