Глава 41
Вероника

К тому времени, как наездники достигли крепости, солдаты разбежались. Те же, кто не успел, пали от рук воспрявших духом защитников – при виде вернувшихся сияющих воинов они с новыми силами кинулись на врага.

Лицо Тристана осветилось, когда он увидел среди вернувшихся отца: в грязи, крови, но живой, он вел своих людей безупречно и четко. Вернулись, кажется, все, хотя присмотреться Вероника не успевала. Дозоры разделились: один защищал стену, второй преследовал солдат, бежавших вниз по склону.

К тому времени, как над далекими пиками наконец показалось солнце, был оборван последний трос и убит последний солдат. Вероника огляделась: ошеломленная, она не верила, что они победили.

В ушах слегка звенело: крики и лязг сменились низкими голосами и громким топотом. Стражники и селяне осматривали поле битвы, подмастерья отзывали фениксов из крепости – обратно в Гнездо. Веронике же хватило заглянуть Тристану в глаза, чтобы понять: ему надо задержаться и переговорить с отцом.

– Гляну, как там Рекс, – сказала она, не давая ему задать вопрос, а в небе у них над головами пронесся поток алых перьев, среди которых мелькнули пурпурные. Ксепира.

Тристан как-то странно взглянул на нее, и не успела она ничего сообразить, как он сгреб ее в медвежьи объятия. Обнимал он ее на сей раз иначе, не как тогда, на полосе препятствий, вдохновленный успехом. Сейчас он дрожал и словно бы цеплялся за нее, готовый рухнуть на месте.

И если первые объятия показались Веронике глотком холодной воды в жаркий день, то эти больше напоминали спасительный ливень посреди пожара.

От Тристана пахло потом и дымом, зато он был цел и невредим. Живой. Каким-то образом они выжили. Тристан, дрожа, вздохнул, прижав ее к груди, и наконец отпустил. Отошел на шаг и, кивнув в знак благодарности, смешался с толпой.

Провожая его взглядом, Вероника ощутила, как поднимается в душе буря эмоций. Теперь, когда бой окончен, придется иметь дело с последствиями: предательство Вал – как оно на ней скажется? Как станет к ней относиться Тристан? Откроет ее тайну отцу или сохранит? Да и важно ли это теперь? Вероника же на глазах у всей крепости управляла самкой феникса – кто-то да захочет узнать, кто она такая.

По пути к Гнезду Вероника оглядывала погром: всюду боль, кто-то шел сам, кого-то несли – как людей, так и животных. Оказалось, что феникс, скорбевший о Ксо, – ее сын, – принадлежал Летаму, и тот до сих пор не сумел вернуть его.

Вероника облегченно вошла под сень Гнезда, где стояли ящики с бинтами, еда и бочки с водой для возвращающихся фениксов и их соузников.

Их ждал Эрскен и вместе с ним – Воробейка.

Девочка рыдала.

В сложенных чашечкой ладонях она держала Чирика: его мягкие коричневые перышки пятнала кровь. Неподвижный, он поджал лапки к застывшему круглому тельцу. Зрелище напомнило Веронике, как она сама лишилась Ксепиры, а пульсирующие волны опустошенности, исходящие от Воробейки, смешивались с ее собственными болезненными воспоминаниями.

Эрскен посмотрел на нее большими нежными глазами, но девочка уткнулась в павшего друга. Она не видела его, но ее поза и слезы говорили сами за себя.

Скорбь Воробейки напоминала тихую бурю, но когда Эрскен попытался забрать мертвую птичку, она чуть не набросилась на него.

Вероника поспешила вмешаться: ободряюще похлопав Эрскена по руке, взяла Воробейку за плечо и отвела к ящику, где они и присели.

– Воробейка, это я, – шепнула Вероника. – Помнишь? Это…

– Вероника? – вскинула голову Воробейка.

– Да, – стараясь говорить шепотом, ответила Вероника, хотя их разговора никто не мог слышать. – Да, это я.

Воробейка наклонила голову вбок и громко шмыгнула носом:

– Не слышала тебя. Больше не носишь цацки и бусины, не гремишь. – Вероника провела рукой по замызганным и «притихшим» волосам. – И больше нет Чирика, я не… не…

Ее голос задрожал, и она снова сморщилась, когда свежие слезы потекли по грязным щекам.

У Вероники самой поплыло перед глазами, но она сморгнула слезы и обняла Воробейку за плечи, прижала к себе.

– Знаю, – тихо проговорила она. – Очень, очень тебе соболезную.

Вероника никак не могла отделаться от чувства вины: это ведь она придумала выпустить зверей и птиц в бой. Это из-за нее Чирик погиб.

Она вспомнила, как первый раз увидела мертвое животное: мышку, что последовала за ней по оживленной улице Аура-Новы, затоптали. Вероника винила себя, но майора и слышать ничего не хотела.

– Поступая так, ты у них кое-что отнимаешь, – сказала она строго, но с любовью, мудро. – Как будто бедное животное само за себя не думало. Разве ты приказала следовать за тобой? Разве ты отняла у него свободную волю?

Вероника перестала плакать и мотнула головой.

– Нет. А значит, этот малый сам за себя решил, и надо ему отдать должное.

Они завернули мышонка в самый красивый платок, какой был у Вероники, и положили в очаг – на погребальный костер истинного воина, как сказала майора. Вошла Вал и спросила, чем это они заняты, а узнав, усмехнулась и снова ушла. Однако Вероника с бабушкой скорбели, пока не прогорело последнее поленце.

Потом Вероника задумалась: как бы она себя чувствовала, если бы и правда, по примеру той же Вал, приказала зверьку следовать за ней. Такой власти она не хотела и поклялась никогда не лишать зверей свободной воли.

Нет, сказала себе Вероника и сделала глубокий вдох, пытаясь сохранить рассудочность посреди смерти и разрушения. Чирик бился потому, что любил Воробейку, как и остальные звери любили хозяев, что кормили их и заботились о них. Она не станет приписывать себе их храбрость, но воздаст им последние почести.

Их жертва помогла ей, Воробейке и всем выжившим продержаться.

– Да просто, – икнула и утерла нос тыльной стороной ладони Воробейка. – Просто у меня нет… не было друзей, кроме Чирика, на всем белом свете.

Ее маленькую фигурку сотрясали беззвучные всхлипы, и Вероника крепче обняла ее.

– Чирик был особенным другом, храбрым, как феникс, но не последним. А как же я?

Воробейка подняла на нее большие заплаканные глаза:

– Мы – друзья?

– Ну конечно, – запросто ответила Вероника, словно ни в чем так не разбиралась, как в дружбе, а первый друг не появился у нее лишь недавно. Приятно было думать, что теперь будет еще один. Вероника улыбнулась, хоть и знала, что Воробейка этого не увидит. Ну, может, хотя бы почувствует.

Девочка просияла:

– Ты Чирику очень нравилась… – как ни в чем не бывало заявила она, словно его мнения было для нее достаточно.

– Вот и славно. Мне он тоже нравился.

Заметив, как Эрскен кого-то высматривает среди фениксов, Вероника сказала, что у нее есть дело, и ушла. Воробейка же улеглась набок, прижав к груди Чирика, и, успокоившись, закрыла глаза.

Вероника отвела Эрскена в сторонку и сообщила новости о Ксо и Ксатаре.

– Ксо погибла, защищая ворота поселка. Из луков застрелили. Потом Ксатара улетела.

– А… понимаю, – угрюмо произнес Эрскен, откашлявшись. – Пошлю людей отыскать тело Ксо. Может, еще не поздно… – он умолк ненадолго. – Сожжем ее, вместе с другими павшими воинами.

Он взглянул на Воробейку, на Чирика у нее под боком, на мертвых собак, кошек и голубей, сложенных на массивном выступе в виде статуи феникса. В крепости так же складывали тела людей – павших воинов, как назвал их Эрскен. Присмотреться, поискать знакомые лица Вероника заставить себя не сумела.

Она знала, стоит быть благодарной, что лишь чудом так много защитников пережило эту ночь, когда все шансы были против них, но почему-то ощущала почти одну горечь.

И пока остальные занимались своими соузниками или помогали раненым, Вероника протолкалась через пернатую толпу к Ксепире и крепко обняла ее. Гордая за свою питомицу, она поражалась ее отваге, тому, как хорошо она влилась в стаю. Самцы присматривались к ней как к новенькой, а после сегодняшнего сражения приняли как свою. Оставалось надеяться, что и обращаться с ней будут как и с ними.

Пока Ксепира пила, Вероника взяла несколько узелков из листьев, в которые были завернуты свежие фрукты: половину оставила Ксепире, вторую отнесла Рексу – тот сидел на внешнем карнизе, подальше от суеты. Упрямый, он держался особняком, хотя выглядел сейчас таким маленьким и одиноким, покинутым.

Не успела Вероника приблизиться к нему, как над головой у нее промелькнула тень – и рядом с Рексом опустилась Ксепира.

Рекс чуть нахохлился, но Ксепира держалась от него на некотором расстоянии: покачивала головой, присматриваясь. Наверное, ощутила в нем какой-то отголосок необычной связи между Вероникой и Тристаном.

Пошуршав здоровым крылом и распушив перья, Рекс вроде как успокоился, и Ксепира приняла это как приглашение подвинуться ближе. Она что-то принесла в клюве и, оказавшись совсем близко к Рексу, опустила на пол перед ним фрукты, что оставила Вероника.

Рекс провел золотистым клювом по узелкам из листьев, раскрыл их и склевал содержимое. Вероника взглянула на собственное угощение и, поняв, что оно теперь без надобности, широко улыбнулась.

Через узы она ощущала сострадание Ксепиры, и от него сделалось тепло на душе.

«Присмотришь за ним?» – мысленно спросила она у Ксепиры, взглянув на перевязанное крыло Рекса. Тугая повязка была чистой, да и наложили-то ее затем, чтобы он лишний раз не шевелил крылом, не мешал заживлению. Скоро поправится.

Ксепира в ответ заклекотала и устроилась рядом с Рексом. Сердце Вероники налилось теплом.

Покончив с обязанностями, она сползла по стене у входа в Гнездо, рядом с еще несколькими защитниками. Она устала, измождение так глубоко поселилось внутри нее, что она и забыла, каково это – быть полной сил.

Но стоило погрузиться в зыбкий мир между сном и явью, как перед мысленным взором возникло лицо Вал. Вероника выпрямилась. Жива ли сестра? Где она сейчас?

Найти ее несложно. Вал сама показала, как это сделать. Между сестрами неразрывная связь, а значит, Вал почти нигде от Вероники не укрыться – примерно как соузнику. Со временем способность только усилилась, и Вероника не знала, давно ли между нею и Вал эта связь. Да и не важно. Далеко Вал не ушла.

«Не ступаю ли я на скользкую дорожку?» – подумала Вероника, садясь поудобнее и углубляясь в себя. Причина использовать тенемагию имелась всегда, но она больше доверяла себе и инстинктам. В битве магия хорошо послужила ей, нельзя не признать, однако сейчас Вероника хотела просто узнать, жива ли сестра.

Вероника закрыла глаза и сразу же ощутила Вал. Точнее, не саму ее, а ее присутствие, связь с ней оставляла следы, даже когда самой Вал рядом не было. Словно это окошко в разуме – часть Вал: скрытое, оно только и ждало, чтобы связать сестер.

Вероника прикоснулась к нему, поражаясь, что оно все это время было тут, назойливо напоминало о себе, а она и не понимала, что это и для чего.

Открыть канал оказалось труднее, чем с Тристаном: не владея тенемагией, он закрываться не умел. Сестрин же разум напоминал крепость.

Барьер между сестрами стоял плотный и непроницаемый, как дверь из плотнейшего металла, закрытая на засовы и забаррикадированная. За такую без ключа не проникнешь. Пытаясь взломать замок, Вероника чуть не лишилась чувств.

«Неплохо, ксе Ника, – со сдержанным удивлением произнес голос Вал. Дверь Вероника так и не открыла, зато ее попытки привлекли внимание сестры, и та заговорила с ней, словно стояла по другую сторону. – Но у тебя кишка тонка для игр с разумом».

«Где ты?» – спросила Вероника, по-прежнему не в силах проникнуть за преграду.

«За меня не волнуйся. Пока ищешь, уже уйду», – пришел ответ, и сестра попыталась разорвать связь. В отчаянии Вероника устремилась за ней изо всех сил и умудрилась застать сестру врасплох. На миг барьер ослаб, и Вероника увидела то же, что и Вал.

Видение было мимолетное, но и его хватило.

Как бы Вал к Веронике ни относилась, какую бы боль ни принесла, ночь сражения все изменила. Вероника навидалась смертей и не могла просто так отпустить сестру – по крайней мере, толком не попрощавшись.

Глазами Вал она увидела просторную комнату с низким потолком, заставленную ящиками и бочками. Кладовая. Должно быть, Вероника застала сестру в тот момент, когда та воровала припасы. Ее еще можно перехватить.

Кладовая отыскалась в нескольких уровнях под кухней, в конце каменной винтовой лестницы. Тут не было окон и царил мрак – самое то хранить еду и скоропортящиеся продукты.

Переступив порог, Вероника сразу узнала это место – она точно видела его глазами сестры.

Вот только Вал тут не было.

Вероника уже хотела уйти, когда заметила на полу следы колес – они вели в дальний конец комнаты.

Пройдя по ним, Вероника, однако, уперлась в глухую стену. Нахмурилась, но тут же вспомнила, что Вал говорила прошлым утром: «Покинем это место через подземный ход».

Так, может, это и не стена вовсе?

Вероника уперлась ладонями в холодный камень и надавила.

Тоннель был длинный и темный, никаких факелов и светильников. В стороны от него уводило несколько ответвлений – должно быть, на конюшни и даже в само Гнездо.

Вероника слепо брела вперед, напрягая все свои чувства: обычные и магические. Ближе к концу забрезжил рассеянный свет – сквозь переплетение благоухающих кустов над входом пробивалось слабое утреннее солнце. Запустив в них руку, Вероника нащупала решетку со скрытой щеколдой, отодвинула ее и открыла калитку.

Выбравшись наружу, Вероника подсунула под решетку булыжник и отпустила. Калитка почти полностью скрылась за переплетением лозы и широких зеленых листьев. Под ногами лежала твердая земля, почти камень – на такой следов от тележки и копыт не останется.

Вероника огляделась, пытаясь сориентироваться, и тут ее озарило. Развернувшись на месте, увидела Вал – та сидела на камне над входом в тоннель и целилась в нее из лука. Оружие держала крепко: руки не дрожат, поза уверенная. Неужто где-то выучилась?

– Чего тебе, Вероника? – спросила Вал, не опуская лук. – Мне засветло надо много пройти.

Вероника тяжело сглотнула. И правда, что ей нужно?

– Хотела убедиться, что ты цела.

Вал еще какое-то время держала ее на прицеле, потом фыркнула и опустила лук.

– А я-то думала, ты меня ненавидишь.

Говорила она сухо, будто шутя, но Вероника ощутила в словах сестры боль и кипящий у самой поверхности гнев.

– Это не так, Вал, – сказала она. После всего, что между ними было, ненависти она и правда не испытывала. Да и не смогла бы, наверное. Жизнь и без того многого лишила ее, так что она не стала бы добровольно отвергать последнего родственника, единственную семью, что у нее остается, кусочек детства.

Вал кивнула, теребя оперение стрелы. Она умудрилась стащить лук, полный колчан, заплечную сумку – набитую, скорей всего, крадеными припасами, – и другую, поменьше, ремень которой наискось пересекал грудь и туго впивался в ткань одежды. Что бы в ней ни лежало, оно явно было тяжелым.

Проследив за взглядом Вероники, Вал поерзала и обернулась в сторону Гнезда.

– Возвращайся, Вероника. Тебя скоро хватятся.

Вероника кивнула, но с места не сдвинулась.

– Куда направишься?

Вероника даже подумала: не поговорить ли с Тристаном, коммандером Кассианом или хотя бы с Эрскеном. Любому из них Вал могла бы оказаться ценным помощником, но Вал такое предложение отвергнет. К тому же сама идея просто ужасна.

Вероника закрыла свой разум, однако губы Вал дернулись в усмешке – как будто Вероника открыла мысли всему миру.

– Пойду, наверное, к руинам Ауры и Вечному Пламени, – сказала сестра. – Всегда хотела побывать там. Говорят, в городе обитают духи королев прошлого и всякому, кому достанет смелости, нашептывают свои истории.

В душе Вероники проснулась тоска. Она вдруг ясно осознала, что даже если Вал доберется до древнего города – а ведь путь туда очень опасен, дороги и мосты разрушились от древности, а на саму вершину подняться можно лишь верхом на фениксе, – и раскроет древние тайны, то сама Вероника об этом уже не узнает. Не станет дожидаться дома у очага, пока возвратится Вал. Их жизни больше не связаны, как прежде.

Помедлив, зная, что над ее словами Вал будет смеяться, Вероника все же сказала:

– Будь осторожна.

Вал улыбнулась. В ярком утреннем солнце ее рыжие волосы полыхали огнем.

– И не такое видала, ксе Ника. Когда-нибудь сама поймешь.

– А я хочу сейчас, – сказала Вероника и шагнула ей навстречу. Вал была из тех людей, которые никогда тебя в свою жизнь не пустят. Годами ты с ними говоришь, день за днем, живешь с ними, но до конца так и не узнае́шь. Если Вероника и правда больше не увидит сестру, то попытается узнать о ней хоть что-нибудь истинное, кроме ее черствой натуры да сердца, в котором горит черное пламя. – Расскажи.

Вал долго и пристально смотрела на нее.

– Нельзя, – решительно покачала она головой.

Вероника поникла, наткнувшись на непроницаемую стену: магическую, каменную и эмоциональную.

«Зато можно показать», – добавила Вал.

Мир вокруг Вероники исчез, стены, из-за которых она сокрушалась, стерлись полностью. Она внезапно очутилась в одном из своих снов – картина развернулась перед ней наяву.

«Значит, война», – произнес в голове у Вероники голос, но принадлежал он не ей.

Мир сна сменился явью, и Вероника пошатнулась. Птицы щебетали, шелестела на ветру трава, палило солнце.

Перед ней стояла Вал – в точности как в отражении во сне, и Веронике показалось, что она видит призрак, а не живого человека из плоти и крови.

Призрак Авалькиры Эшфайр.