Он был немочью, и граждане Мэнчестера отнюдь не тупили. Когда Менг выходил на их улицы, они расступались пред ним, как Священное море, и нынче утром делали это с предвкушеньем. Его черные пластиковые сапоги на высоком каблуке выстукивали вневременным семафором по их мостовым. Головной убор из яркого плюмажа перьев танцевал широким головокружительным фанком над его компактной фигурой. О его куртку из мятой кожи прибоем билось разнообразье блистающих кинжалов и крутильных ножей, собранных вместе на кольце бечевки. На шее он нес ногу черного. Под мотком кричащего грима его обезьянье лицо оставалось бездвижно.

Менг шел в состоянии рассеянного эротического напряженья, прокашивая нахальную полосу сквозь толпы покупателей. Он снова в деле, и со свежим нахлывом удовлетворенья замечал он признаки того, что Мэнчестер к нему готов – боязливый пристальный взгляд, понимающий мырг, искренний приветственный вопль и хлоп по широкой спине.

– Утро, мисс Менг! – Зная, с какой стороны хлеб намаслен, управляющий Музыкальным центром «База данных Динзгейта» почтительно кивнул ему, когда он про лязгал мимо. Менг был тут ценимым завсегдатаем. – Ваш Болонебой приехал вчера из Кэнетикэта… – крикнул он в спину Менга, – …так что когда будете готовы.

– На лед положь. – Не прерывая шага, Менг вздел большой палец. – В понедельник заберу. – Ему всегда нравилось, если его на своем районе узнавали собратья-предприниматели. Их опыты вступленья на денежный рынок превращали их в маловероятных союзников. Управляющий «Базы данных» всегда являл щегольство в части усов – очень стильные, очень Хитлерианские. И опока крепкая. Хоть на самом деле и не Менгов тип.

Но все равно приятно знать, что лишь толкни – и будет твой.

Он просиял и поддернул оранжевую мини-юбку. В нескольких ярдах дальше по улице он нечаянно споткнулся о сгорбленную фигуру Бомжихи Пинтуриччьё, обосновавшуюся подле универсального магазина «Кендал Милн» со своей тележкой из «Сейфуэя», нагруженной грязной стиркой, накопившейся за два года.

– Мадам, – подчеркнуто выразился Менг, качнувшись во весь рост. – Приношу свои извиненья за то, что хожу по мостовой. – Он попытался выправить стрелку на своих драных нейлонках. – Что скажете?

Женщина не ответила. Казалось, она не ведает о том, что перед нею высится Менг.

– Ну и ладно, – сказал Менг, заполняя паузу. – Это я виноват, никаких обид.

Он хихикнул и почесал промежность, увидев в сем возможность порепетировать.

– Как насчет… – напыщенно объявил он. – Подходит этот кент к чувихе в пабе и говорит: «Хотел бы я залить тебе в попца бочкового "Гиннесса" и все выхлебать!» Тетка подбегает к своему мужу такая: «Ты знаешь, что мне только что сказал этот грязный ять? Что хочет налить мне в попу "Гиннесса" и все выпить!» Муж такой кружку отставляет: «Ты считаешь, я пойду выяснять отношения с чуваком, который выпьет 28 пинт "Гиннесса"? Да ты ебанулась!..»

Бомжиха не поднимала головы. Менга это не смутило – он ухмыльнулся и покружил заскорузлым пальцем себе по обезьяньему лбу.

– Ну тогда вот такой? Молодой белый чувак идет на свиданку с черной блядью. Неуклюже обжимаются чутка в темном переулке, и вьюноша шепчет: «Мне б сейчас хотелось маленькой пиздешки», – и вынимает свой довольно скромный хуй.

«Мне тоже, – вздыхает шлюха. – А то у меня, блядь, здоровая, как ведро…»

Менг договорил и замолк в ожиданьи.

Пинтуриччьё подняла голову и оделила его сокрушительным взглядом.

– Отъебись, пидар!

– Спасибо, цветик. – И он сделал низкий книксен.

– Эй, Рыбья башка!

Голос раздался непосредственно из-за спины. Не успел он продолжить, Менг сделал пируэт и воткнул кинжал в мягкое горло. Лезвие он вбил жестко.

– Пиздюк! – Уста Менга отворились, рявкнув, и он опустил к мостовой кинжал, на чье острие по-прежнему был насажен предполагаемый попрошайка. Обеденные покупатели и гуляки огибали эту маленькую драму, не моргнув глазом.

– Менг… – Мягкие мужские руки возделись и нежно коснулись его.

Солнце мигнуло.

На земле лежал худоликий юноша, глядя на него в печальном удивленье.

Всего мгновеньями раньше он и его собратья-кассиры из Мидлендского банка, выйдя пообедать, наблюдали, как Менг прошествовал мимо. Друзья взяли его на слабо – подразнить получеловека. Поскольку он всю неделю обслуживал Менга мелочью для его кафе на Динзгейте, то и решил, что немного игривой болтовни с самым знаменитым клиентом этого банковского отделения не будет воспринято слишком уж всерьез. Дурной ход, запоздало подумал он, пока кровь струилась из его шеи и собиралась у кромки воротника. Лицо его как бы провалилось в себя, уже отлетев от всего человеческого.

Ломтик солнца отрезало облачко, и с неба слетел мятный свет, тут же скрыв лицо Менга в тени.

Не уделив вьюноше более ни единой мысли, он вытащил кинжал, слегка подпрыгнул и скакнул. По его большому взрослому телу текла кровь проказливого ребенка.

Через дорогу от получеловека, на углу Кинг-Аркейд и Динзгейта сторожко наблюдали двое полицейских.

– Что ж, Алберт, если ветер дует туда!..

– И не говори, блядь! – ответил его коллега. – Пойдем. – Оба они заспешили курсом к околотку на Бутл-стрит.

– Несколько часов в столовке будет безопасней. – Он надвинул шлем на самые глаза.

– Пусть ебучка своих мочит. Если слишком распоясается, шеф Мокрый взвод с Моссайда вызовет.

Они знали, что Менг направляется к Пиккадилли-Гарденз. Явившись утром на работу, они исполнились решимости назначить этой округе нижайший приоритет на все их оставшееся недельное дежурство.

С безопасной дистанции полицейские осмелились один последний раз глянуть на Менга. Получеловек пересекал Динзгейт на Маркет-стрит. Вокруг него в воздухе поблескивало и потрескивало кольцо фейской пыли. Лицо его смотрелось, как нужник в волдырях. В сжатых кулаках кружили два рассерженных кинжала.

– Мисс Менг, поступили ваши Ебучие Собаки. – Приказчик из «Радио Напрокат» стоял у основанья автомата с газировкой у своей лавки и помахивал товаром, о котором говорил, над головами сновавшей толпы. – И те Манхэттенские Аудиобесы, что вы заказывали, – мы их только распаковываем.

– Понедельник! – донеслась до приказчика отрывистая команда Менга. Его в сей момент интересовало лишь одно аудио – кровь. Она, да еще стерео-напевы боли.

Перламутровые глаза Менга были устремлены вглубь – они искали неизбежного изнуренья, к коему он стремился всегда, проходя мимо почернелой звонницы Мэнчестерского собора, что высилась ныне из марева автомобильных выхлопов. Над его внешностью посмеялись двое рабочих, чинивших дорогу перед зданьем, – он метнулся к ним наскоком, и лезвия его впоролись в плоть.

– Езус Ист! – Из одного полисмена вырвался фаталистический всплеск дыханья – он понудил своего коллегу чуть ли не бежать. – До чего ж я, блядь, ненавижу субботы. – В сотый уж раз он задался вопросом, зачем вообще поступил в ту полицию, где в Англии самая высокая смертность.

А дальше по дороге Менг испустил торжествующий вопль, вздевая в кулаке отсеченную голову. Внезапным балетным выпадом пигмейской своей фигурки он пнул эту голову ввысь. Выпрямившись и причмокнув губами, он прогулочным шагом неспешно двинулся дальше и у Банка Ирландии свернул направо.

– Не мышиная, блядь, возня, мои маленькие профилактики. – Он достиг «Арндейла» и вознамерился зайти внутрь.

– Мышь? Это кто меня позвал?

Из толп донесся чей-то бодрый писк. Возникло привиденье мелкой акробатической фигурки с шаровидной головой, торчащими ушами, любопытным носом и общим видом покорителя.

– Ебать-чернеть – Мики! Мики-Мыш! – Менг расправился с парой средних лет, перегруженной покупками, что ковыляла у него на пути. – Пизда ты липкая, ты как сюда попал? – Один кровавый кинжал он вложил в ножны и протянул руку.

Мики-Мыш схватил лапу Менга своими белыми перчатками и энергично ее потряс. Его черное туловище туго вписывалось в красные шортики пузырями, а крохотные ножки были втиснуты в большие аппетитные желтые башмаки как бы из теста.

Менг обхватил мышь своей крепкой рукою. Он по-настоящему обрадовался своему старинному приятелю.

– Эй, я в последний раз, блядь, тебя видел во Флориде. – Он заметил, что руки у Мики по-прежнему трехпалые. Компьютерными технологиями его не модернизировали, и мышь от этого смотрелся лучше. Его фигурка до сих пор пыхала этим техниколорным блеском 1930-х годов. – А Минни тоже тут?

– Еще б, – пискнул Мики. – Машина разве ж ездит без шофера? – И Мыш ткнул тощей ручкой в полумрак входа в торговый центр «Арндейл». – Ищет там «Маркса и Спенсера». – Мики повел глазами.

– Ну, в этой крысиной норе… прошу прощенья… она их не найдет, – парировал Менг, сообразив, что оговорился. Нос Мики все равно дернулся. – Его мусульманин строил, – саркастически добавил он. – Прошу прощай. – Менг выпустил плечо Мики и присел пониже. Затем крутнулся на месте и одним взмахом левой всадил снизу вверх кинжал в живот охраннику «Арндейла», который только что выволок на улицу из здания за ухо молодого воришку. Не вымолвив ни слова, охранник рухнул на колени и опрокинулся ниц под ноги покупателям. Через секунду труп его уже бесцеремонно пинали по всей Маркет-стрит, и в итоге он упокоился у ног старого черного попрошайки, игравшего на банджо; тот быстро стащил с него мундир.

Менг поднялся и надул грудь. Полопались вены. Зрелое тулово его содрогнулось.

– Марксы с Искрами вон там… – Он кивнул в направленьи Динзгейта. – На углу… где вон тот негритосский шумовой оркестр играет.

Его обезьянья фигурка поспешно станцевала. Ногу он приподнял и двинул ею меж лопаток молодой женщины, раскраивая ей позвоночник.

– Так что, – продолжал он, – привело тебя в эту божью задницу? Только не говори мне, что наша блядская погода.

– Не-а, – отвечал Мики. – Хотя тут жарче, чем дома, это как пить дать. Что сталось со знаменитым мэнчестерским дождем? – Он умолк и поглядел на небо. Кучевых облаков там наблюдалось отсутствие, не считая какого-то хмурого пыха, что катил по небосводу ни шатко, ни валко. Менг проследил за его взглядом и удостоверился, что этот клок повис в аккурат над Порчфилд-сквер.

– Сказать тебе правду, – перчатки Мики описали круг перед лицом Менга, – мы приехали сюда, потому что в Дизниленде творится слишком уж много диковин.

– Да ты чё! – расхохотался Менг. – Ты мне на Тома-Рога- на-шестке вешаешь. Уолт что, нашел дыру в кармане?

– Нет, все по серьезу. – Искренность на лице мыши усугубилась. – Туристы раньше сматываются. Каждый день публики все меньше… Минни то же самое почувствовала… пора было в отпуск. Куда-нибудь, где прозаично и нормально. Поэтому Старая Родина как выбор была очевидна. Мы всю программу откатали – повидали Шейкспиэров Эйвон, грезящие шпили Оксфорда, Барбикэн, Озера и пару фабричных городков, отчего сейчас мы и в Мэнчестере, а к тому времени, когда вернемся, Санитарные отделы, может, на заднем дворе все и вычистят, так сказать.

– У вас в Дизниленде проблема с отходами? – фыркнул Менг. – Обалдеть. Помнишь, последний раз, когда мы там были с Экером, нас не впустили в блядские Золотые Ворота. Нежелательные элементы, сказали, таких не берут ни в негритосеры, ни в ККК. Я себя прям Ангелом Ада почувствовал – или черным мальчонкой, или еще какой падалью.

– Ну, – подтвердил Мики, – но я разве за вас слово Уолту не замолвил?

– В смысле – льда в жопу этому старому пиздокрюку напхал? Мы услуг не забываем. – И как бы запоздало Менг добавил: – Обид тоже. Тебе взять «Тутти-Фрутти»?

– Еще б, – отозвался довольный Мики. – Хотя так перестану думать о насекомых и животных, что лезут из Миттельмарша.

– Что! – воскликнул пораженный Менг.

– Тараканы! – Лицо у Мики омрачилось. – Тыщами привольно бродят по всему Дизниленду. Куда ни глянь. Да еще и blatta orientalis. Ногой не ступишь, чтоб без хруста. – Мышь передернуло. – Хуже ебаного Аушвица, помнишь? – Башмаки его сплясали. – В минувший вторник трупьем воняло так, что я уж думал – сейчас Менгеле по Серпантину в Волшебную гору поедет. Половина Евро-Дизни похожа на Аушвиц образца 1943 года – истребленье так себе замена хорошим каникулам. Менгеле с каждым днем все ближе. А на «Славу никербокеров» не разведешься?

– Мики! – откуда-то из «Арндейла» донесся тонкий тревожный голосок. – Где же ты, во имя Небесей?.. Черт бы тя… Я заблудилась.

– Ой, это Минни. Чуть не забыл, она не умеет ориентироваться в про странстве… прости, Менг… как-нибудь в другой раз. – И Мики скрылся в толпе. Но голос его еще звучал, хотя все слабей и слабей: – Подступает, знаешь? Но тут все равно чисто, пока. Тебе покуда не надо волноваться… приятно было свидеться. Как в следующий раз во Флориде будешь, заскакивай, слышь?

– Постой! Постой! – Менг перецепился через чью-то ногу и растянулся на земле. Подскочил. – Я хочу с тобой поговорить. Я Менгеле видел сегодня утром, блядь, – и ятого таракана на яйце. Божья отрыжка! – Он снова упал, стукнувшись головою о чье-то колено. Кинжал его метнулся вверх, и на спину ему упало чье-то тело. Он с трудом поднялся. Тело соскользнуло с него на пол, и он капризно вогнал высокий свой каблук в податливую плоть. Услышал, как чпокнула проткнутая слива.

А когда огляделся, мыши нигде уже не было. Исчезла так, словно ее тут никогда и не бывало.

Напрягая зренье, Менг вглядывался в дали Маркет-стрит. Торговый центр выстроили на склоне, и он смотрел поверх бессистемно перемещавшейся толчеи, но от его маленького друга не осталось ни следа.

Он помедлил, засекши неожиданное движенье.

Впереди мерцал жуткий мертвый свет – в вышине над универсальным магазином Льюиса. Возник огромный мужчина, одетый в серое, ростом двадцать-тридцать футов – он стоял, покачиваясь. Высился над головами покупателей, не обращавшими на него ни малейшего вниманья.

– Это что тут опять за хуйня? – озадаченно покачал головою Менг. Он прищурился и посмотрел на фигуру, прикрывая глаза чашечкой ладони.

Хотя солнце било из-за человека, Менгу все равно удалось различить в его фигуре почти все. На нем была старая шинель. Его аккуратно и ровно препоясывал песочно-бурый ремень с притороченной тесьмой. На голове восседала широкая треуголка, отделанная черным. Левой рукою он вздымал ввысь длинную фенийскую винтовку.

Вот человек повернул полузнакомое морщинистое серое лицо и нагнулся вперед. Выжидающе заглянул за угол, в Пиккадилли-Гарденз. Менг почувствовал, как у него сжались яйца.

Инстинктивно он знал, что человек этот ищет его.

– Отъебись от Бобби Сэндза, – пробормотал он, щупая свой клинок как бы в смысле обороны. – Никакой, блядь, больше ирландщины.

Под шляпой лицо гиганта теперь попало в тень и стало неразличимо – его вымазало белым мелом. Вокруг него воздух жутко месился и дальше. Возникли колеблющиеся образы. На плечах человека деревянные скелеты производили украдчивые ритмичные движенья. К краям его треуголки, казалось, льнули фигурки из соломы и глины и пощелкивали пальцами. Безглавые боги, некоторые – матово-белые, иные – сияющие яркими цветами, – тишком выбрались ниоткуда и принялись щелкать по отделке его шляпы перфорированными ножницами.

Из взрезанной треуголки вылетели тысячи крылатых жуков и взмыли в мэнчестерское небо. Фигура пошатнулась и качнулась вбок – тьма движущихся насекомых вынуждала его падать на верхнюю половину магазина. Словно приклеенный, он прижимался к стене зданья. Набегавший потоп насекомых быстро покрыл стены и окна жужжащею черной сетью.

С большим усильем фений оторвался и снова встал прямо. Его сотрясала паралитичная дрожь, а шинель мрачно трепало ветром на его тощем теле. Насекомые стремились из головы его нескончаемым потоком и гнездились в темном потомстве Садов.

Казалось, сбегавшие жуки опустошали этого человека. Он медленно качнулся вперед, опираясь руками о головы проходящей толпы, чтобы не упасть, его белое лицо стало паутинным и туманным. По собственной своей воле длинный ствол его винтовки задрался в воздух и навелся вдоль торгового центра, словно бы выискивая Менга. С лязгом винтовка выпала из его руки, и в тот же миг одеянье человека стало взметаться и складываться внутрь. Из него продолжали вылетать насекомые. Он сокращался в размерах, сдувался, как проколотый воздушный шар. За несколько минут он совсем скрылся с глаз Менга, зловеще погрузился в толпу, оставив по себе лишь тончающий поток черных крыл, трепещущих над улицей.

– Ну да, нахуй! Пошел я отседова! – Менг провел решительной рукою себе по лбу. Наощупь влажно. Все тело его смазалось потом. Он повернулся и быстро зашагал туда, откуда пришел, а высокие каблуки раздраженно щелкали по мостовой.

Человек суеверный, Менг никогда не медлил, если ему попадались зловещие знаменья.

Что-то, подумал он уже вторично за день, определенно не в порядке.

Либо так, либо эль и надругательства над собственным телом наконец его догнали. Никогда еще жуткие глюки у него не были такими красочными.

– Отныне только блядская сассапариль, – громко произнес он, но без решимости.

Немного помолчав, добавил:

– Наверно.

Слишком догматично относиться к поспешно принятым решеньям никогда не окупается. Его юбчонка задралась от звучного пука.

Он решил двигаться к Пиккадилли-Гарденз маршрутом зулусской атаки «буйволиный рог». Маршрут этот огибал толчею и шел вдоль Шудехилла, сквозь кроличий садок обанкротившихся домов моды вокруг Дейл-стрит, мимо таверн и ночлежек Олдэм-стрит, порнолавок и красных фонарей Ньютон-стрит и вверх по задней автостоянке к железнодорожному вокзалу Пиккадилли. На станции имеется специально выстроенный тоннель Метро, который приведет его прямо к его гримерке без лишних чужих глаз.

Издали донесся разозленный рев автомобильных клаксонов. К своему удивленью, он не видел в воздухе ни единого крылатого жука. Они, как и человек их породивший, исчезли.

У Дома-Телекома за ним по пятам увязался крупный ротвейлер, стал на него бросаться, и он пять суетливых минут провел за извлеченьем когтей у того из двух передних лап.

Втащив могучего зверя в вымощенное плиткой парадное, он присел на корточки и, не обращая вниманья на его лязгающие челюсти, проделал по глубокой ране в его задних лапах. Из собаки забила дробная кровь – на электронные двери зданья, отчего те стали мелизматично-истошно открываться и закрываться. Менг срезал каждый коготь с лапы индивидуально, запихивая белые обрезки кератина в перемалывающий рот свой и по ходу дела все время насвистывая.

Мрачно жуя, он встал и пошел дальше.

Когда же достиг тележек с овощами-фруктами, выстроившихся на тротуаре у Муниципальной парковки Тиб-стрит, один лавочник – вылитый мистер Выпечка, Ричард Хиэрн для тех, у кого на важные фигуры в жизни долгая память, – в жилете цвета ржавого железа, рукава рубашки закатаны к костлявым локтям, швырнул Менгу «Бабулю Смит» и крикнул:

– Где твоя другая половинка, пацаненок?

Голова Менга крутнулась.

– Ятю повезло, он в Лондоне.

Яблоко он поймал, быстро заполировал о бедро и вгрызся. Почувствовал, как во рту у него зашевелился жирный червь.

– Сранцы! – Он расхохотался и отхаркнул жрачку на мостовую. – Сходи прогуляйся, сволочь мелкая! – Его высокие каблуки вытоптали из него жизнь.

– Плохой попался, парниша? – мимоходом осведомился мужик.

– Еще какой, блядь! – Менг ковырнул в зубах.

– В каждой бочке есть, – продолжал лавочник, незаинтересованно заворачивая в пакет дюжину помидоров для улыбчивой домохозяйки. – Всего пару бобов дай нам, дорогуша… славный денек, нет? – Очередь ожидающих дам деловито продвигалась.

Добродушно Менг швырнул гнилое яблоко обратно, и оно отскочило от головы лавочника. Он был доволен, что в изменчивом мире «Бисмарк» продолжал соответствовать своей кличке.

За все эти годы гнилые фрукты Бисмарка потопили сотни покупателей. Его ползучие хитрость и коварство почитались собратьями-лавочниками. Легенды гласили, что хотя совет слал ему сотни повесток по Акту о гигиене, Бисмарку ни разу ничего всерьез не предъявили. Теперь магистраты даже отказывались выписывать ордера на его имя – к вящему беспокойству семейств, переживших кончины родных и близких ввиду поеданья фруктов, купленных с его прилавка.

К середине дня, как это ни парадоксально, с его прилавка все сметали. Это раздражало конкурентов – им приходилось дожидаться, пока он закроется, и лишь потом открывать свою торговлю товарами несколько более высокого качества.

Бисмарк довел со своими фруктами искусство Русской Рулетки до совершенства, и публике не терпелось пережить ощущенье опасности, неизменно возникавшее при покупках у него.

Когда он успешно отбил сотое обвиненье, «Мэнчестерская вечерняя хроника» напечатала материал на первой полосе. Тем же вечером он устроил грандиознейшую уличную вечеринку – круче, чем на День победы в Европе. Празднующими перекрыло движенье от Кэннон-стрит до Пиккадилли, и Бисмарк щерился и гордо вышагивал в толпе, как герой. Федерация лавочников провела импровизированную церемонию и вручила ему диплом Свободного Смитфилдца за его труды по пропаганде их ремесла среди широкой публики.

Если некоторые его коллеги-торговцы и думали, будто его успехи в судах им гарантируют иммунитет от закона, события последовавшей недели быстро пригасили их оптимизм. Трех торговцев признали виновными в отравлении пожилого пенсионера из Оупеншо. Магистрат впаял каждому по десять лет. Один, любезно разменявший пенсионеру пятифунтовую банкноту, чтобы тот смог купить себе больше фруктов, подал на апелляцию, и срок ему скостили до пяти.

Такой поворот событий доказал две вещи. Оказалось, что приговоры других лавочников скорее всего будут суровы, чтобы компенсировать магистратам неудачи с посадкой Бисмарка. Во-вторых, оказалось, что лишь Бисмарк, похоже, обладает умением избегать правосудия.

Менг ощущал свое родство с ним. Он всегда восхищался человеком, способным менять обстоятельства и приспосабливать их под собственное удобство.

– На… – Бисмарк выбрал со своего прилавка битую грушу. – Попробуй эту.

– Мне полезней отравленные карри в Олдэме, – рассеянно парировал Менг. Вниманье его отвлекло явление пышной молодой женщины, только что вставшей в очередь дам. Она напористо разговаривала с подругой. – Вот что я называю… спелой. – Менг оправил юбчонку. Ресницы его затрепетали. Ноги свои он потер друг о дружку. Он наблюдал за ее вялым ртом, где от жары размазалась помада, – тот непрестанно двигался.

Мелкая блондинка с ульем на голове одета была в красную шелковую блузку и короткую черную мини-юбку. Он заметил, что из вольного ворота блузы выглядывает грязно-белая лямка лифчика. Влажные темные волосы выбивались у нее из подмышек. Жар солнца стискивал загривок получеловека.

Поначалу Менга она не замечала, а тот бочком подкрадывался, ведя широкою рукою по деревянной стойке прилавка. Лишь когда он нагнулся к ним, две женщины уловили непреодолимый мускус его тела и осознали его присутствие. Никакой камуфляж дешевого талька, сколько б его ни засыпал он себе в белье, не мог разбавить животный его аромат.

Блондинка секунду смотрела на Менга скучающим взглядом с отсутствием интереса, после чего отвернулась и продолжила беседу.

– Эй, девчоночка, роскошно смотришься. Я с готовностью пятерку выложу, чтоб услышать, как ты пердишь в ведро. – Менг коснулся ее обнаженной спины. – Нам пора завести семью.

– Не стоит беспокоиться, милый. – Женщина даже не обернулась. – У тебя такой вид, будто на девятом месяце. – Женщины хихикнули. – Корсет носить надо.

– Христе! – Менг шлепнул себя по лбу. – Я выпотрошен. Нынче даме даже комплимента не скажешь, как что-нибудь языкастое давай тебе вылизывать.

– Глиномес! – высокомерно выразилась блондинка. – Пойдем. – Она взяла подругу под руку. – Я только что слышала, как разговаривает говеха. – Они стали отходить, не удостоив Менга ни единым взглядом.

– Ты чой-то, парень, всех клиентов мне распугал. – В голос Бисмарка вкралась нотка раздраженья. – Я живу с этого, знаешь. – Он натянул на лицо гнусную улыбочку и повернулся к даме, которую обслуживал. – Будь паинькой. Ухлестывай где-нибудь в другом месте.

– Знаю я таковских, – заговорила толстая баба средних лет. – Да он женщину не окучит, даже если весь месяц воскресений выпадет! – Она подцепила мясистою дланью обильный свой бюст и захохотала. – Только пердит да ветра пускает, точно вам говорю.

Очередь покупателей пошла тихим смешком. Менг неловко переминался с ноги на ногу.

– Тут те ничо не светит, приятель, – это Бисмарк набрался мужества от веселия толпы. – Держись уж старой доброй пятипальцевой вдовушки.

Лицо Менга пошло облачком. На его физиономию уселся пяток мух – они кормились нахлывом пота, стекавшего с его черепа.

– Я тебе вот что скажу, мужлан, – рявкнул он. – Старый добрый автобус из свиной шкуры я сегодня ввечеру в самый Тунцеград пригоню, ты главное не ссы.

– Да лана те, парниша, а я Папу в жопу ебать буду! – Широкая ухмылка придала цвета обычно землистому лицу Бисмарка. Он подтолкнул обслуживаемую женщину и в последний раз крутнул ее пакет с фруктами. Его он нацелил прямо ей в хозяйственную сумку. Оглядел толпу, ища поддержки, но все умолкли, словно их застало ливнем. Они почуяли перемену в настроении получеловека и все вдруг пожелали оказаться где-нибудь в другом месте.

Менг прошествовал вперед и схватил Бисмарка меж двух своих широких лап. Притянул к себе поближе. Ноготь его правой руки вспорол тонкую черту на лице лавочника. Потекла водянистая жидкость, словно он проткнул перезрелую гуаву.

– Дружочек мой. – Красные губы Менга едва не целовали старика. – Ты свое ятое счастье на понт не бери. Я тебе не из совета, и не в лучшем, блядь, своем костюме… следишь за юзом?

Бисмарк протянул руку и пощупал черную ступню, висевшую у Менга на шее.

– А не эту ли черную сволочь я на той неделе обслужил фунтом брюссельской капусты?

Менг не сдержался от подавленного смешка. Голову Бисмарка он отпустил.

– Наглый ты малахольный, что уж тут! – До него доносился рев толп, ожидавших его прибытья в Пиккадилли-Гарденз.

– Вали давай. – Приложив носовой платок к крови, струившейся по лицу, Бисмарк широко ему подмигнул. – Тебе же нравится. Я твой матушке, блядь, то же самое говорил.

– Выблядок, – добродушно выразился Менг, разворачиваясь прочь.

Густой плюмаж пурпурных перьев у него над головой качался во все стороны.

– Чую восходящего змея. – Внезапно, как паденье дождя, Менг потерял всякий интерес к лавочнику. – Пойду-ка я поебу негритосов.