Глава 42
Вероника

– Вал! – прокричала Вероника вслед сестре.

«Вал, Вал, Вал».

Преследуя сестру, Вероника повторяла и повторяла ее имя, вслух и мысленно. Как заклинание, способное вернуть все на место – вернуть Вал, прогнать из головы образы и привнести равновесие в ее мир.

Но к тому времени, когда Вероника забралась, наконец, на каменистый холм, Вал уже и след простыл. Куда же она пошла?

В тишине Вероника воззвала к сестре мысленно, однако ответом было молчание. Вероника крепко зажмурилась, но и это не помогло: на нее смотрела увенчанная перьями королева с лицом Вал.

Ужас, точно ползучие стебли, оплел Веронику, не давая сдвинуться с места.

Вал – Авалькира. А… Вал… Кира.

Но… как?

Авалькира Эшфайр мертва. Погибла в самом конце Войны крови… шестнадцать лет назад. Все так говорили. Авалькира сгорела: ее феникса сбили в Последнем сражении, и она сгорела в его посмертном пламени. Вот только осталась ли среди мертвых?

В памяти всплыли слова Морры: «Нужны лишь пепел да кости».

Вероника пристально смотрела на рощу деревьев, а сердце неровно билось в груди. Чувство было, что Вал за ней наблюдает, и все же Вероника никак не могла заставить себя сдвинуться с места: ни пойти за сестрой, ни позвать ее.

А если и звать, то какое имя выкрикивать?

Наконец колючее ощущение чужого взгляда пропало, и Вероника не спеша вернулась в Гнездо. Голова была как в тумане. Вероника не собиралась возвращаться на кухню, но когда выбралась из подвала, направилась именно туда. Ноги сами несли ее.

В кои-то веки тут царила тишина. Печи, освещавшие сводчатый потолок, в огне которых и готовили пищу, горели жарко, но десяток или около того помощников-поваров занимались сейчас другими делами. У Морры кипело что-то в больших чанах, на столе были разложены пучки сушеных трав и разномастные склянки.

Пахло лекарствами. Должно быть, Морра готовила лечебные отвары или снотворные зелья для раненых.

При виде Вероники Морра изможденно улыбнулась. Отложила деревянную ложку, которой помешивала варево, и, утерев руки о фартук, хромая, подошла к Веронике, тепло обняла ее.

Усадив Веронику на стул, взяла ее за плечи и внимательно осмотрела: не ранена ли.

– Цел, – сказала она наконец, обращаясь не то к себе, не то к Веронике, и оперлась о стол. – Ты будто призрака увидел… Неудивительно, это же твоя первая битва. Зато сам цел. – Она присмотрелась к лицу Вероники. – Так ведь, Ник?

А все ли с ней хорошо? Вероника сама не знала, но все равно кивнула, пытаясь придумать, что бы сказать, лишь бы успокоить кухарку.

Морра, хромая, сходила за кружкой чая для Вероники. Пах напиток сладким-сладким медом и пятнистыми травами. С каждым крохотным глоточком в голове прояснялось.

– Морра… помнишь, ты рассказывала, как искала воскрешенных после Войны крови? Что именно ты делала?

Рассказы о Милосердных не шли у Вероники из головы – она сама не понимала почему. До сих пор. Когда Морра сказала, что умела находить любого, ей это показалось неуклюжей фразой: как будто она говорила даже не о фениксах, а о людях.

Морра нахмурилась, потом подтащила стул и уселась рядом с Вероникой. Задумчиво почесала подбородок.

– Фениксы перерождаются. Это тебе известно. Но если феникс связан узами с человеком, то и человек может переродиться.

Вероника вытаращилась на Морру. Казалось бы, надо прийти в недоумение, поразиться, но после того, что показала Вал…

– Это сложная магия, – продолжала Морра, – и со времен Первых наездников такое случалось считаное число раз. Требуется уйма магической силы, узы, которые не пошатнуть ни страху, ни смерти. Но если все сделано верно, то, пав славной воинской смертью, пара возрождается из пепла.

Вероника сжимала кружку в дрожащих руках, пытаясь усвоить эту мысль. Фениксы – магические птицы, об их воскрешениях много писали – да и ее собственная соузница вернулась из мертвых. Но в то, что воскреснуть может и человек, просто не верилось.

Точнее, не верилось бы… если бы Вероника не видела подтверждение тому собственными глазами.

Странные сны ей снились всегда, но, оглядываясь назад, Вероника поняла, что грезы о двух девочках всегда были неповторимы. Прочие люди и места, что снились ей неделями, уходили потом безвозвратно, но девочки возвращались.

Вероника-то думала, что это просто упрямые воспоминания, приставшие к разуму, и возвращаются в минуты сильной усталости. Может, потому, что озадачивали ее: такие детальные и в то же время никак не связанные с ее жизнью. Ей и в голову не приходило оглянуться и поискать ответы в реальном мире.

Взглянуть на Вал, спавшую под боком.

Только сейчас до Вероники дошло, что девочки не снились ей по пути в Гнездо и пока она тренировалась с Тристаном – пусть даже ее осаждали другие, обычные сны. Зато в ночь солнцестояния, когда в крепости появилась Вал, ей приснилась смерть короля.

Вероника мысленно переворошила все навеянные тенемагией сны, какие могла припомнить, – те, в которых видела двух сестер. Из последнего видения она поняла, что это Авалькира и Ферония. Вероника видела, как они занимаются вместе, гуляют, бегают и играют. Видела, как при них на смертном одре скончался отец – в присутствии имперской знати, того же коммандера Кассиана.

И еще она видела, как все их попытки прийти к миру и согласию пропали даром, ввергнув их в Последнее сражение Войны крови. Что там Вал говорила, перед тем как оставить ее на дне Гнезда?

«Тогда, ради твоего же блага, Вероника, надеюсь, что сторону ты выбрала верную».

Стороны… Значит, так Вал все видит? Раз Вероника не с ней, то против нее? Неужели Вал до сих пор ведет Войну крови или пытается развязать новую?

Вероника заметила, как пристально смотрит на нее Морра.

– Случилось что? – хмурясь, спросила кухарка. – Дело ведь не в Тристане? Не в ком-то из наездников? Кассиан сказал, что вернулись все.

– Тристан жив. Все… – Что ж, нельзя сказать, что все хорошо, но Морра и сама уже знала. – Ничего. Я просто…

– Когда кругом столько смертей, мысли о перерождении и воскрешении сами лезут в голову, – чуть успокоившись, сказала Морра, хотя поведение Вероники тревожить ее не перестало.

Не успела она сказать еще что-то, как в комнату шумно вошли несколько человек в поисках мазей и травяного чая. Морра встала, чтобы помочь им, и Вероника тихонько улизнула из кухни.

Она предлагала помощь всем, кому могла: помощникам целительницы, заглянувшим к Морре за лекарствами, строителям и рабочим, тушившим огонь и разбиравшим завалы, а еще стражникам, вновь заступившим на посты и следившим, не приближается ли новая волна захватчиков. Впрочем, никому помощь не требовалась. Джана, с рукой на перевязи, с головы до пят покрытая пеплом и грязью, и та настаивала, что все у нее хорошо. Веронику все уговаривали прилечь, отдохнуть – пока есть время, восстановить силы.

Как будто ее мир только что не перевернулся верх дном.

Идти было некуда, делать – нечего, и Вероника решила: попытка не пытка. В бараках было тихо, слышалось только мерное сопение тех, кто все же сумел заснуть. Так даже было правильно: отправить часть людей отдыхать, чтобы потом они сменили тех, кто сейчас трудится.

Вероника легла в гамак и, медленно покачиваясь в нем, нащупала в кармане браслет из волос. Когда она достала его, что-то со звоном упало на пол и откатилось в сторону.

Вероника мягко соскочила на землю и заметила крупную золотую бусину, вплетенную в рыжую косу.

Дрожащими руками подняла с пола волосы, которые некогда принадлежали Вал. И откуда они у нее в кармане? Вероника вспомнила, как проснулась в комнате наедине с Вал – после того, как упала в обморок возле брачного вольера. Подсунуть ей косу с бусиной было несложно.

Выглядело украшение знакомо, хотя прежде Вероника к нему не присматривалась. Да, расчесывала сестру Вероника, но к украшениям сестра была особенно требовательна, сама всегда вплетала их. Вероника считала, что бусина – подделка, просто деревяшка или камень, крашенный под золото. Однако она оказалась тяжелая… да и не бусина то была вовсе, а перстень.

Плотно сжав его в кулаке, Вероника забралась обратно в гамак и, аккуратно расплетя волосы, подставила под льющийся в окошко свет.

Кольцо было толстое, хотя на палец скользнуло легко. Плоская лицевая сторона выглядела просто и без изысков: эмблема, нечто вроде герба.

Или печати.

Вероника с удивлением обнаружила, что рисунок ей знаком: окутанные пламенем распростертые крылья и буква А посередине. Печать Авалькиры Эшфайр. Вероника и прежде встречала ее: на отрезах кожи, что продавались на рынках в переулках, или на изображениях фениксов на самых задворках империи. А еще, конечно же, в своих снах.

Вероника вызвала в памяти последнее видение – то, где Авалькира поставила печать на документе, который затем ее сестра разорвала.

То ли это самое кольцо?

Сняв его с пальца, Вероника увидела гравировку на изнаночной стороне: мелкая, они почти не читалась, но все же Веронике удалось разобрать:

Даты были проставлены на имперский манер, то есть сокращение «г.п.и.» обозначало «год после основания империи». Срок – восемнадцать лет, а значит, это не годы правления и не Войны крови. Это годы жизни. Родилась в 152 г.п.и., умерла в 170 г.п.и.

Сердце забилось чаще, когда Вероника разглядела еще одну дату:

ПР? Что бы это значило? Не успел вопрос оформиться в голове, а с губ уже слетел ответ:

– Перерождение, – прошептал Вероника. Морра говорила, что такое возможно, и это бы объяснило многое в поведении сестры: то, откуда она так много знает об истории и магии, оружии и военном ремесле, древнем языке и политике, равно как и ее чувство превосходства и одержимость властью.

Еще Вероника вспомнила разговор с Вал на празднике солнцестояния – когда Вероника спросила, почему Игникс, если еще жива, до сих пор не дала знать о себе: «А вдруг она боится? Вдруг мир для нее слишком сильно изменился?»

Вал – Авалькира Эшфайр. Вероника всей душой, всем сердцем чувствовала, что это правда. Это было столь же странно и чудесно, как и ее собственная связь с Ксепирой. Вот только Вал почему-то держала свое перерождение в секрете. Почему?

Впрочем, кое-кто знал о нем, поняла, садясь, Вероника. Майора. Илития Шэдоухарт служила Авалькире Эшфайр на войне и продолжила служить после ее воскрешения. Вот почему неизменно уступала старшей из сестер, позволяя злиться, буянить и изливать желчь. Илития была солдатом, а Авалькира Эшфайр, даже ребенком, оставалась ее королевой.

Искала ли Морра погибшую королеву, когда угодила в засаду и потеряла ногу? Нашла ли ее Илития или наоборот? Снова вспомнился день, когда Веронике удалось приручить змею: Вал тогда показалась ей незнакомкой – потому что ею она и была. Илития встала на защиту Вероники, пока не узнала в Вал свою погибшую госпожу. Должно быть, Вал с помощью тенемагии искала других анимагов, друзей и союзников. Запертая в теле ребенка, обремененная тайной об истинной своей сущности, она ждала, искала возможности снова стать наездницей, стать собой. Вернуться она хотела бы, наделенная силой и властью, а не как голодранка, бессильная простолюдинка. Империя наверняка стала бы охотиться на нее, к тому же у нее не было соузника. А какая же она королева-наездница, если не сидит верхом на пламенеющем фениксе?

Вал была упряма и горделива, она скорее умерла бы в безвестности, чем признала, кто она такая на самом деле и как низко пала. Прошло уже шестнадцать лет. Ясно же, что обманывала, будто ей всего семнадцать, если родилась в ночь Последнего сражения. Сколько еще она намеревалась выжидать?

Догадка помогла привести в порядок мысли, зато в душе распрямилась пружина сомнения. Если Вал – погибшая шестнадцать лет назад наследница рода Эшфайр… кто тогда Вероника?

Младшая сестра Ферония магией не обладала, не обзавелась соузником и воскреснуть не могла. К тому же Вероника не помнила часть прошлого; видения, приходившие во сне, были воспоминаниями Вал, и смотрела Вероника глазами Авалькиры, не Феронии.

Вероника снова улеглась на подушку, крепко зажав в кулаке печатку. И хотя от усталости конечности налились свинцом, а мысли текли водой, сон все не шел.

Вероника смотрела, как тени перемещаются по потолку, постепенно удлиняясь, пока тьма наконец не поглотила барак. Не в силах оставаться наедине со своими мыслями ни мгновением дольше, Вероника вышла, чтобы развеяться.

Было поздно, и большую часть работ отложили до утра. Вероника бродила по двору, искала, вдруг где-то еще не спят, и наконец вошла в двери лечебницы при храме. По залу бродили лекари, посетители и легкораненые. Говорили все шепотом, стараясь не тревожить спящих и отдыхающих.

Помещение было большим, просторным, и на части его делили колонны: молельную обрамляли проходы. В центре жрецы и последователи обычно возносили молитвы среди курящихся благовоний, а вечный огонь олицетворял Сердце Аксуры, но их отрядили помогать единственной целительнице и горстке повитух.

В левом проходе Вероника отыскала Сэва – среди тех, кому не грозила смерть и кто шел на поправку, тогда как противоположный проход отвели для тех, кто умирал или еще был на грани.

Она испытала невероятно облегчение, увидев, что Сэв поправляется, и еще больше обрадовалась, обнаружив, что он не спит. Сэв сидел, упираясь спиной в гору подушек.

Опустившись рядом на корточки, Вероника ощутила себя неловко, не зная, куда деть руки.

– Привет, м-м, помнишь меня?

Сэв как будто не удивился.

– Конечно, – он скованно обернулся к ней. – Ты мне жизнь спасла.

Напряжение чуть спало, и Вероника улыбнулась:

– Сперва ты спас меня.

Губы Сэва изогнулись в подобие улыбки. Грустной улыбки.

– Как твое плечо? – продолжила Вероника, кивнув на плотную повязку. У самой Вероники остались синяки и царапины на лице и шее, но в остальном она не пострадала.

Сэв пожал плечами и тут же скривился: боль копьем пронзила рану.

– Жить буду.

– Вот и славно, это хорошо, – кивнула Вероника. Оглянувшись через плечо, она присела поудобнее. – Хотела поговорить об Илитии.

Вопрос удивил Сэва, но выражение недоумения быстро сменилось скорбью.

– Мы… с ней недолго общались. – Голос Сэва чуть дрогнул. – И я не больно-то знаю, кем она была прежде.

Вероника качала головой, отчаянно ловя каждое слово – точно мучимый жаждой цветочек на только что политой клумбе.

– Ничего страшного. Расскажи все, что знаешь. Какая она была?

Сэв задумчиво почесал затылок:

– Властная. Порой жестокая. Острая на язык, быстро соображала. Рассказывала лучшие байки. А еще она была добрая, хотя старалась этого не показывать.

Вероника сама не заметила, как улыбнулась. Большую часть этого она уже знала, и последние сомнения, об одном ли человеке они говорят, развеялись. Приятно было узнать, что Илития из ее воспоминаний – настоящая, не выдуманная, как та же Вал.

– А откуда ты ее знаешь? – спросил Сэв, возвращая Веронику в настоящее.

– Она… в общем… моя бабушка.

Сэв выпрямился:

– Так ты Вероника, да?

Вероника испуганно огляделась. К счастью, Сэв лежал тут почти один, и большая часть людей в лечебнице, которые не спали, – целители и их помощники – ухаживали за тяжелоранеными в противоположном проходе. Сэва никто не слышал.

– Она рассказывала обо мне? – прошептала Вероника.

– Нет, – виновато произнес Сэв, – но повторяла твое имя во сне. Только твое… больше ничье.

Что делать с этим знанием? С одной стороны, это доказывало, что бабушка не забыла про нее и по-прежнему любила. С другой, напоминало о потерянном времени, которое они могли бы провести вместе.

Вероника заставила себя улыбнуться. Она была благодарна Сэву и радовалась, что жизнь по непонятной причине вновь столкнула их.

– Где ты это нашел? – спросила она, кивая на сумку, лежавшую рядом. Еще несколько дней назад при виде яиц феникса сердце выскочило бы у нее из груди, и хотя Ксепира вернулась и столько всего переменилось, яйца по-прежнему были гораздо важнее. После нападения империи тренировки новых наездников стояли превыше всего.

– Это не я, а Кейд, один из повинников, – ответил Сэв, выдавливая из себя слова. – Они с Илитией нашли яйца и прятали всю дорогу.

Должно быть, нашли их где-то на территории империи. Может, на ее землях есть еще? Вдруг империя держит ключ к спасению Укротителей, у них под носом и одновременно в недосягаемости?

– Когда стало ясно, что им не спастись, – откашлявшись, продолжил Сэв, – я забрал яйца и принес сюда. Спрашивать, откуда они, я не стал, а и спросил бы, Илития все равно не ответила, наверное. Она ведь обожала тайны.

– Тайны, – пропыхтела Вероника. Довольно с нее секретов, всю жизнь одни недомолвки. Вал, Илития… да еще собственная сущность Вероники, тайну которой не распутать.

На лице Сэва появилась широкая улыбка, и он сразу же переменился: из раненого солдата снова превратился в юношу.

– Так всегда с тайнами, – произнес он, словно повторяя чью-то мудрость, а не высказывая собственную мысль. – Они ведь не умирают. Стоит одной вспыхнуть пламенем, как ее место занимает другая.

– Пока не разорвешь круг, – прошептала Вероника.

Сэв задумчиво наклонил голову вбок и присмотрелся к ней:

– Или они не приведут тебя к печальному концу.