Леонардо

— Ты, должно быть, выходил пройтись и проветрить голову? — участливо спросил Леонардо у приближающегося Микеланджело, который злобно пыхтел и фыркал, словно разъяренный бык. — Ум подобен пламени, чтобы кормиться, ему требуется воздух. Это очень полезно — сходить прогуляться, когда спотыкаешься о непреодолимую трудность. — Леонардо поправил очки на носу и, глядя на мрамор, продолжил: — А ты, могу поручиться, как раз споткнулся.

Джулиано да Сангалло что-то согласно пробурчал.

— Не волнуйся. Мы здесь для того, чтобы помочь тебе, — добавил Пьетро Перуджино, держась, как обычно, очень прямо — будучи самым низкорослым из всей троицы, так он старался компенсировать этот недостаток.

Микеланджело швырнул суму на землю у подножия мраморной колонны.

— Искренне ценю ваше желание помочь, синьоры, — он чуть не клацал зубами от досады и злости, — но, пожалуйста, оставьте меня. — Он опустился на колени перед железным котлом и принялся старательно раздувать огонь. Несколько металлических брусков уже нагревались на тлеющих углях.

— Я же предупреждал, что он не примет нашей помощи. — Леонардо отошел от компании и прислонился к изгороди.

— Но он даже не знает, о чем мы хотим поговорить. Микеланджело, напомни, сколько тебе лет? — Голос Перуджино звучал наигранно весело. — Двадцать четыре, двадцать пять?

Микеланджело молча вынул из котла раскалившийся брусок, положил его на ровный камень, служивший верстаком, и начал бить по нему молотом.

— Если бы с нами был Боттичелли, молодой человек снизошел бы до того, чтобы выслушать нас, — проворчал Сангалло. — Схожу приведу его.

— Ерунда, и без него справимся, — отмахнулся Перуджино и снова обратился к Микеланджело: — Когда я был в твоем возрасте или около того, я и работал, и жил в студии у Верроккио. Вместе с другими учениками, Леонардо и Боттичелли, и с твоим наставником, Доменико Гирландайо… Когда ты покинул его мастерскую? Лет в пятнадцать? Я в эти годы только начинал свою учебу.

— И я оставался в отцовской студии, пока не стал значительно старше тебя, — добавил Сангалло, скрещивая руки на груди.

— Ни один из нас не вылетел из гнезда своего мастера и не пустился в свободный полет, пока не получил полной подготовки, — вступил Леонардо. А про себя отметил: Микеланджело примерно того же возраста, что Салаи, и он не мог представить, чтобы его проказливый непокорный помощник зажил самостоятельной жизнью, работал, вел переговоры и тем более взвалил на себя всю ответственность за знаменитый мрамор Дуччо. — Ты слишком молод, Микеланджело, чтобы самому справиться с таким заказом.

Тот в ответ лишь сильнее стал бить молотом по металлу.

— Благодаря тому, что мы долго оставались в мастерской наставника, — продолжал Сангалло, — мы получали поддержку и помощь. Мы учились у старших учеников и сами учили тех, кто был младше…

— Мы перенимали мастерство бронзового литья у искусных литейщиков, а краски смешивали под присмотром опытных помощников, — добавил Перуджино.

— И даже учились ваять из мрамора у самого Верроккио, — процедил Леонардо, надеясь, что его намек будет понятен: его знания о ваянии намного превосходят то, чем может похвалиться этот молодой горе-скульптор.

Микеланджело перевернул брусок и начал отбивать его с другой стороны.

— Суть в том, — сказал Перуджино, — что у нас было чувство локтя и мы полагались друг на друга. У тебя же есть семья?

— А как же, — буркнул Микеланджело.

— Это хорошо, — кивнул Перуджино.

— Это счастье, — вставил Сангалло.

Леонардо предпочел промолчать.

— Однако твой наставник и другие ученики — словом, твоя художественная семья — столь же важны для тебя, как и семья по крови, — продолжил развивать мысль Перуджино. — А тебе сейчас очень не хватает поддержки товарищей по искусству. И мы готовы взять на себя эту роль.

— Вы? — Микеланджело бросил молот и внимательно оглядел Леонардо снизу вверх и сверху вниз — так повар с недоверием смотрит на кусок мяса, полученный от сомнительного поставщика.

Леонардо кивнул.

— Великий мастер — всегда и великий наставник. У меня в студии работают несколько подмастерьев, и я вижу, как мои работы влияют на их творческое становление, но, право, затрудняюсь сказать, назовет ли кто-нибудь из них меня своим учителем. Мой помощник Салаи пытается рисовать, но в нем мало страсти, а таланта и того меньше.

— Сути дела это не меняет, — подытожил Перуджино. — Ты можешь учиться у нас, заимствовать наши знания и опыт, мы готовы.

— Например, я мог бы научить тебя тому, как можно построить более устойчивые и прочные леса, — внес предложение Сангалло.

— А я мог бы обучить тебя рисунку. — Леонардо подошел ближе и подобрал несколько обгоревших набросков, валяющихся возле котла. — У кого ты учился рисовать? Сразу видно, что не у Гирландайо. У тебя линии намного изящнее и точнее, в них больше силы. Однако советую не делать мускулы такими выпуклыми, разве что ты хочешь передать кульминацию физического усилия. Посмотри-ка сюда… — Он сел рядом с Микеланджело и показал на одну из его зарисовок Геракла. — У тебя тут какой-то куль, набитый грецкими орехами, а не человеческая фигура. Изучай анатомию. Если тебе удастся достать труп…

Микеланджело выхватил у него листы и бросил их в огонь.

— Сынок, город поручил тебе ответственнейший заказ, — заметил Сангалло.

— С таким никто не справится в одиночку, — добавил Перуджино, — а мы могли бы помочь тебе.

— Чем? Не болтовней ли с Макиавелли о деталях моей работы? — Микеланджело вернулся к своему занятию, снова застучав молотом по заготовке будущего резца. Удары становились чаще, сила их нарастала.

— Макиавелли? А Макиавелли-то тут при чем? — недоуменно пробормотал Сангалло. Перуджино пожал плечами, и оба они как по команде вопросительно уставились на Леонардо.

Да, он что-то припоминал… Они тогда слишком много выпили с этим блестящим дипломатом. Вскоре после того, как от него уплыл камень Дуччо. О чем же они толковали?

— Допускаю, что мы могли обсудить вкратце этот заказ…

— Да, и теперь мои заказчики внезапно решили, что им нужен очередной Давид, — зло откликнулся Микеланджело. Над его правым глазом вздулась вена.

— Ах, вон оно что. — Тон Перуджино опять стал наигранно веселым. — Хороший поворот.

— Да, замечательная идея! — подхватил Сангалло без оптимизма.

— Ну и что, — пожал плечами Леонардо. — Скажи им, что эта задумка просто великолепна. Всегда давай понять заказчику, что он умнее тебя.

Микеланджело отбросил готовый резец и взял клещи, чтобы достать из огня следующую раскаленную заготовку.

— Зачем вы надоумили городские власти заставить меня ваять очередного Давида? — Он повернул голову в сторону Леонардо, но глаз на того не поднял.

— Ничего такого я им не говорил. Мы с Никколо просто обсуждали историю этого камня, не более того.

— Рассчитывали, что я испугаюсь и побегу к вам молить о помощи? — Под мощными ударами Микеланджело будущий резец на глазах приобретал нужную форму.

Леонардо старался обуздать раздражение и остаться невозмутимым. От выходок Салаи у него тоже иногда лопалось терпение.

— Ты ведь все еще пытаешься почувствовать свою статую, верно? Оставь уже эмоции в стороне и начинай мыслить. Ты должен изучать природу, исследовать человеческое тело, собственными глазами пытливо разглядывать каждую его черточку. Мудрость — дочь опыта, да будет тебе известно.

— Вы унизили меня перед моими согражданами флорентийцами. Вы обошлись со мной как с неразумным дитятей. А теперь, когда знаменитый камень передан мне, пришли напрашиваться мне в друзья? В наставники? Хотите стать Донателло для моего Дуччо?

Микеланджело покончил с ковкой второго резца и поднялся на ноги.

Встал и Леонардо.

Сангалло тут же сделал шаг вперед, чтобы оказаться между ними.

— Допускаю, что, когда камень и заказ присудили тебе, Микеландже­ло, Леонардо мог выйти из себя и наговорить обидных слов…

— Но, разумеется, можно извинить того, кто в пылу момента наговорил всякого, чего вовсе не имел в виду, — добавил Леонардо, вспомнив то жгучее оскорбление, что бросил ему в лицо Микеланджело в вечер их знакомства.

— Да знаю я, зачем вы явились, — хрипло выкрикнул Микеланджело.

«Ого, раненый бык совсем разъярился», — отметил про себя Леонардо. 

— Раз уж камень вам не достался, вы измыслили другой способ примазаться к его славе, вот и набиваетесь мне в учителя.

Леонардо открыл рот для ответа, но Перуджино вовремя вмешался:

— Леонардо знает, как решить твою головоломку.

Микеланджело и Леонардо сверлили друг друга яростными взглядами. Ни тот, ни другой не желали уступить в этой дуэли.

— Не вы ли утверждали, что из этой покалеченной глыбы невоз­можно изваять сколько-нибудь приличную статую?

Микеланджело схватил скульпторский молоток и двинулся вокруг колонны.

Леонардо пожал плечами.

— Что с того? Я всего лишь на миг изменил своему кредо, которое гласит: нет ничего невозможного. Твой камень еще можно спасти. Я недавно был на рынке, где мне чуть не отрубили руку… впрочем, это неважно… Торговцы вывернули меня и прижали к прилавку… — Он вытянул руку назад и пригнулся, демонстрируя ту жалкую позу, о которой в другой ситуации не хотел бы вспоминать. — И тогда меня осенило.

Вокруг собрались несколько любопытствующих горожан, и Леонардо возвысил голос, чтобы его слышали и в отдалении.

— Видишь этот выступ? — Он указал на ту уродливую выпуклость, из-за которой колонна клонилась влево. — В нем — ключ ко всей композиции. Если ты изогнешь фигуру вот так, — Леонардо подошел к колонне и встал рядом, выгнув спину и выставив левое плечо, — то полноразмерная фигура тютелька в тютельку впишется в этот камень. Возможно даже, вот здесь, сверху, останется кусок на то, чтобы высечь какую-нибудь опору… — Леонардо указал на верхнюю часть колонны. — Конечно, поза довольно неловкая, и я не представляю, как она может быть соотнесена с замыслом твоего Геракла… извини, твоего Давида, но уверен: время поможет найти правильный ответ. Давай, я нарисую тебе… — Леонардо взял один из листов, приготовленных Микеланджело для зарисовок, и сангину, быстро набросал несколько мощных, удивительно точных линий и повернул рисунок так, чтобы он стал виден Микеланджело и всем желающим.

— Вот видишь? — сказал Сангалло. — Он старается помочь.

Микеланджело грубо выхватил у Леонардо лист, некоторое время поизучал его, потом скомкал и швырнул в огонь.

— Считаете себя очень умным? Вот только мне непонятно, отчего я должен прислушиваться к вашим советам по части скульптуры? Имея в распоряжении все сокровища миланской казны, вы так и не сумели отлить бронзовую статую для герцога Сфорца!

У Леонардо задергался левый глаз.

— Началась война, и весь запас бронзы пошел на пушечные ядра.

Микеланджело впился в него взглядом, плотно сжатые губы изогнулись в усмешке. Леонардо показалось, что на его плечи навалился неимоверный груз. Каким-то сверхъестественным чутьем этот малый угадал позорную правду: не одно лишь отсутствие бронзы помешало ему отлить конную статую герцога Сфорца. Фатальная ошибка закралась в сам замысел колоссальной скульптуры: точеные ноги коня никак не выдержали бы огромного веса его и всадника. Но как он прознал об этом просчете, об этой ревностно оберегаемой художником тайне? Он что, видел глиняную модель статуи в Милане еще до того, как ее уничтожил варвар-француз? Или сумел догадаться по чьим-то чужим рисункам?

— Вы пытались прикрыть свою ошибку, — страстно продолжал Микеланджело. — Вы забросили статую из страха опозориться. А герцог Сфорца лишился своих денег, ничего не получив взамен. Но что хуже всего, — в глазах Микеланджело закипали злые слезы, — эти глупые миланцы верили в вас, как в чудодея. Никто, никто не должен вам верить. А всякий, кто делает это, — тупоголовый осел.

— Что ж, синьоры, думаю, нам пора. — Перуджино повернулся к выходу из двора. — Молодому человеку явно требуется побыть одному. Поработать.

— Лимонное деревце, — превозмогая бушующие внутри чувства, сквозь сжатые зубы проговорил Леонардо, — страшно возгордилось, узнав, что оно способно плодить лимоны. На радостях оно решило отделиться от других деревьев, считая себя выше их. Но ветры быстро выкорчевали из почвы одиноко стоящее деревце. Не уподобляйся ему, мой юный друг, принимай помощь от тех, кто рядом с тобой.

— Говорите, этот выступ и есть ключ ко всей композиции? — Микеланджело крепко сжал в руке молоток.

— Да, только этот выступ и позволит осуществить замысел. Без него… — Леонардо покачал головой.

— Значит, говорите, этот? — проскрежетал Микеланджело и быстро взобрался по лесам, чтобы было удобнее подобраться к выступу. — Который все время так и мозолит мне глаза?

— Да, его я и имею в виду.

— Этот самый?

— Да, он.

С перекошенным от бешенства лицом Микеланджело с размаха ударил молотком по центру выступа.

Леонардо отшатнулся.

— Почему. Ты. Не желаешь. Говорить. Со мной? — рычал Мике­ланджело, в такт словам исступленно обрушивая молоток на мрамор. Сила ударов нарастала, как и его ярость.

Целый вихрь мраморных крошек и пыли взвился вокруг троих мас­теров искусств. Зеваки, глазеющие с безопасного расстояния, начали вопить и улюлюкать. Даже рабочие при Соборе, давно привыкшие к подобным вспышкам ярости, и те оторвались от своих трудов и молча наблюдали за истерикой.

Микеланджело колотил по мрамору до тех пор, пока выступ не откололся и не рухнул на землю.

— Ох, Микеланджело… — Сангалло тяжело вздохнул.

Леонардо некоторое время смотрел на то, как отвалившийся кусок покачивается на земле, затем поднял глаза на середину колонны — теперь в ней зияла здоровенная выбоина. Еще десять секунд назад из камня Дуччо мог бы выйти толк. Теперь все кончено.

Микеланджело спрыгнул с лесов и принялся расхаживать взад-вперед перед колонной, тяжело отдуваясь и рыча, словно волк, только что задравший овцу.

«Господи, — подумал Леонардо, — понимает ли этот несчастный, что он натворил, или гнев совершенно ослепил его?»

— Так-то, — сказал Микеланджело. — Теперь никто не станет заявлять свои права на этот камень. Ни Дуччо, ни Донателло, ни уж тем более вы. — Микеланджело обжег Леонардо взглядом. — Теперь этот мрамор мой и только мой.

Леонардо заметил, что Сангалло и Перуджино уже вышли из двора.

— Не слишком ли высокая цена за попытку помочь? — покачал он головой, уже не обращая внимания на Микеланджело. Воистину настало время окончательно выбросить камень Дуччо из головы. Его смерть, можно сказать, теперь официально подтверждена.

Отправить