Часть 2. Ночной район

Путеводитель: новые созвездия

Город закрыл свои усталые светлые глаза, чтобы обрести отдых здесь, на южных участках. В темноте, в тени, в мягком черном облаке неба, под нежными искрами и вспышками звезд.

Многие жители используют Ночной район в качестве дома, возвращаясь сюда после работы или развлечений в Дневном районе. Другие принимают темноту как нечто более символичное. Из спален звучат колыбельные, из открытых окон тихо доносятся старые блюзовые песни, и многие люди говорят шепотом, а другие предпочитают тишину. Это желание легко понять: человеческие поступки – как хорошие, так и плохие, радостные и несчастные – требуют покрова ночи.

Новоприбывшие нередко задаются вопросом, как найти дорогу, поскольку названия улиц и указатели либо находятся в тени, либо полностью скрыты за черной пеленой. Есть лишь несколько источников света. Люди носят с собой фонари или лампы, но это вряд ли объясняет, как старожилы легко находят путь от пункта А в пункт Б и обратно. Эту тайну можно объяснить прежде всего контрастом с Дневным районом, где люди часто ходят со склоненной головой. В темной половине города можно видеть противоположный эффект, потому что люди здесь постоянно смотрят вверх, чтобы увидеть небо. Собственно, они перемещаются по звездной карте – это единственный верный способ сориентироваться в Ночном районе.

Предупреждаем вас, что стереотипы здесь не действуют. Туристов всегда сбивает с толку то, что ночное небо сильно отличается от того, что видно за пределами города, поскольку ни одно созвездие никоим образом не относится к тем, что обычно видны в космосе. Созвездия Ночного района являются искусственными. Кроме того, звезды расположены на своих местах и не перемещаются по небу. Здесь они прочно зависли над зданиями и проспектами и указывают нам путь. Каждая площадь, каждая улица, каждый участок имеет свой собственный уникальный набор хитросплетений, и местные жители дали им названия.

Некоторыми из наиболее известных и легко различимых созвездий и других небесных тел являются Коготь Тигра, Разорванная Паутина, Разбитый Автомобиль, Чернильное Пятно, Пятнистый Мотылек, Маска Дьявола, Галстук и Носовой Платок, Маленький Жук, Гигантский Жук, Лебедь с Двумя Шеями, Невеста Морфея, Булавки, Молочная Струя, Безумный Шляпник, Последний Лист на Дереве, Рана в Ночном Небе, Кроха-Нищий, Призрак Слезы, Длинная Потерянная Мечта, Черный Снег, Провода, Отверстие в Пасти Льва, Украденный Поцелуй, Рука с Шестью Пальцами, Мелодия Камней, Вздох, Выстрел.

Эти и другие божества неба быстро запоминаются и различаются после тщательного изучения звездных карт, которые доступны в большинстве местных ночных магазинов, на каждой автобусной остановке и железнодорожном вокзале. Имейте в виду, что в разных местах располагаются свои собственные альтернативные созвездия, которых следует избегать, по крайней мере, до тех пор, пока посетители не почувствуют себя в темноте как дома. С помощью этого и других способов вы сможете безопасно ходить под небом.

Ночной район в желтом, серебристом и темно-синем цветах

Поезд остановился на станции под названием Легкая Туча. Выбравшись из вагонов, пассажиры перемещались в смятении, многим из них помогали служащие станции. Только Найквист уверенно двигался вперед, первым добравшись до турникета. Главный зал был освещен несколькими тусклыми и затененными лампочками, висевшими под потолком, что создавало в помещении серо-черный полумрак. Под одной из ламп стояли два полицейских. Найквист должен был пройти мимо них, чтобы добраться до выхода. Он знал, что скоро кто-нибудь да пожалуется на инцидент с пистолетом, поэтому не мог рисковать. И вдруг он увидел расхаживающего по залу продавца ламп, тело которого было увешано лампами, фонарями и другими осветительными устройствами. Их было столько, что он казался невероятным толстяком – по крайней мере втрое превышающим нормальные человеческие габариты. В руках он держал одну или две лампы, чтобы рекламировать свои товары и подсвечивать себе путь. Найквист сделал жест рукой, и торговец лампами приблизился.

– Чего изволите?

– Один карманный фонарик.

– Хороший, я бы даже сказал отличный выбор. Батарейки в комплекте.

Вручив продавцу больше денег, чем требовалось, Найквист сказал:

– Сдачи не нужно.

Продавец кивнул.

– А теперь давайте вместе, не спеша пройдем к выходу.

– Я как раз туда и направляюсь.

Они двинулись разом. Найквист старательно прятался за лампами и несуразной фигурой продавца, пока они не подошли к арочному проходу. Снаружи темнота была не такой уж и кромешной, то тут, то там вспыхивали лучи фонарей прохожих, направляющихся к входу на вокзал. В прежние времена Найквист уже бывал в этом районе города, и поэтому знал дорогу. Подняв глаза, он увидел в небе неподвижные звезды этого участка, сплетенные в свои хитрые узоры, и, широко открыв рот, вдохнул чистый воздух. Ему всегда требовалось немного времени, чтобы приспособиться к температуре и климату Ночного района. Он вздрогнул от холода, а затем, подсвечивая путь фонариком, последовал вдоль съезда на главную улицу.

Через полчаса он ехал по темным дорогам за рулем наемной машины – красивый, темно-синий седан с окнами из тонированного стекла. Найквист устал, но ему нужно было двигаться дальше. Он должен был найти девушку, уберечь ее от опасности. Это была его задача. Если бы он мог очистить свой ум от всякой ерунды… Образ мальчика в поезде не оставлял его в покое. Почему, черт возьми, он вытащил пистолет в таком людном месте? Он мог бы просто подойти и убрать руки ребенка от ручки двери, – ничего сложного. Но он все время чувствовал, что все ближе и ближе подбирается к краю циферблата. Что будет, если он упадет, а стрелки начнут двигаться от одного до двенадцати?

И вдруг из ниоткуда в голову Найквиста пришла мысль. Ужасная мысль, явившаяся из ночного мрака, мысль, потрясшая его: как же он хотел, чтобы Ртуть действительно существовал, чтобы невидимый серийный убийца был каким-то образом виновен в смерти Кинкейда! Потому что это освободило бы и Элеанор Бэйл, и его самого от убийства, это вытащило бы нож из их рук, стерло бы кровь с их пальцев раз и навсегда.

Как бы то ни было, остались лишь момент затмения и потерянные воспоминания.

Найквист взглянул на часы приборной панели, которые все еще были установлены по графику, используемому компанией по прокату. Часы показывали тринадцать минут шестого. Включив радио, он начал переключать станции, пока не нашел кое-что подходящее, чтобы отвлечься от плохих мыслей. Это была грустная гитарная мелодия, медленная и странная, которая пробивалась сквозь изменения аккордов, словно подстрекая певицу кружиться в танце. Ее низкий голос звучал в старом стиле, который Найквист слышал в клубе «Рваная нить» несколько лет назад, когда выходил ночью совсем не для преследования неудачников и подлецов. Блюз потери, ледяное небо, безответная любовь… «Каждую ночь, когда светят звезды, я падаю в кресло и плачу». Лирика соответствовала его теперешнему настроению, когда он неторопливо проезжал по улицам города. Тусклые дома, витрины с их слабо освещенными экранами, блеклые щиты, прерывистые лучи фонарей прохожих, движущихся вдоль тротуара, песни, одиночество – его приветствовал Ночной район.

Спустя некоторое время он проехал застроенный район. Темнота сгустилась, фонарей и освещенных окон домов по пути становилось все меньше. Время от времени Найквист проезжал мимо других машин, но их свет не рассеивал Ночь, куда он направлялся. Люди, силуэты которых на мгновение попадали в желтый свет фар, казались бледными явлениями в темноте, не более того. Они шли медленно, как кроткие существа, ищущие свои гнезда, или как заводные куклы. Перед машиной пролетали мотыльки, их крылья рассеивали сверкающую в свете фар пыльцу.

Внезапная вспышка фонаря, проблеск тени, вздрагивающее лицо ребенка…

И снова темнота.

Найквист лениво поворачивал руль, бегло поглядывая на дорогу. Циферблат радио светился блестящим темно-синим цветом, на тот момент самым ярким в его вселенной. Это было завораживающе: дорога, музыка, пульсирование синего света.

Руки человека-тени обхватили его за шею, сильно сжимая…

Шепот, шипящий голос…

– Ртуть ждет тебя…

Найквист в панике сильнее вцепился в руль. Он почувствовал жгучий прилив адреналина, его глаза широко открылись. Ночь повернулась к нему, и он мгновенно отреагировал, словно за миг до катастрофы.

Нет. Нет, все в порядке. Еще один вдох. Автомобиль все еще под контролем. Он просто задремал. На несколько секунд, не больше.

Он остановился и увидел, как старуха пересекает дорогу, держа в руках какой-то колышущийся, неровно мерцающий фонарь. Он наблюдал за ней, пока она не достигла другой стороны и не скрылась в ночи. Снизив скорость, осознавая свою нарастающую усталость, Найквист поехал дальше. Его лицо освещалось синим светом радио, он был словно призрак, дрейфующий в опасности.

Чуть позже в окнах последнего дома погасли огни. Желтый свет моргнул мгновенно, как будто человек внутри вздрогнул от внезапного страха. Дорожные знаки почти исчезли, лампочки на них были давно сняты или неисправны. Теперь темнота стала полной. В небе оставались только мириады искусственных звезд. Найквист нажимал на кнопки, пытаясь найти еще одну станцию, с более громкой, бодрящей музыкой. Он не должен спать, он должен следить за дорогой. И вдруг он увидел в небе семь знаменитых звезд Темноглазой Венеры. Из-за своеобразной формы она считалась одним из самых узнаваемых созвездий. На более личном уровне Найквист всегда считал ее божеством – хранителем своего дома. Ее серебристый образ находился почти прямо над его квартирой, его маленькими комнатами, его кроватью, когда он спал, спал, спал…

Что-то пошло не так. В голове Найквиста вспыхивали образы, цвета, крик женщины. Его звала мать. И вдруг он почувствовал, как руки сами по себе двигаются, скользят, поворачивая колесо. Колесо или что это было? Руль? Раздался еще один звук – пронзительный, воющий. Что происходит?

«Ты спишь, – услышал он свой громкий, настойчивый голос. – Вставай. Вставай!» Найквист с силой распахнул глаза. Впереди него взблеснули ослепляющие огни, два ярких луча. Другой автомобиль быстро приближался, его гудок визжал, как какое-то испуганное ночное существо.

Он изо всех сил повернул руль…

Две машины разминулись буквально на пару сантиметров.

Все происшествие медленно пронеслось перед глазами Найквиста: прикосновение пальцев к рулю, дуновение холодного воздуха по коже, глаза, устремленные куда-то вдаль, где он мог снова быть живым, полноценным.

Гудок проезжающего автомобиля растворился вдалеке.

Найквист свернул к обочине.

Он ждал, пытаясь расслабиться. Песня подошла к концу, и в динамике раздался глубокий резонансный голос радиоведущего:

– Это Песни ночи с вашим любимым хозяином тьмы Джеремаей Оулом. Успокаиваем ваши нервы самыми плавными мелодиями. А теперь сверим время, друзья. Стрелки студийных часов медленно приближаются к половине одиннадцатого.

Найквист посмотрел на часы приборной панели. Было всего лишь без четверти шесть.

– Теперь вы знаете правильное время, – продолжил ведущий. – Мы любезно предоставили вам Простое время – любимое временно-болеутоляющее лекарство города. Простое время – единственное время.

Зазвучали первые ноты «Лунной сонаты» Бетховена. Музыка всколыхнула что-то внутри Найквиста, она, похоже, несла в себе бо́льшую силу, чем кажется. И вдруг он узнал мелодию, которую постоянно слышал в детстве, мелодию, звучавшую из маленькой музыкальной шкатулки, когда он поднимал крышку. Он подумал о могиле Доминика Кинкейда, о крошечных предметах, оставленных там матерью Элеанор.

«К Элизе». Для Элизы…

Он попытался вспомнить, кем была Элиза, которой Бетховен посвятил музыку, – женщиной или маленькой девочкой. Он был уверен, что когда-то читал об этом, но с годами информация исчезает.

Он взглянул на часы приборной панели, а затем на наручные часы.

Больше всего Найквист хотел бы перевести их на новое время, переданное по радио. Его пальцы дрогнули. Но нет. Нет. Он будет контролировать себя, он будет бороться с этим. Он должен был придерживаться одной шкалы как можно дольше – той, что выставлена на наручных часах. Это было его обещание самому себе. Музыка звучала в таком расслабляющем, сказочном ритме, что руки пианиста, казалось, едва отрывались от клавиш.

Найквист снова завел машину и посмотрел вперед, куда его манила Темноглазая Венера. Он хотел отправиться прямо в дом Бэйла, но вместо этого богиня ночного неба незаметно показала ему совсем другой путь.

Она указывала дорогу домой.

Звонок будильника

Как и у многих, у Найквиста было два места, где он мог переночевать – одно на дневной стороне и одно в темноте. Его квартира в Ночном районе была расположена в квартале Вуаль вдовы – месте с низкой арендной платой, находившемся к востоку от Центральной тьмы. Гостиная, крошечная спальня, совсем уж лилипутская кухня, ванная комната размером со шкаф. Возвращаясь сюда после Дневного района, он всегда чувствовал, будто посещает небольшой внесезонный пансионат. Одиночество здесь можно было вдохнуть полной грудью. Кроме того, он неизменно покидал квартирку в каком-то беспорядке, внезапно выдвигаясь на работу или, скорее, испытывая насущную потребность в дневном свете и жаре.

Едва ступив на аллею, ведущую к входной двери, он понял, что что-то не так. Замок был сломан, дверь полуоткрыта. Вытащив пистолет из кобуры, он проверил патронник и настежь открыл дверь.

Тихо двигаясь по коридору, Найквист поочередно проверил каждую комнату.

Никого.

Но гостиная и спальня были разгромлены – мебель перевернута, ящики выдвинуты, повсюду разбросаны бумаги и книги.

Он еще раз проверил каждую комнату.

В квартире никого не было. Восстановив дыхание, Найквист положил пистолет на журнальный столик, включил очень тусклую лампу и начал искать алкоголь. Он подобрал грязный стакан и почти пустую бутылку виски. Налив себе выпить, он попытался расслабиться. Вокруг лежали обломки. Конечно, это могли быть грабители. Но что они хотели украсть? Нет, первой мыслью Найквиста было, что они искали Элеанор Бэйл или если не ее саму, то адрес, место, подсказку, указывающую на ее местонахождение.

Если так, то это работа людей-теней. За последние несколько дней и ночей он нажил себе парочку новых врагов.

Взгляд Найквиста упал на маленькие каретные часы, стоявшие на книжном шкафу, согласно которым до полуночи оставалось девять минут. Он подошел и повернул часы циферблатом к стене. Затем двинулся к входной двери и подпер ее комодом. Это нужно было сделать, пока он не сможет установить новый замок. Он чувствовал себя достаточно защищенным. В ванной он долго смотрел на себя в зеркало над раковиной. Под потолком висела одна-единственная низкоэнергетическая лампочка – большего Найквист не мог себе позволить. Тем не менее отражение, которое он увидел, было довольно шокирующим. Он выглядел ужасно, словно потерянный дух, изо всех сил цепляющийся за плоть.

– Посмотри на себя, – сказал он отражению. – Кто ты? Что ты делаешь?

Это было странно, но он иногда говорил с собой только здесь, в Ночном районе, и никогда в Дневном. И только в этой комнате. Только здесь его глаза фокусировались на себе с достаточной долей отваги, чтобы увидеть худшее. Тени внутри, казалось, скоро выплеснутся наружу.

Его посетила бессвязная мысль, и он в ужасе схватился за края раковины. Но появившись однажды, она уже не исчезнет. Найквист чувствовал себя ослабленным, но его охватывало любопытство. И что-то еще. Нежелание сдаваться?

Вернувшись в гостиную, он опустошил сумку Элеанор, взял один из двух флаконов киа и откупорил крышку. Странно, повеяло ароматом цветов. Он попытался вспомнить, что узнал о наркотике в клубе «Полуденное подземелье»; та девочка-подросток, Сэди, говорила о возможности увидеть все, что скрывается в каждой секунде, или что-то в этом роде. Она сказала, что ее подруга, Дейзи, «взлетает в небеса», и дилер Сумак также упоминал, что препарат открывает какое-то новое видение или даже предчувствие. Найквист вспомнил, как потемнели глаза Сэди, когда она говорила о своей собственной неспособности испытать это удовольствие.

Поднеся флакон к лицу, Найквист поводил им туда-сюда под носом и поднял немного выше. Аромат был сладким и почти невыносимо приторным. Он услышал слова и далекий крик, доносящийся из тени гостиничного номера…

Он сразу же отбросил флакон, пролив содержимое, и испытал дурноту, хотя принял совсем немного. Черт возьми! Ему нужно держаться уверенно, трезво, целеустремленно. Вернувшись в ванную, Найквист умылся и вновь уставился на свое отражение. Он был уверен, что губы уже приобретают оранжевый оттенок. Он продолжал отмывать их, но это не возымело никакого эффекта. Цвет остался. Он несколько раз сильно выдохнул, как будто мог как-то выгнать химикаты из своего организма. Его накрыло волной усталости, настолько мощной, что он едва смог удержаться в вертикальном положении. Направившись в спальню и сев на скомканные простыни, Найквист попытался отбросить все мысли. Небольшой отдых вылечит его. Он проснется бодрым, примет душ, побреется и наденет самый лучший костюм. Может быть, даже повяжет один из хороших галстуков, сине-желтый. Да, так и будет. Цвета дневного света против темноты ночи. А потом он отправится в усадьбу Бэйла. Отлично. Будильник у кровати показывал без десяти час. Отбросив желание изменить время, он смахнул будильник в верхний ящик прикроватной тумбочки. Ящики были выдвинуты незваными гостями: в вещах явно рылись. Наверху лежала фотография. Это была фотография его самого и родителей, сделанная, когда Найквист был маленьким мальчиком пяти лет. Всего за несколько лет до смерти матери. Он нашел еще несколько снимков, на одном из которых увидел лицо своей матери, запечатленное крупным планом. Ей тогда было, предположительно, лет тридцать. Это лицо, глаза. Не просто застенчивость заставила ее отвести взгляд от камеры, скорее, где-то рядом существовал другой мир, на который она хотела посмотреть – одно из ее собственных желаний. Найквист перевернул фотографию и увидел на обороте надпись: Дарла в 1934 году. Это был почерк отца: Дорогая Дарла, так он ее называл. Но указанный год заставил Найквиста задуматься. 1934-й? Что это значит? Как он мог измерить время с того момента? Проходящие годы открылись, как бездна.

Вздохнув, Найквист положил фотографии обратно в тумбочку и закрыл ящик. Он вытянулся на кровати, не снимая одежды, закрыл глаза и через мгновение заснул.

Спиной к нему стояла девушка.

Он хотел предупредить ее, что здесь, в гостиничном номере, небезопасно. Им нужно двигаться дальше, уходить. Скоро произойдет что-то плохое. Только бы узнать, в чем опасность, – и он сможет с ней справиться.

Он отвернулся и посмотрел в окно. Улица внизу была пустой, едва освещенной и укутанной туманом. Было видно только неоновую вывеску кинотеатра напротив. Он не мог разглядеть название фильма, написанное на бегущей строке.

Теперь девушка звала Найквиста по имени – зов, превратившийся в крик. Это было ужасно. Но вдруг крик оборвался, внезапно, словно кто-то щелкнул выключателем. Он повернулся к ней. Его взгляд упал на часы, прикрепленные над зеркалом на стене.

Они показывали семь минут восьмого.

Перед глазами медленно и завораживающе проносились образы. В комнате извивались сгустки тумана. Промелькнула тень – человек, лицо которого было скрыто в дыму.

Девушка снова попыталась закричать, но ее рот оставался закрытым. Она лишь беспомощно размахивала руками.

Найквист не мог понять, что она хочет ему сказать.

Но теперь он узнал ее: Элеанор. Ее рот словно был зажат невидимой рукой. Он знал, что должен помочь ей, но не мог понять, как это сделать.

Она упала на кровать.

Для всего мира она выглядела так, будто тонула, тонула в тумане и воздухе.

Беспомощные, хаотичные движения рук…

Найквист не мог сделать ни шагу.

Между одной секундой и будущим пролегла бесконечность.

Смутная фигура двинулась к кровати, накрывая тело Элеанор, полностью окутав ее, сжимая ей горло. Она пыталась вырваться из смертоносных объятий, а затем упала, умолкнув. Не было слышно ни вздоха.

Найквист, наконец, подошел к ней, окликая по имени…

И проснулся с этим именем на губах. Элеанор. Что-то его насторожило, какой-то шум. Откуда он взялся? Он слушал. Тишина. И вдруг снова раздался тихий звук разбитого стекла.

Они вернулись, подумал он. Это люди-тени.

Найквист попытался вспомнить, где положил пистолет. Должно быть, он оставил его на журнальном столике, рядом с сумкой девушки. Он должен добраться до него! Он встал, стараясь идти как можно тише, выскользнул в коридор и заглянул в гостиную. Там никого не было. Пустота и тишина. Рванувшись вперед, он схватил пистолет со стола и щелкнул предохранителем, одновременно осматривая комнату. Что-то было не так, но он не мог понять, что именно. Его взгляд упал на книжный шкаф. Каретные часы – те, которые он раньше повернул циферблатом к стене – теперь снова стояли, как прежде. Сделал ли он это сам, не осознавая, что делает? Может быть, во сне или в каком-то полусонном, наркотическом бреду? Найквист приблизился. Циферблат часов был разбит. Верхнюю часть книжного шкафа засыпало крошечными осколками стекла. И вдруг он заметил, что две стрелки часов изменили положение, переместившись то ли назад, то ли вперед. Теперь они показывали семь минут восьмого. Эти цифры были для него чем-то особенным, но он не мог вспомнить, почему это так важно.

Найквист развернулся, держа пистолет наизготовку.

– Кто здесь? Кто это? – громко спросил он. – Кто это делает?

Молчок. Он бросился к входной двери, только затем, чтобы убедиться, что комод все еще на месте. Никто не вламывался. Он быстро вернулся в коридор. Держа пистолет обеими руками, изготовившись к нападению, он вошел в ванную. Пусто. Но нужно было проверить везде. По стене скользнула тень. Найквист развернулся.

– Кто здесь? Ну же!

Тишина. И вновь отдаленный звук разбитого стекла. Он доносился из коридора, из его спальни. Он вернулся в коридор, ступая с большей осторожностью, двигая дулом пистолета туда-сюда. Найквист был один. Слышалось только его тяжелое дыхание. Сердце билось слишком быстро. Он подошел к окну спальни, чтобы убедиться, что оно тоже заперто. И вдруг новый шум, но на этот раз не разбитого стекла, а громкий, звенящий, непрерывный. Услышав его, Найквист подскочил и в ужасе закричал. Звук доносился из тумбочки, из ящика.

Это был звонок будильника, пытавшегося его разбудить. Звук был пронзительным и резким. Он что, спит? Нет. Нет, это реальность. Найквист вытащил ящик, и звон тут же прекратился. Он взял часы. Стекло на циферблате было разбито. Стрелки застыли ровно на семи минутах восьмого. Часы выпали из его руки.

Семь минут восьмого, семь минут восьмого…

В голове забрезжило воспоминание. Это было время, которое он видел во сне, когда напали на Элеанор Бэйл. Да, теперь он вспомнил, как бедная девочка страдала и задыхалась, а из ее глаз уходила жизнь.

Тем не менее он не увидел во сне нападающего, только движущуюся тень.

Что это значит? На него подействовал наркотик?

Найквист больше не мог трезво мыслить. Раздался еще один звенящий звук, более тихий. Это была мелодия, звучавшая как крошечные колокола и куранты. Он вернулся в гостиную – звук доносился оттуда.

Из музыкальной шкатулки.

Она стояла на журнальном столике с открытой крышкой, и внутри кружилась маленькая балерина. Мелодия продолжала играть. Но теперь музыка была иной, более медленной, чем обычно, наполненной грустными нотами. Разве он сделал все это сам – перевел стрелки на часах, разбил циферблаты, включил музыкальную шкатулку – под влиянием киа? Он не мог вспомнить.

Найквист захлопнул крышку. Музыка прекратилась.

Он посмотрел на отцовские часы, все еще облегающие запястье.

Они показывали семь минут восьмого.

Ворота

В Ночном районе редко бывает дождь. Говорят, что только одна из десяти капель достигает земли сквозь плотный шар разбитых ламп ночного неба. С годами растения и цветы адаптировались, впитывая влагу с помощью дополнительных клубней и корней. Люди также адаптируются, находя способы жить в таких ограничительных обстоятельствах, более того, они учатся любить условия своей жизни и воспринимать это место как рай земной.

Машина мчалась через темноту, сверкая фарами. Найквист крепко сжимал руль, наклонившись вперед, чтобы лучше различать дорогу. Все размыто, дворники размазывали капли дождя по ветровому стеклу. Он проехал мимо нескольких автомобилей. Это был один из самых отчужденных кварталов Ночного района. Люди, как правило, не решались покидать помещения.

Машина подъехала к перекрестку, где мягким жутким свечением загорелся дорожный знак. Было предложено четыре направления. На маленькое пятно света брызгал дождь. Найквист взял сумку девушки с пассажирского сиденья и достал дорожный атлас. Сверившись со знаком, он поехал дальше, повернув направо, в сторону Водопада тьмы.

В голове крутилось видение, которое он пережил под действием киа.

На Элеанор нападают и убивают ее. Это происходит в семь минут восьмого. Но по какой из многих тысяч временных шкал и по чьим часам?

Казалось, что это произойдет в будущем. Но наверняка такие мысли могут свести с ума? И вдруг он вспомнил о том, что поведала ему на крыше офисного блока старуха – лампочный верхолаз: в этом городе время – это жидкость, а не твердая субстанция. Оно движется вперед и назад, подобно приливу.

Насколько он мог доверять видению? Что это вообще было?

Было ли оно правдивым, символическим или еще каким-нибудь?

Действительно ли Элеанор в опасности?

Если даже столь крохотное количество наркотика открыло ему такой доступ к скрытой части разума, то что случилось бы после принятия полной дозы?

Вопросы, вопросы… Секреты на каждом шагу.

Спустя некоторое время Найквист проезжал по узкой проселочной дороге, усаженной деревьями. Здесь не было уличных фонарей, свет давали лишь фары автомобиля. Он бросил взгляд из стороны в сторону, высматривая признаки жизни, шум, сияние, хотя бы что-нибудь. Его окружала темная ночь. У него возникло ощущение, что он потерялся, что ночь играет с ним. Тем не менее Найквист продолжал ехать, медленно входя в каждый извилистый поворот, надеясь, что карта его не подводит. И вдруг он увидел что-то между деревьями – какую-то вспышку и затем еще одну. Возможно, это два мерцающих фонаря? Автомобиль замедлил движение и свернул на обочину. В самом начале подъездной дороги была установлена пара железных ворот. К их верхним частям крепились фонари, по одному с каждой стороны, и адрес «Кольцевой проезд, 5» был виден издалека. Буквы были сделаны из светящегося материала.

Найквист остановил машину.

Слышался лишь непрерывный шум дождя.

Он взглянул на наручные часы. Часы стояли с момента того видения в квартире, и стрелки застыли на семи минутах восьмого.

Часы на приборной панели показывали без двадцати пяти одиннадцать.

Каким из них он должен верить?

Он вышел из машины и подошел к воротам. Через щели в решетке он увидел, что подъездная дорога идет вглубь и исчезает во мраке немного дальше. Он нажал кнопку сбоку от ворот, и через несколько секунд в соседнем окне появился бледный свет. Это была небольшая пристройка, расположенная среди деревьев. Дверь открылась, и появился луч фонаря, которым управляла темная громоздкая фигура. Найквист ждал, дрожа от холода. Приближающийся человек был одет в блестящий черный водонепроницаемый плащ. Плащ раздался на округлом животе толстяка, а его лицо почти полностью скрывал капюшон. Он посмотрел на Найквиста и спросил:

– Что вам нужно?

– Впустите меня.

Лицо привратника перекосило гримасой.

– Вы знаете, сколько сейчас времени?

– Времени?

– Уже два часа.

– Мне нужно поговорить с Элеанор.

– Имейте в виду, два часа ночи. Уже поздно.

Луч фонаря ослепил глаза Найквиста.

– Пожалуйста, мне нужно ее увидеть.

– Мисс Бэйл сейчас нет.

– Нет? Где она?

– Вы думаете, они все мне рассказывают?

– А… а отец Элеанор?

– Его тоже нет, извините. – Привратник покачал головой, и с капюшона слетело несколько капель дождя. – Сейчас дома только миссис Бэйл.

– Мама Элеанор? – Найквист схватился за решетку. – Скажите ей, что я здесь. Разбудите ее.

– О, миссис Бэйл сейчас не спит. Она вообще не спит. Ну, нечасто.

– Скажите ей, что пришел Найквист, Джон Найквист.

– Боюсь, это невозможно.

– Это касается ее дочери, Элеанор. Она в опасности.

Привратник нахмурился. Он выглядел недоверчиво.

– Какой опасности?

Найквист покачал головой.

– Я не знаю.

– Не знаете?

– Я не уверен. Мне просто нужно увидеть Элеанор или кого-нибудь из ее семьи. Хоть кого-нибудь!

– Я не могу…

Засунув руки между решеткой, Найквист схватил привратника за шиворот, отчего тот вскрикнул. Фонарь упал на землю. Лицо привратника было прижато к решетке, искажая его черты. Не имея возможности говорить, он издавал лишь сдавленное бормотание. Найквист немного ослабил хватку, позволив человеку отдышаться.

– Я не могу впустить тебя, – воскликнул тот. – Не могу.

– Скажи ей!

– У меня есть… есть указания.

Найквист снова притянул привратника к себе, на сей раз сильнее прижимая его к прутьям.

– Послушай меня. Элеанор Бэйл убьют, – сказал он холодным и ясным голосом. – Она умрет.

Привратник выглядел испуганным. Найквист оттолкнул его, так что он споткнулся и упал на землю. Полежав секунду, мужчина поднялся на ноги, сразу же отправился к своей хижине и исчез внутри. Найквист вытер дождевую воду с лица рукавом и ждал. Он знал, что от него скверно пахнет грязью и потом. Он не переоделся, не добрался до душа и не побрился. Он был слишком испуган и поражен тем, что с ним случилось. Вдалеке, дальше по дороге, залаяла собака. Вероятно, приближаются еще несколько охранников. Они заставят его уйти, и ничего тут не поделаешь.

Но вдруг без каких-либо дальнейших возражений привратника ворота щелкнули и начали медленно открываться.

Женщина необычных привычек

Лучики света впереди, как оказалось, исходили от гирлянд разноцветных лампочек, висевших на ветвях деревьев, и были единственным источником освещения, пока автомобиль Найквиста двигался вдоль подъездной дорожки. Он посмотрел через лобовое стекло, и последний поворот вывел его на очищенный участок. Перед ним появилась резиденция Бэйла – большой особняк с раскинувшимся по левую руку ухоженным ночным садом. Площадь освещалась тусклыми декоративными лампами, свет которых пробивался сквозь капли дождя.

Припарковав машину в тени, Найквист вышел, и к нему тут же подошел охранник. Он был одет в черное и выглядел как ночное существо с блестящими красными глазами. Такой эффект создавался из-за специальных очков ночного видения, сидевших у него на носу. Рядом с ним взрыкивала собака. Под безмолвным наблюдением охранника Найквист направился к входной двери. Как только он подошел, дверь открылась, и окликнувшая его по имени горничная повела мужчину в зал.

Дом просто кишел старинными вещами, но их красоту было почти невозможно разглядеть из-за тусклого освещения. Найквист, по контрасту к обстановке, выглядел ужасно. Он промок, продрог до костей и все еще трясся от нервозности ситуации, приведшей его сюда. Молодая горничная проявила большой интерес к его внешности, приблизившись к нему. Найквист, нервничая, вытер лицо носовым платком. Горничная улыбнулась.

– Вам очень повезло, мистер Найквист. Мы спим только тогда, когда спит миссис Бэйл, – очень тихо, почти шепотом сказала она. – Сюда, пожалуйста.

Они прошли в прихожую, стены которой были увешаны картинами, написанными маслом. Некоторые из них были очень большими и весьма впечатляющими. Каждое из огромных полотен мерцало неярким свечением. Темноту комнаты рассеивали лишь эти слабые лучики света.

Горничная остановилась.

– Она нечасто соглашается встретиться с кем-либо. Но я должна предупредить вас…

– Продолжайте.

– Не ожидайте от нее слишком многого.

Горничная развернулась, чтобы двинуться дальше, но Найквист нежно взял ее за руку.

– Скажите…

– Мелисса.

– Мелисса, вы хорошо знаете дочь миссис Бэйл?

– Элеанор? Да. Хотелось бы думать, что мы друзья. Ну, если отношения между такими разными людьми можно назвать дружбой.

– Отношения?

– Я наемный сотрудник. Служанка.

Найквист сжал руку горничной чуть сильнее.

– Я на стороне Элеанор. Вы должны верить мне.

Мелисса выглядела обеспокоенной. Оглянувшись, она посмотрела туда, где стоял еще один охранник, внимательно наблюдавший за ними, и сказала ему:

– Все в порядке, Джейкоб. Я в норме.

Охранник насторожился, но промолчал и не двинулся с места.

Найквист снова склонился к горничной и прошептал:

– Просто скажите мне, где находится Элеанор. Больше ничего.

– Я не могу сказать.

– Но вы же знаете, где она?

Голос Мелиссы изменился, приобрел деловую окраску.

– Подождите здесь, пожалуйста, – сказала она и поспешила войти в комнату.

Найквист посмотрел на охранника, кивнул ему, но ответа не получил. Маятник высоких напольных часов медленно раскачивался взад-вперед, создавая низкий звук. На старинном циферблате было почти двадцать минут третьего, что, похоже, соответствовало времени, которое назвал ему привратник. Дом жил по собственному времени. Найквист почувствовал обычную подавляющую необходимость изменить время на своих наручных часах, но сдержался. Он взглянул на циферблат: часы все еще показывали семь минут восьмого. В это время охранник кашлянул и пристально посмотрел на него. Найквист подошел к ближайшему произведению искусства – крупной картине, написанной маслом, на которой художник изобразил жуткий мрачный пейзаж, где тени невидимых людей застыли на земле между странно выглядящими башнями и арками. Картина была подписана «де Кирико» . У Найквиста возникло ощущение, что пейзаж вполне может быть подлинником. Он как раз разглядывал абстрактную мраморную скульптуру, когда двери снова открылись, и появилась Мелисса.

– Миссис Бэйл сейчас вас примет.

– Спасибо.

Она широко распахнула дверь, и Найквист вошел в комнату.

Первое, что он отметил, – это звук. Комната была тускло освещена, как и все остальные, но звук тиканья и звона наполнял мрачное пространство настолько, что ему казалось, что он очутился внутри какого-то прибора. Его глаза медленно приспособились к мраку, и, удивленно оглядевшись, он увидел, что на каждой отдельной стене и стеллаже висели и стояли часовые механизмы разных форм и степеней древности. Туда-сюда раскачивались маятники, на циферблатах вращались стрелки, жужжали и щелкали механизмы. Найквист отметил, что ближайшие к нему часы показывали без двадцати минут четыре – время, совершенно не совпадавшее с тем, по которому, как он считал, живет дом. Очевидно, что в этой комнате часы не соответствовали общей временной шкале. И вдруг, осмотревшись, он понял, что каждый циферблат показывал примерно одно и то же время: без двадцати минут четыре.

Он услышал голос, мягкий голос женщины, повторяющий одно и то же слово:

– Время, время, время. Время, время, время, время, время. Время, время. Время, время, время, – голос снижался почти до шепота и сливался с постоянным тиканьем в комнате. – Время. Время, время, время. Время, время…

Мать Элеанор Бэйл выглядела как живой призрак некогда поразительно красивой женщины. Ей было около пятидесяти, но кожа имела бледный оттенок, как у тех, кто почти никогда не видел дневного света, а выражение ее глаз напомнило Найквисту о взгляде его собственной матери на фотографиях. Как будто эти глаза смотрели на какой-то другой, совсем не похожий на современный мир.

– О, взгляните на время, будьте добры. Вы опоздали! Я не знаю. Ужасное дело. – Она металась между часами, переводя стрелки. – Как бы я ни старалась, всегда что-нибудь да не так. Неправильное время. Вот и сейчас! – Переведя стрелки на больших часах на каминной полке, она на секунду остановилась, и на ее лице возникло удовлетворенное выражение, но потом заметила, что стрелки на других часах уже сдвинулись, и бросилась к ним.

– О, Боже. Посмотрите на время. Разве это время? – воскликнула она и начала переводить стрелки на этих часах. Найквист понял, что она пытается добиться, чтобы все часы в комнате всегда показывали одно и то же время: без двадцати минут четыре.

Это была невыполнимая задача.

– Миссис Бэйл?

Женщина застыла на месте, ее тело внезапно напряглось. В это мгновение она выглядела как маленькая девочка, пойманная на каком-то неприличном поступке, а затем повернулась и, очевидно, впервые четко увидела Найквиста.

– Что вы здесь делаете? – спросила она надтреснутым голосом, одновременно открывая ящик стола. – Что вы делаете в моей комнате? Выйдите отсюда!

– Я пытаюсь найти…

Она вытащила из ящика какой-то маленький металлический предмет. Найквист увидел, что это было, и замер.

– Этот пистолет подарил мне мой отец, – сказала она, – на мой шестнадцатый день рождения. Он знал, что многие люди, многие мужчины, будут испытывать ко мне нездоровый интерес, как к моему телу, так и к моему состоянию. Прекрасная вещь, не находите? Видите рукоятку, украшенную драгоценностями?

– Да.

– Вы ведь не желаете мне зла?

– Вовсе нет…

– Оставьте меня в покое! – В ее голосе прорезался страх, рука с пистолетом задрожала.

– Я пытаюсь…

– Уйдите с глаз долой! Разве вы не… вы не… не видите, что я занята?

– Миссис Бэйл, я пытаюсь найти вашу дочь.

Услышав эту фразу, женщина съежилась. Обе ее руки плотно схватили пистолет. Губы вытянулись в мрачную гримасу, а глаза заискрились от страха. Затем, наконец, она положила оружие на стол. Ее поведение изменилось, стало более мягким.

– Мою дочь? К сожалению, дочь у меня забрали.

– Куда забрали?

– У меня. Ее отняли. К сожалению.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Все кончено. Все.

– Я пытаюсь найти Элеанор.

– Ах, да, Элеанор. Это ее имя. Теперь я вспомнила.

Найквист в отчаянии покачал головой. Мысли женщины были настолько спутаны, что любой разговор в лучшем случае просто прекратится, а в худшем – не принесет ему никакой пользы. Он подошел к ней.

– Миссис Бэйл, пожалуйста. Мне нужно поговорить с Элеанор. Это срочно.

Женщина выпрямилась, приняв гордую стойку, и, по-видимому, взяв себя в руки, сказала:

– О, но вы должны называть меня Кэтрин.

– Кэтрин, – попытался улыбнуться он, – меня зовут Джон Найквист.

– Я знаю, кто вы.

– Знаете?

Найквист поразился. Мать Элеанор, казалось, больше не испытывает беспокойства. Теперь она выглядела совершенно нормальной.

– Я знаю, что мой муж нанял вас, чтобы найти моего ребенка, верно?

– Да.

– И вы нашли ее. Недавно моя дорогая Элеанор вернулась домой. Но теперь она снова ушла. Боюсь, я не знаю, где она. Я правда не знаю.

Собравшись с духом, Найквист сказал:

– Я думаю, у нее проблемы. Она в опасности.

Кэтрин поморщилась. Казалось, она борется, пытается решить, на каком из нескольких миров сосредоточиться. Ее взгляд пробежал по ряду часов на каминной полке, а затем снова нашел Найквиста.

– Откуда вы знаете?

– На меня напали люди, которые ее искали.

– Люди?

– Мужчины. Двое мужчин. На них… на них были надеты маски из тени. – Произнося эти слова, он понимал, насколько абсурдно они звучат.

Но для миссис Бэйл это заявление явно что-то значило. Ее отбросило назад, и она содрогнулась.

– О, моя маленькая бедная девочка. Она в опасности!

Голова Найквиста была заполнена странной музыкой, вызванной хитросплетениями тикающих звуков. Каждый механизм слегка не попадал в такт со своими соседями.

Он попытался сосредоточиться.

– Вы знаете, кто эти люди?

Кэтрин Бэйл молча уставилась на него.

Он продолжал:

– Я считаю, что эти люди не остановятся ни перед чем, пока не найдут вашу дочь. Я думаю… думаю, они хотят похитить ее. Или еще того хуже.

Он надеялся, что такие слова вызовут страх и заставят ее рассказать ему, где Элеанор, но вместо этого ее глаза вдруг начали терять фокус.

– Нет. Нет, – сказала она. – Смотрите! Все не так. – Отпрянув от Найквиста, она бросилась к часам в дальней части комнаты и лихорадочно перевела стрелки. – Неправильно! Все не так. Посмотрите на время. Время, время, время. Я опаздываю! Я действительно очень и очень опаздываю.

Найквист последовал за ней.

– Миссис Бэйл…

– Мне очень жаль. У меня просто не хватает времени.

– Но вы хотели со мной встретиться. Вы впустили меня, ворота были открыты.

– Ах…

– Да-да?

– Мистер Найквист. Теперь я понимаю, – сказала она, похоже, снова возвращаясь в реальный мир. – Вы искали Элеанор. Да, все верно. Вас нанял мой муж. Вы нашли ее?

Найквист почувствовал невероятную усталость.

– Нашли ведь?

– Да.

– Да. Конечно. Надеюсь, вам хорошо заплатили?

– Мне просто нужно поговорить с Элеанор. Вот и все. Это все, о чем я прошу.

Теперь Кэтрин выглядела нервной. Она смотрела куда угодно, но не в глаза Найквиста.

– Это мой дом, – сказала она.

– Я знаю…

– Я родилась здесь, в этом доме, на темной стороне города. – Она перешла к другим часам и перевела стрелки. – Говорят, что это проклятие, рожденное в ночи. Но так говорят те, кто родился при дневном свете. Они завидуют нашим знаниям. – Она подняла еще одни часы. – Мой муж родился на дневной стороне. Конечно, он женился на мне из-за наследия компании. Бизнес был создан моей семьей, понимаете?

– А как насчет настоящего отца Элеанор?

Кэтрин застыла, и Найквист увидел, что он достучался до нее, ненадолго вернул ее в реальность.

– Доминика Кинкейда, – сказал он.

– Доминик… – пыталась вспомнить она. – Доминик?

– Расскажите мне о нем. Что он для вас значит?

– О да. Прекрасный Доминик. – Ее голос смягчился. – Мой красавчик. Мой привлекательный молодой любовник. О, но я его не видела, давно. Довольно давно.

– Расскажите о нем.

Ее руки перестали вращать головку часов, и она нетерпеливо кивнула, улыбнулась и погрузилась во внезапно нахлынувшие воспоминания.

– Мы встречались тайком, в секретных местах, в маленьких участках общей темноты. Он был художником, скульптором, творцом. Волшебником. О, он целовал меня! Как он меня целовал! Доминик отвел меня к границе Сумрачного района, где его губы впервые встретились с моими. И затем мы пошли дальше, в сам туман, к лунно-белым землям. – Рассказ изменил ее до неузнаваемости. – Холодный туман окутывал мое лицо и руки. Волосы стали липкими от росы. Я слышала в тумане голоса. Крики боли. Но мы продолжали идти. Казалось, он не боялся сумерек, совсем, и я чувствовала себя рядом с ним вполне уверенно. По пути мы говорили об искусстве, потерянном времени и мире духов. – Теперь она смотрела прямо на Найквиста, в глазах появился блеск, как у молодой женщины. – И все же шли дальше и оказались в круге странных деревянных фигур, вроде… как скульптур.

– Статуй?

– Да! Именно это слово. И там, и там мы занимались любовью, о, мы объединили нашу любовь с туманом, окутывавшим наши голые тела, и голубым блеском Венеры, мерцающей низко в небе, как ангел-хранитель. Я слышала во мраке голоса, похожие на песнопения. Я чувствовала, что за мной следят. Я была частью чего-то, какого-то ритуала, в конце концов. Как будто под действием чар. Это было очень интересно. Очень! И там была зачата моя дорогая милая Элеанор, вызванная из сумерек, – дитя тумана, луны и тени.

Наконец ее голос стих, она замолчала и отвернулась от Найквиста, внезапно смутившись. Найквист позволил ей немного помолчать. Он вспомнил, что сказал ему дилер Сумак, о том, что Элеанор родилась в сумерках. Но он слегка исказил факты: не родилась, а была зачата.

– Скажите, вы давно видели Доминика? – прошептала Кэтрин Бэйл.

– Боюсь…

– Что? Что? – Она все еще прятала от него свое лицо.

– Боюсь, Доминик Кинкейд мертв.

– Он мертв.

Часы выпали из ее рук, разбившись об пол, и казалось, что все остальные часы в комнате на долгое время перестали тикать, словно от шока или сочувствия. Кэтрин вздрогнула. Она подняла еще одни часы, едва осознавая, что делает, и начала поворачивать заводную головку. Комнату снова наполнило тиканье.

Достав музыкальную шкатулку, Найквист сказал:

– Вы положили это на могилу Кинкейда. – Кэтрин оглянулась, и он поднял крышку. Зазвучала музыка, балерина начала танцевать. – Вас видели у могилы.

– Что ж. Полагаю, я должна была это сделать. Да, я помню. Со мной пришла Мелисса. Она присматривала за мной.

Найквист почувствовал внезапное сострадание к этой странной женщине и мягко спросил:

– Какое значение имеет время без двадцати четыре?

Замявшись, Кэтрин сказала:

– Есть определенное время дня и ночи, которые никогда нельзя забывать. Никогда! Вы считаете, это правда, мистер Найквист?

– Раньше я думал, что только настоящее имеет значение. Но теперь я не уверен.

Найквист подумал, что она имеет в виду Элеанор и ее нынешнее исчезновение, но затем заметил более тревожную причину поведения Кэтрин Бэйл. Он не смог придумать простого способа выразить это, не бередя рану и не причиняя дальнейшую боль этой женщине. Он молчал, и эта тишина также заразила Кэтрин. В течение нескольких секунд они молча стояли в комнате тикающих часов. Затем она покачала головой и сказала:

– Я не знаю, где она, представляете? Мой муж спрятал Элеанор.

Найквист коснулся ее руки.

– Я найду ее для вас, – сказал он.

– Найдете?

Найквист кивнул. Кэтрин взглянула на него. Ее лицо приняло самое серьезное выражения с момента начала их беседы. Она контролировала свой воспаленный ум, по крайней мере, этот короткий промежуток времени.

– Будьте осторожны, – сказала она. – В этом городе есть силы, с которыми шутки плохи. Мы достигаем границ самого времени.

– Что вы имеете в виду?

– Вы узнаете.

Найквист вздохнул. Разговор подошел к концу, но все же остался один сложный вопрос.

– Миссис Бэйл, скажите мне… – Он сделал паузу, переживая, как она отреагирует, прежде чем спросить:

– Сколько у вас детей?

По лицу женщины пробежала тень, тень, порожденная изнутри какой-то ужасной мыслью или воспоминанием, которое всплыло на поверхность, на ее бледную и сухую кожу.

– У меня… у меня…

Слова застревали в пересохшем горле. Найквист почувствовал, что зашел слишком далеко. Он видел причиненную им боль и хотел было извиниться, когда глаза Кэтрин расширились, и губы зашевелились, на этот раз с внезапной ожесточенной решимостью:

– У меня двое детей!

– Что случилось с другим ребенком?

– Его отняли.

Та же фраза, что и раньше.

– Вы имеете в виду, что она умерла?

Кэтрин едва заметно кивнула. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но вдруг запнулась, переведя взгляд с Найквиста на дверь, где теперь стоял Патрик Бэйл.

– Найквист! – Бэйл вошел в комнату, следом за ним охранник. – Что вы делаете в моем доме? – Он был в ярости.

Найквист остановился.

– Ищу Элеанор.

– Вы расстраиваете мою жену.

– Да. Простите, я не хотел…

– Перейдите в другую комнату. Пожалуйста.

Охранник подошел ближе. Найквист напрягся, готовясь к драке, но вдруг услышал тихое бормотание Кэтрин. Она снова окунулась в свой мир, ее руки копошились в механизмах часов, как будто заводили сам мир и крепко держали его, навсегда оставляя один драгоценный момент.

Личные дела

Найквист стоял перед большой картиной, написанной маслом, на которой были изображены фигуры, потерянные в сумерках, рядом расположился охранник Джейкоб. Патрик Бэйл стоял в нескольких шагах от него, потирая лоб пальцами.

– Я вас не понимаю, – сказал он. Найквист промолчал, заставив Бэйла взглянуть на него. – Я вам заплатил. Заплатил вам за работу, которую, строго говоря, вы даже не выполнили, то есть не нашли мою дочь и не привезли ее благополучно домой. Вместо этого домой ее привезла полицейская машина с места убийства!

Найквист начал было говорить, но остановился.

Бэйл прямо сказал:

– Я предупреждал вас неоднократно. Что я должен делать?

– Избейте меня. Убейте. Не знаю.

Это заявление еще больше разозлило Бэйла. Он огляделся по сторонам, и взгляд его остановился на охраннике, который пытался подавить усмешку.

– Джейкоб! – крикнул он охраннику. – Прочь с глаз моих. Живо!

Охранник вышел из комнаты.

Бэйл подождал, пока дверь закроется, подошел к шкафу и налил себе выпить. Не предложив стаканчик Найквисту, он сказал:

– Вы меня не знаете. Не думаю, что кто-нибудь меня знает. Полностью.

– Возможно, нет. Но я хотел бы понять.

– Почему?

– Из-за Элеанор.

– Что с ней?

– Вы знаете кого-нибудь, кто может хотеть причинить ей вред?

– Нет.

– Вы возглавляете самую важную компанию в Дневном районе. У вас должны быть враги.

– Да, но…

– Что движет вами, Бэйл? Скажите мне.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Не думаю, что это банальная жадность…

– Конечно, нет. Я увеличил свое состояние в десять раз и чувствую себя ничуть не лучше.

– Что же тогда?

Бэйл, похоже, колебался на грани признания, но затем отступил и сказал:

– Семейный бизнес был в застое, когда я взял на себя управление. Они делали часы, наручные часы, модные часовые механизмы. Несколько элементарных временных шкал. Стоимость была прекрасной, но, скажем так, бизнесу не хватало выдумки. Нет, меня очаровывало само время, наша способность овладеть и манипулировать им. Больше не быть его рабом. И это всегда было моей движущей силой.

Найквист подошел чуть ближе.

– Я разговаривал с вашей женой, и она упомянула нечто странное. Что мы достигаем границ времени.

– Ну да, Кэтрин говорит много странных вещей.

– Границы времени. Интересно, что она имела в виду? И что произойдет с нами, с городом, как только мы за них выйдем?

– У нас все под контролем.

– А если случится еще одна временная катастрофа, что тогда?

– Мы активно работаем над тем, чтобы подобное больше не повторилось.

– Надеюсь, вы правы.

Найквист вспомнил о двух последних катастрофах, когда тщательно выстроенная сеть временных шкал города внезапно перегрузилась и начался хаос. Он вздрогнул от воспоминания: многие люди застыли на месте, неспособные сделать шаг в сторону; другие могли двигаться лишь в ужасно замедленном темпе. На Найквиста беда повлияла иначе: его биологические часы ускорились так, что пара дней, казалось, прошла за несколько секунд. В конце концов, он вернулся в свой дом в Ночном районе и лежал в постели, в темноте, пока не прошла тошнота и не восстановилась система города.

– А как насчет тех, кто пострадал от всего этого? – спросил Найквист. – Например, та женщина, о которой я читал в газете. Более семидесяти разных временных шкал, влияющих на ее психику.

– И каждый из них тестировался индивидуально. Что мы можем сделать…

– Бедная женщина порезала запястья.

Бэйл слегка вздрогнул.

– Да.

Найквист продолжил:

– Я слышал, что в парламенте все чаще задают вопросы. Что вы будете делать? Откупитесь от них?

– Это не имеет к вам никакого отношения. Абсолютно никакого!

– Я считаю, что Элеанор связана с вашей борьбой.

– Моей борьбой?

– Вашей битвой. Против времени. И я думаю, что смерть Доминика Кинкейда связана со всем этим. Просто пока еще не знаю как.

Бэйл судорожно вздрогнул, словно испытывая физическую боль.

Найквист постарался смягчить тон:

– Вы должны мне верить, Элеанор преследуют. Мне просто нужно выяснить, почему это происходит и кто ее ищет. И тогда я… и тогда мы сможем убедиться, что она в безопасности.

Этот подход не возымел положительного эффекта. Вместо этого глаза Бэйла наполнились холодным гневом.

– Я в последний раз прошу оставить мою семью в покое. Оставьте мою дочь в покое.

Помолчав несколько секунд, Найквист сказал:

– Но ведь Элеанор не ваша дочь, верно?

Бэйл одним глотком осушил стакан. На мгновение Найквист даже подумал, что он лопнет в руке мужчины. Но Бэйл несколько раз вдохнул, а затем улыбнулся. Это выглядело так, словно глыба льда раскололась на две части.

– Вы правы. Вы правы, Найквист. Она не моя дочь.

Найквист был удивлен внезапным признанием, но воспротивился желанию продолжить расспросы. Вместо этого он смотрел, как Бэйл поставил стакан на стол и подошел к одной из картин. Комната была настолько тускло освещена, что его фигура, казалось, сливалась с сюрреалистическим пейзажем.

– Это было нелегкое дело, – начал он. – Это все. Я не знаю подробностей. Не хочу знать. Какой-то художник. Мою жену всегда привлекали такие чувствительные типы. Конечно, он был намного моложе ее.

– И это был Доминик Кинкейд?

Бэйл отвернулся от картины.

– Да. – Его лицо при этом не выражало ничего – ни боли, ни потери.

Найквист не собирался отступать.

– Значит, ваша жена начала встречаться с этим парнем, а потом забеременела?

Кивок в ответ.

– И так появилась Элеанор?

Бэйл усмехнулся.

– Главное то, что я воспитывал ее как свою. Как моего собственного ребенка. Сколько мужчин поступили бы так? Да, я дал Элеанор все, чего она могла бы хотеть от жизни. Конечно, я имею в виду чисто материальную составляющую. Что бы она ни требовала, ну, я не знаю… Я не могу судить о своей способности любить. А кто-нибудь другой может?

– Наверное, нет.

Двое мужчин молчали, и, казалось, в комнате звучало эхо этой тишины. На застывших пейзажах мерцали проблески других миров, будто проникшие через залитые лунным светом двери. Тонкие осветительные приборы гудели с тщательно контролируемой мощностью. Впервые Найквист почувствовал связь с другим человеком. Он спросил:

– Что случилось?

– Простите? – пробормотал Бэйл, словно спросонья.

– Что заставило Элеанор уйти из дома?

– Она узнала о Кинкейде.

– Вы ей никогда о нем не говорили?

Он покачал головой.

– Все это время она воспринимала меня как своего отца. Как и я считал ее своей дочерью. – Бэйл выглядел огорченным. – Конечно, она была расстроена, когда узнала. Ну, вы можете себе представить.

Найквист сделал паузу, прежде чем задать трудный вопрос.

– А как насчет другого вашего ребенка?

– Моего кого? У меня нет другого ребенка.

Найквист предпринял еще одну попытку.

– В самом деле? Я думал, ее зовут Элиза?

Лицо Бэйла было скрыто в тени. Он довольно спокойно сказал:

– В моей семье лишь один ребенок. Ее зовут Элеанор.

– Ваша жена сказала что-то о дочери, которая умерла. Скончалась…

– Элиза? Что-то знакомое. Ах, да. Имя, которое мы сначала выбрали для Элеанор, прежде чем она родилась. Позже мы передумали.

– Понятно, – сказал Найквист. – Похоже, это все объясняет.

– Больной ум женщины играет злые шутки. – Бэйл шагнул вперед, на свет. – Я уверен, что вы уже поняли, Найквист, что наша семья пережила большую боль в свое время и значительная ее часть была вызвана моей собственной проблемой.

– Какой?

– Я бесплоден, – без колебаний ответил Бэйл.

Найквист был ошеломлен. Он все еще пытался подобрать слова для ответа, когда Бэйл продолжил:

– Моя дорогая жена вряд ли могла спокойно вынести такое известие. Возможно, это и загнало ее в объятия другого мужчины, кто знает? И кто скажет, каких демонов могло породить все это?

– В чьей голове?

Бэйл оставил вопрос без ответа, на мгновение закрыв глаза.

– Вот. Теперь вы знаете. Я неполноценный мужчина. Вы удовлетворены такой информацией?

Найквист кивнул.

– Мне было любопытно. Такая уж у меня работа.

– Полагаю, что да.

– Где Элеанор?

– Моя дочь… и я не извиняюсь за это слово, моя дочь была глубоко обеспокоена событиями последних нескольких недель или около того. Но будьте уверены, за ней есть кому присмотреть.

– У меня осталось несколько ее вещей.

– Отдайте их мне.

– Я не могу этого сделать. Я должен ее увидеть.

В голос Бэйла вернулась сталь.

– Ни в коем случае.

Но такая решимость длилась лишь миг, тут же сменившись печалью. Подойдя к Найквисту, Бэйл протянул руку и сказал:

– Не знаю, что еще я могу сделать. Я очень люблю свою жену, но… вы видели, какая она. Действительно, Элеанор – это все, что у меня сейчас есть.

– Да, я понимаю.

– Я делаю все возможное, Найквист. Но знаете, некому разделить со мной мою ношу. – Он покачал головой. – Я один.

В это время напольные часы, стоявшие напротив дальней стены, начали бить: один раз, второй, в третий раз. Чересчур громкие удары, казалось, совсем не соответствовали этой комнате. Тем не менее резкий звук убаюкивал Бэйла, его глаза подернулись сонной дымкой. Он сказал:

– Когда все сказано и сделано, мы все хотим лишь одного. Убежать от времени и просто жить. Жить вечно. На таких мечтах и делается состояние, включая мое собственное. – Он слегка поклонился, словно исполняя нечто вроде прощального ритуала. – А теперь я должен посмотреть, все ли в порядке у Кэтрин. До свидания, мистер Найквист. Надеюсь, что наши пути не пересекутся снова. Вы, надеюсь, примете это как должное.

Такими были его последние слова.

Только одно правило

Через несколько минут Найквист вышел к своей машине. За ним наблюдал тот же или другой охранник: лицо за маской ночного видения совершенно неразличимо. Рядом с поводка срывалась злобная собака. Неподалеку стоял лимузин Патрика Бэйла, сверкающий серебром при свете внутренних ламп. Найквист оглянулся на дом. Наверху, в тускло освещенном окне, виднелась одинокая фигура Кэтрин Бэйл. Он вспомнил, что она сказала: «Есть определенное время дня и ночи, которые никогда нельзя забывать…»

Наемная машина медленно двигалась по подъездной дороге под утихнувшим дождем. Яркие лампочки на деревьях по обе стороны были выключены, вокруг царила темнота. Поворачивая руль, Найквист думал об этом деле, точнее, о головоломке, как он теперь его рассматривал. Он чувствовал, что у него есть несколько фрагментов пазла, а многие другие все еще отсутствуют. Здесь какая-то скрытая форма, недосягаемая сумрачная форма…

Последние капли дождя пробивались сквозь фары. Найквист задумался, его глаза едва видели дорогу. Патрик Бэйл, по крайней мере, слегка приоткрыл душу, и, похоже, его слова несли оттенок правды. Но он все еще не доверял ему, не полностью, особенно когда дело касалось Элеанор.

Если бы он мог найти девушку! Это все еще была его задача номер один.

Между деревьями у дороги вспыхнул мимолетный огонек. Желтый свет появился, исчез и вернулся снова, став ярче. Это выглядело как некий сигнал. Или предупреждение. Остановив машину, Найквист вытащил пистолет из-под водительского сиденья, вышел и двинулся к деревьям. Как только он это сделал, свет погас. Он бросил взгляд вверх и вниз по подъездной дорожке, но кругом была темнота, одна лишь темнота. Найквист снова повернулся к деревьям. Огромные листья скручивались по краям, образуя ряд зеленых желобков, специально предназначенных для того, чтобы направлять всю дождевую воду вниз, на землю и корни.

– Кто здесь?

Тишина в ответ. И вдруг среди ветвей кто-то зашевелился. Найквист подошел ближе, и человек вышел ему навстречу. Это была горничная, Мелисса.

– Мне следует поторопиться. Они заметят, что меня нет, – сказала она.

– Что вы хотите?

– Помочь Элеанор. Вот… – Она передала Найквисту небольшой предмет. – Сделайте для нее все возможное.

– Хорошо.

– Позвольте-ка взглянуть на вас поближе. Потому что в прошлый раз вы ее подвели.

Найквист приблизился. Мелисса подняла фонарь и осветила его лицо.

– В этот раз я должна точно знать, что вы сделаете для нее все возможное.

– Я это сделаю.

– Хорошо.

В глазах Мелиссы застыло такое же одиночество, как и у Элеанор. Несмотря на разницу в их статусе, они были похожи.

– Будьте осторожны. Мистеру Бэйлу нельзя доверять, особенно когда речь идет о Элеанор.

– Что вы имеете в виду?

– Он боится ее. До дрожи.

Она натянуто улыбнулась, кивнула и сделала шаг назад.

– Подождите. Мне нужно больше информации.

Эти слова не возымели никакого эффекта. Молодая женщина скрылась между деревьев, став еще одной темной фигурой в подлеске. Найквист сделал пару шагов за ней. По лицу ударили холодные и влажные листья. С верхних веток капал дождь.

Мелисса исчезла.

Вернувшись в машину, он зажег в салоне свет, чтобы рассмотреть предмет, который она ему дала. Это была визитная карточка с логотипом гармонично объединенных солнца и луны. Наконец, Найквист почувствовал, что приблизился к цели. Взгляд случайно упал на часы приборной панели, и Найквиста охватил ужас. По стеклу сверху вниз прошла диагональная трещина. Стрелки застыли на месте. Он снова подумал о Кэтрин Бэйл и о том, как один конкретный момент времени поймал ее в ловушку. Возможно, он был такой же жертвой, как и она.

Часы приборной панели показывали семь минут восьмого.

Он до сих пор каким-то образом находился под действием наркотика.

Найквист завел машину и направился к воротам. Добравшись туда, он увидел, что в поместье Бэйлов заезжает другой автомобиль. Он замедлил ход, и оба транспортных средства разминулись. Свет из хижины привратника падал прямо на этого новоприбывшего. Найквист увидел водителя в униформе, а затем пассажира, одиноко сидевшего на заднем сиденье. Лицо мужчины показалось знакомым – изможденное, смуглое, со спадающими на лоб волосами. Но мимолетный взгляд ничего не мог сказать Найквисту. Несомненно, еще один из коллег Бэйла, партнер по бизнесу или по чему-либо другому. Найквист посмотрел в зеркало заднего вида, как машина исчезла во мраке подъездной дорожки, затем выехал из ворот и вернулся на проселочную дорогу. Проехав немного вперед, он остановился у телефонного автомата на углу и набрал номер с визитной карточки, которую дала Мелисса.

– Здравствуйте. Чем я могу вам помочь? – ответил женский голос.

– Это институт «Эон»?

– Да, слушаю вас.

– Я хотел бы приехать и встретиться с Элеанор Бэйл.

– Минутку… Ах, да, боюсь, мисс Бэйл находится в нашем ограниченном списке доступа.

– Я знаю это. Я деловой партнер ее отца, сэра Патрика Бэйла.

– Вам придется предъявить доказательства этому.

Перевернув визитную карточку, Найквист посмотрел на одно слово, написанное от руки.

– Договорились. Хорошо, что вы так заботитесь о Элеанор.

– Конечно, сэр. Это наша работа. Время посещения заканчивается в девять часов.

– В девять… Ясно. Который у вас час?

– Без пятнадцати восемь.

– Хорошо. Я успею. Скоро буду у вас.

– Я должна предупредить вас, сэр. У нас есть только одно строгое правило для посетителей.

– Слушаю вас.

– В общественных зонах института запрещено использовать любые временные шкалы. Для вас это проблематично?

– Нет, конечно, нет. Спасибо.

Найквист вышел из автомата. Теперь нужно было настроить наручные часы, чтобы вовремя приехать в институт. К счастью, стекло было целым, но стрелки все еще показывали семь минут восьмого. Прижавшись ухом к циферблату, он услышал такой сильный и красивый звук, что почувствовал, как его сердце забилось быстрее, словно стремилось непременно попасть в ритм. Он перевел стрелки на новое время, и они сдвинулись без малейшего сопротивления. Без тринадцати минут восемь. Это придало ему решимости.

На этот раз он не подведет девушку.

Вернувшись на дорогу и направившись в квартал Центральная Тьма, Найквист подумал о машине, которая только что приехала в дом Бэйла, и с ужасом вспомнил, где он видел пассажира раньше. Это был дилер из клуба «Полуденное подземелье», Сумак – человек, распространявший киа.

Какой же бизнес этот люмпен затеял с человеком, отвечающим за временные шкалы города?

Тень ускользает

Байблблэк был небольшим кварталом, расположенным в нескольких километрах к юго-западу от Ночного района. Проехав по окраине, Найквист нашел огромное, просторное здание, в котором находился институт «Эон». Отыскав парковочное место на площадке рядом с главным входом, он в последний раз посмотрел на часы, а затем снял их с запястья и положил в бардачок. Часы показывали пятнадцать минут девятого. У него около сорока минут, чтобы увидеться и поговорить с Элеанор Бэйл и убедиться, что с ней все в порядке. Он спрятал пистолет под водительским сиденьем рядом с оставшимся флаконом киа. Он будет играть по правилам, пока правила не начнут играть против него.

На стойке регистрации Найквиста попросили написать на карточке пароль. Он вывел шестибуквенное слово, которое Мелисса написала на обратной стороне визитки. Затем карточку поместили в латунный контейнер и отправили в путешествие по ряду пневматических трубок, уходящих в потолок над стойкой регистрации. Он представил себе древнего, покрытого пылью старика или старушку, сидящего в такой же пыльной комнате на верхнем этаже и проверяющего пароли по учетной книге. Пока они ждали подтверждения, Найквиста обыскала сотрудница института, распотрошив его спортивную сумку. Каждый предмет тщательно осмотрели и вернули. Сотрудница хотела выяснить предназначение кожаной фигурки. Найквист сказал ей, что эта кукла – элемент личной ценности Элеанор. Все было в порядке, но металлический контейнер еще не вернулся. Он начал паниковать. Возможно, пароль изменили? Или Мелисса написала неправильный вариант? Он представил, как в этот самый момент кто-то звонит в дом Элеанор и просит к телефону Патрика Бэйла.

Улыбнувшись администратору, Найквист заметил за столом полку с большим количеством наручных часов. На каждых была наклейка с именем. Посетители оставляли свои часы здесь, чтобы позже забрать их.

Наконец контейнер вернулся, вывалившись из трубки в проволочную корзину. Осмотрев лежащую в нем карточку, администратор улыбнулся.

– Приятного визита, мистер Найквист.

Его встретил мужчина средних лет в немаркой одежде, представившийся доктором Шапиро. Бок о бок они двинулись по тускло освещенному коридору. Шапиро интересовался случаем Элеанор и немного рассказал о работе, которой они занимались.

– «Эон» – благотворительный фонд, посвященный уходу за людьми, страдающими от временных расстройств.

Мимо прошли два санитара, одетые в серую униформу.

– Вы уверены, что у Элеанор есть такие проблемы? – спросил Найквист.

– Их трудно обнаружить, если больной достаточно умен. Но будьте уверены, мы знаем свою работу.

Они дошли до закрытых железных ворот. Охранник позволил Найквисту и доктору пройти и двинуться по другому коридору. Шапиро продолжил свой рассказ.

– Мы предлагаем нашим пациентам более комфортный цикл ночи и дня.

– Это тюрьма?

– Мы руководствуемся хронологией, – вздохнул доктор. – Все мы. Причина этого тесно связана с нашим основным пониманием времени. Мы делаем оценочные суждения, сравнивая прошедшее с тем, что может произойти. Если эта концепция потерпит неудачу, если биологические часы выбьются из ритма, тогда…

– Продолжайте.

– Скажем так, что у некоторых из наших наиболее тяжелых пациентов проявляются жестокие тенденции. Конечно, Элеанор Бэйл принадлежит к иной категории наблюдаемых.

Коридор освещался мягким свечением нескольких небольших лампочек.

– Что она здесь делает? – спросил Найквист. – Похоже, что-то пошло не так?

– Ее отец принял меры предосторожности…

– Патрик Бэйл?

– Да. Очень щедрый, добрый человек.

– Щедрый… Понятно.

– О да. Теперь…

Где-то раздался вой. По соседнему коридору быстрым шагом прошла группа санитаров.

Найквист остановился.

– Что происходит?

– Это несчастные… Некоторые люди так больны временем, что теряют всякое восприятие реальности.

Гулким эхом разносились крики боли.

Догнав доктора, Найквист сказал:

– Лично я не думаю, что с Элеанор что-то не в порядке.

– В самом деле? – улыбнулся Шапиро. – Но вы вряд ли в состоянии делать такое заявление.

– Что вы имеете в виду?

– Что ж, ваше собственное чувство времени разбалансировано. Серьезно, если позволите… У вас наличествует четыре из пяти классических верных признаков.

– А теперь послушайте…

– О, вот мы и пришли. – Доктор указал на открытую дверь. – Теперь я оставлю вас, мистер Найквист. Но, пожалуйста, помните, что в последнее время Элеанор пережила много боли.

– Я знаю.

Шапиро вежливо кивнул.

– И кстати, если вы когда-нибудь решите заняться вашей проблемой, мы предоставляем бесплатную консультацию.

– Я выживу.

– Я в этом не сомневаюсь. Так или иначе.

Доктор повернулся и пошел назад, по коридору. Найквист остался один и заглянул в открытую дверь. Внутри здания было тускло и мрачно, как и должно быть в Ночном районе. Но помещение за дверью было ярко освещено. Он вошел и тотчас испытал потрясение. Под высокой стеклянной крышей круглого двора клубилась золотая дымка искусственного солнечного света. Внутри раскинулся красивый, пышный, большой сад с декоративными растениями, бассейнами с золотыми рыбками, скамейками и проволочными скульптурами.

Сказочный вид ошеломил Найквиста.

Он побрел сквозь сад по мягкой извилистой дорожке. Воздух был влажным. С деревьев и кустов доносились посвистывание и пение невидимых птиц. Среди тропических цветов гудели насекомые, каждый шаг Найквиста сопровождался успокаивающим звуком капающей воды. То тут, то там он встречал небольшие группы людей, и некоторые из них, очевидно, были пациентами или клиентами, а возможно, заключенными (или как там они назывались). Все они были одеты одинаково – накрахмаленный синий халат поверх льняных брюк. Их лица были вялы, на губах блуждала мягкая и, вполне вероятно, вызванная химикатами улыбка. Другие люди, которых было меньше, выглядели так же, как и он. Похоже, им было жарко и неудобно в своей более темной и грубой одежде. Эти группы отличались определенным настроением, чувством дискомфорта, как будто все полезное уже было сказано и сделано и теперь необходимо было выдержать пустые последние минуты времени посещения.

Найквист нашел Элеанор: она сидела в одиночестве на скамейке и смотрела в бассейн. От облегчения он не сдержался и высказал это вслух:

– Слава Аполлону, с вами все в порядке! Вы живы.

Но ответа не прозвучало. Он продолжал смотреть на девушку, но его пока не замечали. Элеанор выглядела по-другому – более здоровой, поправившейся, но одновременно старше и печальнее, почти подавленной. Она была одета в обычную голубую тунику и держала в руке закрытую книгу в мягкой обложке.

– Элеанор?

Девушка пробормотала что-то в ответ, но он ничего не расслышал. Она так и не отрывала взгляд от бассейна, где на поверхности лениво плавали золотисто-красные рыбки. Найквист подошел поближе, стараясь не делать резких движений.

– Я принес ваши вещи и одежду.

Элеанор в первый раз подняла глаза. Ее взгляд был безжизненным, стеклянным, и казалось, что она вообще не узнает своего посетителя. Но вдруг она слегка повернула голову и сказала:

– Найквист? Частный детектив?

– Да, это я.

Он протянул ей зеленую спортивную сумку. Элеанор осторожно взяла ее, будто какой-то странный, чужой предмет. На губах появилась легкая улыбка.

– Что вы имеете в виду? – спросила она. – Я жива? Конечно, я жива.

Значит, она слышала. И что-то была способна понять.

– Это хорошо, – ответил он. – Хорошо, что вы живы.

Она начала разглядывать содержимое сумки.

Найквист взглянул на молодую пару, сидевшую на скамейке неподалеку. Они смотрели на мир, как влюбленные, которые только что впервые по-настоящему поссорились. Напряженное молчание было осознанием того, что, возможно, любовь не вечна. На соседнем дереве щебетала птичка.

– Что это за место, Элеанор?

– День и ночь. Ночь и день. Одна за другим. Как и должно быть. Как предназначено природой.

Найквист посмотрел на искусственное солнце, светившее сквозь стеклянную крышу. Он почти готов был поверить, что оно настоящее. Свет был совершенным, в отличие от искусственных солнц Дневного района. Добравшись до ближайшего дерева, он раздвинул листья и увидел небольшую механическую канарейку, прикрепленную к ветке, которая весело чирикала.

– Они запирают двери, – сказала девушка.

– Конечно. Это тюрьма. И не говорите мне, что Патрик Бэйл не один из ее меценатов.

И снова никакого ответа. Девушка была полностью погружена в свои мысли.

– Элеанор, вы принимаете лекарства?

– Маленькие белые таблетки. Таблетки счастья. Но тссс…

– Что?

Она понизила голос.

– Я выбрасываю свои в воду. Во всяком случае, половину из них. Видите, как медленно плавает рыба? – рассмеялась она.

Найквист не знал, верить ей или нет. Он смотрел, как девушка вытащила из сумки кусок желтой ткани. Осторожно развернув его, она достала куклу ваянг кулит и провела пальцами по тонкой коже.

– Ее сделал мой отец.

– Доминик Кинкейд?

– Конечно, – снова улыбнулась Элеанор. – Он был очень талантлив. Творчески одаренный человек. – Радость исчезла с ее лица так же быстро, как появилась. – Они не разрешили мне пойти на похороны. Это одна из причин, почему Патрик посадил меня сюда. Он хочет меня контролировать.

– А есть другие причины?

– Из-за моей силы. Моей власти над временем.

– Что это, черт возьми, значит?

Она посмотрела на него. Глаза были ярче, чем раньше, и более живыми. Под их взглядом он чувствовал себя выбитым из колеи.

– Он боится меня.

– Бэйл?

– Он меня ненавидит. Он думает, что я уничтожу его маленький мир, его жалкий маленький городишко с постоянно растущей паутиной временных шкал, что я заставлю его исчезнуть. – В ее голосе появился гнев. – Все, что его волнует, – это его богатство и дурацкий статус в обществе.

Найквист опасался, что эта вспышка может привлечь внимание санитара, но она сразу же успокоилась и впала в задумчивость.

– Зачем вы пришли сюда, Найквист? Вы меня едва знаете.

– Я думаю, кто-то пытается причинить вам боль, – прямо ответил он. – Они желают вам зла.

Она покачала головой и уставилась в воду. Золотая рыбка поднялась на поверхность, поймала крошечное насекомое и снова нырнула обратно.

– Вы имеете в виду Патрика Бэйла? – спросила она.

– Нет. Не его.

– Кого же?

Найквист не мог заставить себя рассказать Элеанор о двух людях-тенях, которые напали на него, требуя выдать ее местонахождение.

– Я хочу вам помочь, Элеанор. Вот и все.

– Почему?

Он закрыл глаза, яркое освещение сада сбивало с мысли.

– Потому что я позволил вам сбежать и потому что я позволил вашему отцу, настоящему отцу, умереть на ваших глазах.

Теперь она притихла. Секунда шла за секундой. Искусственные птицы распевали свои искусственные песни на деревьях.

– Расскажите мне, что случилось, Элеанор. Почему вы убежали из дома?

Она посмотрела на куклу и сказала:

– Я никогда по-настоящему не ладила с отцом, с Патриком, я имею в виду. И вот однажды ночью я нашла несколько писем моей матери, любовных писем, все от мужчины по имени Доминик. И там, среди писем, я нашла его фотографию.

– Они встречались?

– Да. Но по какой-то придуманной, романтической временной шкале. Я не могла разобраться. Но письма были старыми, даже очень. В относительно недавних упоминалось о ребенке, о девочке. – Теперь она говорила торопливо, чуть ли не глотая слова. – Было очевидно одно. Это был человек, отчаявшийся увидеть своего ребенка. Все это содержалось в тех письмах на красивой бумаге. Я долго их перечитывала. И… и внезапно все это обрело смысл. Это я, я была ребенком этого человека.

– Что вы сделали?

– Я попыталась поговорить с мамой. Но она просто начала бормотать даже более сумасшедшие слова, чем обычно. Затем я спросила у Патрика.

– И?

– Ну, он признался. Ему потребовалось некоторое время, и он был очень расстроен всем этим, но, в конце концов, сказал мне правду. Я не была его родной дочерью. Я была ребенком Доминика Кинкейда. Но он запретил мне с ним встречаться. Конечно, это только придало мне решимости.

Элеанор замолчала и снова уставилась в бассейн.

– Значит, вы отправились на поиски своего настоящего отца? – подстегнул ее Найквист.

– Да. Я узнала, что он работает в кукольном театре. Живет и работает в крошечном месте в Тринадцатом участке, в квартале под названием Вечерняя звезда. Знаете, где это?

– Нет.

– Это в Ночном районе, но прямо на границе сумерек. Так что лишь немногие люди осмеливались туда приходить, – улыбнулась она, вспоминая. – Это был ветхий театр, окутанный туманом, и ночь там серого цвета. Он обнаружил это место, когда был молод, и занял его для обучения ремеслу кукловода. – Она слегка наклонила голову. – Я помню, как впервые приехала туда. Мне было страшно, правда. Но и интересно. Меня всегда привлекали сумерки.

– Почему?

– Я не могу это объяснить. Все всегда говорили о том, насколько это опасно, но всякий раз, когда поезд проходил через границу, меня тянуло к окнам. Мне нравились формы тумана на стекле. Когда я была маленькой, то видела там лица, животных, всевозможные вещи, вызванные моим воображением. И мое тело дрожало от волнения. С вами ведь такое не случалось, верно?

Найквист покачал головой.

Элеанор улыбнулась, продолжая рассказ.

– Конечно, когда я встретила Доминика Кинкейда, все это… все это желание обрело смысл.

– Расскажите мне о театре.

– У здания не было ни названия, ни вывески, ни официального адреса, указанного в какой-либо брошюре, ни чего-нибудь подобного. Это место вы должны были найти сами. Но позже я узнала, что оно называется театр «Силуэт».

Найквист вспомнил фотографию Кинкейда с двумя словами, написанными на обороте: «Энджелкрофт» и «Силуэт». Две резиденции Кинкейда – по одной на каждом краю Сумрачного района, на дневной и ночной его сторонах.

Он сел на скамейку рядом с Элеанор, чтобы лучше слышать.

– Значит, вы вошли внутрь?

– Да. Я вошла в дом, чтобы впервые в жизни встретиться с моим отцом, настоящим отцом.

– Как это было?

– Поначалу неловко. Нет, даже еще хуже. Он не принял меня. Не спустя все эти годы. Но я продолжала приходить к нему. И потом стало немного лучше. И после нескольких визитов стало действительно хорошо, очень естественно, – улыбнулась она про себя. – Мы поладили. Мы и правда очень хорошо ладили. Думаю, лучше, чем если бы я знала его всю жизнь. Но все в мире происходит странным образом, и вы должны извлекать из этого пользу, несмотря ни на что, верно?

– Да, верно.

– Я уходила из дома, как будто в колледж, а вместо этого встречалась с ним. Иногда мы приходили в его дом на дневной границе, в переулке Энджелкрофт, но в основном оставались в театре. Я помогала ему, убиралась, наводила порядок, читала ему сценарии и все такое. И затем Доминик начал учить меня основам кукольного театра, как заставить тени танцевать на свету. – Сказав это, Элеанор повела куклой из стороны в сторону, подняла ее в воздух и снова опустила волнообразным движением. В глазах появился блеск. – Это было лучшее время моей жизни! Самое лучшее. Наконец-то я нашла свое место в мире. – Кукла упала ей на колени. – После того как я побывала там несколько раз, он рассказал мне немного о своем воспитании.

– Продолжайте.

– Он родился в Ночном районе, но его младенцем оставили прямо на линии тумана. Ребенка забрала женщина, которая жила там, возле границы.

– В сумерках?

– Верно, – кивнула она. – Вас это пугает?

Найквист отвел глаза в сторону.

Она продолжила:

– Это была его приемная мать. Аиша, как он ее называл. Прямо там, в тумане, в сумерках. Он провел там свое детство и никогда не видел яркого света или настоящей тьмы.

– В Сумрачном районе никто не живет, Элеанор. Это невозможно.

– Думайте, что хотите. Я знаю, что видела. Я стояла на границе с отцом и даже сделала несколько шагов в тумане. Там живут люди. – Она прикрыла глаза. – Их лица сделаны из тумана.

Услышав это, Найквист подошел ближе.

– Я видел таких людей, – сказал он.

– Видели?

– Да, но за пределами Сумрачного района. Они пришли, чтобы найти меня. Они хотели…

– Что?

Он не ответил и жестом попросил ее продолжать.

– И однажды я увидела Аишу. Только один раз. Она подошла ко мне очень близко, прямо до границы Сумрачного района. Честно говоря, вид у нее был немного пугающим. Старуха уставилась на меня своими яркими желтыми глазами. Она была очень близко, и когда вздохнула, изо рта вырвался туман, заклубившийся вокруг моего лица. – Элеанор вздрогнула. – Аполлон знает, что она сделала с Домиником, когда он был ребенком, но она изменила его, я это знаю. Он и любил, и боялся ее до смерти.

– Вы не рассказывали об этом Патрику? – спросил Найквист. – Или матери?

Ответ девушки удивил его. Она сказала:

– Все мы испорчены, понимаете? Вся семья.

– Почему вы так говорите?

– Это правда. – Она уставилась на Найквиста. – Мы прокляты. Я все видела. То, как Патрик вел свое дело, руководствуясь лишь своими собственными желаниями. Поэтому нет, я ничего ему не сказала. Как я могла? Он запретил бы мне видеться с Домиником, это же очевидно. А что касается мамы… это сложно.

– Да. Я разговаривал с ней.

– Тогда вы понимаете, что я имею в виду.

– Вы ведь любите свою маму?

– Да. Конечно, люблю. Но ей нанесен ужасный вред.

– Кем?

– Жизнью. – Девушка немного приблизилась. – Вы знаете, как это иногда происходит.

– Расскажите мне.

– Моя мать время от времени исчезала. Когда мне было девять или десять лет. Она садилась в машину и уезжала, сама, без шофера. О, временами она действовала вполне осознанно, прекрасно контролируя себя. Не так уж долго.

– Куда она ездила?

– Раньше я думала, что за пределы города. Теперь не уверена. Когда она возвращалась, в ее глазах было… было такое отчаяние, такая пустота. Теперь я думаю… – Она сморгнула слезы. – Думаю, она навещала Кинкейда на границе Сумрачного района или даже дальше. Я представляла, как она идет по краю, следуя за своим любовником, и когда они обнимаются, их тела окутывает туман.

– А что же Патрик? Он не возражал против этих ее отъездов?

– Он никогда не признается в таких чувствах, нет.

– У вас было странное воспитание, Элеанор. Вы это знаете?

Она пристально посмотрела на него.

– Еще в детстве я чувствовала, что в моей жизни чего-то не хватает. У меня что-то забрали. Не могу объяснить.

Девушка обхватила себя руками, и по телу пробежала дрожь. Найквист почувствовал легкий холод. Воздух, казалось, изменился. Сначала он не понял, что происходит, но вдруг его осенило. В саду медленно становилось темнее. Лампочки гасли одна за одной. Скоро персонал попросит его уйти. Но до этого момента ему нужно узнать как можно больше.

– Что потом случилось с Домиником? – спросил он.

Элеанор потерла глаза.

– Когда я пришла к нему в следующий раз, театр был закрыт на замок. Я напрасно стучала – никто не открывал. Но у меня было ощущение, что он внутри, что он прячется от меня.

– Что вы сделали?

– Конечно, я проникла внутрь.

Найквист улыбнулся.

– Конечно.

– Как я уже сказала, здание было старым, и окна все равно прогнили.

– И он был там?

– Да.

Она выглядела опечаленной.

– Продолжайте, – попросил Найквист, стараясь говорить так же тихо, как она.

Она глубоко вздохнула и сказала:

– Я увидела, что он забился в угол своей мастерской. Повсюду в тусклом свете висели недоделанные куклы. И он сам выглядел так же. Я имею в виду, разобранным. Он был в ужасном состоянии. Меня это испугало.

– Что с ним случилось?

– Его глаза смотрели на меня из тени, но я чувствовала, что они смотрят сквозь. Прямо сквозь меня. Это заставило меня вздрогнуть. И вдруг… вдруг он сказал мне правду. Страшную правду о том, кем он был.

Замолчав, Элеанор завернула куклу в ткань и положила обратно в сумку. Найквист на минуту оставил ее в покое и посмотрел на часы. Оставалось около десяти минут до того, как закончится время посещения. Он хотел было попросить ее продолжить, когда она вдруг сама заговорила. Слова лились потоком, девушка торопилась.

– Я убежала. Думаю это все, что я могла сделать. Я убежала оттуда, от него. От всего. От дома, колледжа, от своей жизни. – Она сжимала и разжимала лежащие на коленях руки. – Я была в отчаянии. Я перестала есть. Перестала следить за собой.

– И в итоге оказалась в Выжиге, в комнате огней.

Она кивнула.

– Мне нужно было очиститься, излечиться от того, что открыл мне Доминик. Чтобы все это сгорело в жарком мареве. У других детей там, как и у меня, тоже были проблемы, только свои собственные. Они меня поддержали.

– Конечно. А потом я толкнул ногой дверь и все испортил.

Элеанор положила книгу в мягкой обложке в спортивную сумку и затянула шнурки.

– Что-то вроде того.

– Это очень важно, Элеанор. Посмотрите на меня. – Она послушалась. – Что сказал Кинкейд, от чего вам стало так плохо?

Она колебалась. Найквист чувствовал, что она балансирует на грани признания. Он повторил свой вопрос так тихо, как только мог:

– От чего же вам стало так плохо, Элеанор?

Она начала шептать, и он наклонился, прислушиваясь.

– Я должна была убить его. Мне пришлось. Я должна была убить его. – Она напряглась, снова и снова повторяя эту фразу: – Я должна была убить его. Мне пришлось.

– Вы кого-то убили?

Она пораженно уставилась на него.

– Разве вы меня не видели?

– Нет.

– Я убила его. Ударила в шею ножом. Своего собственного отца. Мне пришлось.

– Вы имеете в виду Кинкейда?

– Он велел мне это сделать. Он умолял меня и протянул мне нож. Я уверена в этом. Я убила его.

– Элеанор, поверьте, этого не произошло. Я был там. Я ничего такого не видел.

– А что вы видели?

– Я… я не знаю.

Она горько рассмеялась.

– Но я должна была это сделать, как вы не понимаете! Я должна была помешать ему убить снова. Из-за того, кем он был.

– Я не понимаю. Кем он был?

В глазах блеснул дневной свет, и она раскрыла свою тайну.

– Ртутью.

Найквист почувствовал, как его пробирает дрожь.

Между деревьями раздался звонок.

– Это сигнал, – сказала Элеанор. – Часы посещения закончились.

Проходящая мимо медсестра сказала:

– Время уходить, сэр.

Найквист встал и покачал головой:

– Мне нужно немного задержаться.

– Боюсь, это невозможно. Мы закрываемся в семь.

– В семь?

– Да, сэр. И мы уже опаздываем.

– Сколько сейчас времени?

– Пять минут восьмого.

Медсестра ушла. Найквист повернулся к Элеанор.

– Здесь что-то не так.

– Что? – спросила она.

– Это неправильно. Это неправильное время. Я думал, это место закрывается в девять.

– Так и есть.

– Но медсестра сказала, что в семь.

– Я ее не слышала.

Найквист оглянулся на дорожку, но медсестра, с которой он говорил, исчезла. На деревьях замирали механические птицы, а верхняя часть стеклянной крыши начала темнеть. Внутренний двор накрывала тень. Найквист с ужасом наблюдал за этим.

– Наступает ночь, – сказала Элеанор.

Золотые рыбки в бассейне замерли на месте. Найквист сделал шаг назад, но двигался словно сквозь густую патоку.

– Я не могу этого сделать… Нет! – закричал он. – Не дай ему дотронуться до меня.

По лицу скользнула тень, окрашивая кожу в серебристо-серые тона сумерек. Он закрыл глаза, снова открыл их, и теперь сад был заполнен туманом. Перед ним со скамейки встала Элеанор, казавшаяся призраком. К ним приближался один из санитаров. Найквист почувствовал себя странно, – он не испытывал ни малейших эмоций, наблюдая, как санитар наклонился, чтобы поднять шелковый шарф, который обронил один из посетителей. Сыщик никак не мог разглядеть лицо мужчины. Казалось, его окутывал собственный туман. Человек-тень. Теперь он стоял за Элеанор, держа в поднятой руке шарф. Найквист увидел, как рука обхватила голову девушки, прижимая шарф к ее лицу. Он увидел, как шарф затягивается, полностью закрывая лицо Элеанор, как девушка широко открывает рот под тканью, отчаянно пытаясь сделать глоток воздуха. Ей это не удается, руки поднимаются в попытке сбросить шарф, цепляются за него, но бесполезно, она задыхается…

– Что это? Найквист, что с вами?

Это был голос Элеанор, слабый и беспомощный. Он услышал его из далекого далека, как будто с другой планеты. Но сумерки вдруг рассеялись, и он снова вернулся в сад, в институт «Эон».

Он посмотрел на часы и вздрогнул.

Семь минут восьмого.

Это медленное течение сумерек через сад продолжалось всего несколько секунд, но на лице Найквиста застыл страх. Тьма теперь окутывала цветы и деревья. Место поддельного солнца заняли искусственные звезды, а из верхних галерей здания доносились безнадежные стоны.

– Найквист, проснитесь, – сказала Элеанор.

От человека-тени не осталось и следа. Так это было всего лишь видение? Санитары призывали посетителей покинуть помещение.

– Уже девять часов, – крикнул один из них. – Пожалуйста, освободите сад. – В темноте двигались лучи фонарей. Их свет подтолкнул Найквиста к активным действиям.

– Пойдем. – Он схватил Элеанор за руку.

– Эй!

– Это может произойти где угодно. В любом месте!

– Что может?

– Неважно. Мы уходим отсюда. Просто делай то, что я говорю, – сказал он и потащил ее к ближайшему выходу из сада.

Минутная стрелка

Найквист не знал, как ему найти выход из института, но понимал, что должен это сделать. Девушка заняла особое место в его жизни, и это дело стало его целью. Он быстро двигался по слабо освещенному коридору, таща за собой Элеанор. У нее в руках была зеленая сумка, которую девушка прижимала к себе как нечто очень дорогое, почти священное. Дальше по коридору появились двое санитаров и начали медленно приближаться. Это были крепкие парни, которые, похоже, несли ответственность за безнадежных и отличающихся особой жестокостью пациентов. Найквист потащил Элеанор за угол, во второй коридор. Здесь они увидели еще одного сотрудника, на сей раз врача. Найквист попробовал открыть ближайшую дверь. Заперто. Он схватился за ручку следующей, и та открылась от легкого прикосновения. Он подтолкнул Элеанор, вошел сам и закрыл дверь за собой.

Внутри было темно. Найквист стал вплотную, рукой зажимая девушке рот, чтобы та не издала ни звука.

Он прислушивался.

Снаружи все было тихо, но в глубине комнаты раздался шум. Короткий крик боли. Найквист повернулся на звук. Сквозь зарешеченное окно пробивался искусственный лунный свет, но его было недостаточно, чтобы что-то увидеть. И вдруг раздался щелчок маленькой настольной лампы, и в ее свете возникло лицо молодого человека. Он сидел за столом и пристально разглядывал предметы, лежавшие перед ним: множество деталей старинных часов – большой циферблат, маятник, снятые и разделенные часовая и минутная стрелки, сотни зубцов и драгоценных камней, пружин и колесиков. Он взял два зубца и попытался сложить их вместе. Затем он поднял глаза.

Найквист приложил палец к губам, приказывая молодому человеку молчать.

Пациент повиновался его приказу.

После того как доктор прошел мимо, снаружи раздались шаги.

Девушка вырывалась. Найквист схватил ее крепче.

– Не двигайся. Тссс! – прошептал он.

Внезапно молодой пациент сбросил деревянный корпус часов со стола, и тот с грохотом упал на твердый пол. Больной начал громко и пронзительно выть. Найквист с ужасом смотрел на него.

В дверь постучали.

В голове Найквиста лихорадочно проносились мысли. Он должен был что-то сделать. Ему нужно двигаться быстрее.

В комнату вошел врач.

Он взглянул на молодого человека за столом, который теперь просто смотрел в никуда, уронив руки на стол между разбросанных часовых деталей.

– Что случилось, Энтони? Вы плохо себя чувс…

Фраза оборвалась, когда Найквист приставил длинную латунную минутную стрелку часов к шее врача. Заостренный наконечник вонзился в плоть. Мужчина застыл на месте, выдавив из себя:

– Эй, эй, эй!

– Ты чувствуешь это? – сказал Найквист ему в ухо. – Чувствуешь? Холодное, острое и болезненное?

Осторожный, медленный кивок.

– Это нож. Самый острый нож, который ты когда-либо видел. Понимаешь?

– Да! – в ужасе выдавил врач.

– Как тебя зовут?

– Леонард.

– Хорошо, Леонард, давай сделаем это красиво и медленно…

Спустя несколько мгновений доктора уже конвоировали по коридору. Найквист шел, приставив стрелку часов к спине своего пленника. Элеанор следовала за ним. Она не хотела оставаться в одиночестве и была слишком напугана, чтобы идти впереди. Найквист поторапливал ее. Приближался санитар, ведущий за собой пару пациенток, – и обе, похоже, находились в полудреме. Найквист прижал металлический кончик чуть сильнее к спине доктора, разрывая ткань куртки. Металл коснулся плоти.

– Будь паинькой, – прошептал он.

Санитар и обе пациентки почти поравнялись с ними. Доктор поморщился, и санитар явно заметил этот сигнал. Но, похоже, все обошлось, и они благополучно прошли мимо. Не успел Найквист с облегчением вздохнуть, как одна из пациенток внезапно пробудилась от своего лунатического состояния и протянула обе руки к врачу.

Найквист потерял самообладание. Он поднял руку и потянул шею доктора назад свободной рукой. Врачу удалось на секунду вырваться:

– У него нож! – крикнул он.

И тут рука обхватила шею. Маленькая группа застыла в неподвижности на пару секунд, пока Найквист яростно не подтолкнул врача, сказав:

– Двигайся вперед!

Они повернули за угол. Он чувствовал, как сзади за его куртку цепляется Элеанор. Она придерживалась плана, каким бы он ни был.

Прозвучал звонок, пронзив тишину тенистого коридора.

Впереди виднелись закрытые ворота, возле которых их ждали несколько охранников. Доктор Шапиро стоял рядом с ними.

Найквист подтолкнул пленного доктора еще на несколько шагов вперед, а затем внезапно остановился.

– Мы уходим, – крикнул он.

Шапиро посмотрел на Найквиста через решетку.

– Ну-ну. Не будем…

– Открывайте ворота.

– Не делайте глупостей.

– Откройте ворота! Живо. Я его прирежу!

Найквист сильнее прижал металлическую стрелку. Доктор вскрикнул от боли и страха.

– Открывайте! Делайте, что он сказал! – крикнул он охранникам.

Шапиро выглядел растерянным.

– Элеанор не может уйти, – сказал он. – Ее отец настоятельно просил, чтобы мы…

– Патрик Бэйл не ее отец, – прервал его Найквист.

– Что?

Найквист кивнул в сторону Элеанор.

– Скажи ему. Скажи!

Девушка секунду помедлила и воскликнула:

– Это правда! Бэйл не мой отец!

– Ее настоящий отец мертв, – добавил Найквист. – Его убили. А теперь откройте эти чертовы ворота!

Ничего не произошло. Найквист почувствовал, как в его голове что-то вспыхнуло. По жилам разлилась ярость. Это заставило его изо всех сил потянуть врача за шею, сгибая его в костлявую дугу. И в то же время он вонзил острый металл в его плоть, и брызнула кровь.

– Ай! Нет, нет! – крикнул доктор.

– Последнее предупреждение. Откройте ворота!

Шапиро чуть помедлил и, отступив на шаг, кивнул одному из охранников. Этот человек открыл ворота. Путь был свободен.

Подтолкнув пленника вперед, Найквист повернулся к девушке и сказал:

– Идем, не отставай.

Все трое двинулись по главному коридору и беспрепятственно прошли через входную дверь. Снаружи, стоя возле машин, беседовали друг с другом несколько посетителей. Они с удивлением наблюдали, как Найквист тащил врача по ступенькам к тротуару.

На улице было темно. На столбе горела всего одна дуговая лампа.

Найквист отпустил шею врача, не убирая при этом минутную стрелку, свободной рукой вытащил ключи от машины из кармана и бросил их Элеанор, крикнув, чтобы она садилась внутрь. Она беспрекословно подчинилась.

Члены персонала стояли на верхних ступеньках, наблюдая за всем этим. Двое охранников с дубинками спускались к машине.

Найквист заставил врача встать на колени и сказал:

– Оставайся здесь.

– Да-да! Хорошо!

Минутная стрелка упала наземь.

Найквист побежал к машине, сел за руль и чуть повозился с ключом зажигания. Наконец, двигатель завелся, и машина рванула вперед, едва ли не в лоб другому автомобилю, прежде чем он совладал с управлением и они умчались прочь.

Из груди Элеанор вырвался громкий крик. Повернув голову, Найквист увидел, что ее лицо озарено радостью.

Специальное предложение для беглецов

Они ехали по отдаленным улицам заброшенной части квартала. Найквист поворачивал руль влево и вправо по мере необходимости, действуя инстинктивно, на автопилоте. Его лицо было сосредоточенным, мышцы напряжены. Мыслям было тесно в голове. Он не раз представлял себе входную дверь своей квартиры, все еще разгромленной и незапертой. Казалось, это символизирует тот факт, что его жизнь сошла с обычного пути. Остановившись перед тусклым светофором, он повернулся, чтобы посмотреть на Элеанор.

Девушка сидела, прижимая спортивную сумку к животу, словно свернутый плед. Ее воодушевленность дала сбой. Она молчала.

Найквист вспомнил видение, пережитое в саду «Эон». Элеанор Бэйл снова убивали, на этот раз душили шарфом. Возможно, существовало не одно будущее и их ожидало несколько вариантов развития событий? Может быть, существовало такое будущее, в котором она не умирает, в котором он спасет ее…

Сама мысль об этом заставляла его сердце биться сильнее.

Имел ли он право на надежду?

Дорога освещалась фарами ближнего света. Он потерял всякое ощущение времени, но чувствовал, что проделан уже довольно большой путь. Свернув в переулок, Найквист остановил машину. Место было таким темным, что темно-синий автомобиль практически исчез из поля зрения.

Двигатель заглох. Наступила тишина.

Элеанор нахмурилась.

– Что теперь? Вы ведь не повезете меня домой? Потому что я очень не хочу возвращаться домой.

Он пошарил рукой под сиденьем и вытащил пистолет. Глаза девушки расширились.

– Выходи. Живо.

Она подчинилась. Найквист собрал свои вещи и присоединился к ней. Они начали спускаться по переулку, удаляясь от машины.

– Не отставай, – сказал он.

– Куда мы пойдем? К вам?

– Нет. Там нас будут искать в первую очередь.

– За нами отправят полицию? Я имею в виду, нарушили ли мы закон? Святой Аполлон, это невероятно.

– Бэйл – довольно влиятельный человек. Услуги полиции ему не понадобятся.

– Но сколько законов мы нарушили?

– Прекрати болтовню. У меня от этого голова кругом.

Они вышли на проспект, где над закрытыми кинотеатрами, казино и театрами висели выключенные неоновые вывески. Когда-то это было место шикарных развлечений, теперь же уголок пустых мечтаний. Большинство людей на улицах выглядели словно потерянные души и поспешно отворачивались от пристального взгляда Найквиста.

Чуть позже Элеанор сказала:

– Я хочу есть. Я устала. Пожалуйста, давайте где-нибудь остановимся и поедим. У меня болят ноги.

Они спустились по узкому переулку.

– Вот здесь мы отдохнем.

Найквист подошел к входной двери маленького, темного, жалкого отеля под названием «Слепая звезда». Фойе было вонючим и мрачным, но это их вполне устраивало. Он передал пару купюр человеку за столом – грязноватому мужчине с неопрятно торчащими волосами и покрытой оспинами кожей.

– Вас двое, верно? – спросил он. – И только одна комната? – Он бросил похотливый взгляд на Элеанор и облизнул толстые губы.

– Только одна, – сказал ему Найквист. – Именно так.

– Хорошо. Очень хорошо.

– Фу, отвратительно, – скривилась Элеанор.

– Ах! Сила духа. Мне нравится это в женщинах.

– Просто дайте нам ключ, – сказал Найквист.

– Конечно. Я вижу, что вы горите желанием. Но знаете, сейчас у нас полно народу. У нас проходит конференция. Видите?

Найквист повернулся и посмотрел на плакат, сообщавший о Третьей Ежегодной Международной Конференции Шепчущих Поэтов.

Найквист покачал головой.

– Но не беспокойтесь, – продолжил мужчина за столом. – Они вас не потревожат. Тихие души, ей-же-ей. Вы и не заметите, что они неподалеку, – сказал он и передал ключи.

– Еще кое-что, – сказал Найквист.

– Спрашивайте.

– Мы здесь никогда не останавливались. Понятно?

Мужчина усмехнулся.

– Конечно, нет. Мы очень благоразумны, когда это необходимо. – Он рассмеялся и что-то пробормотал себе под нос. Найквист подошел вплотную.

– Что вы сказали?

– Я сказал: пусть ночь обнимет вас нежно своими руками.

– О чем вы?

– Поэзия, сэр. Специальное предложение. Для беглецов бесплатно, – сказал он и низко поклонился.

Найквист последовал за Элеанор к лестнице.

Несколько секунд жизни

Это была небольшая комнатушка под самой крышей отеля. Полуторная кровать, деревянный стул, раковина. Больше ничего. Под потолком горела 10-ваттная лампочка, свет исчезал в нескольких сантиметрах от ее тени. Никаких часов, радио и телефона. Единственное окно закрывали жалюзи, и время от времени за ним раздавался громкий звук проезжающего по эстакаде поезда. В этой крошечной комнатке, насколько смогли, разместились два человека. Элеанор Бэйл сидела на кровати, доедая неожиданно вкусный обед. Найквист прислонился к стене и отхлебывал виски из полупустой бутылки. Помывшись и причесавшись, он чувствовал себя немного лучше, но это было все, что он мог сделать, чтобы отвлечься.

– Вы любите выпить, верно? – спросила Элеанор. – Зачем вы это делаете, притупляете боль?

– Просто доедай.

– Я уже. Что теперь? Что мы здесь делаем? Почему вы меня похитили?

– Ты думаешь, я тебя похитил?

– А как это называть?

– Я спас тебя.

Девушка рассмеялась.

– Спасли?

– Да, именно так. – Он сделал еще глоток.

– А, ну ладно. Тогда отпустите меня.

– Не могу.

– Почему?

– Это слишком опасно.

– И как именно вы собираетесь мне помочь? Напиться и размахивать этим дурацким пистолетом? Так, что ли?

Он не ответил.

– Однажды я смотрела фильм с главным героем, похожим на вас, который постоянно убегал от опасности. – Она сделала паузу. – В конце он умер. Попал под град пуль. Бах! Бах, бах, бах! – изобразила она звуки стрельбы.

– Сколько сейчас времени? – спросил он.

– Вы осознаете нелепость этого вопроса? – улыбнулась она.

– Я оставил часы в машине.

– Давайте пойдем и заберем…

– Нет! Нет, мы останемся здесь. Расскажи мне о Ртути.

– Что рассказывать? – вздохнула она. – Он убил нескольких людей. Поэтому я убила его.

Он вспомнил слова нападавшего: «Ртуть ждет тебя». Это означало не только то, что Найквист был выбран жертвой, но и то, что Ртуть был еще жив.

– Элеанор, что если ты ошибаешься? – спросил он. – Что если Кинкейд не был Ртутью? Тогда ты убила невинного человека.

– Он признался.

– И ты ему поверила?

– Зачем ему мне лгать? – Она замялась, а затем продолжила:

– Вот почему я вернулась к нему, в переулок Энджелкрофт. Чтобы поговорить начистоту, чтобы убедиться, что это правда. Ну… он сказал мне, что это так. Он утверждал это. И потом приехали вы.

– Я слышал, как ты говорила: «Это моя вина. Во всем виновата я». Ты говорила это, когда смотрела на тело своего отца.

– Ну, да. Если честно, в то время я не была уверена. Но теперь знаю.

– Думаешь, что имеешь право убивать человека, вершить суд по собственному желанию?

– Нет.

– Но ты говоришь…

– О, ради Бога! Никто другой не мог этого сделать. Никто! Кинкейда никогда бы не поймали. Он бы просто раз за разом возвращался в Сумрачный район.

– Я не видел, как это произошло. Вот в чем загвоздка в твоей стройной истории. Я не видел, как ты убила его.

– Что ж, это меня пугает.

– Почему?

– Не думаю, что вы поймете, такой человек, как вы…

Найквист посмотрел на нее. Усталость давила ему на плечи. Еще разок приложившись к бутылке, он сел на стул, закрыл лицо большими, покрытыми шрамами руками и довольно долго оставался в таком положении. Никто не говорил ни слова. За окном проносился поезд, отбрасывая мерцающие черно-белые блики на сгорбившуюся фигуру и создавая оглушительный шум. И вдруг наступила тишина, и в комнате снова появились тени, удерживающие Найквиста внутри себя, как решетки клетки.

– Вам страшно, я вижу, – тихо сказала Элеанор.

Он не поднимал глаз.

– Найквист, я видела ваше лицо в саду, когда появились сумерки. Вы боитесь сумерек.

– Ты можешь помолчать? Дай мне подумать.

– Конечно. Подумайте.

Перевернув спортивную сумку, Элеанор начала разглядывать свои вещи – сложенную одежду, теневую куклу и открытку от своей подруги, отдыхавшей на французском побережье. Она посмотрела на изображение пляжа и улыбнулась. Затем она нашла фотографию Кинкейда. Выражение лица мгновенно изменилось, превратившись в причудливую смесь утраты и отвращения, как будто она не могла решить, какую эмоцию выбрать.

– Что за сила была у Кинкейда? – спросил Найквист.

Она не отвечала.

– Элеанор, ты должна начать помогать мне. Ты должна мне верить, твоя жизнь в опасности.

Теперь она смотрела на него, и лицо не выражало ничего, кроме отвращения.

– Что, черт возьми, ты знаешь? Я имею в виду, на самом деле? Ты ничего не знаешь обо мне или моей жизни.

Найквист поднял руки в знак капитуляции. Но она не унималась:

– За всеми этими мышцами и шрамами скрывается грустный одинокий маленький мальчик, верно?

Он лишь пожал плечами в ответ.

– Ты когда-нибудь был женат?

– Давным-давно.

– А дети есть?

– Мой брак был недолгим, и до этого не дошло.

– Я не удивлена.

Найквист изо всех сил сдерживал боль. Подойдя к окну, он посмотрел на темные улицы внизу и увидел несколько огоньков света в зданиях на другой стороне железной дороги. За тенями и задернутыми занавесками кипела жизнь: влюбленные, семьи, люди едят, беседуют, слушают радио, играют в настольные игры.

– Что это?

Найквист оглянулся. Она вытащила из сумки музыкальную шкатулку.

– Твоя мать, Кэтрин, положила ее на могилу Кинкейда. Подними крышку.

Как только она сделала это, заиграла мелодия. Сейчас она звучала обыденно – несколько ломких нот, вырывающихся из-под металлической крышки, почти жалких. Что, он раньше вкладывал в мелодию особый смысл?

– Я думал, это была твоя игрушка.

– Нет.

– В детстве…

– Я вижу ее в первый раз. – Она закрыла крышку. – Еще одна ошибка.

– Дай ее мне.

Она передала ему шкатулку. Он поднял крышку и прислушался, стараясь вспомнить хоть что-то из своего собственного детства.

Ничего. Совсем. Сплошная пустота.

Он бросил шкатулку на пол и разбил ее ударом каблука надвое.

– Боже мой! – воскликнула Элеанор. – Что с вами?

Найквист уставился на нее. Она замахала руками.

– Вы сумасшедший, – закричала она. – Честно говоря, я думаю, что вы наполовину помешанный.

– Я делаю то, что нужно сделать. – Он вытер лицо рукой. – Что тебе говорит время семь минут восьмого?

– Ничего. А что?

– Подумай! Семь минут восьмого. Это должно что-то значить.

Элеанор проигнорировала вопрос. Вместо этого она затолкала свои вещи обратно в сумку и встала.

– Ты куда собралась? – спросил он.

– Мне нужно уйти отсюда.

– Ничего подобного.

– Это нелепо. Я ухожу. Откройте дверь.

– Сядь.

– Дайте мне ключ.

– Сядь, черт возьми!

Лицо Найквиста обрело жестокое выражение, исключающее какие-либо возражения. Элеанор села на край кровати и сказала:

– Вы такой же негодяй, как и они, как Кинкейд и Бейл.

– Да. Прости.

– Что такое? – спросила она. – Что с вами не так?

Найквист вздохнул. В его глазах было слишком много темноты.

И вдруг он сказал:

– У меня нет родителей. Никого. Моя мама умерла, когда я был ребенком. Мой отец оставил меня вскоре после нее. Мне было восемь лет. Он ушел в сумерки.

– Ох…

– Вот так.

– Бедный. Как же вы справились?

Его лицо не выражало никаких эмоций.

– Выкручивался, как мог. И до сих пор это делаю. – Извечный закон жизни. – Это заставляет меня двигаться вперед. И это же тянет меня назад.

– Ее сбила машина, – продолжил он. – Я был там с ней, стоял на тротуаре. Мой отец собирался забрать нас, но опаздывал. Он ехал на красном седане. Я всегда буду помнить эту машину. Он пил со своими друзьями. Как всегда. Мать нагнулась, чтобы вытереть грязь с моего лица, затем повернулась и вышла на дорогу, не посмотрев предварительно по сторонам. Он не остановился. Мой отец не остановился…

Найквист уставился в никуда, а перед глазами проносились воспоминания. Старые светофоры и дорожные знаки, рука его матери в детской руке, приближающаяся виляющая красная машина, крик, звук падающего на асфальт тела… Лицо отца за рулем, его взгляд, полный отчаяния…

Девушка смотрела на него, не говоря ни слова.

– Это был несчастный случай, – сказал он. – Он никогда бы…

Он не смог закончить предложение. На стенах и потолке скользили болезненные тени.

Он почувствовал сухость во рту.

– Мне нужно выпить.

– Больше нет.

– Мне нужно еще.

– Давайте позвоним и закажем…

– Нет. – Он лихорадочно тряс головой. – Я должен… должен держаться…

– Вы не очень хорошо выглядите, Найквист.

За окном прошел еще один поезд, издав такой громкий звук, что, казалось, он промчался внутри их комнаты. На лице Найквиста пересеклись линии света и тени. Его родители стояли в противоположных углах комнаты и смотрели на него.

Он подождал, пока звук утихнет, и видение исчезло. Затем он просто сказал:

– Вот как бывает. В один момент. Вот как мы теряем друг друга.

– Мне очень жаль, – прошептала Элеанор.

Найквист хмыкнул. Его глаза сузились.

– Скажи, ты слышала о девушке по имени Элис?

– Почему вы спрашиваете?

– Или Элиза. Или Лиз. Элизабет?

– Моя мать иногда упоминала это имя. Элиза.

– Элиза. Верно.

– Я думала, что она давняя подруга детства моей матери или дальняя родственница.

– Ты не знаешь?

– Трудно понять, где правда и где воображение, когда она говорит.

– Я думаю, у нее был еще один ребенок, – сказал Найквист, стараясь говорить ровным голосом.

– Что? – потрясенно спросила Элеанор.

– У твоей мамы. У нее был второй ребенок. Еще одна девочка.

– Это неправда. Это не может быть правдой.

– Ты уверена?

Ее глаза загорелись.

– Святой Аполлон, значит, у Патрика и моей матери был ребенок, – сбивчиво сказала она, возбужденная предположением. – Элиза. Интересно, где она. Вы не знаете? Это многое объясняет, я имею в виду их отношения.

– Все не так просто. Патрик сказал мне, что он стреляет холостыми.

– Что?

– Он бесплоден.

– Но это значит…

– Это значит, что у твоей матери было двое детей от Кинкейда.

Она зажмурилась, словно пытаясь скрыть правду от самой себя.

– Твое имя упоминалось в письмах, которые ты нашла, в тех, которые Кинкейд отправил твоей матери?

– Мое имя? Нет, просто… девочка. Девушка. Он не называл имени.

– Значит, возможно…

– У меня есть сестра?

– Может быть. Я не знаю. Возможно…

– Что?

– Я думаю, она умерла.

– Нет… не говорите так.

– Твоя мать сказала так же. Но, конечно…

– Как мы можем доверять всему, что она говорит? Мы не можем.

Найквист пожал плечами.

Элеанор смотрела на него, охваченная беспокойством.

– Просто в голове не укладывается!

– Поживем-увидим. Возможно, я ошибаюсь в отношении Элизы. А Патрик, вероятно, сказал неправду о том, что бесплоден.

– Почему он солгал об этом?

– Не знаю. Но все это выглядело подозрительным с самого начала, когда Бэйл нанял меня, чтобы найти тебя.

– Да. Я знаю.

– Люди хранят тайны, скрывают что-то. И ты, Элеанор, как-то связана с этим.

– Как?

– Я до сих пор пытаюсь в этом разобраться. – Он вытащил из кармана оставшийся оранжевый флакон. – Ты когда-нибудь принимала это?

Она кивнула.

– Киа? Да, несколько раз.

– Зачем? Как оно на тебя действует?

– Вы это пробовали? – ответила она вопросом на вопрос и посмотрела на него.

Что-то в глазах или жестах его выдало.

– Я так и думала. Что вы видели?

– Ничего, – солгал он. – Я уснул.

– Да, конечно, – улыбнулась она. – Вы испугались? Или вам понравилось?

Он вернулся к окну и взглянул на ночной город. По эстакаде прошел еще один поезд, прямо на уровне его глаз. Он видел пассажиров – черные бесформенные фигуры в едва освещенных вагонах. Вагоны, полные теней.

Поезд исчез. Найквист знал, что девушка стоит рядом.

Он не торопился поворачиваться к ней.

– Вы слышите их? – тихо спросила она.

Он прислушался.

Да, вот они…

Голоса.

Много голосов.

Сквозь стены доносилось бормотание.

– Кто они? – так же тихо спросил он.

– Шепчущие поэты. Тсс. Они читают…

Они стояли вместе и слушали. Слова были неразборчивы, никаких стихотворных строк – лишь мягкий шипящий звук. Никакого смысла, только сам звук, ищущий смысл в ночи, в слабо освещенных местах Ночного района.

– Я завязала с киа. Я начала становиться зависимой от него.

– Что ты видела?

Ее голос был все так же спокоен, она говорила, мерно роняя слова:

– Себя. В сумерках. Я танцевала с молодой женщиной. Под лунным светом. Это было… это было самое прекрасное чувство, которое я когда-либо переживала.

Он немного подождал. Шепчущие поэты все так же продолжали шептать.

– Элеанор, ты думаешь, киа на самом деле показывает нам будущее? – спросил он.

– Не знаю.

– Мне говорили, что тебе вообще не нужен наркотик. Что ты контролируешь само время.

– Они лгали.

– Значит, у тебя нет силы…

– Нет, силы нет. И контроля. Лишь небольшой эффект. Он хаотичен. Обычные и наручные часы могут ускоряться или замедляться в моем присутствии. Это началось, когда я была маленькой девочкой. Это случалось только изредка, и я не понимала, когда и по какой причине.

Найквист вспомнил замешательство, которое он испытывал всякий раз, когда смотрел на наручные часы. Как скользили стрелки, как размывался циферблат. Да, все это началось после его первой встречи с Элеанор, после того как он держал ее за руку в комнате огней.

– Значит, поэтому Бэйл так пытается тебя защитить?

– Может быть. Но я думаю, что этот эффект пугает его больше всего на свете, потому что его нельзя объяснить. Возможно, он считает его случайным элементом, который угрожает уничтожить все его тщательно управляемые временные шкалы. Он ужасно боится еще одной временной катастрофы.

– Это его худший кошмар.

– Именно.

Он отошел от окна.

– Расскажи мне, что ты знаешь о наркотике киа.

– Кинкейд сказал мне, что киа произошел из сумеречных земель, из цветка, который растет там.

– Значит, Кинкейд был дилером?

– Да. Он признался в этом.

– А Бэйл?

– Он тоже в деле. Он получает от этого прибыль.

– Тебе сказал об этом Кинкейд?

Она кивнула.

– Но сам Доминик ненавидел этот наркотик. Он сказал, что киа опасен, и предупредил меня об этом. Вообще…

– Что?

Элеанор поморщилась.

– Он сказал мне, что сожалеет о том, что занимается этим бизнесом. Он допустил ошибку.

Найквист ухмыльнулся.

– Чертовски поздно для сожалений.

Она оставила эту фразу без ответа.

Он смотрел, как она возвращается в центр комнаты и садится на кровать. Иногда она была обычным подростком, девочкой, но случались моменты, когда она казалась старше своего возраста. Он не мог не жалеть ее. У бедного ребенка два отца, и оба мерзавцы. Ее жизнь была трагедией ожидания. И по какой-то причине его жизнь соединилась с ее жизнью: две временные шкалы, пересекшиеся в ночи под мириадами звезд, на какой-то миг слились воедино. И, казалось, не было возможности избежать такого пути.

Он заговорил резким голосом, чтобы привлечь ее внимание.

– Элеанор, как Ртуть совершал убийства, не будучи замеченным? Кинкейд рассказывал тебе?

– Да.

– Как?

Она опустила глаза на свои руки, лежавшие на коленях. Он ждал. Они молча сидели в убогой, холодной, грязной комнате.

Вдали, словно вой одинокого ночного зверя, раздался свист поезда.

И вновь тишина.

– Он крал время, – наконец произнесла Элеанор.

Найквист был уверен, что ослышался.

– Что ты имеешь в виду?

Она умостилась на кровати и начала рассказывать ему все, что знала.

– Это то, с чем родился Кинкейд, что-то связанное с городом, и в частности с сумерками. И это происходило только тогда, когда он пребывал в определенном настроении, будь то беспокойство, страх, гнев или другие сильные эмоции. Он сказал мне, что впервые это произошло, когда он был юношей, в период полового созревания. – Она сделала паузу. – Он никогда не мог уйти далеко от Сумрачного района, не испытывая при этом слабости. Он сказал, что это немного похоже на то, что чувствует вампир при дневном свете.

Она усмехнулась, вспоминая, а Найквист выполнил быстрый мысленный расчет: да, каждое убийство Ртути происходило в тех населенных кварталах, которые располагались ближе всего к туманной линии – Лунный свет, Фаренгейт, Блесквиль, Полутень. Само по себе это мало что значило, но немного проясняло утверждение Элеанор. Она продолжала:

– Его всегда подвергали издевательствам, избивали, особенно одна шайка парней, которые обычно околачивались на границе сумерек. Они однажды увидели, как он за ними наблюдает, и их лидер устроил из этого целое шоу, набросившись на Доминика с кулаками. Другие не давали ему вырваться, а их лидер наносил по лицу моего отца удар за ударом.

Найквист смотрел на нее. Она рассказывала историю изнутри, как будто сама была главным действующим лицом.

– Он был беспомощен. Чувствовал ужасную боль. Повсюду была кровь, вокруг глаз и рта. А лидер шайки не останавливался. Он просто продолжал бить его. А потом это случилось.

Она на секунду замолчала, пытаясь припомнить детали.

– Вот что он мне рассказал. Он почувствовал, что потерял сознание. Или упал в обморок. Он назвал это затмением. Фактически несколько секунд его жизни были отобраны. В один момент его избивали до полусмерти, а в следующий он уже стоял на ногах. Время между этими моментами исчезло. И внезапно у него появилось преимущество. Его противника отбросило назад, как будто его ударили. Это было все, что требовалось Доминику, лишь эти несколько секунд. Ему удалось подняться, и он начал бежать. Он сбежал. И даже не понял, как это случилось. Он понятия не имел. Только потом, когда это произошло во второй раз и в третий, он понял.

– Значит, это происходило только тогда, когда он был в опасности?

– В опасности. В ярости. Испытывал боль или находился рядом с тем, кому было больно. И чем больше он был взволнован, чем страшнее или опаснее была ситуация, тем больше времени он мог украсть. Например, когда кто-то умирал или был убит. Тогда он мог украсть минуту или даже больше у всех, кто находился поблизости. Но на самом деле поначалу у него не было такого контроля над этим. По сути, момент исчезал и для него. Потому что он, так же как и жертва, был тесно связан со временем.

– Значит, он не мог вспомнить, что именно произошло во время затмения?

– Нет, только то, что, как правило, происходило в его пользу.

Найквист посмотрел на сломанные кусочки музыкальной шкатулки на полу.

– Вот почему никто никогда не видел, как Ртуть совершал свои преступления, – продолжала Элеанор. – Одна-две минуты времени просто исчезали. Для всех, кто участвовал в происходящем. А все свидетели видели только начало события и конечный результат. – Вспоминая, она подняла глаза. – Он сказал мне, что это похоже на то, как будто ты живешь по личной временной шкале, по той, которую никто посторонний не может осознать. И когда ты живешь по ней, ты будто становишься невидимым. Время для тебя проходит точно так же, и ты можешь действовать в его рамках. Но на деле вы находитесь вне временной шкалы других людей, понимаете? И тогда наносите удар!

– А потом…

– А потом возвращаетесь в обычное время. А воспоминание исчезает.

Найквист вспомнил прочитанные новости, а также комнату на краю сумерек до момента своего собственного затмения. События, казалось, ускользали из памяти.

– А никак нельзя вспомнить, что случилось?

– Не знаю, – ответила она. – Я правда не знаю. Думаю, Доминик знал, но почему-то не сказал мне. Но я вижу это как сцену, вырезанную из фильма. Или как короткий отрывок, кадр, запечатленный на магнитной ленте. Недостающая часть все еще существует, но отдельно от всей пленки или ленты.

Да, такое Найквист мог понять. Резкая смена кадра. Это соответствовало тому, что он испытал. Но все же трудновато такое осмыслить.

– И ты думаешь, что в ту минуту зарезала своего отца?

– Что еще могло произойти?

– И что, муки Кинкейда, его боль, последние конвульсии каким-то образом активировали этот процесс?

Она не ответила. Он продолжал:

– Но как ты можешь знать точно, Элеанор, если и твое время было украдено?

– Я не могу. Все, что я вижу, – это тьму, как и вы. Но я чувствую нож в руке, я почти вижу его там…

– Ты держала нож, я видел.

– Да. Именно так.

Они оба замолчали.

– Не знаю, могу ли я в это поверить, – сказал он. – Нельзя так просто отнять целые минуты. Забрать их из жизни человека.

– Понимаю, – кивнула Элеанор. – Это трудно. Но если на Земле есть место, где это может произойти, – оно здесь, в Дневном или Ночном районе. Здесь, где мы разбиваем часы на фрагменты, превращая их в пыль.

– И ты уверена в этом?

– Поверьте мне, я знаю. Потому что…

– Что? – спросил он чуть погодя.

– Потому что, когда умирал Доминик, не он украл время. Это была я. Потому что я тоже умею это делать. Он передал это мне. – Ее глаза вспыхнули. – Я – Ртуть.

Звезды, одна за другой

Чуть позже он стоял у окна и смотрел на мерцающие в небе звезды. Это была заманчивая иллюзия, и, как многие жители города, Найквист легко очаровывался. Хотя и знал, что все небо Ночного района на самом деле изготовлено из старых сгоревших лампочек. Только определенное их число до сих пор работало, и это были нынешние искрящиеся звезды. Возможно, наверху, где-то в реальном небе, в реальном мире, где время было нормальным, шел дождь.

Найквист вздрогнул. Он не знал ни одного созвездия в этом квартале. Он потерялся. И вдруг заметил маленькую фигуру в черной одежде, движущуюся по небу не слишком далеко над окном. Она чинила лампы.

Лишь особенная группа лампочных верхолазов могла работать в темноте. Это считалось одним из самых почитаемых и самых загадочных из всех рабочих мест в городе. Но, несмотря на огромные и исполненные отваги усилия рабочих, он подозревал, что все меньше и меньше ламп заменяются. Звезды гасли одна за другой. Ночь становилась темнее.

И где-то там, в городе…

Найквист задумался о Патрике Бэйле и о том, что тот сейчас думает. О гневе, который тот испытал, узнав о побеге Элеанор из института «Эон». Легко было представить себе, как неотвратимо приближается президент компании, используя все свое влияние и деньги, чтобы найти это влажное, полуразрушенное убежище и двух людей, занимавших его.

Найквист развернулся.

Элеанор спала на кровати, все еще полностью одетая. Одеяло свалилось на пол. Он укрыл ее, и, потревоженная, она что-то пробормотала и приоткрыла глаза.

– Я украла у вас время, Найквист, – сказала она полусонным голосом. – Именно я. Мне очень жаль. Я ничего не могла с этим поделать.

Он ничего не ответил, и через мгновение она снова задремала. Ее слова вновь заставили его мысленно вернуться в комнату на краю сумерек.

Смерть.

В шею Кинкейда вонзается нож.

Но чья рука держала оружие, из-за чьей боли было украдено время? Кто виновен: Кинкейд или его дочь? Найквист не мог этого сказать, как и Элеанор. Проблема в том, что все находящиеся там в тот момент времени одинаково страдали, были одинаково потеряны. Он не видел ни единого способа узнать правду.

И все же, если Доминик Кинкейд действительно был Ртутью, почему он совершил серию убийств, о которых и понятия не имел? С какой целью? Нет, это было бессмысленно. Происходило что-то еще, чего Найквист пока не понимал. И оставался самый тревожный вопрос: если Элеанор Бэйл, как она утверждает, действительно обрела способности Ртути, если она каким-то образом унаследовала эту ужасную силу, к чему это приведет? Последуют ли новые жертвы?

«Ртуть ждет тебя…»

Ясно было одно: если Найквисту каким-то образом удастся узнать, что произошло в комнате на краю сумерек, это дело будет раскрыто. Но это казалось невыполнимой задачей, несмотря на то, что ответ лежал где-то внутри его собственной головы, скрытый в темноте.

Усевшись на деревянный стул, он почувствовал себя усталым и одиноким. Девушка кричала ему, что он сумасшедший. Какую фразу она использовала? Наполовину помешанный. И, возможно, так и было. Но он очень старался. Найквист рос и мужал, твердо намереваясь не повторять путь своего отца. Вырасти и стать тем, кто не пьет, не причиняет боль любимым, не убегает. И вдруг он вздрогнул, вспомнив, как вел себя со своей женой до самого конца брака, как все чаще прикладывался к бутылке, когда возникали неприятности.

Он должен был рассказать Элеанор о видении, которое пережил. Но как можно рассказать кому-то, что ты видел, как его убивают? О моменте его смерти. Даже если это было всего лишь воображение. Нет. Невозможно.

Найквист посмотрел на запястье и выругался. Он так и не вспомнил, что оставил свои часы в бардачке наемной машины, припаркованной в переулке.

Наручные часы его отца. Увидит ли он их снова?

Ну что ж. Будь что будет. Скатертью дорога. Он носил эту старую вещь достаточное количество лет.

В голове крутилось время.

Семь минут восьмого… семь минут восьмого…

Мысли продолжали закручиваться в воронку, а глаза закрылись.

Девушка призналась в убийстве. Если Найквист узнает, что она говорит правду, он обязан будет сообщить о преступлении, у него нет выбора.

Это была последняя внятная мысль, прежде чем его одолел сон.

Он откинулся на деревянном стуле, прислонив голову к грязной стене. По комнате, по его телу, а затем по фигурке Элеанор на кровати пробежали блики света, но поезда в этот раз не было слышно.

Его мать сидела в спальне у туалетного столика. Она тщательно расчесывала волосы, ее губы, как всегда, повторяли цифры, каждую ночь одни и те же. Расческа медленно, но уверенно скользила по темным локонам. Мальчик любил наблюдать за этим, стоя на пороге. Но теперь он уже не маленький невинный мальчик. Но все так же стоит в дверях спальни, уже будучи взрослым, и смотрит, надеется, молится, чтобы расческа никогда не останавливалась. Надеется, что мама никогда не встанет, никогда не выйдет из дома, никогда не остановится у края тротуара, никогда не шагнет на дорогу…

Найквист не мог понять, где он, когда проснулся. Он чувствовал себя ужасно от того, что заснул в такой неудобной позе, ощущая, как болят суставы. Он думал, что проспал всего несколько минут, но откуда бы ему знать? Возможно, прошел час или даже больше.

И вдруг он заметил, что кровать пуста.

Девушка исчезла.

Первой мыслью было то, что ее увели, похитили, когда он спал. Но нет. В комнате не было заметно какого-либо беспорядка. Сунув руку во внутренний карман пиджака, он тщетно поискал ключ, встал и подошел к двери. Она была приоткрыта, ключ торчал в замке. Он оглянулся и осмотрел комнату. Элеанор забрала все свои вещи.

– Черт возьми, – выругался Найквист.

Вдруг с лестничной площадки раздался шум. Громкие и сердитые голоса. Он подошел к двери, закрыл ее и повернул в замке ключ. Едва он это сделал, кто-то тут же попытался повернуть ручку снаружи, пытаясь войти. Замок держался. Кто-то ударил кулаком по створке.

– Найквист! Открывай! – раздался женский голос.

Это была Пирс, помощница Бэйла. Найквист затаил дыхание.

– Ну же! Нам нужна только девушка, больше ничего.

Он услышал, как Пирс переговаривается с каким-то мужчиной. Но голос не был похож на голос Бэйла. Вероятно, один или несколько телохранителей компании. Кулак снова ударил в дверь, теперь сильнее. Дверь затрещала. Кто-то попытался вставить второй ключ в замок, но ключ, находившийся внутри, мешал это сделать. Пирс грубо выругалась, и последовал очередной удар по двери.

– У меня оружие, – крикнул Найквист.

– Нам просто нужна Элеанор, вот и все.

Он вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя и выстрелил. Он действовал на эмоциях, поэтому пуля угодила в стену над дверным косяком, пробив отверстие в дешевой штукатурке: предупредительный выстрел. Резкий, оглушительный звук.

В коридоре раздались крики и визг. Из ствола клубился дым. Белая пороховая пыль попадала в рот и ноздри Найквиста.

Он надеялся, что выстрел выиграет для него достаточно времени. Вернув пистолет в кобуру, он бросился к окну, рванул жалюзи и попытался поднять створку. Она была прибита гвоздями и не сдвинулась с места. Он схватил деревянный стул и, размахнувшись по широкой дуге, разбил стекло. В раме остались острые осколки. Он выбил парочку, вскарабкался на подоконник и выбрался на улицу.

Он стоял на узком оконном выступе на высоте трех этажей над улицей. За окном было очень темно, немного света давала только линия небольших красных огней по обе стороны эстакады. Огни попеременно вспыхивали и гасли. Найквист вглядывался в темноту. Из левой руки, которую он порезал стеклом, капала кровь. Он не чувствовал боли. Он стоял на краю выступа и дрожал от страха. Далеко внизу под ним были улицы, проезжающие машины и бетон. Впереди он мог разглядеть стальную и деревянную конструкцию платформы железнодорожной линии, тянувшуюся в обе стороны. Но как далеко она от него? В метре? В двух или трех? Или даже больше? Глаза затуманились. Он не в силах был правильно оценить расстояние. Что вообще он здесь делал, о чем думал? И вдруг он услышал, как распахивается дверь гостиничного номера. У него не оставалось другого выбора. Обеими руками он так сильно, как только мог, уцепился за оконную раму, подогнул колени и прыгнул вниз.

Внезапный порыв холодного ветра.

Красные огни.

Пустота.

По лицу пробежало дыхание ночи. С неба смотрели холодные звезды, освещая ему путь в темноте.

Затмение

Слишком далеко… Нижняя часть тела не долетела несколько сантиметров до платформы, и Найквист упал. Он выбросил руки в пустоту, и ему удалось схватиться за деревянную стойку. Крепко вцепившись в нее ободранными пальцами, он повис над улицей и над людьми, проходящими внизу – жителями Ночного района. Он чувствовал, что вся его сила сосредоточилась в этих пальцах, ладонях, руках, мышцах, груди, а затем в ногах, которыми он нащупал стальную балку. Прикладывая огромные усилия, он вскарабкался на деревянные доски, расположенные по краям железнодорожной магистрали. Он запыхался. Но времени отдыхать не было. Он услышал крики из окна отеля и побежал прочь от них вдоль платформы, ориентируясь на мерцание красных габаритов. Металлические пути вибрировали. К нему быстро приближался поезд. Время замедлилось. В этот раз, когда он перемещался с одного пути на другой, время было на его стороне. Он мог это сделать! Его тело точно знало, сколько времени потребуется, куда поставить ноги, четко отслеживало каждый шаг, каждый момент. И вдруг раздался свист, и проходящий локомотив полностью перекрыл доступ воздуха в легкие, но он перешел, он был на другом пути, окутанный дымом из воронки двигателя. Пройдя немного дальше, он подошел к лестнице, установленной сбоку конструкции, и, спустившись несколько метров вниз, оказался на улице.

Ощутив почву под ногами, Найквист сразу же бросился бежать. Ему нужно было двигаться. Он свернул в первый же переулок, а затем в следующий, пробегая через узкие, покрытые мраком участки, вдоль тенистых подземных переходов под улицами. И еще раз повернул за угол, стараясь запутать преследователей. Поначалу улицы были пустыми, но затем появилось несколько бродяг, затем еще, и в итоге Найквист оказался в переполненном людьми месте. На огромном открытом рынке кипела жизнь. Сотни покупателей и гуляк бродили между прилавков и киосков. Они порхали в темноте, словно яркие бабочки, и Найквист легко слился с толпой. На прилавках продавались фонари, дизайнерские нательные лампы, соблазнительное нижнее белье и всевозможные аксессуары, а также множество кукол и фигурок знаменитых исполнителей баллад, «Ночных охотников». Почти все были одеты в темную одежду с небольшими цветными пятнышками. Многие покупатели прикрепили к одежде небольшие светильники, а некоторые нацепили на голову бумажные фонарики, свисающие с антеннообразных проводов. Они выглядели словно причудливые гибриды – наполовину люди и наполовину насекомые. Пара уличных музыкантов пела грустные ноктюрны . Их гармонично звучавшие голоса, казалось, спустились на Землю из какого-то региона кромешной темноты.

Найквист шел, словно в трансе. Он замедлил ход и двигался в мерном ритме толпы. Теперь он почувствовал боль в руке и, посмотрев вниз, увидел на ладони порез. Не такой уж страшный и глубокий. Он вытащил осколок стекла и обернул рану платком, крепко прижимая его, чтобы остановить кровь. Чтобы остановить боль. Его накрыли сомнения. Дело рушилось, ускользало из-под носа. Он снова потерял Элеанор. Теперь она может быть где угодно. Но, по крайней мере, она сбежала от людей Бэйла. И на том спасибо.

Перед ним стояла портативная тележка бродячего торговца, на которой мерцало огромное количество наручных часов. Их переливающиеся циферблаты светились всеми цветами радуги. Найквиста со всех сторон прижимали нетерпеливые покупатели. Торговец показал ему фальшивые дизайнерские часы, которые он купил не задумываясь. Они стоили всего ничего, дешевый пластмассовый вариант. Торговец продемонстрировал механизм: если нажать на циферблат, вот сюда, часы заискрятся зеленым свечением. Найквист надел часы на запястье и активировал специальную функцию. Циферблат заблестел веселым сиянием.

Часы показывали без двенадцати минут десять.

О, как хорошо! Секундная стрелка вращалась в сбалансированном ритме, он почувствовал, как бьется сердце и бежит по венам кровь. Время снова захватило его, и это было приятно и безумно одновременно.

Он немного продвинулся сквозь толпу.

И вдруг услышал голос.

Сперва шепот лишь одного человека.

Другой подхватил и передал дальше.

Тихие голоса.

По толпе пробежал шепоток.

От одного человека к другому передавалось всего одно слово, с каждым разом все громче.

Еще громче, настойчивее.

Каждый произносил одно и то же слово с одинаковой эмоцией.

С ужасом.

– Ртуть.

– Ртуть. Ртуть.

– Ртуть. Ртуть. Ртуть. Ртуть…

– Ртуть!

Сквозь толпу людей Найквист пробился к прилавку, где играл транзисторный приемник. Он услышал, как кто-то спросил у своего соседа:

– Что это? Что случилось?

– Еще одно убийство. На этот раз совсем молодой парень.

– Сохрани меня Гелиос! Это Ртуть?

– Говорят, что да.

И вдруг суматоху перекрыл голос владельца прилавка.

– Тихо! Слушайте!

Собравшись в полукруг, все слушали голос диктора новостей из громкоговорителя радио.

– …на этот раз в Ночном районе. Никто ничего не видел…

Этого было достаточно, чтобы началась обычная болтовня.

Ночной район.

Но где? В каком именно участке?

Он мог быть где угодно, он мог быть среди нас!

Но Найквист думал лишь о Элеанор Бэйл, о том, что она сейчас была где-то здесь, на улицах. Говорила ли она правду о своих способностях? Она покинула гостиничный номер, оставив его спящим, и ушла, гонимая жаждой крови и внутренним импульсом, на поиски добычи? Это она убила очередную беспомощную жертву?

Только эта мысль крутилась в его голове, и он не мог от нее избавиться.

Он отошел от толпы слушателей и вышел на бульвар теней – длинную широкую улицу, застроенную ночными клубами и занятую племенем Ночных охотников. Из клубов звучала темная тяжелая музыка. Найквист понял, что он, должно быть, оказался в квартале Теньвилль, где жили целые семьи, придерживавшиеся готического имиджа. Они были легко узнаваемы по фиолетовой одежде и паутинообразным волосам, а их суровые белые лица покрывала фиолетовая помада. Они недоверчиво смотрели друг на друга, почти сразу отводя густо накрашенные глаза. Очевидно, новости о последнем убийстве Ртути до них еще не дошли. Или же они были слишком увлечены своими фантазиями, чтобы об этом беспокоиться.

Найквист споткнулся. Он увидел впереди девушку, удаляющуюся от него. Она немного напоминала Элеанор, но почти сразу фигура исчезла в толпе. Он попытался протиснуться, и тотчас несколько человек зашипели на него, как змеи. «Шшшшш!» Их языки были окрашены в черный или лиловый цвет и пробиты серебряными металлическими трубками. Музыка становилась все громче, она завораживала. И вдруг женщина снова появилась в поле зрения. Она сошла с бульвара, повернув в боковой переулок. Найквист последовал за ней.

В темноте прохода двигались тени, вызываемые струями газовых горелок, висевших высоко на стенах. Из громкоговорителя звучал голос:

– Среди скорби и мучений! Среди скорби и мучений! – Проход вывел Найквиста к небольшой импровизированной церкви, где перед своей паствой неистово выступал проповедник. – Воистину, среди скорби и мучений я бродил один, дрожа под неумолимым взглядом Дневного района. Искусственное солнце наказывало меня. И хоть пытался я избежать своих страданий, я никогда не мог освободиться от себя или своих мук. – Найквист прошел через собрание, высматривая знакомое лицо.

– Только позволив себе упасть в сладкие объятия ночи, я обрел освобождение, – взревел проповедник. – Потому давайте же пойдем в мягкую темноту, отправимся все вместе на поиски нашего спасения.

Зазвучал низкий урчащий барабанный бой, и вдруг Найквист снова увидел Элеанор Бэйл. Она входила в открытую дверь в задней части церкви. Под бой барабанов Найквист последовал за ней, выйдя на открытое пространство. В ночи засверкали искры. Внушительная группа людей с большими зажженными фонарями в руках поднималась на холм, где горел костер. Фонари выглядели как часы разных типов, форм и размеров: песочные, солнечные, гигантские карманные часы, старомодные будильники, высокие напольные часы, часы для путешественников и каретные часы. Они были сделаны из прозрачных материалов, натянутых между деревянными каркасами, и светились изнутри яркими лампочками зеленого, синего, оранжевого, желтого и красного цвета. Процессия поднималась на холм, и темноту словно пронзал длинный луч дневного света. На лице Найквиста мерцали блики. Музыка не смолкала. Оглядевшись, он разминулся с шествием и крикнул: «Элеанор! Подожди!» Но девушка продолжала идти, избегая толпы, и спускалась по пологим склонам холма. Когда она проходила под фонарем, Найквист догнал ее и, схватив за плечо, развернул лицом к себе.

– Элеанор!

– Что такое? – Женщина посмотрела на Найквиста. – Что вам нужно?

– Я… Прошу прощения. Мне показалось…

Лицо молодой женщины было густо напудрено, она выглядела как призрак. Ее фиолетовые губы сложились в подобие улыбки.

Найквист смутился.

– Я думал, вы другой человек.

– Я – это я, каждый раз, когда прихожу сюда, – сказала незнакомка и, отвернувшись от него, быстро спустилась с холма и скрылась в тени.

Найквист покачал головой, чтобы сосредоточиться. Глаза болели. Ему стало плохо, он ощущал усталость и головокружение одновременно. На вершине холма люди бросали в костер часы, как будто сжигая само время. Слова проповедника звенели в ушах Найквиста подобно заклинанию. «Среди скорби и мучений я бродил, один, дрожа. Среди скорби, мучений, один, дрожа…» Он сорвал льняной платок и уставился на кровь на ладони. Это было бесполезно. Разорванный платок упал на землю. Найквист развернулся, собираясь перейти на главную дорогу, и тут же в кого-то врезался. Он начал было извиняться, и вдруг увидел в луче света лицо этого человека.

Это была Пирс.

Найквист узнал ее мгновенно, и его окатило волной страха. И вдруг из-за его спины возникла рука с тряпкой и с силой прижалась ко рту. Запах бензина. И чего-то еще. Как в кабинете у врача, когда он был ребенком. Найквист не мог сопротивляться. Сердце бешено стучало, свет постепенно уходил из глаз, его, словно бесконечным туманом, накрыла темная вуаль ночи…

Затмение.

Дружеская беседа

Вокруг была темнота, и где-то слышалось пение женщины.

– Ла-ла-лей-ла-ла-ла…

Звук всколыхнул Найквиста. Он едва приоткрыл глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что он на заднем сиденье автомобиля.

Машина двигалась вперед.

В ночном небе мерцала неоновая вывеска, переливаясь всеми цветами радуги. Машина проехала мимо. Сквозь открытое окно доносились смех, крики восторга и звуки клаксона.

Мир был размытым, каким-то отдаленным.

– Ла-ла-лей-ла-ла-ла…

Голос женщины звучал из радиоприемника.

Найквист увидел впереди фигуру водителя и кого-то, сидящего рядом на заднем сиденье. Теперь он слышал приглушенные голоса.

– Забери у него пистолет.

– Сейчас.

И вдруг на лицо Найквиста легла рука, снова закрыв ему глаза и возвращая в темноту. Туда, где играла песня.

– Ла-ла-лей-ла-ла-ла…

– Просыпайся. Хороший мальчик.

Глаза Найквиста открылись во второй раз. Насколько он понял, теперь он сидел на деревянном стуле. В голове проносились мысли: я наверняка должен двигаться дальше, начать сначала то, что должен сделать, если бы только вспомнить, что именно…

Перед глазами возник человек, и в следующий миг в лицо Найквиста ударилась струя холодной воды, разбудившая его и чуть не отбросившая назад. Он услышал звон металлического ведра, брошенного на бетонный пол.

Затем наступила тишина. Был слышен лишь звук капель, стекавших с его одежды.

Кто-то похлопал Найквиста по щекам. Он ссутулился, голова упала на грудь. Он не мог пошевелить руками.

Ну, ясно: руки привязаны к стулу за его спиной.

Помощи ждать неоткуда, он в ловушке.

Найквист попытался сосредоточиться, оценить ситуацию, в которой оказался. Он видел витающую в воздухе пыль и прожекторы, работающие в одном из углов. Все остальное было окутано мраком. Что это за шум? Гул генератора? Думай. Где ты? На каком-то рабочем участке или складе, что-то в этом роде. К нему приближались две фигуры, их образы нечетко дробились. В лицо Найквиста ударил свет еще одной лампы.

И вдруг эти два человека выдвинулись вперед.

Одним из них была Пирс.

Подойдя ближе к Найквисту, она склонилась к нему и спросила:

– Где она, маленький мерзавец?

Найквист едва мог пошевелить губами.

– Э-э…

– Где девушка? Элеанор?

– Не…

– Говори громче.

– Я не…

Найквист почти не слышал себя, но надеялся, что они разберут его слова.

– Я не знаю.

В поле зрения внезапно появился другой человек и резким движением сильно ударил Найквиста кулаком в лицо. Его отбросило в сторону, и он упал вместе со стулом, ударившись правым плечом об пол.

Во рту внезапно появился привкус крови.

– Джейкоб, полегче с ним, – сказала Пирс. – Нам нужны ответы.

Джейкоб? Где он раньше слышал это имя? Забрезжили воспоминания: дом Бэйла, горничная Мелисса разговаривает с одним из охранников. «Все в порядке, Джейкоб. Не беспокойся».

Пирс закурила сигарету.

– Все, что нам нужно, всего лишь маленький ответ.

– Иди к черту, – процедил Найквист, сплевывая кровь.

– Будь умницей. Просто скажи нам, где Элеанор, и все закончится.

– Я не знаю. Я правда не знаю.

Найквист был мокрым и дрожал от боли и холода, лежа на твердом каменном полу. Он был все так же привязан веревками к стулу, что приносило еще больше боли и неудобств. Это было унизительно. Ему было стыдно.

– Как много знает девушка? – спросила Пирс, присев рядом с ним.

– О чем?

– О поставках наркотиков.

– Киа?

– Что она знает?

– Ничего. Она безобидна.

Пирс затянулась, кончик сигареты вспыхнул. Она встала и отошла в сторону. Какая-то суматоха, возбужденные голоса. Повернув голову, Найквист увидел, как верзила Джейкоб тащит по полу большой предмет, похожий на человеческое тело. Оно было брошено прямо напротив него, откуда Найквист смог увидеть лицо.

Это был Сумак, наркодилер из клуба «Полуденное подземелье». Его розовый костюм был разорван и покрыт грязью, на изможденное лицо в беспорядке спадали черные волосы. Сначала Найквист подумал, что он мертв, но потом увидел, что мужчина все же дышит. Никаких травм он не заметил, но глаза дилера были широко открыты, и в них застыл ужас. Он выглядел как человек, который увидел призрака и осознал, что призрак – это он сам. Его рот был испачкан ярко-оранжевым наркотиком киа.

Пирс кивнула.

– Еще один пример – мертвая плоть этого человека, – сказала она, склоняясь над безжизненным телом дилера. – Видишь, что бывает, когда людям дают работу, а они ее не выполняют, вместо этого воруя у тебя товар. Это не совсем неправильно. Плохое ведение бизнеса. – Усмехнувшись, она затушила сигарету о щеку Сумака. – Продавцы, да? Им нельзя доверять.

Дилер никак не отреагировал на ожог.

Значит, Бэйл занимался торговлей наркотиками: по крайней мере, эта часть рассказа Элеанор была правдой. За президентским костюмом и высоким титулом он был просто грязным мелким жуликом, скрывающимся от закона.

Пирс подошла к Найквисту.

– Видишь, что мы делаем с теми, кто предает нас?

– Вижу, – прошептал он.

– Это хорошо, – улыбнулась его допросчица.

Почувствовав горячее дыхание Пирс на лице, Найквист съежился, будто ожидая ожога. Но вместо этого Джейкоб начал поднимать его, потому что Пирс сказала:

– Теперь устроим тебя поудобней.

Стул подняли, и он снова сидел прямо. И вдруг Пирс мягко взяла Найквиста за подбородок, повернув его разбитое лицо прямо к тонкому лучу света. Теперь ее голос звучал негромко, размеренно:

– Ты ведь постоянно такой, да? Выглядишь ужасно, Найквист. Неопрятный пачкун. Из-за того, что суешь нос в чужое дерьмо. Тебя не раз предупреждали, что это личные дела.

Найквист в замешательстве пробормотал несколько слов.

– Что? Говори громче.

– Меня нанял Патрик Бэйл.

– Верно. Нам было точно известно, что ты подходишь для выполнения простой конкретной задачи и не более того. Пьяница, живущий в страхе перед самим собой. Это то, что мы слышали. Идеальный вариант для того, чтобы найти Элеанор. Вот и все. Никакой полиции. Ничего больше. Только ты. Бедный, измученный, никчемный выпивоха.

Пирс немного отодвинулась.

Голова Найквиста упала на грудь. Он не мог прийти в себя, голова до сих пор кружилась от вещества, заставившего его потерять сознание. Руки и ноги в местах ударов от падения нестерпимо болели. Он застонал.

– Что такое? – спросила Пирс. – Не говори мне, что ты боишься. И что же мы тут видим, а? Смотри на меня! – Она выкрикнула последнюю фразу с такой яростью, что Найквист был вынужден отреагировать. Повернувшись к Пирс лицом, он слушал ее тираду. – Я ведь знаю тебя, Найквист, знаю, что ты за человек. Мерзость, а? Что ты видишь в зеркале, когда просыпаешься? Ты спрашиваешь, разве это я? Это лицо, это тело, как, черт возьми, мне досталось подобное? Как я стал таким уродливым? Таким испорченным? Почему я постоянно такой озлобленный псих? Почему я больше не могу смотреть себе в глаза?

– Я не такой, – с трудом вымолвил Найквист.

– Ты здесь среди друзей, – рассмеялась Пирс. – Как долго ты собираешься отрицать свою истинную сущность?

Найквист почувствовал себя одиноким, единственным в этом мире, брошенным. Он злился на себя из-за того, что потерял контроль и угодил в ловушку. До краев переполняли злость и слабость. В самом конце всего, что он мог сделать. Он что, умрет здесь, в этом холодном и одиноком месте? Он пытался кричать, взывая о помощи, от кого-нибудь, ну хоть откуда-нибудь, но на самом деле издавал лишь нечленораздельные звуки, эхом отражавшиеся от стен и показывающие его полную беспомощность.

– Ауаооуоуаеэээээээ…

– Правильно, – сказала Пирс. – Выпусти все наружу. Может быть, полегчает? Глянь-ка.

Она бросила несколько маленьких предметов, приземлившихся возле ног Найквиста, некоторые из них упали прямо ему на колени. Он узнал капсулы с наркотиком киа. Жидкость сверкала оранжево-золотым цветом. Пирс держала в руке один флакон.

– Я слышала, дети принимают это все бо́льшими дозами. Они фактически вводят его в вену. Когда мы накормили этим Сумака, клянусь, я слышала, как взрывается его мозг. Найквист, ты представляешь себе, что значит обладать таким всеобъемлющим, физическим знанием своего будущего? Должно быть, кажется, что по твоим жилам проносятся предстоящие дни, как будто сама смерть спешит к тебе. Как паровоз, мчащийся в ночи. Можно ли спрятаться от нее или сбежать? Нет, я так не думаю, – сказала она, лениво пнув тело наркодилера. – Боже мой, каким же должно быть это чувство! Как волнующе. – Она подняла стеклянный флакон повыше, к лучу света. – А потом «бах» – и твоя голова разбилась о кирпичную стену завтрашнего дня. И все это время ты точно знаешь, что произойдет. Ба-бах! Неудивительно, что твое тело перестает сопротивляться.

– Отпусти меня, – вымолвил Найквист, выплевывая кровь и чувствуя, как зашатался зуб. – Пожалуйста. Просто дай мне уйти.

Пирс повернулась к нему лицом.

– Я не могу этого сделать. Я действую согласно инструкциям.

– Пирс, ты сука. Бэйл водит тебя за нос. Он тебя обманывает! – гневно воскликнул он.

– В самом деле?

– Он будет использовать тебя. Он тебя подставит.

– Я так не думаю.

– Ты ведь знаешь, что Элеанор не его дочь.

– А мне-то что? Босс хочет, чтобы она вернулась, вот и все.

– Он ее не любит. Из-за того, что она знает о Кинкейде и торговле наркотиками. Клянусь, он бы ее убил, если бы мог выйти сухим из воды. Вместо этого он пытается ее контролировать.

– Больной придурок, – усмехнулась Пирс. – Ты даже не подозреваешь, насколько далек от истины.

И вдруг раздался звук открывающейся двери.

– Ну что еще? – воскликнула Пирс, двинувшись на звук.

Оглянувшись, Найквист увидел пробивавшийся сквозь открытые двери луч света и стоявшую в проеме фигуру.

Доносились обрывки разговора Пирс с новоприбывшим.

Найквист не мог расслышать, о чем они говорят.

– Позаботься об этом, – прозвучал громкий, знакомый голос.

Это был Бэйл.

Дверь снова закрылась, и в луче света появилась Пирс. Она наклонилась и сказала:

– Последний шанс. Скажи мне, где дорогая малышка Элеанор.

Найквист заерзал на стуле. Он ощутил нарастающее раздражение, глаза засверкали вспышками красного света. С него хватит.

– Не вздумай к ней приближаться.

– Рассказывай!

Встретившись глазами с допросчицей и стараясь дышать ровно, он процедил одно четкое, холодное:

– Нет.

И в этот момент у Пирс лопнуло терпение. Она кивнула, и Джейкоб тотчас оказался рядом. Без предупреждения он яростно ударил Найквиста кулаком в область виска, еще сильнее, чем прошлый раз. Стул снова начал падать на пол вместе с Найквистом. Он почувствовал, как в глазах гаснет свет, а по лицу бежит струйка крови. Он врезался в бетонный пол и вскрикнул от боли. Пирс ринулась к нему. Схватив его за воротник рубашки, другой рукой она сильно прижимала его лицом к полу.

У Найквиста оставался один-единственный шанс.

Он глубоко вонзил зубы туда, куда смог дотянуться.

С криком ужаса Пирс отскочила, обхватив рану другой рукой. На блузке и пиджаке выступила кровь.

Джейкоб метнулся туда.

На плечо Найквиста опустился ботинок.

Раздался треск.

В глазах потемнело.

Он лежал, то приходя в сознание, то теряя его. Он услышал скрип стула и шум открывающейся двери. Какие-то шаги. Пирс что-то сказала, Джейкоб отвечал ей, но все было нечетким, каким-то размытым. Одно лишь бормотание и шорох одежды.

– Он в отключке.

Это что, голос Бэйла?

Пирс рассмеялась.

– Нужно убраться, – сказала она.

– Да, хорошо. Вы знаете, что делать. – Да, определенно, это говорил Бэйл. – Устройте так, будто он все сделал сам.

– Конечно. Как и дилер. Мы справимся.

Найквист отчаянно пытался открыть глаза.

Приступ какой-то отдаленной, словно чужой, боли.

И вдруг глаза обдало горячим светом белой лампы. Найквист прищурился, отворачивая голову, но неприятный луч следовал за ним. Промелькнула тень Пирс. В свете лампы появилась ее ухоженная рука с флаконом киа.

– Я правда не хочу этого делать, понимаешь? – сказала она.

Джейкоб усмехнулся.

Жидкость блестела на свету. Появилась другая рука Пирс со шприцем, медленно вставляющая его в крышку флакона.

Шприц наполнился оранжевой жидкостью.

Найквист попытался отстраниться, но деваться было некуда. Он лежал на полу со все еще связанными за спиной руками. И вдруг Джейкоб схватил его за плечи и крепко держал, пока Пирс наклонялась. Повернув голову Найквиста в сторону, она прижала кончик иглы к липкой обнаженной шее.

– Это то, что заставляет человека сходить с ума, – прошептала Пирс.

Найквист отчаянно вырывался, пытаясь разорвать веревки. Бесполезно.

– Я не знаю! – воскликнул он. – Я не знаю, где она! Она убежала. Я ее искал!

– Слишком поздно, друг мой. Твое время вышло.

Игла вошла в вену, и через несколько секунд по телу Найквиста проносились туманы сумерек. Глаза затуманились, и, застонав в последний раз, он вдруг исчез со склада, уносясь прочь от оков, от своих похитителей, ночи, города и, наконец, от самого себя. Теперь он понимал только одно: тиканье часов. Глубоко внутри головы раздавался медленный, постоянный шум.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Игра теней

…Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так.

Во времени есть только настоящий момент, за ним в темноте приходит следующий, сменяющийся еще одним.

Ни прошлого, ни будущего, только настоящее…

Мерцает крошечный огонек света.

Он пытается на нем сосредоточиться.

Где он?

Соберись!

Среднего размера гостиничный номер, уютно обставленный, стены и постельное белье одинакового бледно-серого цвета. Он не помнит, как сюда попал. Кажется, что невозможно ни к чему прикоснуться. В единственном окне мерцает бледный луч неонового света, как от дешевой, бракованной лампы. В комнате танцуют тени. Оглянувшись, он замечает на соседней стене зеркало, над которым висят часы. Он слышит громкое тиканье механизма. Его лицо в зеркале окутано дымом.

Он поворачивается на звук голоса и видит быстро движущуюся по комнате девушку. Ее зовут Элеанор Бэйл. Он это знает, да, он помнит.

Он пытается позвать ее по имени, но с губ не слетает ни слова.

Но она отвечает ему.

– Вы меня пугаете, – говорит она. – Оставьте меня в покое.

Он подходит к ней. Элеанор в ужасе пятится, натыкается на кровать и падает.

– Не подходите. Не приближайтесь ко мне!

Теперь он видит среди простыней ее лицо, совсем-совсем близко. У него есть задача, от которой он не может убежать, независимо от того, что делает. И он поднимает подушку, мягкую и серую, крепко хватает и прижимает к лицу девушки. Она вырывается, пытаясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Он представляет себе рот, полный грязи, земли, перьев, соли и пыли. Она задыхается. Подушка прижимается сильнее, девушка из последних сил пытается вырваться, и тут…

Она застыла. На кровати лежит неподвижное тело.