Глава 19
Вероника
Порой титулом королевы наделяют; порой его надо взять. И тогда его тяжело удержать, ведь он скользок от крови и предательств, но мы все равно тянемся к нему руками, что покрыты ядом, и сердцем, полным жажды отмщения.
Во время ужина Вероника пряталась на кухне.
Она все еще злилась на Тристана, а он – совершенно точно злился на нее, так что она не хотела видеть его без необходимости. Стоило скользнуть на кухню, как Морра сразу же нагрузила ее работой, но Вероника не возражала. Ковырялась в политых медом пирожных, блюдо с которыми поставила перед ней Морра, одновременно нарезая формочкой раскатанное тесто. Получившиеся кружочки складывала на лежавший рядом противень. Морра потом собирала обрезки и раскатывала их, возвращая затем Веронике – дорезать.
Тенемагии Морры Вероника не опасалась – до тех пор, пока голова чем-нибудь занята. Да и сама Морра не пускала свой дар в дело понапрасну. Впрочем, она и без магии понимала, что ее помощника что-то гложет. Когда мимо сводчатого прохода в кухню, по пути в трапезную, прошел Тристан, Вероника не сдержалась и бросила в его сторону злой взгляд.
– Да все уж, разрезал, – сухо заметила Морра. Вероника непонимающе уставилась на нее, пока кухарка не кивнула на кусок теста, который Вероника буквально растерзала формочкой.
– Ой, простите, – сказала Вероника, отнимая формочку и позволяя Морре забрать тесто и скатать заново.
– Что, не поладил с барчуком? – спросила та, мотнув головой вслед Тристану. Мудрыми глазами она пристально посмотрела на Веронику и, посыпав каменную столешницу мукой, взяла в сильные руки скалку и быстро раскатала комок теста.
– Да он сам с головой не ладит, – ответила Вероника. Она знала, что сама в какой-то мере настроила его против себя; не стоило учить его магии – да и вообще соваться в его дела, пускай даже это вышло почти что случайно – и, наверное, не стоило вмешиваться в его испытание утром. Впрочем, злился Тристан на нее и по другому поводу: после той злополучной поимки и допроса, – но тут уж, считала Вероника, он сам кругом виноват.
Морра расхохоталась.
– О, он вовсе не так плох. В нем куда больше от матери, чем от отца. Те, кто знал ее, видят это, и когда он сам это осознает, все станет проще.
– В каком смысле? – спросила Вероника. – А кто его мать?
Морра с отстраненным видом потерла бедро изувеченной ноги и потянулась за кружкой пахучего травяного чая, который часто пила как обезболивающее.
– Мать Тристана, Оланна, из очень древнего пирейского рода. Почти все считают, что только Кассиан тут благородных кровей, ведь он губернатор, но история меньших королевств молода по сравнению с историей древнепирейских домов. Оланна происходила из Флеймсонгов, а их родословная восходит аж к Первым наездникам.
У Вероники екнуло в груди: о Первых наездниках она послушать любила. Они – часть истории того, как родились Укротители фениксов, легендарные воины, отобранные самой Аксурой для борьбы с Нокс.
В Аура-Нове Вал показывала Вероника гигантскую фреску, пережившую имперскую чистку: она была скрыта меж двух старых домов, в узком переулке. На ней была изображена битва света и тьмы: огненные фениксы Аксуры против тьмы Нокс – чернильно-черных птиц, за которыми тянулись клочки тени. Стриксы, так назвала их Вал, и от этого слова по спине Вероники пробежал холодок. Они были не просто воплощением смерти и тьмы; они были вестниками конца света.
Рассказ походил больше на миф, чем на хронику, но и по сей день наездники называли себя прямыми потомками древних воинов. Вал говорила, что их первая королева происходила из рода Эшфайр. Та положила начало правящей династии, которая не прерывалась тысячу лет, начавшись в Пире и продолжившись в Золотой империи – пока Война крови не пустила все прахом.
– Предки Кассиана правили Ферро, сперва как короли, затем как губернаторы, – продолжала Морра. – Вроде бы его двоюродный прапрадед женился на Элизии и правил как король-консорт, когда зародилась империя. Затем возвысил брата до губернатора на родной земле. Внешне Тристан весь в отца, но вот тут, – Морра указала на грудь, – в мать. Это от нее ему передалось умение сострадать и отличать, что верно, а что – нет. Зато от отца ему перепала вспыльчивость. – Морра подалась ближе к Веронике и, понизив голос, добавила: – Говорят, в жилах коммандера есть и стельская кровь, вот откуда у него страсть к политике и интригам… но он это, я уверена, будет отрицать до последнего вздоха.
Вероника усмехнулась. Стельцы имели репутацию смутьянов и разжигателей войн. По крайней мере, так говорила Веронике Вал. Стель была крупнейшей провинцией и до того, как войти в состав империи, состояла более чем из дюжины королевств. Они веками воевали между собой и с соседями – как правило с сопредельной Ферро – и никак не могли договориться о мире с растущей империей королевы Элизии. Стель присоединили последней, и она, по всей видимости, вовсю участвовала в Войне крови, войсками и деньгами поддерживая Феронию – стелийку по матери – против Авалькиры.
– Оланна билась в Войне крови? – спросила Вероника.
– О да. Служила коронованной перьями королеве, как и ее супруг. И даже когда была проиграна последняя битва, продолжала сражаться. Пока Кассиан в совете просил милости, предлагая сведения в обмен на то, чтобы сохранить пост губернатора, Оланна помогала наездникам и их семьям скрыться. Ловили и казнили ведь не только солдат Авалькиры, опасность грозила всем анимагам. Оланна тайно вывезла из долины в Пиру сотни людей. Она и меня тайком вывезла, хотя я умирала от раны. Добрая была женщина.
Морра откашлялась и взялась за следующий комок теста. Ее движения сделались неровными, дергаными.
– Постойте, – сказала Вероника, откладывая формочку и глядя прямо на Морру. – Коммандер заключал сделку, пока его жена рисковала жизнью? Он сдал своих же империи?
Она не сумела сдержать презрительной гримасы.
– Многим тоже так показалось, – ответила Морра, отложив скалку. – Но все не так-то просто. Они с Оланной шли к одним целям, просто разными путями. Кассиан подумал, что если сохранит место в совете губернаторов, ему удастся спасти нас… спасти Оланну. Закон об учете магов тогда еще только обсуждали, но несложно было представить, как после войны его поддержат напуганные и полные ненависти к нам простые люди. Нужен был свой человек в совете. Вот Кассиан и сдался, предложил сведения… правда, ничего стоящего, так, имена тех, кого уже схватили и приговорили, или расположение давно покинутых лагерей. Усилия, однако, пропали зря.
От ее слов в душе Вероники зашевелился ужас.
– Что стало с Оланной?
– Ее схватили, – тяжело вздохнув, ответила Морра. – Она сильно рисковала, рано или поздно все равно попала бы в плен. Тристана отправили со слугами в безопасное место, где-то за городом, в Ферро. А когда поймали Оланну, Кассиан еще не освободился, и он приходил на суд. Никакие связи, никакие политические ухищрения с его стороны не спасли ее. Суд посчитал, что оставлять Оланну в живых, приговорив к рабству, как многих других анимагов, слишком опасно. Ее казнили за измену, а феникса обезглавили. Ее смерть отозвалась громким эхом по всей империи, и остатки повстанческой армии Авалькиры Эшфайр, испуганные, сдались. Подумали: если уж не пощадили Оланну, наделенную высоким статусом и большими средствами, то все в опасности. С тех пор Кассиан переменился. Ему сохранили жизнь, но не место в совете. Мне кажется, им даже было в радость видеть его сломленным, в изгнании… такой губернатор и так низко пал. Возможно, из него сделали пример, в назидание прочим. Совет назначил на место Кассиана какого-то стельского лорда, а его самого и всю его семью изгнали за пределы империи.
Отвращение, которое Вероника испытывала к коммандеру всего мгновения назад, медленно прошло. С ним поступили просто невероятно жестоко, и ей стало жаль Тристана и его отца.
– А вы сражались? – спросила она.
– Да, – ответила Морра, снова принимаясь за тесто. – Хоть и недолго. – Она вынула из волос покрытое пеплом перо. – Потеряла Анеакси в стычке у границы. Для меня настали тяжелые дни, но способов сражаться много – этому меня научила Оланна. Те из нас, кто утратил питомцев, нашли, как еще можно послужить королеве. Нас стали называть Милосердными. Мы прочесывали горящие дома и опаленные места сражений, искали выживших. И воскресающих.
– Воскресающих? – шепотом переспросила Вероника. – Так фениксы и на поле сражения перерождаются?
По сердцу как ножом полоснули, когда она представила остывший пепел Ксепиры.
Морра мрачно кивнула:
– Нужны лишь пепел да кости, а их хватало. Я еще только вступила в ряды Милосердных, но ветеранам было что рассказать… странные истории. Мне не терпелось внести вклад, отыскать кого-нибудь… – Она посмотрела на Веронику, затем, пожав плечами, передала ей тесто. – Но наш отряд ждала засада, едва мы перешли границу. Все погибли… а я едва спаслась.
Она указала на ногу.
Некоторое время они стояли, погруженные в молчание.
– Мы уже не такие сильные, какими были прежде, – продолжала Морра, – но мы и не слабы. Коммандер может показаться грубым, а его методы слишком похожими на имперские, но он способный. Из тех, кто пережил Войну крови – сохранив питомца, прошу учесть, – Кассиан обладает наибольшим боевым опытом, наибольшим богатством и лидерскими качествами. Те, кто бился с ним бок о бок, уважают его как предводителя, и среди нас равного ему просто нет. Хотя, – тут она подмигнула Веронике и тихонько добавила: – придет день, и юный Тристан вступит в силу.
Вот уж кому-кому, а Тристану силы было не занимать. Веронике он казался копией отца, но Морра, похоже, видела в нем другого человека. В конце концов, она была тенемагом и заглядывала глубже остальных.
* * *
Следующим вечером Вероника прохаживалась у полосы препятствий, дожидаясь Тристана. Утром, выполняя упражнение, он даже не взглянул на нее. Проходя полосу, ее совету не следовал: давил на животных, истощая силы. Остаток дня прошел быстро – как всегда, когда чего-то страшишься.
Весь день в голове у Вероники вертелось сказанное Моррой. Интересно, а что Тристан думает о героическом самопожертвовании матери? Считает храброй или винит в изгнании семьи? Станет ли он со временем таким же предводителем, как она: самоотверженным защитником своего народа, – или уподобится отцу, который отчаянно цеплялся за положение в долине?
А какой станет сама Вероника? За свою жизнь она слышала сотни историй о наездниках, об Авалькире Эшфайр и ее подвигах – один удивительней другого. В одиннадцать лет Авалькира стала самой юной победительницей на играх в честь летнего солнцестояния: обошла всех одновременно в умении летать и искусстве стрельбы из лука. В двенадцать уже возглавляла дозор.
На встречах с придворными и на заседаниях совета Авалькира настаивала, чтобы они с сестрой сидели по правую руку от короля – там, где обычно полагалось быть королеве, а мачеху оттеснила на левую, куда менее почетную сторону.
После смерти отца, когда мачеха попыталась захватить трон, Авалькира наводнила совет своими союзниками, угрозами вытеснив многих наперсников регентши и предупреждая любые поползновения будущей королевы.
Авалькиру не сломило даже Стельское восстание – крупнейший конфликт до Войны крови. Она выиграла битву, взяв с собой лишь половину рекомендованного войска, сказав, что не желает оставлять Аура-Нову беззащитной перед кознями мачехи, и даже приволокла на поле боя Феронию – чтобы мачеха не восстановила сестру против Авалькиры, не использовала в своих кознях.
А уж когда выяснилось, что короля отравила супруга, королева-регент, Авалькира позаботилась о правосудии.
– Как же она воздала королеве, майора? – спросила как-то поздней ночью Вероника у бабушки, слушая эту историю. Они сидели, как обычно, у огня: Вероника лежала, свернувшись калачиком на куче матрасов и подушек, служивших ей и Вал постелью, а майора устроилась рядом, на старом колченогом стуле.
– Как та и заслуживала, ксе Ника, – ответила Вал, юркнув к ней под одеяло. – Ей что, надо было сохранить жизнь коварной мачехе и поместить ее в уютную камеру, откуда та устроила бы смуту? Разве можно доверять суду трусливых политиков, преследующих собственные интересы? Око за око. Смерть была единственным достойным наказанием.
– А как же Ферония? Разве Авалькира не любила сестру? Как могла убить ее мать? – Вероника успела заметить, как Вал и майора украдкой переглянулись у нее над головой.
– Не все так просто, – ответила бабушка. – Любовь и политика – как вода и масло, не смешиваются. То, что было хорошо для империи и притязаний на трон Авалькиры, не обязательно подходило ее сестре.
– Так она предпочла любви политику?
Вал раздраженно зарычала:
– Авалькира не могла оставить безнаказанным цареубийство. Вероника, люди уважают силу. Она была наследницей престола, а долг требовал воздать за убийство отца.
Однако то решение привело к расколу: сестры, которые всегда сражались вместе против воли совета и махинаций губернаторов, наконец разошлись.
Позднее майора объяснила, что Авалькира надеялась получить поддержку в борьбе за трон, но добилась обратного. Народ счел ее жестокой и безжалостной, и вся любовь досталась Феронии. Сестры перестали разговаривать, а Авалькира даже не пришла на похороны королевы.
И хотя Авалькира так и не созналась в убийстве мачехи, она стала главным подозреваемым. Спасаясь от суда, бежала в Пиру и там стала подстрекать провинцию к тому, чтобы отделиться от империи. Подписывала договоры, перекраивала карты, и Пира вновь сделалась независимой. Пока Авалькиры не было, Феронию так и не короновали – она еще не вошла в пору зрелости, но от ее имени страной правил совет. Так Ферония заслужила прозвание Королевы совета.
Услышав рассказ Морры о себе и об Оланне, Вероника пересмотрела все, что знала о Войне крови. Она-то представляла себе Авалькиру Эшфайр героиней, которая ушла в сиянии славы. И сама война, оказалось, состояла не из одного и не двух крупных событий; важных, пусть и не таких больших моментов были десятки, и случились они благодаря Морре и Оланне, продолжавшим биться, даже когда их дело терпело крах. Внезапно великие свершения Авалькиры Эшфайр показались Веронике поспешными и глупыми поступками: она не просто бежала от суда и укрылась в Пире. Она бросила народ, оставив без защиты тысячи сторонников и невинных анимагов. Это ведь из-за нее многих приговорили отбывать повинность, бросили в темницы и даже казнили, а восстанавливать справедливость остались Морра, Оланна и подобные им.
Способов сражаться много… Были огненные битвы и козни при дворе, но были и отчаянные спасения и самопожертвование.
Вероника вспомнила повинника, которого много недель назад видела у хижины. Как осветилось его лицо при виде Ксепиры, при виде нее самой – анимага вроде него, только на свободе. Вероника вспомнила слова коммандера Кассиана: о новой цели наездников, о том, что надо создать мир, в котором их народ сможет жить в безопасности.
Раньше Вероника видела Укротителей просто воинами, которые только и делают, что летают, осыпая полыхающее поле битвы стрелами. Но теперь представление о них сменилось. Она воображала себя наездницей, защищающей повозки с анимагами, детьми, стариками и прочими – людьми вроде нее, потерянными и напуганными, лишившимися дома. По коже побежали мурашки. За такое стоит сражаться.
Задумавшись, она не заметила, как подошел Тристан. За спиной у него висели лук и стрелы, а мягкие каштановые волосы развевались на легком вечернем ветру. Вероника подошла к Вихрю – проверить, правильно ли он оседлан. Уже третий раз за вечер.
Тристан вновь не обратил на нее никакого внимания. Он молча вскочил в седло. Держался по-прежнему скованно и угрюмо, но уже не злился, как вчера вечером или даже сегодняшним утром. Как будто остыл.
Ткнув Вихря в бока коленями и отдав ему безмолвный приказ, Тристан развернул коня и призвал голубя на плечо, а пса – следовать за Вихрем. Когда он готовил лук и подъезжал к началу полосы, Вероника услышала, как вдалеке хлопают огромные крылья – значит, приближался Рекс.
Вероника ждала, пока Тристан приступит к упражнению, твердо вознамерившись не встревать и не спорить. Правда, надолго ее не хватило. Почему Тристан не начинает? Может, что-то не так с ним? Или с Вихрем?
– Вы что… – начала было Вероника, приближаясь к Тристану, но он перебил ее:
– Прости, – выпалил он, глядя прямо перед собой.
– Что? – недоуменно спросила Вероника.
Тристан со вздохом взглянул на нее сверху вниз:
– Я говорю: прости. Ты… ты ни в чем не виноват. Это я виноват, что поднял тревогу, увидев тебя на склоне горы. Я виноват, что завалил упражнение на полосе препятствий. Я бы на твоем месте поступал точно так же, как ты. По крайней мере, надеюсь, что поступал бы так же. Может, просто… забудем?
Вероника пораженно молчала. Выросшая с Вал, она совсем не привыкла к тому, чтобы перед ней извинялись. Вот и сейчас она только и смогла, что заставить себя кивнуть. Тристан кивнул в ответ и, откашлявшись, начал упражнение – сперва все так же скованно, но постепенно возвращаясь к привычному образу крутого наездника.
Вероника сунула руку в карман. Отстриженные косички и украшения она сплела в нечто вроде браслета и с тех пор носила с собой как талисман. Она частенько теребила его, прямо как сейчас – поглаживая знакомые шарики бусин и наблюдая издалека за Тристаном.
С самой их встречи он не проявлял ничего, кроме злобы, подлости и высокомерия.
И глядя на юношу, который спокойно извинился перед ней, Вероника не могла поверить, что это – один и тот же человек. Да, на него здорово давили, и коммандер, с его слов, очень напоминал Вал. Отец явно собирался проучить Тристана и втянул в это дело Веронику.
Сейчас же Тристан не просто сожалел о том, как вел себя прежде, – он сам переменился.
– Ник? – нерешительно позвал он издалека.
Вероника подбежала кнему:
– Да, подмастерье?
Она словно задела его за живое. Он было нахмурился, а потом откашлялся и произнес:
– Зови меня Тристан.
– О, – только и ответила Вероника. Да что это с ним?
Тристан тяжело вздохнул:
– Ты не мог бы… Снова провернуть тот трюк? С палкой.
Это что, проверка какая-то?
– Хочешь, чтобы я снова отвлек на себя животных?
– Если мне надо пройти это, – он окинул жестом руки поле, – дополнительное упражнение, то отчего бы не нагрузить себя. Мы оба знаем, что мне под силу пройти полосу, но смысл не в этом. Главное – сохранять спокойствие, что бы ни происходило, держать под контролем сразу нескольких животных, не теряя сосредоточенности и не ослабляя хватки. Прежде ты, может, и выставил меня на посмешище нечаянно, но вчера вечером ты выставил меня дураком намеренно. А я не люблю, когда меня подставляют, хоть в какой ситуации.
Вероника нахмурилась.
– А я-то думал, ты это все хочешь забыть, – осторожно напомнила она.
– Не в том дело. Я… – Он сделался еще мрачнее. – Я – не мой отец. Не хочу становиться похожим на него. Не стану пытаться унизить тебя в ответ или что-то доказывать. Я говорю совершенно серьезно.
Вероника кивнула, уяснив, наконец, в чем дело. Тристан – вовсе не интриган. Он искренне выражает себя, в его словах нет скрытого смысла. В день, когда он поймал ее, он был разгневан, в отчаянии; злоба в его глазах и словах, споры – все это шло от души. Вчера его унизили, вот почему он на нее накинулся. А сейчас предлагает начать все заново, просит прощения и помощи. Редко Вероника встречала таких честных людей.
Ей стало неловко. Что скажет Тристан, узнав о ее притворстве и лжи?
– Ну ладно, – согласилась Вероника, оглядываясь в поисках палки.
– Вон там в кустах поищи. А ты вчера к животным магию применял или отвлек их только стуком?
– Без магии. Отвлек их… – Она умолкла, осознав: изменились не только манеры Тристана.
Другой стала его магия.
Вероника мысленно обратилась к животным, желая проверить свои подозрения. То, как Тристан держал их и контролировал… сегодня все было иначе. Пес и птица думали сами, а не слепо повиновались, как еще вчера. Вихрь тоже, хоть и был знаком с полосой препятствий, но та же магия, что удерживала его на месте, не вынуждала проходить ее… а просила.
– Ладно, – сказал Тристан, выпрямляясь в седле. Открытия Вероники он не заметил. – Отвлекай их когда захочешь, а я буду пытаться удержать их внимание.
– Не предупреждай их об этом, – предостерегла его Вероника. Вытянув палку из бурьяна, она вернулась к мишени. – А то нечестно получится.
Тристан – надо же! – хохотнул:
– И не думал.
В том месте, где Тристану предстояло провести коня через ряд торчащих из земли покосившихся столбиков, стояла плетеная изгородь. Вероника поняла, когда надо действовать. Она дождалась, пока Тристан дойдет до финиша, и со всей силы ударила по раме мишени. Стук был громкий, и эхом пронесся над площадкой; Вероника обернулась посмотреть, как поступит Тристан.
Конь прижал уши к голове, пес залаял. Тогда Вероника бросила палку в сторону, и пес побежал за ней… замерев где-то на середине площадки. Тристан сосредоточился, удерживая Вихря на полосе, а голубя на плече. Вероника ощутила, как растет его напряжение.
– Сосредоточься на собаке, – невольно выкрикнула она, стараясь не двигаться. – Птица и конь уже твои, доверься им. Сосредоточься на собаке.
Тристан нахмурился и едва заметно кивнул. Закрыл глаза, а мгновением позже пес, взвизгнув, устремился обратно за Вихрем.
Тристан распахнул глаза и удивленно открыл рот. Вероника ликовала. Рекс у них над головами издал мелодичный клекот, оставляя за собой огненный след. Тристан вскинул голову, наблюдая за светящейся дугой, а потом перевел взгляд на Веронику.
Он улыбнулся ей, и она от неожиданности оступилась и чуть не упала. Тристан преобразился: обычно надменное выражение его лица сменилось мальчишеским и беззаботным. На щеках появились ямочки; глаза сверкали победным блеском. Тристан вновь казался мифическим героем, как тогда, во время первой их встречи: правда, на этот раз впечатление было нарушено не нацеленным в Веронику копьем, а улыбкой.
Вероника, с трудом сглотнув, осознала, что он произнес несколько слов, которые она не расслышала.
– Ч-что? – переспросила она. Голова все еще слегка кружилась.
Улыбка Тристана сменилась озадаченным выражением на лице:
– Я говорю, что неплохо бы повторить. Останешься?
Вероника ушам своим не поверила. Он сам просит ее остаться? Так она больше не действует ему на нервы, она для него больше не наказание? Тристан и впрямь оценил ее помощь? Из сердца по всему телу, до самых кончиков пальцев растеклось тепло.
– Да, конечно, – ответила Вероника.
Тристан благодарно улыбнулся, и злобный подлый мальчишка, которого она знала прежде, исчез. Может быть, Тристан и не был таким никогда… Может, она с самого начала не так его поняла?
Вероника не удивилась, когда со второй попытки Тристану все удалось еще лучше. Пес по-прежнему отвлекся на палку, но не успел отбежать, как был возвращен на место.
Когда они засобирались обратно, над площадкой подул холодный ветер, и фонарь над воротами поселка вдали закачался. Вероника задрожала, но тут ее окутало волной теплого воздуха, будто ее заключали в объятия, – это рядом приземлился Рекс.
Вероника восхищенно уставилась на это прекрасное создание. От него исходили волны жара и магии, Вероника согрелась и одновременно покрылась мурашками. Не верилось, что у нее, пусть и недолго, был собственный феникс.
Вероника закрыла глаза. Ощутила аромат дыма и углей, запах Ксепиры, услышала шелест ее перьев. Все это успокаивало, словно ласковое прикосновение, и одновременно причиняло боль, как разверстая рана.
Вероника стиснула зубы и усилила ментальный барьер, пряча подальше как хорошее, так и плохое.
Если бы она пришла сюда с питомцем, стала бы подмастерьем, как Тристан. Не слугой. И не мальчишкой.
Она была бы собой.
– Хочешь – можешь погладить, – разрешил Тристан, чуть нахмурившись. Он как будто пытался разгадать ее странное настроение.
А Вероника медлила, размышляя о своем будущем среди наездников. Сможет ли она связать себя с кем-то еще, пока в ее сердце жива Ксепира? Полюбит ли она так же снова?
Но стоило ей посмотреть на Рекса, как боль и страх исчезли, точно последние ночные тени, изгоняемые солнечным светом.
Вероника погладила Рекса по шее, и феникс гордо выпрямился. Его перья оказались горячими на ощупь и неожиданно мягкими для взрослой особи. Вероника умела проникать в разум любого животного, однако фениксы были особенными, поскольку благодаря собственной магии они могли закрываться. Но Рекс медленно и осторожно, словно распускающийся бутон цветка, открылся Веронике.
Все страхи моментально рассеялись. Да, можно двигаться дальше. Ксепира навсегда останется с Вероникой, а новые узы с кем-то из ее братьев или сестер не станут предательством. Впустив в сердце нового питомца, Вероника лишь почтит память Ксепиры.
Сосредоточившись, Вероника подивилась спокойствию и самоуверенности Рекса. Эти качества явно были надежным противовесом отчаянию, в которое так легко впадал Тристан. Впрочем, побыв чуть дольше в сознании Рекса, Вероника поняла: обычно он успокаивал хозяина, но и сам не был лишен заносчивости и вспыльчивости, которые уравновешивал юмором.
Под пристальным взглядом Тристана Вероника задумалась: а что он может слышать через свою связь в ее общении с Рексом? Слышит ли что-то вообще? Границы между тенемагией и анимагией зачастую размыты, да и в лучшие времена оставались загадкой.
Тристан подошел и тоже погладил феникса.
– Ждешь, когда я сам скажу, да? – произнес он, глядя на алые перья и избегая взгляда Вероники.
– Что скажешь?
– Что ты прав, – ответил Тристан, опуская руку и оборачиваясь к ней. Он тяжело вздохнул, будто признание причиняло ему сильную боль. – Я весь день об этом думал, а потом просто попробовал, вот сейчас… Ты был прав в том, как мы управляем животными.
Вероника улыбнулась и, потрепав напоследок Рекса по шее, принялась убирать меха с водой в седельные сумки Вихря.
Тристан скрестил руки на груди. В темноте его лица было почти не видно.
– Весело тебе, да? – спросил он.
Вероника улыбнулась еще шире, а потом, заставив себя сделать серьезное лицо, обернулась к нему:
– Немножечко.
Тристан издал тихий, как шепот, смешок.
– Так твои предки – наездники? – спросил он, убирая лук и колчан за спину. – Тебе, смотрю, многое известно об анимагии.
– Я всему научилась у бабушки. Вот она была наездницей. Папа с мамой тоже, но их я не помню.
Они шли назад к поселку. Приглушенный топот копыт и мерное пыхтение пса, семенившего следом, почти терялись в шелесте травы на вечернем ветру. Рекс парил в вышине, и его теплое сияние ложилось на запрокинутое лицо Вероники последними отблесками заката.
– Из тебя выйдет славный наездник, – пообещал Тристан.
– Что? – резко обернулась Вероника.
Тристан глянул на нее и пожал плечами:
– Почему нет?
У Вероники вдруг сдавило в груди:
– Но твой отец, коммандер, сказал, что вы пока не вербуете новичков.
– И это все, что он говорил?
Вероника нахмурилась. О чем это Тристан?
– Ну, еще он говорил, что за обучение платить надо… что он не даст фениксам связываться узами с бедными крестьянскими пареньками, которые потом не смогут позволить себе полного обучения.
Тристан тяжело вздохнул:
– Будь на то моя воля, я бы изменил это правило одним из первых.
– То есть? – Мысли в голове Вероники носились диким вихрем, и она не успевала следить за ходом беседы.
– Чтобы стать наездником, не надо быть богатым или искать себе покровителя. А еще нам надо набирать девчонок. Так мы сразу удвоим число рекрутов.
Вероника изо всех сил постаралась сохранить невозмутимость, хотя ее щек и коснулся легкий румянец.
– Я вот вообще не понимаю, почему вы девочек не берете, – как можно беззаботнее произнесла она.
Тристан пожал плечами:
– Сперва мы руководствовались сухим расчетом. Когда только начинали вербовать рекрутов… в общем, это нам дорого обходилось. Поэтому предпочтение отдавали тем, у кого уже имелись яйца фениксов, или тем, кто был в состоянии выкупить одно из немногих яиц у нас. Еще новичок должен был оплатить пропитание и прочее, и, разумеется, мы приветствовали дополнительную помощь в восстановлении лагеря. Летам – брат Лорана, – добавил Тристан, напомнив о конюхе, с которым Вероника работала. Она и не догадывалась, что у него родственник среди подмастерьев. Значит, когда придет время очередной вербовки и поисков покровителя, у Лорана забот не возникнет. – Их матушка оплатила ремонт тренировочной площадки, а семья Фэллона дала первых лошадей. Коммандер также искал тех, у кого есть боевые навыки и навыки владения оружием, чтобы не пришлось учить с азов. Такие кандидаты, в основном, попадались среди парней.
– В основном, но не все.
– Ну, Эллиота же знаешь? – напомнил Тристан, и Вероника кивнула. – Они с сестрой оба хотели примкнуть к нам. У них и деньги были, но оставалось последнее яйцо, и коммандер принял решение в пользу Эллиота.
– Он что, лучше сестры? – строго спросила Вероника, не сдержав ядовитого тона.
– Старше, – ответил Тристан. – И, казалось, у Эллиота было сильнее желание, но когда его сестру отвергли, это его сломило. Думаю, проще было совсем девчонок не принимать, чем принять всего одну…
Вероника еле сдерживала гнев. Какой-то странный расчет у коммандера. Ну да, единственной девчонке среди подмастерьев пришлось бы спать в бараке со служанками, но разве это препятствие? Даже во дни империи наездники подражали природному устройству стай диких фениксов: летали небольшими группами, оберегая отведенную им территорию и не разлучая пары. Фениксы постарше, одинокие, часто оставались на местах случки и при учебных лагерях, помогая заботиться о птенцах и растить молодняк. Наездники тогда не признавали разделения: мужчины и женщины обучались, спали и ели вместе.
Коммандер рассуждает как житель долины. Горцы – пирейцы – единственные, кто жил при матриархате, их обычаи и законы просто оказались не по нраву некоторым мужам равнинных королевств.
– В конце концов нам придется измениться, – продолжал Тристан. – Не обязательно держать по лошади для каждого наездника. Старые седла и упряжь можно переделать, и вместо стали для наконечников стрел и копий использовать обсидиан, он дешевле. Когда-нибудь, рано или поздно империя узнает, что мы восстанавливаем силы, и придет за нами.
– А коммандер планирует ждать их? Какой смысл отсиживаться тут в уединении, когда наш народ держат в рабстве в долине?
– Ты прав, – согласился Тристан, и в его голосе послышались нотки отчаяния. – Но два дозора и десять учеников – это не армия. Сперва надо нарастить численность, дать подмастерьям время освоить необходимые навыки. Если сейчас сунемся в империю, нас уничтожат подчистую. Мы причиним больше вреда, чем пользы. Но тем не менее, – добавил он, видя, как Вероника хочет что-то возразить, – я изо всех сил спешу стать мастером… в идеале, вообще командиром дозора. Те, кто постарше, завершат обучение, и у нас появится третий отряд. Тогда уже, надеюсь, получится завербовать еще учеников.
В жилах Вероники будто заискрились молнии.
– Отец прислушается к тебе? Сколько новичков ты бы взял?
Во взгляде Тристана что-то промелькнуло, и Вероника услышала нерешительность в его голосе, когда он заговорил:
– Дело в том, что… пока не знаю. Рано говорить об этом.
– Так ты же сам сказал…
– Я помню, что говорил. Но я – всего лишь ученик. Не мне обсуждать правила.
Какое-то время шли молча. Вероника закусила губу. Значит, Тристан хочет изменить заведенные здесь порядки: набирать мальчишек и девчонок даже из бедных семей. Вот на историях о таких наездниках Вероника и выросла. Вот к таким наездникам она и хотела примкнуть.
– А почему ты до сих пор им не стал? – нарушила она наконец тишину. – Мастером-наездником или командиром дозора?
Тристан горько рассмеялся:
– Коммандер считает, что я не готов.
Вероника немного подумала. Надо показать коммандеру, что Тристан все же готов. Вдруг, если они приложат все силы на этих вечерних тренировках, то она поможет Тристану достичь цели? А он поможет ей? Она – из бедных, но вдруг Тристан, став командиром дозора, тоже сможет решать, кого вербовать и кому помогать деньгами?
Шансов мало, но раз уж они все равно занимаются по вечерам… почему не попытаться?
– Как думаешь, надолго коммандер отрядил меня помогать тебе? – спросила она, а в голове у нее уже зрел план. Тем временем они подошли к конюшне. Вероника отворила ворота и повела Вихря в стойло, а Тристан открыл калитку псарни.
Затем закрыл ее и, нахмурившись, последовал за Вероникой.
– Не знаю. Наверное, до следущей проверки. Примерно раз в месяц он посещает уроки, так что, думаю, в следующий свой визит сочтет, что я уже отбыл свое наказание, – на последнем слове он ухмыльнулся, будто мысль о наказании теперь казалась ему смешной. Вероника тоже улыбнулась. – А что?
Вероника расседлала Вихря и вернула седло на подставку, а Тристан, взяв щетку, принялся чистить коня. Делал он это непринужденно, будто помощь Веронике с ее обязанностями не доставляла ему ровным счетом никаких хлопот.
– Так, просто спросил, – ответила она, снимая с Вихря сбрую. Тристан хмуриться не перестал, и тогда Вероника, пожав плечами, сказала: – Просто это будет хороший шанс.
Тристан замер и посмотрел на нее поверх спины коня:
– Для чего?
– Доказать его неправоту.
* * *
Когда пирейская королева Элизия (9 г.д.и. – 27 г.п.и.) решила раздвинуть границы владений за счет территории империи, она знала, что лучший способ защитить свой народ и его будущее – это не завоевание, но союзы. Имея четырех преданных сестер подходящего возраста, она вместе с ними вознамерилась укреплять альянсы через брак.
«Пяти Невестам» часто приписывают решающую роль в основании империи, ибо через их брачные союзы удалось мирным путем объединить многие меньшие королевства. Так Элизия прослыла Миротворицей.
Сама Элизия – в отличие от сестер, вышедших замуж по велению долга и ради положения в новом мире – вышла замуж по любви. Когда они впятером прилетели в Ферро на мирные переговоры с королем Дэмианом, то застали его в осаде – на него напал сосед, стельский король Ролландии.
Сестры поспешили на поле брани, где короли Дэмиан и Рол сошлись в схватке. Когда королева Элизия вместе с сестрами приземлилась, битва встала, ибо никто из сражавшихся прежде не видывал подобного зрелища: полыхающих птиц, оседланных прекрасными и грозными воительницами, что сошли с небес подобно метеорам.
Солдаты с обеих сторон бросились врассыпную, а Элизия предстала пред двумя королями. Король Дэмиан сразу преклонил колено, выказывая должное почтение королеве. Король Рол же, напротив, улучив момент, ударил его в спину. Но не успел он завершить атаку, как ему наперехват кинулась королева Элизия: она отвела клинок обсидиановым кинжалом. Когда же Рол попытался спастись бегством, младшая из сестер принцесса Дария выпустила стрелу ему в грудь. И хотя вражда между стельскими королями и пирейскими королевами длилась еще десятилетия, многие видят ее корень в этом эпизоде их общей истории.
Взглянув же в лицо королеве Элизии, король Дэмиан увидел в ней не просто огненную королеву-воительницу, но свою суженую.
«Правление королевы Элизии Миротворицы», из «Становления Золотой империи» Уинри, верховной жрицы Мори, опубликовано в 79 г.п.и.
