Кто бывал в Туле – знает, красивый город. И мужики там красивые. Не все, конечно, но тот, что вез меня на вокзал, хорош был несказанно. Брюнет с густыми бровями, лоб высокий, глаза синющие, ну хоть в кино снимай. Сразу спросил: откуда я, узнал, что из Питера, кивнул, мол, приличное место. Сам оказался из Плеса, в Туле недавно и все никак не привыкнет.

– Смешно тут у них и странно. Москва близко. В том году в багажнике крокодила забыли, или подкинули, уж не знаю. Хорошо, хоть в коробке. А недавно парня вез, так он всю дорогу стихи какие-то читал. Вслух, представляете? Ни здрасьте, ничего, сел и давай. Надоел страшно. А хотите про Никакеева расскажу?

Я понятия не имела, кто такой Никакеев, но сказала, мол, да, хочу. Брюнет тут же приглушил задорно воющий «Мираж» и выдохнул:

– Во-о-от. Значит, звонит мне как-то шеф. И говорит – слышь, Санек, тут клиентка Никакеева хочет. Спрашиваю – а я-то при чем? Я Субботин. Оказалось, она фотку дала Никакеева этого и сказала водителя найти, чтобы похож был. Ну и вроде я похож. Ладно. Похож, так похож. Тем более что работа на весь день и платят нормально.

Забрал я дамочку от Кремля. Ничего такая, лет сорока. Чемодан, значит, при ней и вешалка с мужским костюмом. Сначала на Упу поехали. Река у нас есть – Упа, правда, мелкая и заросла вся. Там встали. Дамочка на вешалку кивает и говорит:

– Переоденьтесь.

Сама покурить вышла. Хотел я было отправить ее куда подальше с костюмом вместе, а она как почуяла – сует мне в окно косарь. Ну, думаю, пусть. Кое-как оделся в кустах, вроде по размеру костюм и новый даже. Галстук затянул, зову дамочку. По ней не поймешь – довольна, нет. Сказала в «Тульские самовары» ехать. У самоваров поторчали минут пять, поехали к пряникам. Потом еще куда-то, уже не помню. Тоже вхолостую. И так часа четыре по всей Туле.

Вечером, около шести, наверное, тормознули у цветочного. Дамочка строго так:

– Идите, купите цветы. Ирисы, девять штук, покрупнее. Вот деньги. Вернетесь – сделаете мне предложение.

– Какое, – спрашиваю, – предложение?

– Руки и сердца, конечно.

Ну, думаю, бес попутал, связался с сумасшедшей. Хотел женатым сказаться, но, честное слово, струхнул – мало ли что выкинет. А она улыбается – и пятитысячную мне в карман.

– Да вы не волнуйтесь, – говорит, – все хорошо будет. Вы, главное, сыграйте… от души. Чтобы я поверила.

Эх, коготок увяз – вся птичка пропадай! Да и деньги однако. Купил цветов, вернулся в машину. Смотрю сквозь букет, хриплю:

– Выходите за меня!

Вижу – не верит. Вылез обратно, дверь с ее стороны открыл и прямо там на колени – хлобысь! Благо тепло было, сухо. Мужик в «мерсе», мимо проезжавший, чуть шею не свернул.

– Выходите! – на этот раз кричу почти. – За меня!

Дамочка букет взяла, глазками похлопала и лопочет:

– Замуж, за вас?.. Вот так, просто?.. Нет, нет, простите. Я не могу! Я не хочу! Отвезите меня в аэропорт!

С меня пять счастливых потов слилось. Аж рубашка взмокла. Еду и думаю – лишь бы насчет денег не перерешила. И еще думаю – завтра шефу башку отъем вместе с шеей.

На стоянке вынул ей чемодан. С костюмом, спрашиваю, что. Она – оставьте себе, мне без надобности. Потом за рукав взяла.

– Спасибо, – говорит, – мечта у меня была – Никакееву отказать. Вот исполнилась.

Он снова покрутил ручку, и радио громко запело про милого бухгалтера.

– А кто это, Никакеев, узнали? – спросила я.

– Понятия не имею. Мне потом шеф фотку дал, хотите – поглядите.

Водитель открыл бардачок и вытащил фотографию. Видно, держал поближе для таких, как я.

Со снимка смотрел синеглазый брюнет Ник Кейв. И правда, очень похожий на Санька. «Вот так, – подумалось мне, – живет человек и не знает, что ему отказали в обычном тульском такси».