Глава 22
Вероника

Свое обещание помогать ей с тренировками Тристан сдержал уже наутро и упорно продолжал выполнять обещанное в последовавшие дни.

Он не стал учить Веронику стрельбе из лука или работе с ножом или копьем. Нет, он заставил ее бегать. Видя разочарование Вероники, Тристан объяснил, что сила и выносливость куда важнее.

Каждое утро перед рассветом они встречались во внутреннем дворике. Тристан уводил ее за стены поселка и дальше – вверх, по круто вьющимся ступенькам к верхним укреплениям, защищавшим земли. По узким тропкам через всю вершину, через кусты и высокую траву и вниз – по крутым скальным уклонам, окружавшим плато. Вероника знала, что ради нее Тристан замедляет темп, но и так упражнение выматывало как ничто иное прежде.

Терпением Тристан обладал поистине бесконечным: толкал ее в бок, когда она, растягиваясь, опускала взгляд, или останавливался «перевести дыхание» – явно ради нее. Примерно неделю из-за слабости и неподготовленности Вероники к своим обычным обязанностям оба приступали с опозданием. В ворота крепости вбегали с лучами поднявшегося солнца, золотящего склоны горы.

Подмастерья уже собрались на площадке, готовясь к собственным утренним занятиям. При виде Тристана и бегущей за ним Вероники они помахали ему.

Легкие горели, ноги подкашивались. Тристан же, напротив, с виду совсем не устал, ему, казалось, бег дается легко, только легкая испарина выступила на лице. Вероника, упираясь ладонями в колени и хватая ртом воздух, ненавидела его за это.

– Кто твоя тень, Тристан? – поинтересовался Андерс, отделяясь от толпы.

У него была светло-коричневая кожа уроженца Северной Арбории, а темные кудри вились у крупных ушей. Его родители были артистами, и он унаследовал от них если не талант, то любовь к представлениям и потехам. Его не слишком звучный певучий голос то и дело раздавался из казармы, трапезной или с вышины, когда он пролетал мимо на фениксе. Арборийцы были известны благодаря своему искусству, однако славились на всю империю не только музыкой и лицедейством, но и лучшей мебелью и резьбой по дереву, а еще – изделиями из кожи. У Андерса на толстых манжетах рукавов красовалось тиснение: строки из песен, стихов и фамильные узоры, – хотя надевал он их только за ужином. Коммандер запретил любые излишества и украшения, нарушавшие общий строгий вид учеников: одинаковые куртки и броня в дозоре, короткие причесанные волосы и гладко выбритые щеки. Еще в империи наездники прививали ученикам такой образ; косицы, личные и племенные украшения носили только мастера.

– А, это Ник, на конюшне работает, – ответил Тристан.

– С каких пор конюхи занимаются с подмастерьями? – спросил Летам. Он был очень похож на своего брата Лорана: та же светлая кожа, волосы как золотая нить и синие глаза, распространенные среди южан.

– С тех самых, как велел коммандер, – услужливо вставил Эллиот, напомнив всем о наказании Тристана, свидетелями которому были все.

– Ах да! – улыбнулся своей широкой улыбкой Андерс и озорно посмотрел на Тристана. – Последний воспитательный приказ коммандера. Скажи-ка, Ник, ты уже привел этого подмастерье в должный вид?

Тристан, глядя в землю, покачал головой и чуть заметно улыбнулся. Вероника не понимала: почему он не ответит на шпильку – с ней-то он горазд поспорить, – но тут до нее дошло: речь об отце Тристана, а его положение и власть над ними ставили самого Тристана в затруднительное положение. Он не обычный ученик, ведь все видят в нем коммандерского сынка, но в то же время у него нет власти. Неудивительно, что он так рвется к повышению – ему надо одержать верх над остальными.

– Он и без меня был неплох, – решительно заявила Вероника, и Тристан бросил на нее удивленный и вместе с тем благодарный взгляд.

– Ну, раз уж слуги у нас тут гоняют подмастерьев, мне бы не помешала прачка с плеткой, – сказал Летам, ухмыляясь и поигрывая бровями. – Или кто-нибудь из кухарочек Морры…

– Бедняжка Летам, все плачет, какой он одинокий. Почти как наш Эллиот, что бегает и бегает домой к девчонкам, – сказал Андерс, приобняв за плечи будущего стюарда.

– Ничего я не плачу, – возмутился Эллиот и, вспыхнув, скинул с себя руку Андерса. – И ничего я не бегаю. Я к сестре езжу, а не…

– Оставьте его, – скучающим голосом произнес Ронин. Он был одним из старших и явно устал от шуточек Андерса и Летама.

– Ник со мной согласится, да? – спросил Андерс, обнимая уже Веронику. – И ты бы не прочь, чтобы тут было больше девочек?

– Еще бы, – ответила Вероника.

Все довольно рассмеялись, но она имела в виду не то, о чем говорили парни, – ей просто хотелось, чтобы среди наездников было больше девушек. Она устало взглянула на Тристана, но тот, как ни странно, отвел глаза. И отчего-то покраснел. Неужели стеснялся ее присутствия? Веронику задиры не смущали: их терпеть куда проще, чем постоянные издевки и ядовитые замечания Вал. Зато они смущали Тристана. Надо бы сменить тему.

– Так я о том, – сказала Вероника, совсем как Эллиот смахивая с себя руку Андерса, – чтобы среди учеников появились девчонки. Чтобы и они учились.

– Ну, хоть в чем-то вы с Эллиотом согласны, – все так же ухмыляясь, заметил Андерс. – Ты за этим тут?

У Вероники замерло сердце:

– В каком смысле?

– Чтобы заниматься? – вскинул брови Андерс.

– О, да. Вроде как. Я…

– Я тренирую его для следующего набора рекрутов, – пояснил Тристан.

– Какой в этом прок? – спросил Ронин.

– То есть как? – спросила Вероника. Она не могла понять, что за тон в его голосе: неприятие или просто отсутствие интереса, как прежде?

Он стрельнул взглядом в сторону Тристана, посмотрел на остальных:

– Ну, знаешь…

– У нас больше нет яиц, – перебил его Андерс, и впервые в его голосе не звучало веселья. – Уже несколько месяцев ни одного не можем отыскать. У тебя было бы больше шансов, принеси ты яйцо с собой, а не надейся найти его здесь.

Смех и шутки сменились напряженным молчанием. Вероника таращилась на Тристана, а тот все отводил глаза. А ведь он все знал с самого начала, так почему не предупредил? Зачем было врать, что у нее есть шанс: тренировать ее, обещать заплатить – если понимал, что наездником ей не стать? Или он именно потому все и затеял: взял на себя долг, который не придется отдавать?

Когда появился Берик и вошел на огражденную территорию, скомандовав «смирно», Вероника улучила шанс и выскользнула, мимо Тристана, прочь с тренировочной площадки.

До наступления рабочего дня оставался еще час, однако она все равно отправилась на конюшню. Внутри было темно и тихо, а присутствие животных успокаивало. За время, что она пробыла в крепости, ее магический дар окреп – совсем как прежде, когда она была с Ксепирой. Рядом с фениксами силы анимага росли, а уж магическая связь с птицей помогала еще больше.

Прежде – до Ксепиры, до Гнезда – ей, чтобы связаться с животным, нужно было его видеть. Теперь она просто шла по запыленной комнате и с закрытыми глазами знала, в каком стойле чей конь, не крадется ли в тени кошка и не сидят ли на стропилах голуби со скворцами. Птиц и зверей искать с помощью магии проще всего, а вот пресмыкающихся и водных обитателей – труднее. Видимо, дело в схожести ума и поведения. Чем больше разница: где зверь живет, чем питается, – тем труднее связаться с животным.

Еще проще было со знакомыми тварями: в конюшне Вероника связывалась с ними на лету.

Мысленно отыскав стойло Вихря, Вероника открыла глаза и скользнула внутрь. Уселась рядом на пол и нежно похлопала коня по морде. Тот снова уснул, мерно покачиваясь в такт дыханию.

Чувство обреченности угнетало, как и все годы до этого, когда Вероника жила под надзором Вал. Теперь же, когда она избавилась от гнета сестры, ей претила мысль вернуться к тому же пустому существованию. Начав заниматься с Тристаном, она ощутила, что идет по верному пути, навстречу к своему будущему. И вдруг… она словно вернулась к тому, с чего начинала.

– Ник? – нерешительно позвали с порога.

Вероника замерла. Она не хотела, чтобы ее тут беспокоили, но убежище выбрала, прямо скажем, не самое надежное. Минуту спустя дверь открылась, и она увидела Тристана.

– Как ты меня нашел? – уныло спросила она.

– Видел, как ты побежал к конюшне, и спросил у Вихря, – ответил он, взглянув на приятеля Вероники. Уголок его губ дернулся. Похлопав коня по крупу, Тристан втиснулся в стойло и сел на пол рядом с Вероникой. Привалился к стене и, подтянув к груди колени, сложил на них локти.

Вероника сердито посмотрела на Вихря, а тот с достоинством выдул воздух через ноздри.

– Тебе разве заниматься не положено? – с намеком напомнила она.

Тристан пожал плечами. Некоторое время они сидели молча, а потом…

– Почему сразу не сказал? – выпалила Вероника. – Зачем было притворяться, будто помогаешь мне: эти дополнительные занятия, обещал оплатить учебу… Знал, что все это – ни к чему! Зачем лгать? Пожалеть меня, что ли, решил?

Выпрямив ногу, Тристан обернулся к ней:

– Нет, все не так. Все было совсем не так. Я не лгал. И я не говорил ничего, потому что так будет не всегда. Это сейчас такая обстановка.

– Раз нет яиц…

– Найдем еще, – уверенно заявил Тристан.

Вероника схватилась за голову:

– Сам не знаю, что делаю тут.

– Ты помогаешь мне, – Тристан выдавил улыбку. – Сам же видел, как я оплошал, когда первый раз выехал на полосу препятствий. Если бы не ты, для меня все могло закончиться плачевно… и для Вихря тоже. – Он похлопал коня по широкой, как бочка, груди.

Веронике выдавить улыбку не удалось.

– Смышленые и одаренные вроде тебя нам нужны, – продолжил Тристан. Он решительно посмотрел на разделяющую их полоску сена и добавил: – Ты нужен мне.

Вероника с трудом проглотила вставший в горле комок. Счастье, что она испытала при этих словах, быстро сменилось тяжкой виной: Тристан доверил ей свой самый страшный секрет, а она не ответила взаимностью. Но разве может она открыться? Тристан лжецов ненавидит, сам говорил: нет ничего хуже вранья. Да, он, может, и утаил правду о том, что яиц в лагере нет, но она-то – оставаясь Ником, живет во лжи, и обман – во всем, что бы они ни делала, с кем бы ни общалась. Внутри она не ощущала себя мальчишкой. В детстве Вероника знала мальчиков и девочек, которые не ощущали себя мальчиками или девочками – и одевались, как им хотелось. Они жили по своей правде, наплевав на молву, а ее Ник – сплошь притворство и ложь.

В каком-то смысле было бы проще рассказать Тристану правду о себе прежде, чем он открылся ей. Теперь же, когда они сблизились, ложь казалась Веронике еще большим предательством, да и ставки выросли. Вероника не хотела терять то, что уже обрела.

Порой Тристан смотрел на нее особенным взглядом и игриво улыбался, сверкая глазами, а на щеках у него играл румянец… Вдруг он больше никогда так на нее не взглянет, вдруг, даже если примет ее ложь и простит, то что бы ни было между ними – хрупкое, как сахарная вата, – оно разрушится?

– Я… не знаю даже, хватит ли этого. Мне надо стать наездником. Без этого… – она не договорила. Как сказать обо всем, что она утратила? Что сердце у нее разбито, пустое, работает неправильно, и что пустоту в нем заполнит только новый феникс, а без него ей целой снова не стать?

– Чего-то не хватает? – подсказал Тристан. Вероника удивленно уставилась на него: он понимает ее? – Думаю, я потому же рвусь в командиры дозора: как будто если добьюсь назначения, получу пост, то все станет на свои места. Но это опасная игра – вверять ключ к своему счастью в чужие руки. В детстве я ничего так не хотел, как собственного феникса. Думал, он сделает меня неуязвимым. – Он ухмыльнулся, вытянув ноги и скрестив руки на груди, уперся затылком в стену. – Но в жизни ничто не прочно: Рекс может погибнуть, отец – решить, что хорошего командира из меня так и не выйдет – и что тогда? Нельзя же быть сломанным вечно. Надо искать счастье в себе.

Его слова задели скрытую струну в душе Вероники. Она искала ответы, способы залечить рану в душе – вне себя. Но, может, стоит исцелиться и лишь потом искать себе феникса, который захочет связать себя узами с ней? Вероника не знала, удастся ли ей полностью оправиться от потери Ксепиры, но стоило начать снова чувствовать себя целой: поискать счастья, а не гоняться за тем, чем она управлять не в силах.

А что делало ее счастливой после смерти Ксепиры? Тренировки с Тристаном, работа в лагере, чувство приобщенности, даже в качестве простого конюха.

Вероника взглянула на профиль Тристана, на его острый подбородок, на сильные плечи. Ей вдруг захотелось прикоснуться к нему, врасти в это место вместе с ним. Чтобы все прочее исчезло, и остались только они – здесь и сейчас.

Тристан посмотрел на нее: от ресниц на скулы падали тени. Рядом с ним Вероника чувствовала себя не у дел: низкорослая, тощая, слишком большие глаза и маленький нос, а он – мускулистый, рослый, на голове – красивый беспорядок, на щеках – ямочки от улыбки.

– Я счастлив с тобой, – сказала Вероника… и тут же, поражаясь сама себе, чуть не зажала рот ладонью. Наружу рвались еще слова, спеша стереть память о тех, первых: – В смысле, тренируясь с тобой… когда помогаю тебе, а ты – мне. Все это делает меня счастливым. А когда я рядом с Рексом и остальными – но больше всего с Рексом – и…

Она крепко зажмурилась, молясь, чтобы примчалась дева смерти Нокс и унесла ее во владения тьмы, чтобы больше не видеть Тристана.

– И меня.

Вероника распахнула глаза. Глядя куда-то мимо нее, Тристан проглотил вставший в горле ком:

– Ну и… что скажешь?

– Насчет чего? – как в тумане спросила она. Стойло внезапно показалось ей ужасно тесным, а тишина начала давить. Здесь, наедине, в прохладной тени Веронике достаточно было вытянуть руку, чтобы коснуться Тристана.

– Останешься? Попробуешь?

Не успела она ответить, как скрипнула входная дверь и захрустели сапоги по соломе.

Шаги звучали уже совсем близко… и тут дверца стойла распахнулась. В проеме стоял коммандер.

– Сэр, – Тристан вскочил на ноги. Вероника тоже поднялась, хотя и понимала: ничего уже не поправить. Они прятались в тени, в стойле и вот вскакивают на ноги, покрытые соломой и землей, будто их застукали за чем-то непотребным.

Вероника вспомнила: а ведь Тристану полагается заниматься, – и от этого страх обострился.

Коммандер буравил их холодным взглядом, словно вбирая все, до мельчайшей детали:

– Подмастерье, у тебя сейчас утренние занятия.

– Так точно, коммандер Кассиан. Я только…

– Общаешься? – точно ругательство, произнес он.

Вероника не смела поднять головы и стояла, сцепив руки за спиной. Она не знала, стоит ли вмешаться или пусть Тристан сам все улаживает?

– Мне повезло, что надо было перекинуться парой слов с Бериком, а не то я бы так и не узнал, что ты прогуливаешь занятия и уклоняешься от ответственности.

Тристан скривил губы: слово «повезло» казалось ему явно неуместным.

Коммандер подался вперед:

– Для братания со слугами и конюхами есть свободное время, не посреди занятий.

– Простите, сэр, – соответствующим, пришибленным тоном произнес Тристан. – Дайте, пожалуйста, знать, когда оно наступит.

Вероника мысленно застонала и сжала губы, чтобы не сморщиться – или не улыбнуться? Коммандер вытаращился на сына, бурно дыша:

– Смотрю, ты не воспринимаешь тренировки всерьез. Тогда пора, думаю, тебя проверить. Да, до проверки еще неделя, но мне не терпится взглянуть, как далеко ты продвинулся и были ли полезны тебе дополнительные уроки. Очень надеюсь, Тристан, что ты готов. Не хотелось бы, чтобы ты опозорился… снова. Жду тебя через час, подмастерье.

Страх Вероники метался диким зверем, пока она стояла вместе с остальными конюхами у загородки перед полосой препятствий.

Боялась она вовсе не за успех Тристана, а того, как может отреагировать коммандер. Даже если Тристан пройдет полосу безупречно, этого может не хватить. Коммандер и так суров с сыном, а после того, как этим утром он поймал его на прогуле – и решил, что Тристан относится к учебе легкомысленно, – вряд ли получится его ублажить.

Коммандер Кассиан был точь в точь как сестра Вероники, а люди вроде Вал ни за что не поступят правильно просто так. Коммандер – человек не просто суровый, но и властный. Непонятно, чем он руководствуется, но сына в командиры дозора пускать не хочет. Он лишь дразнит этой возможностью – чтобы держать Тристана в узде. Неважно, как хорошо Тристан себя покажет, коммандер не даст ему желаемого поста, только если ему не останется ничего другого. Если Тристан не оставит ему выбора. Но смогут ли они подтолкнуть коммандера к этому решению?

Когда он скомандовал ученикам «смирно», Вероника заметила какое-то волнение у ворот поселка. К полосе препятствий шли – в полной броне и жестких кожаных костюмах – Берик и прочие мастера-наездники. Коммандер улыбнулся, глядя, как шепчутся и тычут в их сторону пальцами ученики. Он явно позвал дозорных посмотреть на испытание без ведома самих испытуемых.

«Идеально», – с мрачным удовлетворением подумала Вероника. Как еще заставить коммандера вести себя разумно? Выступить перед зрителями, в присутствии которых он не решится на самодурство. Если вся рать – и ученики, и мастера – увидит, как Тристан с успехом проходит испытание, коммандер уже не объявит его несостоятельным. Надо лишь предоставить им неопровержимые доказательства. Тристану нельзя просто сделать то же, что и все остальные. Ему надо их превзойти.

Коммандер произнес напутственные слова, мол, пригласил мастеров-наездников, чтобы ребята «продемонстрировали им, чем тут занимаются». Но Вероника с первого взгляда видела, когда людьми манипулируют. Коммандер пригласил небольшую толпу, чтобы усилить накал, а не потешить праздное любопытство наездников.

И все же мастера с интересом приблизились к загородке и облокачивались на нее, наблюдая, как строятся готовые проявить себя ученики. Правда, сейчас, спустя несколько недель после пробного прогона, от них ждали, что они завершат полосу, удачно нанеся последний штрих – с пылающими фениксами.

Для Тристана это станет подлинным испытанием.

Он уже много раз проходил полосу во внеурочное время, но сейчас давление на него было как никогда сильно́.

На полосу вышел Андерс, и конюх поспешил закрыть загон, чтобы пес не сбежал. Это был Петир. Калитку он закрыть успел, однако и Веронике в голову пришла одна мысль.

В ее голове зрел план – дерзкий и откровенно безрассудный. Не говоря уже о том, что если ничего не выйдет, они с Тристаном провалятся с треском. Надо поговорить с ним, решила Вероника, но он держался слишком близко к коммандеру.

Почти все ученики подтянулись, но как бы хорошо они ни проходили саму полосу, в конце, когда загорался феникс, их лошади вставали на дыбы, а собаки принимались выть. Два голубя сорвались и, нарезая в небе круги, полетели в назад в поселок. Каким-то образом загорелся запасной колчан стрел.

Наконец, когда Тристан повел Вихря к старту, Вероника ринулась к коню и сделала вид, будто возится с подпругой. Кровь кипела в жилах, руки дрожали, но она повернулась так, чтобы никто, кроме него, ее лица не видел. Тристан взглянул на нее сверху вниз: сама надменность и нетерпеливость, – хотя он совершенно точно видел, что седло закреплено как надо.

– В чем дело? – шепнул он, делая вид, что помогает Веронике подтянуть пряжку.

– Мне тут в голову пришла мысль… безумная, – ответила она. Посмотрела на него, почти уверенная, что он с ходу откажет, и ей останется отойти, спрятаться за лошадьми и ждать окончания.

Однако Тристан выпрямился в седле и шлепнул ее по руке.

– Как скажешь, – произнес он и мысленно призвал пса и голубя. Вот так, запросто взял и согласился на ее затею, какое бы безумие ни пришло ей в голову.

«Как скажешь», – мысленно повторила Вероника.

Пока все следили за испытанием Тристана, она тихонько отошла им за спины. Времени было в обрез, а шанс – всего один.

Она почти не смотрела на Тристана, но гордилась тем, как хорошо у него получается. Она вскидывала голову всякий раз, как зрители шептались при виде меткого выстрела или удачного прыжка через барьер – бочку или ящик. Коммандер выкрикивал вопросы, как и другим до него, чтобы убедиться, что ученик связан с фениксом, как и с другими животными.

Момент настал, когда Тристан повел Вихря между колышками к финишу дистанции. Над площадкой повисла напряженная тишина: все помнили, как плохо все закончилось для Тристана в прошлый раз, когда за тренировкой следил его отец.

Рекс заклекотал, молотя по воздуху крыльями и описывая широкую дугу, а потом спикировал на площадку.