Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Нулевой участок – таинственный участок земли, существующий между Дневным и Ночным районами.
Он не имеет официального названия и никаких точных ограничений на карте.
Большинство людей называют его Сумрачным районом.
Границы не могут быть определены или исправлены.
Луна в ее разных обличьях – одинокая забытая императрица этого царства тумана и печали, наряду с Геспер, также известной как Венера или вечерняя звезда.
Путешественники должны знать, что Сумрачный район считается строго ограниченным. Только городским поездам разрешено пересекать этот регион.
Это опасная зона, другой мир с другими правилами и физическими свойствами.
Люди теряются там и никогда не возвращаются.
Туда ведет множество путей, но лишь некоторые ведут обратно, и эти немногие хорошо скрыты и постоянно меняются.
В худшем случае регион крадет у вас, приносит боль и разрушает.
Это тот момент времени и пространства, где нет ничего определенного, где чувства и сердце встречаются на полпути между тьмой и светом. Люди рассказывают о демонах и причудливых существах, людях без тени и безликих женщинах, призраках и потерянных воспоминаниях.
Никто не знает правды.
Все туманно, неопределенно, хрупко. С одной стороны города тает и растворяется дневной свет, становясь новым и странным. С другой стороны – в туманы сумерек одна за другой падают слезы ночи.
Таким образом, день и ночь медленно начинают терять себя.
Здесь, где туман подходит вплотную…
Все движения вперед или назад, влево или вправо вели в одно и то же место, в бесконечно медленно сворачивающийся туман, заключающий Найквиста в свои объятия с каждым шагом. От раздражения на глаза навернулись слезы, а еще у него болело горло. Он выкрикивал имя девушки: «Элеанор? Элеанор? Ты там? Элеанор?» – но ответа не было, и только его собственные слова исчезали в густом сером облаке.
Он двинулся дальше, и вот рядом раздался мягкий, с придыханием голос женщины. Найквист не мог расслышать слова, но развернулся и снова позвал ее. «Элеанор? Это ты?» Голос стих, а затем снова вернулся, звуча уже чуть громче и с другой стороны. Он внимательно прислушивался, пытаясь определить точное направление. Но нет, это было невозможно, и теперь к нему присоединились другие голоса – мужские и женские, взрослые и детские, – хор оборванных слов и фраз, и некоторые были достаточно отчетливы:
– … Освободи меня… куда идти … голодный … Матильда, пожалуйста … он плачет … Я не вижу тебя … слишком холодно … Я все еще чувствую тебя… Почему он не перестает плакать? … здания сделаны из … помогите мне … падать слишком далеко … Матильда? … Я не могу вспомнить … сделанные из льда, они тают … падают … пожалуйста … отпусти меня…
Вспоминая истории, которые он изучал на протяжении многих лет, Найквист думал об этих голосах, как обо всех скрытых страхах города, обо всех умоляющих умах, которые должны были освободиться от боли и сомнения и вернуться к жизни. И теперь образы, эти темные извивающиеся фантомы в мрачном пейзаже, обрели звук. Найквист больше не мог этого вынести. Он закрыл руками лицо и виски, пытаясь одновременно прикрыть глаза и уши. Это принесло ему мало пользы. Он все еще слышал и видел. Он закричал, и крик ужаса вырвался из уст как перепуганная черно-серая птица. Жуткие фигуры все еще танцевали вокруг него. Он громко крикнул: «Не трогайте меня! Уйдите прочь!» Бесполезно. У этих видений не было сущности – ни плоти, ни крови. Только голоса и тени, идеи, чувства, мечты и кошмары, вращающиеся вокруг него.
Найквист споткнулся и бросился наутек.
Голоса преследовали его. Теперь перед глазами мелькали бледные красноглазые лица, а белые призрачные руки волнообразно развевались по обе стороны от него, цепляясь за одежду и волосы.
Он стремглав несся через туман по сухой, заросшей сорняками земле, петляя в разные стороны, спотыкаясь и снова выравнивая бег. Он бежал, пока не выдохся, пока в медленном ветре и тумане не исчезли звуки и образы, и только после этого остановился, согнувшись и отчаянно пытаясь вдохнуть чистого воздуха. От холодного пота одежда прилипла к телу. И он оставался в таком положении, стоял там долго-долго, пока, наконец, не пришел в себя, пока удары сердца не замедлились и вспышки красного и желтого света не перестали мигать перед глазами.
Он почувствовал под ногами асфальт.
С помощью странных, хаотичных перемещений ему удалось найти дорогу. Некоторое время Найквист следовал в этом направлении. Он уже потерял всякое чувство времени; он мог пробыть в сумерках в течение нескольких минут или же нескольких часов. Конечно, эпизод в театре теней, казалось, произошел много дней и ночей назад.
Он снова остановился. Впереди на дороге появилась какая-то фигура, более темная, чем туман. Ничего похожего на девичий силуэт – этот человек выглядел более высоким и грузным. Фигура стояла неподвижно. Найквист осторожно приблизился. Это был мужчина либо какое-то существо, или дух, принявший облик мужчины. Он был одет в черное пальто, полностью застегнутое от полы до высокого воротника, закрывавшего шею. Его волосы были белыми и короткими, и был виден только левый глаз. Другой скрывался за лупой или моноклем часовщика, удерживаемым напряженными мышцами щеки и лба. Незнакомец секунду смотрел на Найквиста, а затем открыл большие карманные часы и спросил: «Вы знаете, который час?» Найквист нажал на кнопку своих часов. Циферблат загорелся ярко-зеленым цветом, но в механизм просочился воздух, и место между стеклом и циферблатом теперь заполнил серебристый туман. Ни цифр, ни стрелок видно не было.
Таково время сумерек.
– Нет, – покачал головой Найквист.
Мужчина улыбнулся.
– Почти семь минут восьмого. Почти, вот-вот, около. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Да. Я это понимаю.
– Тогда идите по дороге. Она приведет вас туда.
– Я не знаю, куда иду.
– Просто идите по дороге.
Незнакомец исчез в тумане, как будто его поглотил какой-то невидимый мир. Найквист вновь остался один. Он был обеспокоен до глубины души и чувствовал себя странно: были ли эти события и люди реальными или же играми его сумеречного ума? Хотел ли он, чтобы хронометрист появился и успокоил его? Он сходит с ума?
На мгновение Найквист почувствовал, что в голове клубится такой же туман, как в наручных часах, но продолжал идти по дороге, как было указано.
Одежда зацепилась за шипы бесцветного куста, и к нему подкралась волна усталости. Он едва мог держать глаза открытыми и еле тащился по асфальту. Нет, это было больше, чем усталость, гораздо более пугающее ощущение. Он чувствовал, что одновременно спит и бодрствует.
Вдалеке он увидел мерцающий свет сломанной лампочки Геспер, сверкающий в тумане, как блеск драгоценного металла. Здание, над которым находилась звезда, казалось не более чем черной фигурой с темными окнами в тумане. Надежду поддерживал только неоновый свет звезды, горевший на вершине небоскреба. Кто за ним смотрел, кто его обслуживал? Найквист наскоро придумал историю о лампочном верхолазе-изменнике, потерянном в тумане и лихорадочно работающем с неоном, который делал все возможное, чтобы поддерживать свет знакомой всем звезды. Этого было достаточно, это было доказательством человеческой жизни, и Найквист почувствовал, что его энергия обретает новый посыл.
Нужно идти дальше, иди, не останавливайся…
По мере его продвижения вперед на обочине попадалось все большее количество автомобилей с открытыми дверями и разбитыми лобовыми стеклами. Так много заброшенных машин, заброшенных историй. Он шел по изгибу дороги. Было видно несколько домов и магазинов. Автомобиль, мимо которого он сейчас проходил, полностью заржавел и был изнутри забит песком, сыпавшимся из отверстия в верхней части бокового окна. Машина выглядела так, будто долгое время пролежала под водой, но здесь ее не было – только голая земля, сорняки, шипы, тенистые здания и бесконечно извивающийся и удушающий туман.
И вдруг по телу Найквиста пробежала дрожь.
У дороги он увидел низкое здание, оказавшееся остатками придорожного кафе. Окна были разбиты, дверь скрипела на петлях. Яркая вывеска гласила, что это место называется «Рандеву Дарлы».
Имя его матери. Дарла.
Однажды, когда они сидели у камина в гостиной своего дома, она рассказывала ему, что хотела открыть именно такое заведение, точно с таким торговым названием. Это была ее мечта, желанный способ сбежать от частичной занятости по пошиву одежды.
Только несбывшаяся мечта.
И теперь Найквист точно знал, что Сумрачный район – это область нереального мира, он созидался из его собственного внутреннего мира, мыслей и воспоминаний. Поняв это, он осмелился заглянуть в кафе через полуоткрытую дверь.
Внутри сгустилась темнота, и не было никого, кроме блуждающих теней. И вдруг в углу кто-то пошевелился – за столом сидел человек. Женщина, похожая…
Сердце Найквиста сжалось.
Это был манекен в виде женщины, одетый в платье синего и зеленого цвета.
Любимые цвета его матери.
Отшатнувшись от двери, он споткнулся и попытался успокоиться.
Бесполезно. Это место не способствовало спокойствию.
Он поспешил дальше и вскоре добрался до участка открытой земли. Земля тут была завалена старыми часами, и некоторые из них были сломаны, а другие сохранились в исправном состоянии. Со всех сторон слышалось монотонное, приглушенное тиканье. Туман впереди мерцал оранжевым светом. Он подошел ближе и увидел горящие напольные часы, деревянный корпус которых облизывали языки пламени. Это нисколько не удивило его, и он понимал, что огонь никогда не погаснет. Он уставился на циферблат. Часы показывали пять минут восьмого.
Он посмотрел на наручные часы. Туман под циферблатом слегка рассеялся, и стрелки были хорошо видны. Они показывали то же самое время: пять минут восьмого. И он знал, что такое время будет с ним всегда, независимо от того, как долго он бродит по этой местности. Так будет всегда до момента смерти Элеанор, только тогда часы сдвинутся на одну минуту, а затем еще на одну…
За костром в далеком далеке двигалась и мерцала золотистая нить. Найквист понял, что это локомотив, проходящий через Сумрачный район из Ночного в Дневной или наоборот, он не мог сказать, куда именно. Но внезапно ощутил сильную зависть к тем, кто в нем ехал, рассевшись в освещенном вагоне и читая журналы или болтая со своими соседями. Они возвращались домой, спешили на работу или игру, либо на свидание с мужчиной или женщиной, которая могла бы стать их будущей супругой. У них могут быть дети, которых они благополучно воспитают, кого в освещенных участках, кого в темноте, – полностью уравновешенных людей со всей их жизнью, продуманной на годы…
Он замер.
Это было бессмысленно. Его охватывали сомнения.
Одинокий Найквист потерялся в месте, которому был безразличен, которое предлагало только фантазии и жалкие символы, взятые из его собственных кошмаров.
Девушка давно ушла, забранная этим миром для своих тайных целей.
Была ли она уже мертва, или ранена, или страдала от пыток?
Только мысль об Элеанор заставляла его идти дальше. Это все, что у него было. Единственная причина. Он либо спасет ее, либо убьет.
Собравшись с силами, он продолжил путь, пролегающий между полями сухой травы. Тишина, почти осязаемая, нарушалась лишь мягким уханьем сов, серые силуэты которых проносились низко над землей. Возле лица Найквиста порхали несколько желтых бабочек. Он снова увидел голубую вечернюю звезду Геспер, выглядывающую из облаков тумана. Возможно, это был тот же неоновый знак или другой, звезда-сестрица. Откуда ему знать? Он потерял всякое чувство ориентации и, сделав несколько шагов, наткнулся на рояль, наполовину зарытый в землю. Вокруг его ножек прыгали сотни скользких, луковицеобразных лягушек. Некоторые из них ухитрились забраться под открытую крышку инструмента, где их кваканье отражалось от струн, создавая новую музыку: красивую, экспериментальную, примитивную. Найквист нажал несколько черно-белых клавиш: ми, ре-диез, ми, ре-диез, ми, си, ре, до, ля. Теперь под кончиками пальцев дрожал рисунок знакомой мелодии «К Элизе», хотя он понятия не имел, откуда у него такие музыкальные способности. Оглядевшись, он увидел на поле другие музыкальные инструменты – гитары, скрипки, трубы, контрабасы, тубы, палочки ксилофона – и не мог не представить призрачный ансамбль, играющий для потерянных душ Дневного и Ночного районов.
Найквист продолжал двигаться, пока не оказался в маленькой деревушке. На улицах никого не было, за исключением ослепительной белой лошади, которая некоторое время шла рядом с ним. Ее теплое, мускулистое тело окутывал туман. Подойдя ближе к центру, он стал свидетелем собрания духов вокруг старой зеленой лужайки. Мужчины и женщины, одетые в цвета сумерек, плакали на ступенях мраморного военного мемориала со списком резных имен и настолько поддались своей скорби, что даже не заметили присутствия Найквиста. Где-то далеко в тумане одинокий трубач играл «Последний пост». Мелодия, как всегда, болью отдавалась в сердце Найквиста. Мимо него прошла несчастная женщина. Ее лицо было совершенно безликим, кроме отчетливо выделяющихся ярко-малиновых губ. Ни глаз, ни ушей или носа, только открывающийся и закрывающийся рот, бормочущий на каком-то неизвестном языке. И снова Найквисту почудилось, что он видит, как из подсознания города вырываются обрывки, причудливые остатки и ответвления человеческих мечтаний и страхов о себе, а также о приближающихся, выдуманных здесь днях и ночах, перенесенных в какую-то жалкую версию жизни.
Покинув деревню, он пошел дальше.
Под ногами крошилась обветшавшая брусчатка. Дорога сливалась с землей и корнями. Воздух озарился пурпурным свечением. Появилось еще больше желтых бабочек, и вдруг туман начал рассеиваться. Ландшафт менялся. Чуть дальше перед собой Найквист увидел огромное поле золотистых цветов, раскачивавшихся под нежным ветром. Несколько оставшихся сгустков тумана перемещались вместе с ними, но в основном цветы были открыты для сияния луны, совсем другой, чем та, что видна на границе Дневного района. Этот гигантский шар был фиолетовым и висел низко-низко над полями. Вокруг порхали тысячи мотыльков, их крылья имели тот же светящийся цвет, что и лепестки, над которыми они трепетали, поэтому казалось, что сами цветы поднимаются в воздух. Между лунных цветов сновали несколько человеческих фигур. Они двигались медленной, растерянной, шаркающей походкой лунатиков.
Найквист шагнул в поле, каждым движением цепляя цветы и поднимая в воздух тучи оранжевых семян, которые ослепляли, порхая вокруг. Тут же кружили мотыльки, он чувствовал, как их крылья ударяются о лоб, щеки, губы, глаза, волосы. Он прошел рядом с одним из полевых работников. Это было жалкое создание, его черты были настолько изъедены туманом, что остались только глаза черного, как смоль, цвета.
Найквист вспомнил о слепом скрипаче, который выступал в качестве проводника в его путешествии. Тот музыкант как-то сбежал из Сумрачного района?
Однако рабочий что-то видел, по крайней мере, ему удавалось выполнять свою работу. Он наклонился и шарил руками, пока не сорвал большой овальный стручок. Положив его в холщовую сумку, висевшую на плече, он повернул угольные глаза к Найквисту. Это был такой ужасный взгляд, такой вопиющий пример разбитого и потерянного человечества, что Найквист приостановился, готовясь пуститься наутек, но тут с век рабочего начала капать черная жидкость, стекавшая по щекам на стертые, бесполезные губы. Он слабо вытер ее рукой с тонкими пальцами, кончики которых были окрашены в оранжевый цвет. Найквист ощутил сострадание и, вытащив из кармана носовой платок, начал вытирать им черное вещество, вытекающее из глаз рабочего, что бы это ни было. Рабочий вздрогнул от прикосновения, но затем успокоился. Льняная ткань шелестела до тех пор, пока лицо страдальца не стало чистым или настолько очистилось, насколько было возможно в таком месте. Черные глаза моргнули, жалкие остатки рта сжались по краям. Под гнетом ужасного процесса, превратившего его в раба, оставался след человечества. Найквист вложил носовой платок в благодарные руки рабочего и двинулся сквозь цветы сумерек. В нескольких метрах впереди он увидел приближающегося второго рабочего, но тот шагал более целенаправленно. Нет, это вовсе не рабочий, а охранник. На лице этого человека была маска из дыма, и он держал в руках дубинку или биту. Найквист мгновенно отреагировал: опустившись на темно-черную землю, он начал ползти между высокими стеблями растений. Он продолжал двигаться таким образом, сколько хватало духу, но затем остановился и всем телом прижался к земле.
Он глубоко вздохнул и не двигался.
И ждал.
Охранник подошел ближе, нанося удары дубинкой по стеблям.
Найквист сохранял неподвижность и старался не дышать.
Луч фонаря осветил соседние стебли, и дубинка снесла головки нескольких цветов рядом. Проходящий охранник на мгновение нарушил темный замкнутый мир, а затем пошел дальше.
Найквист лежал не шевелясь, а затем перевернулся на спину, осмелившись посмотреть вверх. Запах цветов был чрезмерно сладким, даже приторным. Оранжевые семена прилипли к лицу, напомнив ему о наркотике киа – такой же цвет и запах. И он понял, что употребление наркотика фактически приводило потребителя в сумерки, всего лишь на небольшое количество времени и только внутри его сознания. Но этого было достаточно, чтобы дать ему заглянуть во все закоулки, куда его тянуло. Или те, которых он смертельно боялся. Момент рая или ада.
Поля сумерек охватили Найквиста.
Его отец шел впереди, а мальчик смотрел и учился.
И следовал за ним.
«Вот так, Джонни. Шаг, еще шажок. Видишь? Еще один…»
И вот он здесь, уже взрослый…
Найквист посмотрел на рои порхающих желтых бабочек и искусственную луну над ними. Он слышал музыку, мягкую усыпляющую музыку, – как многие лепестки, листья и стебли мягко шепчутся друг с другом в воздухе сумерек. Все эти виды, звуки и ароматы очаровывали его, и он довольно долго не шевелился, до тех пор, пока слепой рабочий не перешел на другую часть поля.
Он снова начал ползти, отталкиваясь руками и коленями, и, наконец, добрался до края поля, где осторожно поднялся на ноги. Он был в безопасности, но чувствовал себя несчастным. Все, что ему оставалось, – это смотреть вперед, чтобы увидеть продолжение дороги. Он шел и шел, медленно, тяжело дыша. За угодьями фиолетовой луны снова появились облака тумана, еще гуще, чем раньше, что ухудшало ему обзор. Земля под ногами была покрыта пеленой, а тот малый участок, что он мог видеть, был усыпан сорняками и опавшими листьями. Не видя дорожной разметки, он шел вслепую, без передышки, возможно, двигаясь по кругу, и вдруг перед ним забрезжил тусклый свет. Его тянуло к этому маяку, к его единственному ориентиру, и, пройдя чуть дальше по туману, он увидел неоновый знак в форме белой пятиконечной звезды. Она периодически совершала половину оборота на столбе и возвращалась обратно. Найквист прошел под ее мягким свечением и снова вернулся в темноту. Впереди стояло большое здание, его образ медленно возникал из тумана. По ступенькам к главному входу поднимались три человека – и на мгновение остановились под бледным светом лампы. Две фигуры были едва различимы, но третья – Найквист не мог ошибиться – была молодая женщина.
Очень похожая на Элеанор Бэйл.
Держась в тени, Найквист поспешил к зданию. Из ниши в стене он наблюдал, как девушка, а за ней двое мужчин исчезли в дверях отеля. Он находился достаточно близко, чтобы увидеть их дымные лица и отметить, что они изрядно нервничают. Это наполнило его страхом и гневом, и он на мгновение остановился, пытаясь восстановить дыхание. Глаза жгло и резало. Протерев их, он двинулся дальше.
Отель «Серебряная звезда» был двухэтажным, но занимал большой участок земли. Очевидно, до того как сумерки заполонили эту часть города, это было прекрасное заведение. Теперь фасад зарос грязью, осыпался и зиял выбоинами, а окна – сплошь в осколках стекла или голые. На столбе висел рваный флаг. На переднем дворе, в нескольких метрах от главного входа, стояла черная машина с затененными окнами. Найквист узнал ее: именно та, из которой на него напали на кладбище «Коттон Спрингс». Вокруг его лица все так же клубились сгустки тумана.
И вдруг он понял, что не один здесь.
На террасе отеля были установлены несколько стульев и гамаков. С навеса свисали густые заросли сорняков. За столом под зонтиком сидела пожилая пара. Можно было подумать, что они приехали в отпуск, чтобы насладиться джин-тоником и полюбоваться на поля тумана. Их лица были скрыты масками в форме часов, показывающих одно и то же время. Пять минут восьмого.
Оставалось еще две минуты…
Постояльцы повернулись, чтобы посмотреть на него.
Он посмотрел на них в ответ.
Женщина подняла свой бокал и поприветствовала его.
Войдя в отель, Найквист осмотрел фойе, но никаких признаков Элеанор или двух людей-теней не было. Туман частично пробрался внутрь, и теперь края потрепанной мебели и сломанных витрин казались размытыми, стертыми. За стойкой регистрации стояла женщина-портье в синей униформе, местами разорванной и заляпанной грязью. Ее лицо избороздили шрамы, каждый из которых был отметиной храбрости за проведенное время в сумерках.
– Желаете снять комнату, сэр? – Портье говорила спокойным голосом, но ее улыбка была похожа на трещину в фарфоровой маске: еще один физический недостаток.
Найквист не мог заставить себя ответить.
– Сэр? Я могу вам чем-нибудь помочь?
Он продолжал смотреть на нее еще пару секунд.
– Помочь мне? – выговорил наконец он, не то с вопросительной, не то с утвердительной интонацией.
– Простите? – Она посмотрела на него своими пустыми глазами. Два непонимающих друг друга существа.
Портье снова спросила, желает ли он комнату, и ему с трудом удалось кивнуть головой и выдавить:
– Да.
– Отлично. Назовите ваше имя, пожалуйста?
– Мое имя?
– Если не трудно, сэр.
– Найквист. Джон Генри Найквист.
– Ах да, мистер Найквист. Мы ждали вас.
– Ждали?
– Да. Мы поселим вас в комнату…
– Мне не нужна комната! – рявкнул он, ударив кулаком по стойке.
Портье слегка вздрогнула, и ее лицо покраснело вокруг шрамов.
– Мне не нужна комната, – спокойно повторил Найквист, пытаясь держать себя в руках.
Он осмотрел фойе, надеясь найти что-то, на чем можно было бы сосредоточиться, что заставило бы его почувствовать себя частью этого мира. Но ничего-то здесь не было, ничего полезного. Все выглядело странно. На стене над дверями лифта висели вычурные часы, но ему не требовалось лишний раз смотреть на циферблат. Откуда-то издалека, из другой комнаты или коридора, послышался звон колокола.
Развернувшись к стойке, он спросил:
– Скажите, что случилось с молодой девушкой-подростком, которая вошла несколько минут назад?
– Боюсь, – снова улыбнулась портье, – я не понимаю, о чем вы.
– Она вошла внутрь, я ее видел. Ее зовут Элеанор Бэйл.
– С таким именем никого нет, – ответила женщина, просмотрев регистрационную книгу.
– А Элеанор Кинкейд?
– У нас живет Элизабет Кинкейд.
– Что?
– Она – одна из наших давних постояльцев. Несколько минут назад она вошла со своими двумя охранниками. Возможно, вы имели в виду ее?
– Позвольте мне взглянуть.
Развернув к себе книгу, Найквист прочел запись: «Комната 225 – Элизабет Кинкейд». Слова и цифры затанцевали перед глазами. Что это могло означать? Он видел Элеанор или Элизу?
– Дайте мне ключ от этой комнаты, – сказал он.
Портье замялась.
– Оба ключа были выданы.
– Оба ключа?
– Да, сэр. Первый взял господин Кинкейд, отец Элизабет. Он всегда носил его с собой и часто посещал эту комнату. К сожалению…
– Да-да?
– Он не вернул его. На самом деле мы не видели господина Кинкейда довольно давно. Некоторые из нас обеспокоены его отсутствием.
Найквист вспомнил ключ от номера отеля, который показал ему детектив Гарднер – тот, который полиция нашла у тела Кинкейда. Номер 225.
– А как насчет второго ключа? – спросил он.
– Он у бабушки девочки.
– Ее бабушки?
– Именно так. У Аиши Кинкейд.
Найквист понял, что приближается к разгадке тайны.
– Есть ли универсальный ключ?
– Он у менеджера. Боюсь, однако…
– Где он?
– Он умер, сэр. Давно.
Фойе наполнилось дымом и эхом шагов. Из комнаты в комнату переносились призрачные голоса.
– Что-нибудь еще, сэр?
– Нет. Нет, спасибо…
– Отлично. Наслаждайтесь пребыванием с нами.
– Я не буду заселяться.
Найквист развернулся. Он посетит комнату 225 и посмотрит, там ли Элеанор. Но портье вдруг окликнула его:
– О, сэр…
– Да?
– Бабушка Элизабет пошла в бар. Думаю, вам будет полезно это узнать.
Пройдя по коридору, он подошел к бару. Место было безлюдным, но играла тихая музыка, доносящаяся из-за пары закрытых дверей. Они вели в небольшой танцевальный зал. Даже здесь извивались сгустки серого тумана, медленно перемещаясь в такт с музыкой, которую играл какой-то невидимый спектральный оркестр. Найквист внимательно слушал: это походило на старую запись, как будто игла, вращающаяся в канавке, царапала виниловую пластинку. Под потолком горели несколько, максимум три или четыре, лампы, лучи которых изгибались небрежными дугами и освещали помещение бледно-желтым, желтовато-красным и светло-багряным цветами. Гигантская люстра вырвалась из крюка и упала на пол. В глазах Найквиста она выглядела как разбитый космический корабль, управляемый чужой технологией, основанной на свечении и цвете. Вокруг громадной кучи разбитого хрусталя и лампочек горели сотни свечей. Он наклонился подобрать один из кристаллов. Кристалл сверкал и переливался в его руке, когда лучи света под потолком пересекались. Поистине гипнотический эффект.
Наконец он сумел отвести взгляд от хрустальных чар и взглянуть на дальнюю сторону танцевального зала, где увидел старуху. Она сидела одна, покачиваясь под музыку. По обе стороны, скрестив руки на груди, стояли два человека-тени. Найквист подошел к старой леди, но она, похоже, его не замечала. В руке она держала бокал, то и дело отпивая из него. Ее глаза были закрыты, кожа испещрена морщинами, а впалые щеки мокры от слез. Волосы, выглядевшие словно полотно серого шелка, были, по крайней мере, метровой длины и свисали вокруг ее лица, плеч и ниже талии. Таким образом, она носила свой собственный готовый саван. Ибо, судя по всему, старой леди недолго оставалось бродить по этой земле. Казалось, что ей больше ста лет.
– Аиша?
Она продолжала танцевать.
– Аиша Кинкейд?
Теперь она повернула голову и, наконец, открыла глаза.
– Ой, здравствуйте, мистер…
– Найквист.
Ее глаза сияли желтым в тусклом свете.
– О да. Конечно. Частный детектив.
Его изрядно настораживало то, что при этих словах изо рта старухи вырывались сгустки тумана.
– Где Элеанор?
Она прервала свой танец, словно в машине сломался механизм.
– Ну что за грубиян! Вы все еще преследуете ее?
Ее голос был низким и мрачным, будто сильно поврежденный временем еще с тех пор, когда она состояла из плоти и крови. И ее зубы, заметил он, – сплошная чернота.
– Она в опасности, – быстро сказал Найквист.
– Действительно, это так. Насколько вы хорошо осведомлены…
– Дайте мне ключ от комнаты 225!
– И зачем мне это делать?
– Я думаю, вы держите там Элеанор.
Она смотрела на него, не говоря ни слова.
Найквист изо всех сил сдерживал ярость.
– Я сделаю все возможное, чтобы вы не причинили ей боль, – процедил он.
Два охранника подошли ближе, маски из тумана подрагивали на невидимых лицах. Но Аиша лениво махнула рукой, и по ее приказу оба сразу покинули танцевальный зал. Она сделала еще один глоток темно-красной жидкости. Ее старые, испещренные сеткой кровеносных сосудов глаза обезоруживающе блестели, и когда она заговорила, изо рта вырвался клубок тумана.
– Какой же грустный маленький танец мы станцевали, мы вдвоем, кружась как жалкие марионетки.
Не в силах сдержаться, Найквист грубо схватил ее за руку.
Бокал упал на паркетный пол и разбился.
Он потянул ее на себя, ее тело потрескивало, как корзина веток.
– Скажи мне, где она!
Найквист тряс хрупкую женщину что было сил, ощущая, как безысходность заполняет его тело подобно кому в животе. Но она не реагировала, и он понял, что ничего этим не добьется. Он остановился, все еще крепко держа ее тонкие руки.
Она заговорила, ее голос был сонным, туманным:
– Пожалуйста… Вы делаете мне больно.
Найквист посмотрел ей в глаза; они были полузакрытыми, наполненными печалью или самой жизнью, или проносящимися воспоминаниями, либо смесью всего этого.
– Отпустите меня, молодой человек.
Найквист подчинился. На мгновение он решил было, что старуха упадет, но она удержала равновесие, и осколки стекла на полу захрустели под каблуками туфель. Она отвела его к боковой нише под рубиново-красной лампой, и они сели друг напротив друга за маленьким круглым столом.
– Вы должны простить мне мои манеры, – сказала она. – Прошло немало времени с тех пор, как меня навещал джентльмен. – Каждое слово сопровождалось очередным облачком тумана.
Найквист решил применить разумный подход.
– Зачем вам так нужна Элеанор? Разве вы не можете позволить ей остаться в Дневном или Ночном районе? Ей место там.
– К сожалению, это невозможно.
– Почему нет?
Она качала головой из стороны в сторону, слушая музыку. Мелодия расплывалась, доносясь словно из далекого далека.
– Миссис Кинкейд, ответьте…
– Должен произойти ритуал. – Ужасный взгляд, словно из глубины ямы. – Боюсь, что Элеанор должна умереть. Все очень просто.
Найквист в гневе схватился за столешницу.
Она улыбнулась.
– Моя внучка Элизабет всегда была болезненным ребенком. Возможно, вы слышали об этом? – Он кивнул, позволив ей продолжить. – Мой сын Доминик привел ее обратно в Сумерки. Только здесь, в этом мире… – повела она рукой, – только здесь девушка смогла бы выжить. Конечно, он не только спас ее, но и привел домой. Это ее место.
Потянувшись к сумочке с блестками, лежавшей тут же на стуле, она достала белый шелковый платок и вытерла глаза, пытаясь сдержать слезы.
Но слезы продолжали медленно ползти по древнему лицу. Дрогнувшим голосом она продолжила:
– О, ее милое личико! Она была такой же бледной, как умирающая луна, клянусь вам, и ее дыхание едва ощущалось. Знаете ли, даже ее тень была вялой. Я не могла этого вынести. Я не могла смотреть на нее в таком состоянии. Я брала ее на руки, тихо называя ее имя. Элиза. Милая, милая Элиза … – Теперь слезы почти исчезли, остались лишь две капельки в уголках глаз, прокладывающие бесконечно длинный путь сквозь каньоны морщин. Ее руки непроизвольно вытянулись, словно от какого-то электрического спазма. – Но этого было недостаточно. Совсем, совсем недостаточно, и по мере того как она становилась старше, она все больше нуждалась в поддержке. И поверьте мне, мистер Найквист, мы испробовали все возможные способы, чтобы Элиза выжила. Вы же видите, мы странная семья. Мы живем ради одной-единственной цели.
– И что это за цель?
– Принести сумерки в жизнь.
Она выдохнула, и он увидел выходящий из ее тела туман. Он сформировался в облако, а затем рассеялся вокруг нее в серых, нитевидных, постоянно меняющихся сгустках, каждый из которых скручивался, извивался, танцевал, сливаясь с непрерывно клубившимся туманом танцевального зала. Ее глаза потускнели, и старуха продолжила рассказ:
– В течение многих, долгих, утомительных, жалких лет я жила и дышала, с каждым вздохом насыщая сумерки, от моих первых младенческих вздохов, до последнего, который уже недалек. И единственная истинная задача моего приемного сына заключалась в том, чтобы предоставить мне наследницу женского пола для продолжения моей работы. Я следила за Домиником Кинкейдом и Кэтрин Бэйл, за их совмещенной плотью, совершавшей священный обряд, колдовала над их сплетенными телами и послала туман в ее тело. И у меня получилось: ребенок сумерек был зачат.
Найквист попытался сосредоточиться. Воздух в танцевальном зале стал слишком тяжелым, слишком нездоровым от парообразных энергий старой женщины.
– Увы, в матку проник незваный гость. Ее близнец. Ее сестра. Понимаете, я не планировала этого. Незваный гость высосал у бедной Элизы половину жизни или даже больше.
После этих слов он ощутил нестерпимое желание крепко взять ее двумя руками за шею и стереть ее иссохшее, хрупкое тело в пыль. Но она продолжила и вынесла вердикт, словно судья в конце заседания:
– Поэтому Элеанор должна умереть, чтобы Элиза могла жить.
Вскочив на ноги, Найквист без колебаний схватил край стола обеими руками и рванул его из ниши с такой силой, что тот вырвался из его хватки. С грохотом обрушившись на пол, стол оказался возле упавшей люстры. В огнях искрились тысячи разных оттенков, а кристаллы дрожали и звенели, как механизмы огромных часов. Старуха, как ни в чем не бывало, осталась неподвижно сидеть на красном бархатном сиденье. Подойдя к ней, Найквист взял ее сумку, перерыл содержимое и вытащил ключ от комнаты 225.
– Вы не найдете ее, мистер Найквист, – сказала она. – Я спрятала вашу дорогую Элеанор очень далеко…
И сказав это, Аиша Кинкейд исчезла из виду.
Он уставился на пустое сиденье и на туман, который быстро занял ее место.
Время замерло.
Он попытался пошевелить руками, но не смог.
Даже легкие перестали сокращаться. Сердце больше не билось.
Подвешенное состояние…
И вдруг старуха снова возникла в том же месте, сидя в том же положении, и сказала:
– Да, она в безопасности. Я проверила их обоих.
Он вздохнул и почувствовал, как волна жизни снова омыла его тело. Его трясло от шока. Он задыхался.
– Они вместе, мистер Найквист, две сестры. Они готовятся к концу.
– Куда… куда вы исчезли?
Аиша улыбнулась.
– Так же, как вы передвигаетесь в пространстве, я могу двигаться во времени.
В голове сыщика что-то щелкнуло. Он вдруг понял:
– У нее другая шкала времени?
– Верно. Та, которую вам никогда не настичь и от которой ей никогда не избавиться.
Найквист подумал: вот человек, который намного превосходит Патрика Бэйла в контроле над временем, который манипулировал им как художник, рисующий смешанной краской на холсте.
– Это вы, – сказал он. – Вы – Ртуть.
Она кивнула.
– Да, я была самым первым преступником, а после мой сын Доминик. Я научила его искусству воровать время. Конечно, после его смерти мне пришлось вернуться к моим прежним обязанностям, – вздрогнула Аиша. – Только недавно я рискнула отправиться в ночь и отнять еще одну жизнь.
Найквист вспомнил новости, услышанные на улицах Ночного района.
– Это были вы? Вы убили человека?
– Боюсь, что да, – вздрогнула старуха. – Это почти уничтожило меня, я не могу покидать сумерки.
Найквист вспомнил слова человека-тени: «Ртуть ждет тебя». Что ж, вот обещанная встреча и состоялась.
– Но почему? – спросил он. – Почему вы убиваете людей?
Она оставила вопрос без ответа.
– Идите! Идите, ну же. Найдите Элеанор, если сможете. Но знайте, что бы вы ни делали, она все равно распрощается с жизнью.
– Этого не произойдет.
– Полагаю, что произойдет. Вы это сделаете или я – без разницы.
Развернувшись, он двинулся прочь.
– Важно только одно, мистер Найквист, – окликнула его Аиша Кинкейд. – Не я, не мой сын Доминик и не Элеанор. Только Элиза. Благодаря ей сумерки будут жить и распространяться, и захватят ваш драгоценный город…
Наконец он отошел настолько, что уже не мог ее слышать. Он поспешил к стойке регистрации – она была пуста – и, двинувшись дальше, добрался до лифтов. Поднявшись в крошечной кабине на этаж выше, ориентируясь на указатели, он отправился к месту назначения. Найквист испытывал беспокойство, но знал, что это необходимо сделать.
«Вы это сделаете или я»… Значит ли это, что Айша Кинкайд знала о его предсказанной роли в смерти Элеанор?
Что ж, неважно. Теперь так или иначе все закончится.
Коридор огибал большой прямоугольный внутренний двор. Выглянув с балкона, Найквист увидел плавательный бассейн, заполненный больше туманом, чем водой, и несколько человек, сидящих за длинным столом. Каждый из них методично чистил и опустошал стручки киа. Яркие оранжевые семена висели в воздухе почти на уровне его груди; Найквист наблюдал, как они сверкали в тумане.
Продвинувшись немного дальше по коридору, он подошел к комнате 225.
Он уже собирался постучать в дверь, но остановился.
Он вдруг понял, что у него все еще есть выбор, даже сейчас: он все еще мог уйти и продолжать свой путь, надеясь, что рано или поздно опередит то, что грызет его изнутри. Но как далеко он должен идти? Сколько километров? И сколько часов должно пройти? И даже тогда избежит ли он своей судьбы? Возможно ли такое?
Но если бы он остался, если бы встретился с Элеанор, если бы столкнулся с демоном, каким бы он ни оказался, он все же мог бы победить его. Возможно, ему не придется убивать ее. Он мог заставить себя быть хорошим человеком, а не убийцей. Да, он мог это сделать.
Хороший человек…
Но Найквист чувствовал, как сжимаются пальцы, впиваясь ногтями в ладони так сильно, что выступает кровь. Он взглянул на часы: все еще пять минут восьмого. Секундная стрелка дрожала, удерживаемая на месте какими-то чарами, отчаянно пытаясь сдвинуться вперед. И он почувствовал, как щелкнул жестокий механизм его жизни, словно сердце состояло из винтиков и пружин.
Он постучал в дверь.
Ответа не последовало. Новая попытка с тем же результатом. Он взял ключ, вставил в замок, повернул – и дверь открылась.
Внутри было темно. Он нащупал выключатель, нажал.
Перед глазами возник обычный гостиничный номер. Умело заправленная двуспальная кровать. Небольшой письменный стол, два стула, шкаф для одежды. Прикроватный телефон. Часы на стене, под ними зеркало. Изображения цветов в рамочках, небольшой шкафчик для напитков. Стены и постельное белье в разных оттенках серого. Помещение было смутно знакомо. Он подошел к окну и выглянул наружу. Комната 225 располагалась в задней части здания. Он посмотрел вниз, на пустую улицу с небольшим кинотеатром через дорогу. В лицо бил свет неоновой вывески.
Найквист отвернулся от окна.
Все было именно так, вплоть до последней детали.
То самое место, которое он помнил по наркотическому видению, та комната, где беспомощное, страдающее тело Элеанор Бэйл захлебывалось последним вздохом.
Найквист подошел к зеркалу и уставился на свое отражение. Стрелки настенных часов над его головой застряли между секундами.
Эти глаза…
Он видел их раньше, в том видении. Знакомый взгляд: жестокий, эгоистичный и холодный. Он не мог этого вынести.
Руки схватили мягкую серую подушку, крепко прижимая ее к лицу…
Найквист резко отвернулся от собственного отражения и мыслей.
Он осматривал гостиничный номер в поисках подсказки, знака, чего угодно, что помогло бы ему понять нынешние обстоятельства. Его внимание привлек фотоальбом на столе. Он перелистал страницы, просматривая одну фотографию за другой. На первых страницах были снимки ребенка в пеленках. Более поздние фото запечатлели девочку трех или четырех лет, даже в те далекие годы имевшую особое сходство с Элеанор, особенно глазами и ртом. Но это была не Элеанор. В выражении лица слишком много печали, рожденной не от дневного света и тьмы, а от этого богом забытого мира. Даже в самом раннем возрасте девочка жила слишком странной жизнью – это было очевидно. Найквист перевернул одну фотографию и увидел надпись: Элизабет, 4 года. Вот она, недостающая часть головоломки. Все последующие фотографии запечатлели одну и ту же девочку. Более ранние снимки были сделаны в сумерках, ее лицо и фигуру окутывал туман и освещал лунный свет. На более поздних фотографиях был изображен ребенок, сидящий в этой комнате или других, очень похожих на нее. Найквист вообразил, что девочку заперли здесь против ее воли, что бы ей ни готовила судьба. Пока она не достигнет назначенного возраста…
На последней фотографии была изображена Элизабет Кинкейд в возрасте двенадцати лет.
Теперь сходство с Элеанор было полным. И ее снова сняли в сумерках, выпустили из плена. Из открытого рта струился тонкий сгусток тумана. Из девушки-подростка исходили сумерки, она приносила их в жизнь с каждым вздохом. Но она выглядела все такой же расстроенной, истощенной, с отметинами на коже. Она все еще страдала от болезни, угрожавшей и ей, и владычеству сумерек. И теперь Найквист немного приблизился к пониманию потребности Аиши Кинкейд: в этом мире, ее мире, каким бы он ни был, необходимо было поддерживать жизнь любыми средствами.
И это означало, что Элеанор Кинкейд должна умереть.
Она забрала слишком много энергии своей сестры в утробе матери.
Элеанор считали паразитом. Все очень просто.
Найквист проклинал свою роль во всем этом. Он выкрал девушку из института «Эон», вернув ее на путь, который вел к ее смерти. И теперь ждал ее в этой комнате подобно узнику, которым когда-то была Элиза. Он ждал, пока часы снова начнут тикать, чтобы начать отсчет последних двух минут до семи минут восьмого.
Что тогда произойдет?
Неужели он все это время был предназначен для убийства Элеанор? Возможно, Аиша своим могуществом привела его сюда с помощью наркотика, заклинаний и чар.
Это имело смысл. Ужасный, леденящий кровь смысл.
Но все же он не был уверен…
Он поклялся никогда не причинять вреда девушке, никогда не прикасаться к ней, чтобы позволить ей жить дальше. Он плюнет будущему в лицо, разобьет его пополам.
Свет неоновой вывески отбрасывал на стену тень. Найквист начал метаться по комнате, как животное в клетке, измученное ее решетками. Зеркало ловило его отражение, но он не смотрел на себя. Ладони, покрытые потом и засохшей кровью, чесались. Его разум мчался впереди тела в поисках ответов. Их не было. По нему, как болезнь, расползались только скверные чувства. Все зависело от скрытых событий – он понимал это. Тех нескольких минут, украденных в комнате на краю сумерек, когда был убит Доминик Кинкейд. И когда он подумал об этом, его разум почти очистился от тумана, и он снова увидел себя в этой комнате смерти, приближающимся к кровати, где кричал Кинкейд…
Он кричал!
До сих пор это был неизвестный факт, потерянное воспоминание. В конце Кинкейд закричал: но ведь жертва-самоубийца не сделала бы этого? Разве они не добровольно принимают свою судьбу? Так это значит… значит, что Кинкейд не перерезал себе горло. Он был убит. Но в чьей руке был нож? Найквиста или девушки? Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на воспоминаниях, но туман укутывал сцену так же, как опускающийся занавес в конце пьесы.
Найквист прилег на кровать и отдыхал. Перед глазами порхали хлопья оранжевой пыли – сильнодействующие семена растения киа. Найквист устал, у него не осталось энергии, но он не мог уснуть. Пока. Пока дело не будет сделано, пока события не подойдут к концу. В голове крутились различные подробности и нюансы, и в это время семена оседали на кожу, вызывая покалывание. Его глаза закрылись, и вот он снова шел по полю сумеречных цветов под электрической фиолетовой луной. Впереди, между качающихся стеблей и лепестков, виднелся какой-то едва различимый темный предмет.
Это был надгробный камень.
Все поле светилось жутким светом. Найквист раздвинул стебли, чтобы прочитать надпись на камне. Свежевырезанные, четко различимые буквы. Не было никаких дат рождения и смерти, только эти слова:
Здесь покоится Элеанор Бэйл,
Убитая в юности
Руками неизвестного
Негодяя.
Кончиками пальцев он провел по имени девушки. Перед камнем был отчетливо виден могильный холм, но цветы на нем пока не расцвели. Найквист опустился на колени и, зарывшись руками в землю, достал один за другим несколько предметов: открытку с изображением пляжа, теневую куклу, бумажку с номером телефона, страницу, вырванную из каталога, два флакона с оранжевой жидкостью и фотографию молодого мужчины. Перевернув фотографию, он увидел на обороте слова «Энджелкрофт» и «Силуэт». Найквист не понимал, что это за загадочные объекты, смутно вспоминая, что раньше где-то их видел или слышал о них от друга, или читал о них в романе, который как-то кто-то ему одолжил – книга, которая была сейчас потеряна, поскольку все вещи в конечном итоге теряются. Его тело вздрогнуло от холода, когда облака прошли над луной. Туман окутывал камень, частично скрывая имя девушки. Найквист испугался. Что он сделал? Что он сделал не так?
Он проснулся лежащим на кровати отеля. Во рту пересохло, а в глазах мелькали странные цвета.
Что-то изменилось. Сначала он не мог понять что именно, но теперь в комнате стало темно, свет был выключен. Это сделал он? Занавески были задернуты. Это он все это сделал? Никак не вспомнить. Найквист лежал неподвижно, прислушиваясь.
Он вдруг понял, что в комнате есть кто-то еще.
Слегка повернув голову, он увидел в углу, в самой темной части комнаты, сидящего в кресле человека. Он не мог различить глаз человека или его лица, но чувствовал, что за ним пристально наблюдают.
Часы на стене начали тикать.
Найквисту казалось, что он все еще спит. Он попытался подняться с кровати, но понял, что не в силах пошевелиться. Руки и ноги словно засыпали землей, голова лихорадочно моталась из стороны в сторону.
В комнате раздавалось замедленное тиканье настенных часов, звук которого, казалось, длился целую вечность.
Человек в кресле неподвижно сидел, окутанный молчанием.
Найквист прищурился, пытаясь узнать неожиданного посетителя. Зрение еще не приспособилось к темноте, и силуэт казался размытым.
– Элеанор? Это ты?
Ответа не было.
– Элеанор?
– Да. Это я, – наконец прошептала фигура.
– О, хвала Аполлону. Я боялся, что ты…
Он смолк. Девушка выглядела как-то по-другому, он не мог понять, что с ней не так. Он снова попытался пошевелиться, но тщетно. Тело словно кто-то заколдовал, увеличив его вес по крайней мере вдвое.
– Скажи, пожалуйста, как тебя зовут? – тихо спросила Элеанор.
– Что?
– Как тебя зовут?
– Джон. Джон Найквист.
– Джон?
– Да. Найквист. Частный детектив.
Ему удалось поднять руки, и, протирая глаза, он почувствовал, что в уголках собрались песчинки.
Элеанор, должно быть, растерялась, подумал он. Это место, эта комната и сами сумерки, различные луны, туман и несколько оставшихся неоновых звезд – все, чем управляла Аиша, сбивало с толку.
– Я чувствую себя странно, Джон. Правда, я не могу…
– Что? Что случилось?
– Я не могу нормально дышать.
– Элеанор?
Он должен вытащить ее отсюда – назад, к дневному свету. И с этой мыслью ему удалось обрести контроль над своим телом и сесть на кровати. Он попытался встать, но ноги не держали, и он чуть не упал. Чары тяжести не исчезали. Элеанор медленно размахивала руками, и его биологические часы замедлялись в ритме этих движений.
Лицо девушки снова оказалось в тени.
Найквист едва мог ее разглядеть. Он видел, что она одета в ту же голубую тунику, что и в институте «Эон», и слышал ее тяжелые, судорожные вздохи. Слишком личные звуки, от которых у него во рту пересохло. Если бы он мог мыслить четко.
Он обвел взглядом комнату. Через прореху между занавесками проходил луч света, падающий прямо на циферблат настенных часов, словно его направляла туда чья-то рука. Циферблат был размыт. Со дна часов сочилось какое-то черное желеобразное вещество. Это было само Время, вытекающее из механизма.
Наконец, ему удалось разглядеть время на часах: они показывали шесть минут восьмого.
Найквист почувствовал тошноту.
– Позволь мне… – Его голос был прерывистым, нечетким. – Позволь мне тебя увидеть. Мне нужно… Мне нужно увидеть тебя, твое лицо.
Элеанор кивнула. Она говорила тихо, используя странные слова, и он снова обрел возможность двигаться. Старательно удерживая равновесие, Найквист сделал несколько робких шагов в ее сторону.
– Пожалуйста, Джон. Не так близко.
Голос девушки менялся, в нем чувствовалась усталость.
И он вспомнил сказанное Аишей Кинкейд – что Элеанор застряла в другом часовом поясе. Какое огромное усилие должна была приложить девушка, чтобы показать ему себя, чтобы проявиться в его мире, хотя бы частично. Да, да, именно поэтому из часов вытекало время. Два мира столкнулись друг с другом, чтобы дать им возможность поговорить.
– Элеанор, ты в порядке?
– Это ведь то самое место, верно? – ответила она. – Эти сумерки. Все часы тикают так медленно. Время медленно истекает. – Голос понизился до шепота. – Тик-так, тик-так. Ох…
Найквист включил прикроватную лампу, вызвав у Элеанор судорожный вздох.
– Это причиняет тебе боль? – спросил он.
– Немного.
Подняв лампу у основания, Найквист медленно двинулся к девушке. Она откинулась назад, в тень. Держа лампу перед собой, Найквист приблизился к ней.
Теперь он различал ее лицо, повернутое почти в профиль.
– Элеанор, посмотри на меня.
Она сделала это, и увиденное потрясло Найквиста.
– Пожалуйста, не подумай обо мне плохо, Джонни. Надеюсь, ты не возражаешь, если я буду называть тебя так? Ведь мы друзья, правда? Конечно, да. Джон Найквист. Прекрасное имя для прекрасного человека.
Найквист четко видел ее лицо в свете лампы и, наконец, все понял. Теперь он знал правду. Все хитросплетения этого длинного трудного дела распутались, все загадки и ложные следы обрели осмысленное объяснение. Держа дрожащей рукой лампу, он изучал ту, что сидела перед ним.
Лицо девушки было бледноватым, почти полупрозрачным. Сильно выделялись открытые темно-красные губы, жадно втягивающие воздух. Хуже всего выглядели глаза, безнадежно бесцветные: в них не осталось ни грамма голубого цвета, так ярко сиявшие в глазах прежней Элеанор, и никакой белизны. Напротив, они были черными, угольно-черными и блестящими. Вокруг головы, словно нити мечты, выходящие изо рта, клубились сгустки тумана. Самое странное, что лицо слегка подрагивало, размываясь по краям. Она открыла рот, и оттуда вырвалось облачко тумана.
Найквист застыл в ужасе, понимая, что перед ним тело Элеанор Бэйл, захваченное духом ее сестры, Элизы Кинкейд. Вернее, сейчас он видел: две девушки занимали одно и то же место в чуть сдвинутые друг относительно друга промежутки времени. Всего несколько секунд разделяли их, чтобы разрешить это слияние. Найквист почувствовал, как по коже бегут мурашки, и от страха уронил лампу. От внезапного падения источника света по стенам комнаты пробежали тени.
– Элеанор?
Он не осмеливался взглянуть на нее, но, собравшись с духом, все же сделал это. Он попытался повторить ее имя, зная, что это ложь или полуправда. Его голос оборвался на середине слова.
– Спокойно, Джонни. Ты ослаб, ослаб и устал. – Лицо девушки приняло более серьезное выражение. – Когда я была младше, намного младше… – Слова звучали отдаленно, нечетко, их едва можно было расслышать. Она то входила, то выходила из его временной шкалы, изо всех сил пытаясь в ней задержаться.
Это заставило его поднести руку к собственному лицу, чтобы ощутить собственную плоть и кровь, свое телесное тепло. Даже смотреть на эту девушку казалось неимоверно сложным. Все признаки юношеской стеснительности Элеанор исчезли, поглощенные присутствием сестры. Годы, проведенные здесь, в сумерках, сказались на Элизе, заставив ее потерять чувство жизни, и вся юная жизненная сила, казалось, иссякла. Теперь она была паразитом. И хищный взгляд в почерневших глазах подсказывал ему, что она скоро вернет всю жизненную силу Элеанор себе. Но Найквист чувствовал, что она лишь следует приказам ее бабушки. Какая-то частица сущности Элизы по-прежнему любила своего близнеца.
– Ты должен меня выслушать, – сказала она. – Ты можешь это сделать?
Это была Элиза.
– Да, – кивнул Найквист.
– Когда я была младше, я жила одна, здесь, в этой комнате. Они заперли меня, мой отец и бабушка. Ох, они кормили меня, умывали, пытались вылечить мою болезнь и говорили, что очень сильно меня любят, но я оставалась одна. Я жила в этой комнате, очень часто сидя в темноте, как мне хотелось, и внутри меня был туман. Я чувствовала его. Прямо здесь, когда становилась старше. И здесь… – Ее руки коснулись груди и живота. – Пока не пришло время открыть дверь. Я выходила в поля сумерек и дышала. Я выдыхала туман, – сказала она и снова продемонстрировала ему свое умение.
Найквист больше не мог этого выносить. Отогнав от лица клубившийся сгусток тумана, он закричал:
– Элеанор! Элеанор, если ты там, поговори со мной. Скажи что-нибудь!
– Она не слышит тебя, – вздохнула ее темная сестра. – Элеанор сейчас ничего не может сделать.
– Отпусти ее.
– Не могу.
– Элиза, пожалуйста… – Он впервые использовал имя девушки.
– Боюсь, я не могу тебе помочь.
– Что тебе нужно? – взмолился он.
Она улыбнулась. Ужасно было видеть лицо Элеанор, слышать ее голос и наблюдать, как по-другому, совсем иначе шевелятся ее руки и изменяется мимика. Слышать совсем другой, не такой, какой он привык слышать, набор слов и фраз.
– Элиза, что тебе нужно? – повторил он свой вопрос.
– Только то, что было у меня украдено. Моя жизнь, моя сила.
– Ты собираешься убить ее?
Смоляно-черные глаза моргнули, голова слегка наклонилась.
– Моя бабушка проведет церемонию. Физическое тело Элеанор умрет. Но даже тогда я верю, что моя сестра будет жить внутри меня.
Найквист наклонился ближе.
– Это не ответ, Элиза. Ты не можешь украсть ее жизнь.
Девушка вздрогнула.
– Я должна была уничтожить ее в утробе матери.
Восемь слов, без колебаний, без эмоций.
Ставшие для него последней каплей.
Найквист отошел.
Девушка поднялась с кресла, протягивая руку в знак предупреждения.
Он подошел к стене и щелкнул выключателем.
Комната наполнилась светом.
Она громко застонала.
Он вернулся к ней и сказал:
– Элеанор? Я знаю, что ты меня слышишь.
Потянувшись к ней, Найквист положил руки ей на плечи. Она вздрогнула. Ее лицо оказалось возле его лица, а глаза на этом расстоянии были настолько глубокими и темными, что напомнили Найквисту о полуночи, через которую он пробирался к девушке. Но теперь он видел, что легкая дымка тумана поднимается даже от зрачков, будто ее слезы превращались в пар.
– Элеанор, я здесь, – прошептал он. – Я отвезу тебя домой.
Она отстранилась. Привидение в ее глазах что-то заметило в Найквисте. Что-то ужасное. Ее голос дрожал, она не могла говорить.
Найквист почувствовал, что его настигает странное желание, острая необходимость схватить девушку за шею или резко оттолкнуть ее. По телу словно прошел заряд тока.
Он взглянул на часы.
Было еще шесть минут восьмого.
Он слышал в своей голове тиканье.
В зеркале под часами он увидел свое лицо. Беглый взгляд раскрыл ему правду – он больше не отвечал за свое естество. Он стал рабом. Его поведение менялось, словно губка, он напитывался жестокостью и решимостью. Найквист едва понимал, что происходит, но эмоции были слишком сильны. Он открыл рот, обнажив зубы, а глаза превратились в точки.
Осталось меньше минуты. Пятьдесят пять секунд.
Стрелки часов двигались очень-очень медленно…
Он повернулся к девушке.
– Что такое? – спросила она. – Что происходит? – Это был голос Элеанор.
– Пришло время, – ответил он.
Она отступила от него на несколько шагов.
– Пожалуйста, Найквист, вы меня пугаете. Оставьте меня в покое.
Он последовал за ней, легко преодолев расстояние длинным шагом, протянул руку и толкнул ее на кровать.
– Убери от меня руки, – в ужасе вскрикнула она. – Отстань!
Рухнув на кровать, он уселся на нее сверху. Девушка кричала. Но Найквист не слышал ничего, кроме пульсации крови в собственных висках. Без промедления протянув руку, он схватил ближайшую подушку и, следуя предназначенному сценарию, прижал ее к лицу девушки. Элеанор закричала: подушка скрадывала слова, слышался только один звук, ужасающий, леденящий кровь стон, но Найквист сильнее прижимал подушку, и он понемногу начал стихать.
Найквист нажимал все сильнее.
Элеанор вырывалась.
Секунды истекали, он прижимал изо всех сил.
Она с усилием подняла руки…
Чтобы остановить его…
Чтобы…
Ее руки…
Поднимаются…
И опускаются…
Падают…
Теперь у нее почти не осталось шансов. Она охотно сдавалась, желая лишь прекратить эту боль, и, наконец, успокоилась. Ее последние движения были слабыми, отрывистые последние вздохи стихли. Найквист был слишком силен для нее. Предначертанное свершилось, но он все еще держал подушку на месте, пока его разум входил в другое состояние, другое место и время, свободное от его непосредственного окружения и телесных рефлексов. Он увидел настенные часы, показывающие ровно семь минут восьмого.
Время наступило.
Он снова был ребенком и смотрел, как его мать лежала на дороге, как отец выходит из машины с криком ужаса от содеянного: он убил ее, свою жену, свою любимую жену! И Найквист понял, что отец пошел в сумерки из-за чувства вины, только из-за нее. Не было никакого исследования и надежды увидеть ее снова – лишь забирающий его туман.
Все эти мысли роились в голове Найквиста, пока он стоял на коленях на кровати.
Схватившись руками за подушку, он начал поднимать ее, желая, чтобы эта девушка, красивая молодая женщина вернулась к жизни, жизни здесь и сейчас, чтобы она снова дышала. Ей необходимо дышать.
Отбросив подушку, он прижал руки к ее груди.
– Вдохни снова. Дыши для меня.
Еще раз.
Ничего не происходило.
– Дыши, Элеанор, пожалуйста, почему ты не дышишь? Дыши.
Зажав ей нос рукой, Найквист начал делать искусственное дыхание. Он совершал выдох за выдохом, всхлипывал, глаза наполнялись слезами, когда он выдыхал, пытаясь дать ей чистый воздух, желая, чтобы она снова жила, надавливал на грудь все сильнее, а затем возвращался к губам, чтобы приложить еще усилие. Он не прекращал вдыхать, пока из нее не вырвался крик, но не из уст девушки, а откуда-то изнутри. От ее тела словно отделилась тень, и Элеанор вдруг пошевелилась под ним. Медленно, неохотно, кровь начала толчками двигаться по ее венам, постепенно набирая силу, грудь поднималась и опускалась в прерывистом ритме, и она закашлялась и жадно стала хватать губами воздух. Он еще несколько секунд крепко держал ее, прижимая к себе, пока она, наконец, не зарыдала в его объятиях и ее дыхание не выровнялось. Он посмотрел ей в глаза, ее прекрасные голубые, ясные, чистые глаза цвета неба при дневном свете.
Паразит исчез.
Найквист вывел Элеанор из гостиничного номера в коридор. Она все еще была слаба, и ему пришлось поддерживать ее бо́льшую часть пути к лифту. Он нажал кнопку, дверь открылась, и они вошли внутрь. Девушка оперлась о стену и соскользнула на пол. Найквист хотел что-то сказать, но слова, сложившиеся у него в голове, казались неправильными.
Кабина пошла вниз.
– Вставай, – сказал Найквист, протягивая девушке руку. Та послушно, медленно поднялась. Крепко держа ее за руку, он спросил:
– Ты помнишь, что произошло?
Элеанор молча посмотрела на него.
– Я не хотел… – начал было Найквист.
И тут девушка плюнула ему в лицо.
После этого он не пытался заговорить с ней.
Лифт спустился на первый этаж. Они вышли и направились мимо главной стойки. Вернувшаяся на свой пост портье окликнула его:
– Мистер Найквист? Так скоро покидаете нас?
Проигнорировав ее, он подошел к входной двери и спустился по ступенькам. Пара с лицами в форме часов смотрела на них со своей террасы, время на циферблатах застыло на двадцати пяти минутах восьмого.
Никаких признаков Аиши Кинкейд или ее охранников не было, но он думал, что они где-то неподалеку, – ведь он забрал у них Элеанор.
Туман сгущался, становясь почти непроницаемым. Вращающаяся вывеска отеля, мерцающая серебристым неоновым свечением, едва-едва виднелась за занавесом густого серо-черного воздуха. Найквист поспешил к машине людей-теней и заглянул внутрь. Ключа в замке зажигания не было.
– Сюда.
Он повел Элеанор по автостоянке. Где-то здесь должна быть дорога, но он видел лишь густую растительность и грязь.
– Куда мы идем? – спросила девушка.
– Домой. В Ночной или Дневной район. В какой-нибудь из них.
– Я не очень хорошо себя чувствую.
– Я знаю. Я отведу тебя в безопасное место.
– Нет. Я не могу… Думаю, что я не… Я не могу двигаться…
Найквист почувствовал, как девушка выскальзывает из его рук.
– Держись крепче.
Она ничего не ответила, только попыталась вырваться. Но Найквист был готов к этому и крепко схватил ее за запястье. Дернувшись раз-другой, она потеряла сознание. Было очевидно, что Элиза уже забрала что-то у своей сестры, и теперь он отчаянно пытался ее удержать. Здоровье Элеанор сильно пошатнулось, она была напугана и измучена.
Он все равно тащил ее вперед, так было нужно. Но куда им идти? Ни ориентиров, ни указателей, и Найквист знал, что они находятся далеко от границы Дневного или Ночного района.
Туман продолжал сгущаться, но он тащил ее и спотыкался, еле держась на ногах.
Отовсюду доносились мучительные крики потерянных темных фигур, не отстающих от них ни на шаг. Зато впереди мерцал слабый свет. Не имея другого выбора, Найквист двинулся в его направлении, таща за собой Элеанор. Мягкое свечение испускала еще одна из искусственных лун сумрачной земли. Это был большой театральный прожектор, сиявший в зрительном зале под открытым небом: три ряда лавочек вокруг круглой впадины и огромная сцена из белого песка в центре, формирующая амфитеатр. В земле, через равные промежутки, было врыто около дюжины деревянных столбов, образующих внутренний круг. На каждом столбе сверкали цветные огни, отражающиеся множеством осколков зеркального стекла, прикрепленных к дереву. Клубы тумана плыли, словно крошечные облака в пустоте. Весь круг, казалось, гудел от какой-то магической, электрической силы. Заряженное пространство.
Найквист и Элеанор остановились у края театра.
Сиденья были пусты, но внизу, по ровной сцене, от одного участка песка к другому, медленно двигалась какая-то фигура. Это была Элиза Кинкейд – хрупкая светящаяся фигура в простом белом платье.
Она, похоже, не догадывалась о присутствии зрителей. И вдруг Найквист понял, что они были здесь не одни: в дальнем конце круга сидела Аиша Кинкейд, ее древняя фигура почти терялась в тени.
Элиза дрожащими шагами двигалась по песку. Она была слаба, Найквист понимал это. Слаба, больна, еще более истощена, чем раньше. Она выглядела изрядно изголодавшейся.
Стоявшая рядом с ним Элеанор вздрогнула, словно сочувствуя сестре.
Найквист зачарованно смотрел, как часть сцены оживает, показывая какую-то постановку. Медленно задвигались неясные фигуры, явно состоящие не из плоти и крови. Они скорее казались призраками или живыми тенями, однако, кем бы они ни были, Элиза заряжалась энергией от их присутствия. Она быстро приблизилась, словно затем, чтобы рассмотреть их, внезапно согнулась вдвое и, резко дернувшись, вернулась в вертикальное положение, высоко подняв голову, по крайней мере, на мгновение, но почти сразу же ослабела.
Ожил другой участок сцены, и девушка, волоча ноги по белому песку, направилась к ней, движимая голодом.
Найквист наблюдал за этим, стоя на краю впадины. Увлекшись зрелищем, он не заметил, как Элеанор начала спускаться по ступенькам к сцене. Он не успевал ее остановить.
– Элеанор… – гнетущая атмосфера театра понизила его голос до шепота.
Словно в трансе она вышла на плоскую белую землю, присоединившись к своей сестре. Между ними все еще сохранялась какая-то связь, созданная магией Аиши.
Найквист осторожно последовал за ней.
Едва ступив на белый песок, он понял, что вошел в новый часовой пояс, отличный от любого другого, в котором он побывал когда-либо в своей жизни, даже более странный, чем кромешная темнота полуночи. Время здесь полностью остановилось, он окончательно вышел из нормального времени, попав в новый мир, где в освещенном круге сосуществовали прошлое и настоящее. И он ощутил внутри присутствие всех остальных версий самого себя, с детства до зрелости: движение многочисленных голосов и мыслей.
Луна ослепила его.
Весь этот фейерверк эмоций отвлекал его от главной цели, смутно, размыто он ощущал присутствие трех женщин в разных местах – темные, размазанные формы в туманном пространстве: Аиша Кинкейд все еще сидела на дальней лавочке, Элеанор стояла рядом с Элизой. В это время ожила еще одна сцена. Они обе зачарованно наблюдали за мерцающими видениями. Теперь Найквист находился достаточно близко и увидел, что эти призрачные видения, похоже, проецируются на сцену из зеркальных столбов.
Широко открытыми глазами он следил за увлекательным действом.
Это была сцена убийства.
Молодой человек пошатнулся, когда нож вошел в его плоть. Вокруг него в комнате толпились люди, все они в ужасе смотрели на случившееся, не в силах сдвинуться с места, чтобы помочь своему другу. Женщина закричала.
Убийцей, нанесшим смертельный удар, был Доминик Кинкейд.
Весь эпизод длился считаные секунды, а затем повторялся вновь и вновь в бесконечном цикле.
Найквист узнал эту сцену: он читал об этом в «Сигнальном огне» – одно из недавних убийств Ртути. Мужчина, которого убили на собственной вечеринке, устроенной по случаю дня рождения, прямо перед его гостями, друзьями и родственниками. Но ни один человек, присутствовавший там, так и не смог вспомнить ни одной детали преступления. Найквист наблюдал, как в этой песчаной яме, среди тумана и электрического лунного света происходит одно и то же убийство: все те же потерянные моменты времени, повторяющиеся снова и снова, и Элиза Кинкейд, жадно упивающаяся зрелищем, заряжаясь его чарами или какой-то страшной энергией совершенного зверства.
Сцена рассеялась, сменившись следующими кадрами.
Элиза бросилась к ней, издавая животные хрипы и стоны: прямо-таки хищное существо в поисках пищи.
Найквист и Элеанор последовали за ней. Теперь они видели небольшую часть переполненного рынка. Площадь Фаренгейт. Молодая покупательница, женщина, калейдоскоп, выпадающий из ее руки, после того как Доминик Кинкейд нанес несколько ударов. Рядом с ней ее муж, неспособный предпринять хоть что-то, что помогло бы спасти его жену.
Найквист знал, что имя жертвы – Дженни Джеймс. Он читал новости: друзья называли ее Джей Джей. По их словам, ее очень любили, и впереди ее ожидало светлое, счастливое будущее. Но сейчас она падала на землю, зажимая рукой рану в животе. Маленький мальчик, держащий в руке фонарь в форме звезды, взглянул в ее сторону. Широко распахнутыми глазами он смотрел, как в нескольких метрах от него умирала жертва.
Этот эпизод длился дольше – полторы минуты скрупулезно отснятой агонии.
Элиза кричала от восторга, ее сотрясала дрожь.
Найквист попытался очистить разум и сосредоточиться, но сцена не давала ему это сделать, вызывая все новые видения, девять или десять картин, в каждой из которых раз за разом разыгрывалось ужасное преступление. И наконец, он понял – все украденные Ртутью минуты оказывались в конце концов здесь, хранились в этом театре, чтобы их можно было просматривать снова и снова по мере необходимости. Вот почему моменты невозможно было запомнить – все они доставлялись в это место. Сумерки действовали подобно банку памяти боли и смерти, собранных вместе для удовольствия девушки-подростка. И эти жуткие смерти вдыхали в нее жизнь.
Найквист перестал двигаться. Он дрожал и изумленно смотрел, как всего в нескольких метрах от него материализовалась комната на краю сумерек. Он подошел поближе, совершенно зачарованный. Он снова был там, в доме в переулке Энджелкрофт, в спальне наверху. Сквозь окно просачивался туман, там стояла Элеанор, ее отец Доминик Кинкейд лежал на кровати с ножом в руке, тем самым ножом, которым он совершил все свои убийства. Сам Найквист стоял в дверях комнаты, вокруг его лица порхал мотылек, и он наблюдал, как сейчас на театральной сцене, как из тумана выходит фигура и выхватывает нож из руки Кинкейда, чтобы приставить нож к его шее, а затем глубоко вонзить в плоть.
Из открытого рта жертвы доносится истошный вопль…
Кровь повсюду. Кровь, туман и крики.
Тело Кинкейда корчится в смертельных муках, в глазах застыло выражение ужаса.
Элеанор в отчаянии вскрикнула. Найквист, беспомощный зритель этих нескольких украденных минут, застыл у двери.
Найквист приближается, чтобы помочь жертве.
Элеанор поднимает нож с кровати и смотрит на лезвие, переливающееся серебристым и красным: в ее взгляде смесь интереса и отрешенности.
Убийца ускользает, возвращается в туман и исчезает.
И в этот момент этот человек оказался за спиной у Найквиста и мягко сказал:
– Конечно, он должен был стать следующей жертвой. Доминик знал это.
Развернувшись, Найквист увидел Аишу Кинкейд, стоявшую на небольшом расстоянии от него.
– Это вы убили его? – спросил он.
– Да, – просто ответила она. – Мой сын должен был умереть по двум причинам.
Найквист грубо перебил ее. Он не мог позволить старухе смаковать этот ужас:
– Кинкейд отказался от этой идеи, да? Он не желал смерти Элеанор, не хотел, чтобы она посещала сумерки для того, чтобы спасти Элизу или туман, что бы вы там себе ни воображали.
Взгляд Аиши не выражал никаких эмоций, и он понял, что попал в точку.
Другая причина была более очевидной и даже по-своему более жестокой.
– Кто, как не отец, должен отдать жизнь ребенку? У него, наверное, было очень много жизненной силы для нее, гораздо больше, чем у случайных незнакомцев, которых вы и он убили, скрываясь под маской Ртути.
– Да, – наконец заговорила она. – Этот так. Но Элеанор – настоящий приз, единственный истинный жертвенный агнец. Как только она умрет, Элиза будет спокойно жить до старости. – В руке Аиши появился нож. – Ее смерть будет разыгрываться здесь снова и снова, великолепный акт сестринского самопожертвования.
К этому времени вся площадь была заполнена тридцатью или более сценами различных убийств, продолжавшихся в течение десятилетий. Некоторые из них совершала Аиша, в других, более недавних, убийцей был Доминик Кинкейд. Но среди всего этого парада зла Элеанор зачаровало только зрелище смерти ее отца, неоднократно повторявшееся в завихрениях света, тумана и грусти. Ее лицо ничего не выражало, глаза остекленели. Элиза в оцепенении стояла рядом – связь близнецов была очевидна.
Окинув девушек взглядом, Аиша улыбнулась и издала неистовый визг, разнесшийся по всему Сумрачному району, визг, похожий на крик банши, от которого сгустки тумана заметались, как испуганные призраки.
– Аииииииеееиеееееееееееееееееееееееее!
И ее крик был услышан.
Найквист круто развернулся. На краю театра возникали все новые и новые фигуры, становились рядом и смотрели вниз, на сцену. Некоторые из них были охранниками, носящими маски из дыма, другие были черноглазыми рабочими, заторможенными, зачарованными собственными видениями. А также постояльцы из отеля «Серебряная звезда».
Странная публика окружала яму, внимательно наблюдая за людьми внизу.
Аиша с ножом в руке медленно приблизилась к Элеанор и Элизе…
– Начнем.
Найквист быстро, насколько мог, ринулся вперед, пытаясь преодолеть замкнутый круг времени. Он схватил Элеанор за руки и попытался вытащить ее. Элеанор не шелохнулась, ее взгляд все так же приковывала к себе сцена убийства. Он помахал рукой перед ее лицом, зовя по имени:
– Элеанор!
Она вздрогнула и повернулась, чтобы встретиться с ним глазами, а Найквист торопливо заговорил:
– Твоего отца убила Аиша. Не я, не ты и не он сам. Это сделала твоя бабушка!
Она устало кивнула.
– Да… я вижу это… Я понимаю…
Он потащил ее в сторону сидений. Они поднялись вместе к краю ямы, но там их ждали охранники с дубинками, рабочие с пустыми лицами и гости отеля с часами и стручками.
Найквиста и Элеанор не пропускали.
Он двинулся вдоль среднего ряда мест в поисках хотя бы малейшей лазейки.
Ее не было.
Круг смыкался теснее, появлялось все больше рабочих и охранников.
Выхода не было.
Аиша издала очередной нечеловеческий вопль.
Охранники ринулись вперед, спускаясь на самый высокий уровень мест.
Элеанор прильнула к Найквисту. Они отступили на сцену, где с вытянутым ножом ждала Аиша.
И вдруг он увидел небольшой лоскут ткани, зажатый в руке рабочего. Это было то, что нужно, маленький платочек из сине-белого льна, едва заметный в сжатом кулаке. Найквист почти мог вообразить, что видит человеческий глаз, вышитый на ткани.
– Сюда! За мной.
Он потащил Элеанор вверх по ступеням и увидел, что в том месте, где стоял рабочий с платком, круг распадался, нарушая ряды загонщиков.
Найквист двинулся в сторону бреши и вдруг споткнулся.
Его отбросило назад.
Что… что такое?
Что-то произошло. У него внезапно закружилась голова.
Но боли пока не было.
Лишь красная ужасающая жидкость, струящаяся по земле. Прижав руку к боку, он увидел, что та вся в крови. В голове помутилось. Вокруг него вращался круг из размытых призраков, непрерывно кричащих в один голос – агонизирующие вопли последних мгновений жизни. В свете прожектора блеснуло лезвие ножа старухи.
И он почувствовал, как тело пронизывает болью.
Рядом с ним оказалась Элеанор, теперь она взяла его за руку и тащила к бреши в круге. Им удалось протиснуться, и в этот момент раздался пронзительный визг Аиши.
– Беги, Найквист! – крикнула Элеанор.
Он бросился за девушкой, едва различая ее силуэт впереди и стараясь не отставать.
Вокруг них сгущалось огромное облако тумана.
Они бежали вперед, не ведая направления, понимая лишь то, что нужно уйти как можно дальше от ужасных криков Аиши.
Из раны Найквиста струилась кровь.
Он не желал ни смотреть, ни думать о ней, во что бы то ни стало нужно было продолжать двигаться.
Вокруг не было ничего, кроме тумана, безлунного неба и черной пустынной земли.
В горле пересохло, он жадно хватал губами воздух.
Раздавался медленный шипящий звук сумерек.
На звуковых лентах его отца с границы сумерек часто был слышен такой же таинственный звук, похожий на треск восковых дисков. Маленький мальчик снова и снова вслушивается в записи, надеясь услышать потерянный звук голоса своей матери в…
Нет. Хватит этого. Не останавливаться!
Ни дорог под ногами, ни указателей, ни карт, ни знаний.
Вероятно, они двигались по кругу, но у него не осталось времени на размышления.
Нужно лишь двигаться, убегать.
Они продолжали бежать: девушка впереди, раненый мужчина следом.
В тумане парили призрачные фигуры.
Повсюду был слышен шепот отчаяния.
К ним устремился охранник, его лицо из сгустков тени исказил гнев. Он врезался в Найквиста, и оба упали на холодную влажную землю и перекатились. Человеческая плоть и клубы дыма перемешивались, и вдруг Элеанор взвыла от злости и, подняв большой тяжелый камень, обрушила его на голову человека-тени.
Найквист поднялся на ноги.
Элеанор выронила окровавленный камень.
– Где мы? – спросила она.
– Я не знаю.
Видимость составляла не более двух-трех метров.
Ни один из них не двигался.
Теперь в сумерках, казалось, наступила полнейшая тишина.
Вокруг их лиц клубился туман, попадая в глаза, рот, ноздри и просачиваясь дальше в организм.
Найквист внезапно почувствовал слабость. Жизнь угасала. Ничего не нужно – только упасть на землю. Положив руку на бок, он коснулся ножевой раны и поморщился от боли.
Элеанор посмотрела на рану.
– Это сделала Аиша. Я видела ее.
– Да.
– Нам нужна помощь. Мы должны доставить тебя в больницу.
Не в силах сдержаться, он рассмеялся.
– Думаю, мы потерялись, Элеанор.
Взглянув на него, она мягко сказала:
– Возьми меня за руку.
Он подчинился.
Она шла медленно, спокойно. Найквист полностью доверился девушке. Они двигались сквозь туман. Периферийным зрением он замечал призраков, исчезающих всякий раз, когда он поворачивал голову. Он должен был сосредоточиться, продолжать смотреть и двигаться вперед…
Серебристый воздух вокруг них пронзил жуткий звук.
Это был визг Аиши.
Найквист и Элеанор застыли и в следующий миг увидели ее.
Старуха появилась из тумана. Некоторое время она смотрела на них обоих, словно не замечая. Взгляд ее ужасных желтых глаз был абсолютно, мертво пуст.
– Где она? – крикнула она. – Вы ее видели?
Они оставили вопрос без ответа.
– Элиза! Элиза! Иди ко мне. Где ты? – прокричала Аиша и вернулась в туман, продолжая всхлипывать и кричать:
– Не оставляй меня, Элиза. Вернись! Вернись ко мне. Прости меня…
И вдруг голос стих.
Найквист ощутил подавляющее желание остаться там, где стоял, сделаться частью сумерек, чтобы упокоиться здесь навеки. Но Элеанор снова взяла его за руку. Она торопила его, но он настолько вымотался, что едва стоял на ногах. Из раны текла кровь. Каждое движение было болезненным, много раз он лишь чудом удерживался от падения.
Шаг за шагом они продвигались вперед…
Элеанор шла впереди слишком быстро, он не поспевал за ней.
Найквист попытался ее окликнуть, но голос был чуть слышен.
Он с трудом удерживал равновесие и почти готов был упасть.
Элеанор скрылась в тумане.
Найквист остался один.
В одиночестве…
Один в облаке тумана.
И потеря этого другого живого человека почти остановила его.
Он едва мог двигаться.
Но, несмотря на это, краем глаза он заметил мерцающий огонек и повернул голову в том направлении. И услышал тихую, отдаленную музыку, похожую на медленный вальс.
Две юные девушки медленно кружились в залитом лунным светом круге тумана, бережно, грациозно держа друг друга за плечи и талию. Они порхали в своем медленном, почти тихом танце, который создали из своих отдельных жизней и потребностей, любви и потерь. Две танцующие в тумане девушки восемнадцати лет: одна в голубом, а другая в белом наряде, с одинаковыми лицами, идеально отражающими друг друга.
Близнецы.
Элеанор.
Элизабет.
Плоть и туман.
Туман и плоть, сливающиеся в одно целое.
Найквист смотрел на это до тех пор, пока музыка и танец не закончились, и вот две девушки расстались и вернулись каждая в свой мир.
Элеанор подошла к нему.
Он узнал ее по голубой тунике и сразу понял, что что-то случилось. Нечто безумное, возможно, плохое. Между двумя девушками произошло что-то, чего он не мог понять, но разглядел в ее глазах, едва она приблизилась. В ее глазах и движениях все было слишком медленным, усталым и вялым, как будто она отдала что-то своей сестре, подарила эту странную личную магию.
Она держалась прямо и уверенно почти весь путь, но, приблизившись, упала ему в объятья.
Ни слова – ни ответов, ни вопросов. Найквисту оставалось лишь идти вперед, помогая девушке, насколько возможно, так как они оба страдали от своих собственных ран. Вот и все. Теперь нужно идти, теряя кровь с каждым медленным шагом. Идти, пока они, в конце концов, не достигнут границ Сумерек и не перейдут в Дневной или Ночной район. Какая бы граница ни встретилась на пути, независимо от направления, в котором они двигались, да, он сделает это, сколько бы часов это ни заняло, сколько бы километров он ни прошел, – он доставит Элеанор в безопасное место, независимо от того, что еще произойдет. Или умрет, пытаясь это сделать. Внезапно девушка с тихим стоном упала на землю. Наклонившись, он поднял ее на руки и понес, превозмогая боль. Он понимал: его цель – видение, чистая иллюзия. Эта чертова задача, которую он взял на себя давным-давно, несколько дней, недель или месяцев назад, – неважно, когда все началось, и он сделает это, он будет продолжать двигаться сквозь туман, пока не достигнет крайнего предела своих физических возможностей. Пока не упадет, выбившись из сил. Будет идти, теряя кровь, пока не рухнет на колени в мягкую грязь, изможденный своей ношей, как случилось сейчас – у него подгибаются ноги, он чувствует, как девушка выскальзывает из рук и они падают на землю…
Глаза Найквиста закрылись. Он лежал, словно остров, омываемый волнами печали: зашел ведь так далеко и упал всего лишь в нескольких метрах от цели.
В нескольких метрах от цели…
Он вдруг услышал шум. Далекий, замедленный звук, напоминающий дребезжание металла – стук вращающихся колес, которые словно голодные демоны разгоняли потерянные души, оказавшиеся рядом. Найквист поднял глаза и увидел приближающийся луч света. Вот оно! Снова подняв Элеанор на руки, он из последних сил выпрямился, и они пошли дальше, на сей раз гораздо медленнее. Чуть не споткнувшись о железные рельсы, он продолжал двигаться, то и дело спотыкаясь. К шуму, к свету, горящему все ярче, разрезающему туман.
Наконец они остановились и стали ждать. Он не в силах был идти дальше.
Найквист стоял на путях, на деревянных шпалах, ожидая приближения вагона-платформы и рабочих на борту, которые увидят его, несчастного изгоя. Не обитателя этого опустошенного мира, а своего, живого, дышащего человека. И несмотря на то, как он выглядел, несмотря на раны, кровь, шрамы и грязь и глаза, размытые миазмами тумана, несмотря на все это, он был таким же, как и они, рожденный на той же земле, что и преступники, перевозимые в вагонах обслуживания.
Это было его единственной хрупкой надеждой.
Наконец, в поле его зрения появился постепенно тормозящий вагон. Путевыми рабочими оказались мускулистые, уродливые, грубые мужчины и женщины. Они равнодушно стояли в защитной клетке и молча смотрели в его наполненные надеждой глаза. Их лица покрылись серыми пятнами от дыма и сажи из трубы небольшого паровоза.
Один из них поднял дробовик и прицелился.
Луч прожектора, медленно скользнув сквозь облака тумана, наконец, остановился на этих двоих. На Найквисте и девушке, странной и жалкой паре.
«В сумерках я бродил, в бледный туман я упал и нашел себя, и потерял».
В этот момент проволочная дверь клетки распахнулась.
Войти с помощью соц. сетей: