– 20 мая 1990 года. Вот это заебись неделя была. – Экер поправил на себе очки для чтения с линзами-гальками. Пристукнул по открытой книжке, покоившейся у него на коленях: «Пурпурная книга мертвых, покойные за 1990–1999 годы». Со знанием дела кивнул. – Здесь говорится, что от нас съеблись два урода. Сэмми Дейвис-младший и тот пиздюк, который Маппетов делал.

– Должно быть, у боженьки встал, – отвлеченно согласился с ним Менг. Он разглядывал рисунки в самиздатском журнале «Обнимашки: официальный орган Британской ассоциации плюшевых мишек», но картинки косматых медвежат, взбирающихся на деревья, стимулировали его собственный орган. Требовалось отвлечься. Он прополоскал рот из стакана джулепа со льдом и «Вимто» и засунул себе в панталончики с полдюжины кубиков льда. От его промежности повалил пар. – Сколько нам, блядь, еще ждать?

В их маленьком номере в гостинице «Чопитулас» было жарко и влажно. Мебель старая, и даже окну, открытому на Саут-Рэмпарт-стрит, не удавалось развеять духоту.

– Пока нам дымом не просигналят.

Экер смирился и отложил книжку на колченогий плетеный столик. Как и брат, он был встревожен. Они провели в Нью-Орлинзе уже неделю, и покамест ничего из увиденного им онельзя было истолковать как посланье от Хоррора.

– И когда же это, ять, случится? – Менг прихлопнул крупную муху. Раскрыв рот, он закинул насекомое прямо себе в глотку. – Если не обеспокою тебя вопросом.

Экер покинул кресло и прошелся по комнате.

– Когда Вседержитель своему большому пальцу нос натянет. – Он порылся в братниной аптечке. Внутри болталась натуральная гора баночек, пузырьков, пакетиков, тюбиков, мазей и пилюль. – Отчего это в каждом городе, куда б мы ни заехали, тебе обязательно нужно опустошать местные аптеки? – Он счистил маслянистую дорожку засохшего стюдня радости, протекшего сразу из нескольких тюбиков. Стюдень пристал к ребру его ладони. – И у тебя никогда нет запасного кокса.

– Чего? – Менгово чело собралось складками. – Минуточку, Песьехуй! Ты только погляди, какая куча. – Он показал на траншею за окном – ящик для растений, где в диком изобилье произрастали морковка, картошка, клубника и разные травы. В торфянистой почве торчал знак на леденцовой палочке, гласивший: «Природный огородик Экера». Менг презрительно фыркнул.

– Если бы ты на эту срань меньше тратил, мы б каждый день купались в кокаине.

Алюминиевый ящик в мэнчестерском багаже Экера прибыл с опозданьем. Почву – покупочный приоритет первого дня – привезли на тачке из садового центра на Сет-Морганштрассе, и она несколько дней валялась по всей квартире в огромных закопченных треугольных мешках из черного ПХВ – ждала, когда же наконец пригодится, однако задержка сыграла Экеру на руку. Ему удалось проанализировать грунт на тяжелые металлы и выкроить время, чтобы эту почву возделать. Он было подумал установить на крыше солнечные батареи, чтобы обогревать растения дополнительно, но их сокращавшиеся сбережения и неопределенная длительность пребывания здесь вынудили его неохотно от сего замысла отказаться. Пожар, выпотрошивший их чайные комнаты, покончил с их мечтами об империи и опасно подвел к самой грани отчаянья. Если вскоре Хоррора они не отыщут, придется садиться на пособие.

С улицы до них вдруг долетел хор голосов, и Менг прогулялся к окну. Скучающий лик свой обратил он долу. Там парадом вышагивала компания черных людей в костюмах Марди-Гра. Женщины танцевали в пышных птичьих нарядах. Грянул духовой оркестр, провозглашавший себя «Грязной дюжиной», и строй барабанщиков принялся выстукивать ритмические узоры второго ряда.

С неохотою принялся он двигаться в такт музыке. Ноги его шаркали ритмичным параличом, а на лице, казалось, застыла бессмысленная ухмылка.

Замерзшая эта улыбка, подумал Экер, – клинический симптом: risus sardonicus, дистония, неврологическое состояние, подразумевающее, среди прочего, аномальные непроизвольные телодвиженья. Слишком много медного мусора в крови – или, точней, недостаточно крови мусоров на клинке Менга.

Экер переживал. Больше двух недель уж прошло, а брату так и не довелось пресечь ни единую жизнь. Такими темпами, опасался он, уже совсем скоро у Менга возникнут острые симптомы воздержания. Он уселся на выцветшую софу с узором роз и праздно взял в руки газету.

– Лишь одно слово – и мы вылетим в эту дверь, как парочка подружейных собак. – Хоррор вновь занимал его мысли. – Как же у тебя с половой жизнью?

Менг повихлял бедрами. Экер обмолвился о собаках – своевременно. Он как раз приметил симпатичного ротвейлера в феске и платьишке Шёрли Темпл. Член его снова принялся восставать.

– Тебе ж лучше будет не пихать свой клин.

– В том-то и штука, – оживленно откликнулся Экер. Чем угодно отвлечь ум Менга, каким бы тот ни был, лишь бы братец не задумывался о жизненных разочарованьях.

Менг хрюкнул.

– Алло, алло, вот и наш первый ключик, быть может. – Экер помахал первой страницей их местной газеты «Дейли Пикайюн». Жирный заголовок тут же привлек его глаз: «БРЮС СПРИНГСТИН ТЕРЯЕТ ЖОПУ В НЬЮ-ОРЛИНЗЕ».

– Мммм… тут говорится, что на прошлой неделе где-то в Нью-Орлинзе Брюс потерял сфинктер, – задумчиво промолвил Экер. – Предлагает солидное вознаграждение за возврат. Судя по всему, обронил где-то на тротуаре у озера Поншартрен и с тех пор страдает недержаньем. Мы смогли бы спасти ему карьеру, если б нашли эту мышцу и отдали ему.

Менг фыркнул. Вот такие случайности боковой мозг Экера как раз и воспринимал как значительные при поиске пропавшего лорда. Но он научился полагаться на братнину интуицию, коя, на свой полупропеченный манер, часто бывала верна.

– Невоздержанность никогда не вредила Элвису. Он был лучшем серуном в индустрии. В общем, я не стану бессонницей мучиться, если юный Брюси какое-то время посидит взаперти. У нас может кто другой достойный появится, чтоб рок-н-ролл исполнять… такой, кто на самом деле сможет жечь тряпки.

По лицу его расползлась удовлетворенность. Он уставился вверх на большое красное солнце и поскреб себе яйца.

– Учти, я к пазырю Брюси и близко не подойду. Там по такой жаре отлично все гореть должно.

– Полехче, Хуеплюх! – Экер встал и взял перегоревшую лампочку. Подержал ее над головою у Менга и произнес певуче: – Ты же не думаешь тут о своих собственных интересах…

Менг встревоженно глянул на лампочку.

– Нет! Не собираюсь я опять на гулянки к даагушам с Пиккадилли. Ну нахуй! Там щас посерьезней классом извращенцы завелись. В прошлом месяце я запустил одному типу в жопу двенадцать золотых рыбок, а он мне дал всего 12 и 6 пенсов. Скупердяй, блин! Кроме того, – он капризно глянул на Экера, – Брюси ходит в синей джинсе.

– Иисусе Христе, Менг! – воскликнул его раздраженный брательник. – Я ж ебать его тебе не предлагаю – надо просто вручить ему эту его дребаную мышцу и для разнообразия заработать немного чистой налички!

– А, ну тогда ладно, – ответил несколько умиротворенный сим Менг.

Экер опер подбородок на руки.

– Дай-ка подумаю. Будь я жопой Брюса Спрингстина, где б я свинтил? – Он умолк на пять минут.

– Мне только что мысль в голову пришла, – вспорол мысли Экера голос Менга. Получеловек добрался до аптечки и сунулся внутрь. Догонять муху в себе он отправил с полдюжины таблеток.

– Все, наверно, бывает впервые. – Экер с сомненьем разглядывал братца. Подбородок у него по-прежнему отдыхал. – Ладно, дату и время отмечу у себя в дневнике.

– А сарки мы трогать не станем. Слушай… – Менг переместился к холодильнику. Распахнул дверцу. – Я сберег кое-какие самые полезные детали Судьи Ужасса при наших встречах, и где-то тут… – Верхняя его половина скрылась внутри. – У меня… есть… его… жопка, замаринованная… в… сепарированной воде… – Говоря, он рылся в холодильнике. Вот нашел искомое и извлек свой торс изнутри. – А, вот где эта фиговина!

– Он с торжеством выпрямился, держа на весу крупную зеленую банку. В мутных водах внутри плавало что-то карандашно-тонкое и темное. – Ну и кто теперь скажет, что это не Брюсино колечко?

– Наш малютка!.. – Экер внезапно просиял. – Не с финтом небось подал…

– И петь она умеет! – Менг подчеркнул сказанное, встряхнув банку. В комнату провибрировал приглушенный звук, глубокий и мелодичный. – Когда она думает, что ее никто не слышит, – добавил он, – она поет «Сбрасывай поклажу, тут в законе я», я случайно услыхал… и совсем, блядь, недурно. – Он был крайне собой доволен.

– Ну да, – сказал Экер, – пошли в танцзал, устроим ей прослушиванье. Сможет убедить, что она жопа Брюса Спрингстина, – мы не в накладе!

– Судья Ужасс и Брюс Спрингстин! Меня от этого рвет на родину. Даже не знаю, до чего уже докатился этот ебаный мир.

– Менг обреченно вздохнул. – Два эти ебучки – такая тоска, что стервятники на сральне дохнут…

Получеловек уже тянулся к своему гардеробу.

– Пёзды бесполезные.

Эту часть дня он любил больше всего – одеваться и выходить к публике. Для начала он разделся. Бойкие груди его с нарумяненными ореолами шевелились, как тяжелая вода. Их он содержал в розовом бюстгальтере. Затем он натянул старые штанишки Лайзы Минелли, которые та ему подарила год назад на благотворительном концерте Фредди Ртути против СПИДа.

– «Судорги» и «Танкистка» – вот это настоящее. Зачем сосать кошачьи консервы, когда предлагают дорожку кокса – всякий раз, блядь, не понимаю. Чему ж тут удивляться, что рок-музыки не осталось.

Его длинные рыже-черные телесные волосы прилизались от пота. Он провел по ним руками, выдавливая как можно больше влаги. Блузку натягивать – слишком жарко, поэтому он надел асимметричный жакет от «Москино» с ножами и вилками и клетчатое платьице, сшитое Ямамото. Ноги сунул в пару «Ойлилли». Эту туфли ему нравились, потому что в них он выглядел девачково, и они подчеркивали грубо балетную мускулатуру его икр. На голову он нацепил австралийскую шляпу-акубра. На самом деле, она была из невыделанной шкурки кролика, ибо те в Австралии считались вредителями, поэтому Экер объявил сей головной убор идеологически непротиворечивым.

Одевшись таким вот манером и вдосталь находившись перед зеркалом, Менг уселся за туалетный столик и принялся краситься. Еще он оснастил себя своею ювелиркою.

Лишь несколько темных часов спустя близнецы вышли из гостиницы «Чопитулас».

– На тебя в этом прикиде натурально равняйсь-смирно, – галантно заметил Экер; его солнечные очки обрамляла прилизанная светлая челка. – До полной пиццы двух оливок не хватает.

Менг его не услышал. В носу у него шкворчали сопли. Ему было трудно удерживать в равновесии стеклянную банку с жопой Судьи Ужасса. Она шатко колебалась на макушке его шляпы, но несколько секунд погодя ему все ж удалось вернуть ей спокойствие и прямизну положенья. Медленно направились они сокурсно лошадям с повозками по городу полумесяца, кишащего ночною жизнью.

Вскоре близнецы уже миновали деревянные дома Vieux Carre с их элегантными балконами. У входа в «Cafe du Marche» челюсть Менга обильно заслюноотделяла, и Экер подтолкнул его на путь истинный быстрым пинком в томатную тартинку.

Они радостно проскакали обок толп, заполнявших Конго-сквер (ныне переименованную в Парк Луи «Сачмо» Армстронга) и сели на экскурсионный поезд «Дымная Мэри» до курортного городка Милнбёрга выше озера Поншартрен.

Городок, весь посвященный доброму досугу, игральным притонам, наркоманским шалманам, хазам с блядьми и танцзалам, – Милнбёрг раскинулся по крокодильим болотам меж Елисейскими Полями и Мелколесьем. К вящей досаде жителей Нью-Орлинза, пропорции Милнбёрга с годами постепенно сместились и канули в грезящие земли Das Mittelmacht, этой книжной подпорки возможностей: территории, мостом связующей измеренья, через которую Феям возможно было проникать в человечьи царства.

Экер помнил, что уже видел такой девиантный курорт – тот заново воссоздавал себя под Бухенвальдом, и убогие обиталища его погребали собою тенистый уголок и обширное захоронение немецких евреев.

Перейдя улицу асфальтовой серятины, что вся горбилась, будто носорожья шкура, близнецы остановились перед мрачным зданием.

Менг поставил стеклянную банку наземь.

Над ними высилась вывеска полированного золота – «Великий Дуэйн». За пурпурными шторами тускло светился сучий огонек. Отшвырнув шляпу в сторону, Менг подступил к двери и нажал жужжалку.

Вздутое от крови нарумяненное лицо получеловека прижалось к окну с обындевевшим стеклом. Он различал, как внутри движутся нечеткие силуэты: все было зеленым. Капитан Полночь пред за́мком водяного. Он ухмыльнулся. В правой руке, аккуратно подоткнутой за спину, он держал мясницкий свой нож, уже готовый узурпировать части тел.

– Рабочие бляди какие-нибудь дома?

Голос его прозвучал халатно громко, и он отступил на пару шагов. Выше первого этажа весь танцевальный зал лежал во тьме.

– Ваш дядя пришел, – позвал он. Его платье с тугим корсетом обнимало кожу и липло к фигуре. Он исполнил обдирочный джайв. – Пришел настроить цестус на вашу Марселеву волну… – тут Менг заскрежетал зубами, – …и рот на ваш раструб. – Тафта и рюши на груди его колыхались.

– Даже, блядь, не говори!

К его толстым губам прилипла резиновая «Желл-О».

– Ебаные дрочеры.

В темной нью-орлинзовой ночи изможденную фигурку Экера как бы можно было согнуть, кости и мышцы его были текучи, как у автоматонов. На лоб ему свисал пук светлых волос – словно усеченная волна. Свободной рукою он издал мелкий жест. Дуга его описывала затерянные миры дерринджеров и дирижаблей, динозавров и дангери. За плечо был небрежно закинут слезоточивый газомет. В редкий миг нежности подумал он, что братнино лицо, красное, как клубникоотсос под стеклянным колпаком для ягод, выглядит небесно, как у Благословенной Марии.

Менг теребил свою прическу, покуда не взгромоздилась она до высоты двери. Где-то по пути, знал он, жемчужину Хоррора ему вручат. Дыханье его поступало рывками.

– ХЕНДО ХАСИНА!.. Охотимся на пиздолягушку двенадцати вольт под белой луной… Ебаный туз… Ни капли не просочится… Люди с морга… Культяпки в горелке… ОГНЕСРАНЬ.

– Иисусе, – безропотно произнес Экер. – Помню как сейчас. – Сквозь рассудок его плыл Аушвиц, весь в дымке и мелодичный. Он поднес «Марлбро» к своему тонкому рту. Сложив ладони чашкой, поджег и глубоко вдохнул.

– ХУМПА-ХУМПА-ХУМПА… – В пределах своего узкого платьица Менг двигался с безмятежною уверенностью. Как глазурь из масляного крема на тортике, его спиральная плюха волос поблескивала вязкостью Стар-Доброго-Парня «Персика Дикси» или же «Луны Влюбленных». Свою помаду он метнул сальным полумесяцем. На мгновенье Экеру помстился крючковатый силуэт Хоррора в его нахмуренной пиротехнике.

– Элвис тут, Лапуся. – Менг угрюмо навалился на дверь, вытянув волосатую руку вдоль верхнего ее обреза. Кончиком клинка он приподнял себе платье на бедрах. – Тащи пизду и пиво. – Телесный ритм его постыдно сбился.

– Отойди, Гребодых. – Экер скинул с плеча пушку, вогнал газовый патрон в замок и сделал одиночный выстрел. Взрывом разнесло окно здания в цоколе.

– Ну и конечно же, – сказал Менг, – этого должно хватить… – Дверь пред ним была листом кованой стали. – Не можешь срать – слезай, блядь, с горшка! – Краткая суета обозначила открытье двери, и хватка Менга на мясницком ноже упрочилась. В ширящемся перезвоне света он смутно различал помойный лоск на лихорадочном лице, и к нему оттуда заклубился полузнакомый голос.

– У нас правила… НИКАКИХ железок.

– Еще раз, Солнышко? – Нежданно наглый поворот у нас тут прямо сразу; Менг временно даже растерялся.

– НИКАКИХ железных жоп, – твердо произнес голос. Полу человек учуял мерцанье.

– Ты кого это гомиком назвал? – Менг весь свой вес перенес на жирную ногу, изготовясь к тычку в диафрагму. – Я Ето-Льянец, ты мя поал? – Из угла его рта донесся поспешный шепот. Он обернулся к Экеру. – Тут чутка уваженья надобно, Экер. – Немного погодя, надеялся он, у нас привольно потекут внутренности – кишки и хотя бы одно яичко.

Экер подавил в себе зевок скуки. Ебучка ослеп? Когда уже Менг научится не разевать хлебало и просто делать свое дело?

– Несносный девиант, – снова прошипел голос. В зреющий свет выдвинулся высокий худой человек. Он был элегантно облачен в розовато-лиловый вечерний костюм, черный галстук-бабочку, белую рубашку и перчатки в тон. Лицо его белело, как литая слоновая кость, а рот щерился выжидательным рыком. Зубы его и десны были испещрены миниатюрными кровавыми шариками, красными, как огнелуны Сатурна. Жесткие кармазинные власы опадали проволочным каскадом в вихрь пучков, перевязанных над его Эль-Грековым лицом.

ВОТ ТЕПЕРЬ Менг без базара узнал лорда Хоррора.

– Боже всевышний… – Получеловек пал на одно узловатое колено, униженно пред ним прострившись. – Милый Христонько… – Как же хотелось ему оказаться на зеленой пажити средь сотни овец.

– Так. – Змеиная голова Хоррора покачивалась над бессчастным Менгом. – Отъебись, педрила-мученик. – Получеловек почувствовал, как на его обнаженную шею прилетел жаркий харчок.

– Благодарю вас, м’лорд. – Менг поспешно перекрестился. Это уж точно поворот к лучшему, ошибки быть не может. А какого это хуя Хоррор тут швейцаром трудится – и вообрази: Хоррор-Привратник принял его за обычного жополаза. В кишках у него заурчало – так случалось обыкновенно, когда он представал перед лордом. – Это же я… Менг, – с запинкою произнес он. – Можно почистить вам ботинки? – Он умоляюще глянул снизу вверх.

– Ты совсем ебанулся или как? – спросил Экер. Менг почувствовал, как голову его братнина рука жестко пригибает книзу. – Это же просто симулякр, – раздраженно проговорил Экер. – Понимаешь? Искусственный человек. Вроде Элтона Джона или Тома Круза. Эти доппельгенгеры знаменитостей как швейцары сейчас – самый писк в модных крысиных норах. Производят впечатленье только на болванов – ты где, блядь, бухал в последнее время?

– У Ейца в «Буль-Лавке» на Юнион-стрит в Олдэме, – гордо отвечал ему Менг. – Только лучшее.

– Сент-Падуа. – Экер оттолкнул симулякра в сторону. Редкий синий брильянт на правой руке Хоррора сверкнул, будто пламя в лунных лучах.

– Никогда не трать слов на пизду с фасада, – посоветовал Экер глубокомысленно и медленно, протискиваясь боком мимо Хоррора. Он прошел по узкому коридору в открытую дверь, и Менг, весь кипя, следовал за ним. Когда получеловек миновал симулякра, его Эйфория обратилась к Хоррору, и он прошептал:

– Я всегда буду с вами. – Взметнув сапог, он пнул его в широкую часть спины, и привратник едва не вылетел жопою вперед на улицу.

Внутри очевидно пустого танцзала из сумрака вынырнуло с полдюжины человек – встретить близнецов. Вперед вышел Верблюжатник, выдувая идеальные кольца дыма.

– Мудаки, вы не в тот сортир заглянули.

– А если б, – Экер мимоходом обозрел его с головы до пят, – тебя увидел Моисей, он бы изобрел еще одну заповедь. Нипочем не открывай банку червей, если не можешь все слопать, компренде?

Из раздутых аденоидов Менга быстро раздавались тыквенные звуки. Заваривалась Вальпургиснах, и он медленно съезжал с глузда. На горизонте явился говношторм Вагнеровых пропорций. В рассудок ему влетали куски всякого, и он поднял божественную свою главу. Руки его исполняли ебаный замерзеж. На него снизошла суть всемогущества, и он вновь возблагодарил то божество, что за ним присматривало, за эту лишнюю хромосому ненависти.

Мистер Ненависть всегда польется из крана, когда нужно.

Он попер накатом вперед.

– Ну… ага… приветик всем. – Менг просиял, схватил Верблюжатника за руку и энергично ее потряс. – Опа Счастливчикам… Огого… Мальчик Джордж, погоняй-ка меня по арене корриды. Знаете… – размашисто подмигнул, что символизировало готовность пуститься во все тяжкие, – …участок для убийств, семинар по кровопуску. – Он прижался к этому человеку, от него исходил потоп интенсивного телесного жара. – На самом деле, тащите суку… Зулусскую Королеву… змееползом… Миз Семенстер… вы следите за ходом моей мысли? – Менг слепо ткнулся тараном, и человек срикошетил от него, а с головы его полилась лента крови. – Знаете же, как говорят про нас, английских девочек? – Менг перешагнул через труп и пнул его сапогом в шею. – Им цент покажи – будет счастья от души!

Ожиревший итальянец в жакете с идеально вылепленным декольте похлопал Менга по плечу.

– Один на один, давай-ка…

– Давай, блядь, ка! – Менга прошибло яростью. – Я что, блядь, колпачок нацепил? – Губа его искривилась. – Пиздюк!

Зверский, как пуля, кулак Менга врезался в кишки итальянца, и он сердито закричал:

– Дай-ка я помойку к твоим блядским дверям подвезу!

Люциферы шкворчали.

– Видите? – Менг возбужденно разодрал и расширил желудок человека. – Видите? Блядь, нет, вы видите? – Дыра зияла, и Менг нырнул в нее и, сжав руку, вытянул наружу плоть красней фейского галеона. – Ну, Дед’уля. – Он помахал дымящейся требухой перед вопящим его лицом. – Не лучьшь ль енто злата! Никак не насытиться… – Усилье, истощившись, вынудило обоих оттанцевать назад вместе мрачным квикстепом. – …этой жирной красной дрянью.

Причмокнув губами, получеловек замесил обе свои руки в груди итальянца, поддерживая его на ногах, покуда рылся в нем. Неистово дергая руками, он играл на итальянце, как на одноруком бандите.

– Джек-пот! – взревел Менг, когда глаза противника выстрелили из черепа и скатились по его потному лицу. Их удерживали розовые волокна-близнецы соединительной мембраны. – Давай же, ублюдок блядский, раскошеливайся.

Менг укусил слюнявый язык человека, размотал его из челюсти цвета горящего шлака. Отсоединив язык, он заглотил его единым махом.

– Шоколадный тортик фрау Захер никогда не бывал слаще. Менга поглощали орбиты ярости. Яркость игорных машин сияла ему в ответ. Он видел, как зажглось его собственное отраженье – оно скалилось, высвеченное в кости и крови внутренностей этого человека.

Он знал, что удача ему улыбается. Схватившись за грудину, он резко пригнул ее книзу.

– Отсосем у доллара, – вякнул он.

Внезапно оставшиеся внутренности итальянца пролились наружу, вымочив ему все бристольские кармашки.

– Да! – взревел он. – О боже, благослови блядского кочета. – Он повернулся и обратился к Экеру. – Я бывал в Ебаной Церкви.

Чего б ни отдал он за славную чашечку крепкого Чая «Мазаватти» (вот только они эту марку не производят уже больше полувека). У него слюнки потекли соленой эссенцией.

Прямо на посверкивающее лезвие Менга безнадежная апатия натолкнула мексиканца в белой рубахе.

– Эй-оп, Педро, как же тебе, ебанько, не терпится, это уж точно, – чирикнул Менг, еще разок размашисто подмигнув. – Дай-ка мне минутку, я, блядь, только душок переведу.

Он втянул в себя глоток воздуха.

– Так, сынок, давай теперь в тебя крюк запустим. – Проводя второй свой надрез прямо под левым соском полукровки, Менг начал аранжированный для оркестра генетический отход его в забвенье. – Пора проштамповать тебе книжку.

Рубашку мексиканца пропитывала темная жижа из рассеченных вен и артерий, и в обалдении он выпутался худым своим телом из одеяний, кои опустились на пол. После чего закачался перед Менгом, ожидая безмолвно: глаза распахнуты, гологрудый и раздетый к последнему своему странствию.

Менг сунул руку в разрез груди его и коснулся волокнистой мешочной мышцы. Мексиканец улюлюкнул, и получеловек яростно заморгал. Сердце извивалось. Под своими пальцами Менг ощущал нескоординированное, нерегулярное вилянье вентрикулярной фибрилляции. Он напрочь разодрал перикардий, сунулся вовнутрь ртом и выдернул мерцающее сердце. Звучало оно так, словно на языках пел влажный, медузообразный мешок гиперактивных червей.

– ‘Коло полудня, – набулькал в себя еще воздуху Менг. Он вытянул у себя изо рта ерзающее сердце и положил на сигаретный автомат. Обратился к нему приглушенно: – Судья Бобо блюет, как, блядь, не в себя. В фисташково-зеленой рвоте вся его мантия, и смердит от него, словно от летней помойки. Он с парою других судей-негритосов с утра нажрался, и вот, глядя на всю свою уделанную одежу, решает, что лучше б ему на хазу к себе вернуться да почиститься перед дневными заседаньями суда.

Проходит полчаса, он вваливается в свою свинарню, и женушка его Бесси Мей говорит: «Боженьки, Бобо, что ж с тобою сталося?»

Судья быстро мысли в кучку собирает. «Дорогуша, на меня одного бродягу стошнило, сволочь такую. У меня он на дневное заседание назначен. И он свое получит, я тебе гарантию даю». После чего поспешно сматывается в ванную, быстро раздевается и встает под душ.

Освежившись, возвращается в суд. И пяти минут не проходит, как ему звонит жена.

«Бобо, ты этого негритоса уже засудил, который на тя стошнил?» – спрашивает Бесси Мей.

«У меня этот черный урод во прямщаз передо мной стоит, дорогуша, – уверенно отвечает судья, – и я намерен впаять ему девяносто дней».

«Тогда срок лучше сразу удвой, – говорит ему жена. – Потому что он еще и в трусы тебе насрал».

Менг бросил сердце человека там, где лежало, и сунул окровавленные руки себе в штанишки, согревая и смазывая отвердевший шкворень, бродивший внутри.

– Ладно, шыз, не тужься доказывать, сгоняй-ка лучше да притащи жопу Судьи. – Экер похлопал брата по плечу.

– Ну хоть еще один, – взмолился Менг. – Мне тут поперло. – Он воткнул нож в пах креола из Метэри. – Нассы туда, Мустафа!

Одиночное яичко скатилось по ноге креола, выпало из штанины и, подскочив, остановилось у носка Менгова ботинка.

Оба посмотрели друг на друга с неким удивленьем.

Менг подобрал его и секунду подержал на середине раскрытой ладони. Креол с облегченьем ему улыбнулся. Менг подмигнул, после чего закинул яичко в рот и проглотил. То пинг-понгом поскакало ему в глотку.

– Мясо одного… – осклабился Менг, – тефтеля для другого. Креол рухнул, намертво лишившись чувств.

Экер стоял и терпеливо ждал. Он знал: Менг давно уж услыхал зов рожка из иного мира.

– И один на удачу. – Менг пошел в наступленье на другого Дьявола Пенни-в-Щелке. У того человека было сангвиничное вытянутое лицо с тонким носом, венчавшимся пуговкой, он чуть смахивал на Артура Лукэна – Матушку-Старушку Райли, отвлеченно подумал он.

– Ну-к давай, старина, раскрывайся пошире… – оживленно защебетал Менг, – тебе грозит полная рука чемпиона.

Менг подтянулся поближе и прижал тончайший шеффилдский фрезер-расширитель к открытому горлу этого типа. Получеловека затопляло восхищеньем. Жизнь для крепкого победителя может быть так хороша.

Вот жертва Менга носила гладкую фетровую шляпу с суженной тульей, двубортный габардиновый костюм, широкий воротничок белое-на-белом и галстук ручной раскраски с крупными узлом, сияющие броги с накладками и ультратонкие вискозные носки. А через минуту уже был гол, истекал кровью – текучей рекою этой пакости, хоть ныряй в нее. В раструбе, никакой сдачи кузнечику. Весь ебаный свет ему потемнили.

Менг завел воркующий гимн, из голоса его сочились рвенье и убежденность:

Он визгливо хихикнул.

– Христос-пиздосос – так и знал, что сегодня мой день. – Теперь ему требовался только ломтик с желейного тортика какой-нибудь жаркой бабы. Он щелчком отломил у трупа один палец и радостно зажевал.

– Ты всё? Ты уверен, что вполне всё закончил? – ну что такое лишний час-другой там или сям, в конце-то концов, нам всего-то до ветру пускать, что остаток дней наших. – Экер врезал Менгу по черепушке прикладом своего газомета. – Давай ходу, Синбад.

Менг метнулся обратно по коридору на улицу, с которой и подобрал стекляшку, содержавшую колечко Судии. Прижав ее покрепче к груди, он проворно заскакал обратно к Экеру.

– Ну вот наконец-то хоть что-то полезное сделал. – Экер направился к двери, над которой мигал красный свет. – Иди за мною и все, да смотри не перецепись за две свои левые ноги.

– Ссушъюсь, босс. – Менг отдал честь чубчиком, выбившимся из его начеса. – Как скажьте. А кроме того, дверь-то, блядь, не та.

– Ша, Мартышкин Бздох.

– Значит, в Биркенау хорошим манерам тебя не научили. – Менг пошаркал к двери с надписью «ТАНЦОВАЛЬНЫЙ ЗАЛ». Со стекла у него на голове неслись стоны. – И Аушвиц тебя разве ничему не научил?

– Человек никогда не должен себе доверять, – сказал Экер.

– Х’мм. Вот теперь он мне говорит… ой-вей. – Так и не убежденный Менг скрылся в дверном проеме.

Несколько секунд спустя Экер последовал за братом. На них капюшоном обрушилась тьма.

– Я хочу, чтоб этот человек был мертв к ночи. Казалось, голос раздался где-то совсем рядом с Экером, и тот немедля пригнулся наизготовку. Ебать его стоя, если это не приказ, какой он часто слышал из уст Lagerarzt SS Oberstürmführer-а д-ра Ф. Кляйна. Что этот старый чокнутый пидарас тут делает?

– Менг, рыбный ты пирожок. Ты где?

Экер резко выпрямился, волоски у него на загривке искрили. Это и был лорд Хоррор. Не симулякр, не машинка по пародированью голосов. Он знал все тончайшие нюансы этого хрустального говорка. Из окружавшей их тьмы сильно пахло серой – или так смердят ангелы?

– Тут поди мильон негативчиков, а я их так и не увижу. – Раздраженье Менга было едва ль не ощутимым. – Экер, ебала, ты где?

– Это ты, Менг? Я же знаю, ты где-то тут, – прошептал Хоррор. – Слушай внимательно. Ты получил мои посланья?

– Какие еще посланья? – раздраженно осведомился Экер. Все это уже начинало звучать, как цирк с конями. – Вы ж не факсы ему посылали, надеюсь? Сами знаете, этот Калибан читать не умеет.

– Я чую тебя нюхом, – признал Хоррор. – Пробивает даже здешнюю вонь.

Экер провел ладонью по глазам. С такою же вероятностью он мог и ослепнуть. Интуиция подсказала ему, что тьма эта сверхъестественна. Их оборачивала кожа адорожденного зверя. Ничто на этом свете не могло быть таким черным. Они попались цветущим тучам Преисподней. В голову ему явилась непрошенная мысль – это они вступили в потемки души Йозефа Менгеле и теперь оказались в самом сердце того выстрела, что вечно гремел в центре мира.

– Жизнь имитирует смерть.

И то был лорд Хоррор – делился одним из своих обычных наставлений. Очевидно, то есть, не прямо тут в зале был с ними, а где-то еще; узником эфирных волн?

– Это Mein Fünf говорит.

А это еще кто нахуй?

Экер потряс головой. Радиожаргон, смутно знакомый, английский голос 1940-х годов пытается потешать. Артур Аски или Томми Хэндли… быть может.

– Ах, миста Усоруль, я высторге. Дайте же мне облобзикать вам ручку.

Это просто белиберда, решил Экер.

– Mesdames et Messieurs, vous pouvez cracher! Пока пака-пака.

– Да и ты отъебись. – Экера это уже тоже начинало раздражать.

– Менг, пустая ты башка, мне в этом паскудном месте что, всю оставшуюся жизнь торчать? – Голос Хоррора уже звучал чуть ли не мольбою. Слыша его, Экер расстроился. Смиренность никогда не шла его светлости.

– И проторчите, если будете стучаться в башку к этому тупице. – Экер сам поразился своей наглости. Вот что случается, если последние два года провести не в обществе Хоррора. В будущности придется следить за своим носом тщательней.

Дохтура, подумал Экер, кому они, блядь, нужны?

Он предпочитал видеть, кому и чему противостоит. Еще облачко… чего-то, по запаху – семтекса… прокатилось через него. Этот темный нимб, черней, чем поебка на погосте, определенно его тревожил. Где-то поблизости должен быть выход. Он слышал, как в отдаленье поет чей-то квакающий голос. Неуж то Брюс Спрингстин всегда так гадко звучал?

– Я тут закон, блядь.

– Не сегодня, подснежничек. – Менг с силой обрушил ногу на банку. Во тьме разнесся дребезг стекла и мягкий чвак. – Никогда не мог понять, чего ради эта чокнутая пизда наложила фатву на старину Залмана, когда вокруг столько достойных благотворительности.

– Никакой больше ирландщины! – Голос Хоррора был хрупок, как сухая кость. – Бойся тамплиерских поцелуев.

– Как назвать тыщу негритосов, прикованных вместе ко дну океана? – перебил Менг.

– Продолжай, – рассеянно произнес Экер.

– Хорошее, блядь, начало.

– Ну да. А теперь мы можем сосредоточиться на том, как отсюда выбраться?

– Уверен, я чую пизду. – В голосе Менга звучала надежда.

– Ты сам тут единственная пизда на двадцать миль окрест, – поставил его в известность Экер. Он даже не понимал, с какой стати вообще вякнул. Ведь всю свою жизнь тот нес эту предсказуемую херню. Но все равно братца она, похоже, радовала. – Дай мне, блядь, лапу свою.

В его руку скользнула мохнатая лапа.

– Если это ебаный танцзал, то я хуй Папы Римского. – Менг перемялся с ноги на ногу. – Слишком уж, блядь, тихо тут. Даже от трех негритосов гам стоит. А уж когда их толпа выплясывать начнет, они самого Старого Ника разбудят с его Черным Псом. И обезьянам хоть уши затыкай.

– Избегай Сола Беллоу.

Вдали шевельнулось что-то громадное.

– Это что? – сторожко спросил Экер.

– Что что? – осведомился Менг.

– Не лучшее время Эбботта с Костеллой изображать. – Экер был начеку. Он пристально вглядывался – и вслушивался.

– В лагерях Le Juif умер от «физиологического страданья».

– Ну вот опять. – Экер разобрал отчетливое движенье. – Там, блядь, целая толпа, и мне сдается, намерены они перемещаться в нашу сторону.

– Надеюсь только, не сборище глиномесов. – Менг засвистал. – А если да, тебе пиздец.

– Ишь чего захотел. – Интуиция Экера – не самое надежное из всех его чувств – теперь подсказывала ему, что на них надвигается некая тварь. Она по-прежнему была еще в некотором отдаленье, может, за милю от них, но шаг ее убыстрялся – она из почти-мертвой просыпалась к активной жизни.

– Думаешь, это негритосы! – В голос Менга вкралась нотка оптимизма. – У них в этой черноте блядское преимущество. Но я все равно белизны-то в них пооткрываю. – Язык его прищелкнул.

В голове Экера взорвались осколки белого света. На какой-то миг он смог ясно увидеть, что́ им угрожало.

Под решетчатым небом Аушвица вдруг вспыхнули тлевшие угли неисполненной жизни. Из творильной известковой ямы выродилась в одного колоссального зверя громадная белая масса живых мертвецов и теперь шагала к ним. Тысяча лишенных пенициллина голов смотрела как одна, торча отовсюду в этом море плоти. Кожа твари невозможно туго обтягивала дефектные кости.

Экеру стало тошно, как на О-Уош-Та-Нонге.

Сквозь тьму к ним приближалась величайшая правда и надега, какую только мог породить Аушвиц. Алмазный цокот музыкальных нот исторгался ее мириадами танцующих ног, кости ее лязгали оземь, ее точно-хлопающие ладони подгоняли эту тварь вперед.

Земля затряслась под ногами у Менга и Экера.

– Давай же, требухогон. Положись на меня. Если сейчас не сбежишь… – нога Экера пнула братнину ляжку, – …через пару минут станешь гондоном сатаны.

Может, и примстилось, подумалось ему, но крупный лоскут темноты всего в нескольких ярдах от него выглядел скорей пурпурным, нежели черным. Его вечно-перекошенное восприятие подсказало, что там, где тысячи других могут ничего значимого в перемене цвета и не заметить, были, вероятно, знаки бежать. Сомневаться он не стал. Таща за собою тяжеловесную тушу Менга, а его длинные ноги богомола меж тем чиркнули тьму насквозь, он совершил один могучий прыжок и головою вперед нырнул во всепоглощающий мрак.

Он почувствовал, как его чуть ли не вытягивает на свет, – и тут он кувырнулся вниз и с треском грохнулся на зеленый плитчатый пол.

Брат его ввалился буквально по пятам. Даже не задумавшись, Менг тут же врезался головою в каменный бюст Тигра Тима и чуть не вырубился. Так и лежал неопрятной горкою собачь его говна, на лице – широченная улыбка Радуги, – пыхтел, и жирный язык его эротично перекатывался по щетинистому подбородку.

По-прежнему быстрой змеею скользя по полу, Экер резко замер, когда спиною наткнулся на двойную дверцу шкафа.

В воздухе вокруг них густо висел аромат семени и «Вязких Сачков». Окружающее было смутно знакомым. На поверхности комплекта кремового стола и стульев «Хабитат», занимавших всю середину комнаты, сияло яркое солнце. ИКЕЙский кухонный уголок из поддельного тика у дальней стены тоже посверкивал на свету. На окнах висели шторки Лоры Эшли. В носик латунного чайника был воткнут один из дилдо-джаггернаутов Менга – тех, что напевают «Веселые мелодии».

– Ну ебать же! – с чувством воскликнул Экер. И вновь, невзирая на все свои старанья, они вернулись с пустыми руками домой на Порчфилд-сквер.