64

Зиг ухватился за край массивного телевизора, будто хотел на него опереться. Поверил ли он сказанному Нолой? Есть ли смысл в ее словах? Отчасти есть. Ведь кто-то же подменил труп в Довере. Кто-то нарочно ввел в систему фальшивые отпечатки пальцев и данные зубной формулы. И кто-то дал Зигу по голове утром, когда доставили остальных погибших. Гудини – посторонний, болтливый громила, ему такое не под силу. Разве что у него были помощники.

– Человек, впустивший Гудини в наше здание… – Зиг остановился, проверяя логичность вывода. – Им мог быть кто угодно. На базе – тысячи сотрудников.

Нола ничего не ответила, она все еще возилась с часами.

– Не смотри на меня так… мои друзья… Дино… Пушкарь… даже Эми Уэггс… на это не способны, – бормотал Зиг, расхаживая туда-сюда. – Кто угодно мог.

Нола сидела на кровати и нажимала на кнопки, часы пищали.

– Полковник Сюй… тоже могла бы, – продолжал Зиг, поглядывая, как на его слова отреагирует девушка. – Действовал человек, явно знакомый с порядком присвоения опознавательных бирок.

Нола не проронила ни слова.

Остановившись у тумбочки, Зиг снял трубку с телефонного аппарата.

– Кому вы звоните? – требовательно спросила Нола.

Зиг опустил трубку на рычаг. Он и сам еще не решил.

– Чего вы хотите, мистер Зигаровски?

– Перечислить по алфавиту? Я хочу знать, что здесь, черт возьми, происходит. Хочу знать – поименно, – кто нас преследует. Кто эта индианка… та, что в тебя стреляла и пыталась нас убить.

– Финита.

– Ее так зовут? Финита?

– Так ее называл он. Я ее до сегодняшнего дня не видела. Похоже, наемница.

– Чья?

Нола замолчала, осторожно сделала глубокий вдох.

– Гудини.

Упоминание этого имени побудило разум Зига вернуться к рассказу Цезаря о «Синей книге»… к псевдонимам трех пассажиров самолета… маленькой группе, находившейся на Аляске инкогнито. У Зига появилось ощущение, что разрозненные части начинают складываться в общую картину. А с каким выражением Нола произнесла это имя… с какой злостью…

– Выходит, ты его знала, – предположил Зиг.

– Я этого не говорила.

– Ты вообще ничего не говоришь. Кстати, к твоему сведению, – я спас тебе жизнь.

– Я не просила вас помогать мне.

– А я все равно помог. В любом словаре такое называется «отзывчивостью». Или «добротой». Иные могут истолковать это как «глупость», но я предпочитаю менее резкие суждения.

Нола сидела и молча что-то рисовала в блокноте мотеля. Она не выглядела сердитой, а как бы… ушла в себя.

– Ты так борешься со стрессом? Рисуя? – поинтересовался Зиг.

Ноль внимания.

– У меня был один коллега. Он всегда сначала рисовал то, каким представлял себе покойника, и только потом принимался за работу.

– Врете! Вы это на ходу сочинили.

Зиг кивнул. Ложь во спасение, призванная навести мосты. Вместо досады он невольно проникся уважением.

– Нола, будь я твоим противником, мы бы сейчас не вели этот разговор.

Молчание да скрип карандаша.

– Хорошо, зайдем с другой стороны, – снова заговорил Зиг. – Давай я сам тебе расскажу, что уже знаю, а потом – ты пока сиди и рисуй – посмотрим, куда кривая выведет. Итак: во-первых, я точно знаю, что на военном борту в Аляске для тебя было зарезервировано место. Я точно знаю, что ты не села на этот рейс – может, что-то заметила и передумала, а может, тебя кто-то заметил и ты сделала ноги. Как бы то ни было, ты отдала свое место женщине по имени Камилла. Возможно, Камилла – твоя близкая подруга, или же ты встретила ее совсем недавно.

– Я уже говорила, что мало ее знала.

– Так мало, что написала ее портрет.

Нола снова погрузилась в молчание.

– Ну да ладно. Раз ты явилась за телом Камиллы, значит, ты не подозревала, что самолет упадет. Сама Камилла поняла, что попала в авиакатастрофу, когда было уже поздно. Судя по ее поступку, она догадывалась, что у тебя возникли неприятности, иначе зачем бы она стала тратить последние мгновения жизни в падающем самолете на то, чтобы написать и проглотить записку с предупреждением? Если все это правда, – а я думаю, так оно и есть, – то ты, находясь на Аляске по какому-то делу, что-то обнаружила, нечто связанное, как мне кажется, с операцией «Синяя книга».

– Если б я знала, что такое «Синяя книга», то не отсиживалась бы в мотеле.

– Зато ты знаешь, кто такой Гудини. Он у них главный?

Нола покачала головой.

– Он – простой кассир.

– Кто-кто?

– Кассир. Агент, выполняющий платежи. Вот чем он занимался.

– Платежи? Кому?

– Кому правительство скажет. Иногда боевому подразделению требуется наводка. Иногда нужно заключить контракт на поставку воды, чтобы бойцам было что пить. Однако чаще всего это – тихие деньги.

– Тихие деньги? Никогда о таких не слышал.

Продолжая рисовать, Нола объяснила:

– Несколько лет назад в Ираке один из наших танкистов плохо прочитал карту и по ошибке передавил чье-то стадо коз. В другой раз минометчики раздолбали не то здание и осколки кирпичей поранили десяток случайных прохожих. Когда происходят подобные проколы – а они случаются постоянно, – присылают кассира, и он возмещает убытки местным жителям.

– Он что, возит наличные?

– Такая у него работа. Большинство военных таскают с собой винтовку М4. У кассира оружие куда мощнее – чемодан денег. Ему разрешается без отчетности выплачивать до тридцати штук за раз. С разрешения прямого начальника – еще больше. Но если сумма превышает сто тысяч, требуется санкция Министерства обороны.

– Такая куча денег в руках одного человека!

– Считайте это платой за хороший пиар. Когда армейская часть потихоньку заходит в поселок, мы стараемся не привлекать к себе внимания и не хотим, чтобы какой-нибудь крестьянин выдал наше местоположение еще на начальной стадии операции. Наличность хорошо способствует поддержанию мира.

– Значит, Гудини…

– Его настоящее имя – Роуан Йоханссон.

– Хорошо, Роуан. Он был одним из кассиров?

– Одним из лучших. Когда «Хамви» сносит каменную ограду на ферме, зовут обычного кассира. Но если «Хамви» сносит что-то более ценное, звонят Роуану.

– Более ценное? Дом, что ли?

– Как насчет смерти ребенка? – Нола оторвалась от блокнота.

Зиг посмотрел на нее, не мигая. Нола упрямо не отводила глаза. Он не в первый раз замечал за ней эту привычку. У нее был настороженный взгляд умудренной возрастом женщины, всегда попадающий точно в цель, раскладывающий жизнь по полочкам. Вот и сейчас, упомянув смерть чужого ребенка, Нола впилась глазами в Зига, просчитывая его реакцию.

Зиг, однако, никак не отреагировал. Смерть дочери не лишила его понимания того, как устроен мир. Он каждый день ощущал присутствие смерти. Каждый день стоял над каталкой, накладывая косметику на серую плоть, готовя в последний путь очередную юную душу, угасшую в расцвете лет.

– Я с этим сталкиваюсь каждый день, – произнес он.

– Нет. Вы видите труп, когда буря уже миновала, – возразила Нола. – А вы представьте себе бегущую по грязной дороге маму-суннитку, кричащую по-арабски, что ваша часть забыла на постое боевую гранату, а ее пятилетний сын ее нашел и теперь мертв. Языка я не знаю, но никогда не забуду, как кричала эта женщина. Душевная мука нигде в мире не нуждается в переводе.

– К чему ты клонишь?

– Вы спросили про Роуана Йоханссона. Он был спец по таким случаям. Люди приходят в ужас, когда жизни ребенка назначают цену, но в маленькой суннитской деревне, где дети мужского пола ценятся выше, чем девочки, берется продолжительность жизни, делается допущение, что он мог бы работать до восьмидесятилетнего возраста, подсчитывается совокупный годовой доход за все время… В итоге мертвый ребенок обходится Дяде Сэму примерно в семьдесят две тысячи долларов. Стоит заплатить семье наличными, и – о, чудо! – проблема исчезает. – Нола ненадолго замолчала. – Теперь понятно, почему его прозвали Гудини? Любой провал у него как по волшебству…

– …исчезает, – закончил Зиг.

Нола снова занялась рисунком.

История выглядела правдоподобной и дополняла то, что он слышал от старого фокусника. Гудини активно занимался перевозкой нала и, если верить Великолепному Цезарю, в последнее время перевозил много больше обычного, включая крупную партию для Аляски. Напрашивался вопрос: что такого произошло на Аляске, чтобы заливать пожар деньгами? Зачем потребовались дополнительные поставки – чтобы замять еще бо́льшую проблему? А самое главное – какая связь между Нолой, упавшим самолетом и операцией «Синяя книга»?

Глянув на девушку, Зиг заметил, что она стискивала карандаш пальцами, словно пыталась его задушить.

– А что ты еще знаешь, Нола?

– Гудини, как любой спецназовский кассир, специализировался на самых крупных проколах. Особенно таких, которые военные хотели бы скрыть. Это все, что я знаю.

– Может, это и есть суть операции «Синяя книга»? И он для этого ездил на Аляску? Что, если «Синяя книга» – не способ ликвидации последствий, не черная касса, а побочная неофициальная операция, чтобы замять собственный промах?

Нола продолжала молча рисовать.

– Или же кто-то случайно узнал, что Гудини – прикрытие «Синей книги»? Или… – Факты теснили друг друга в голове Зига, – увидев, сколько денег проходит через его руки, Гудини решил отщипнуть долю себе лично? Такое ведь могло быть? Сколько, ты говоришь, обычно возит кассир?

Ни звука.

– Знаешь ли, Нола, если хочешь добраться до истины, иногда полезно поддержать разговор.

Девушка продолжала работать карандашом. Зиг был не против показать, что злится, и в то же время понимал – молчание в нее вбили.

Он кашлянул и вытянул шею, заглядывая в блокнот Нолы. Она немного отодвинулась, давая понять, что не желает показывать.

– Нола, возможно, тебе будет приятно услышать – я понял, о чем говорит твое искусство. Ведь ты из-за него летала на Аляску, не так ли?

Девушка ненадолго подняла глаза. Еще чуть-чуть, и она сказала бы: «Врете!»

– Я их видел, – опередил ее Зиг. – В твоей мастерской… все эти портреты… холсты, прислоненные к стене. Там их десятки, и на всех погрудные портреты солдат. Красивые, только очень печальные, – добавил Зиг, ловя на лице Нолы ответную реакцию. – Я заметил, что на обороте ты всегда указывала фамилию солдата: «Дэниел Соммерс – Монтерей, Калифорния; Дениз Ланнэмен – Кувейт».

Рука Нолы стала двигаться медленнее – достаточно, чтобы Зиг заметил.

– Видишь ли, мне хватило сделать пару снимков. Думаешь, я не догадаюсь, что общего между всеми твоими картинами?

– Вы не знаете…

– Попытки самоубийства – вот что у них общего, – выпалил Зиг. – В них все дело, не так ли? У каждого штатного художника своя тема. Несколько лет назад во время свертывания боевых действий в Афганистане один из наших художников писал только пейзажи со сценами вывода войск. Картина за картиной изображала горы брошенных компьютеров в пустыне… ямы, в которых когда-то находились командные пункты… бульдозеры, сносящие бывшие базы. Других художников привлекали люди, солдаты на поле боя. А тебя? Дэниел Соммерс, сержант Ланнэмен. Ты писала портреты тех, кто попытался наложить на себя руки.

Нола опустила карандаш.