Глава 24

Внутри церкви совсем стемнело. Михаил прилёг на скамейку. «Всё-таки этот дятел прав. Если я поймаю Миндадори в горах, у меня будет гораздо больше возможностей спокойно задать ему свои вопросы…» Остановившись на этом решении, он успокоился и закрыл глаза. «А если написать Миндадори и назначить встречу? Придётся просить Уго подбросить записку. Не хотелось бы к нему снова обращаться… Да и где гарантия, что Миндадори придёт? Может подумать, что это розыгрыш…» Парень мысленно представил, как подъедет к мэру в горах, поздоровается и заведёт беседу издалека. «Чего спешить-то? Мы будем просто вместе кататься и разговаривать, а потом, когда он совсем расслабится, я задам ему свой вопрос прямо в лоб. И без всяких «возможно» или «наверное», я же уверен, что я его сын. Или нет?..» Михаил тут же вспомнил необыкновенно красивую и счастливую мать на фотографии за столиком в кафе рядом с улыбающимся Миндадори. Нет, не мог он ошибиться… Да и что теперь гадать, когда такой путь проделан? Сомнения медленно заворочались в мозгу. Больше всего Михаил боялся, что Миндадори не скажет правды и что он опять останется в мучительной неизвестности. Ложь – вот что по-настоящему страшило его. «Пусть будет больно, пусть будет невыносимо, но я хочу знать всё как есть!» Он резко повернулся на лавке и чуть было не упал на пол. Сел и сразу же почувствовал голод. Посветив телефоном, открыл рюкзак и достал из него любимое с детства московское печенье, прихваченное из дома. Из бокового отдела вынул бутылочку воды и захрустел сладким песочным тестом, облитым шоколадом.

В католических церквях уже давно были упразднены восковые свечи. Маленькие электрические лампочки на пластиковых белых палочках имитировали пламя и свечи соответственно. Но Михаил знал, что падре держал где-то и настоящие на случай отключения электричества – такое иногда случалось при сильных грозах. Прокладывая дорогу с помощью фонарика на мобильнике и похрустывая печеньем, парень двинулся на поиски. Свечи нашлись в притворе, как и предполагалось. Он зажёг сразу три от зажигалки, которую тоже специально забрал из дома. Живое жёлтое пламя осветило мраморный пол, несколько скамеек и добралось до стены, где стояла тёмная кабина исповедальни. С улицы донеслось урчание мотора. «Снежный кот» спуски для лыжников подготавливает», – сообразил он.

Стало как будто теплее. Миша сел ближе к огню и не мигая глядел на пламя, думая о матери. «Как там она без меня? Надеюсь, не заболела. Пошла к тёте Марине или осталась встречать Новый год дома? Даже хорошо, что меня никто не ждёт, кроме неё…»

Вдруг – гулкие шаги и резкий треск раздавленных под ногами стёкол со стороны коридора. Миша насторожился. По приближающимся голосам он понял, что людей двое, и одна из них журналистка. Он бросился проверять задвижку и задувать свечи. Церковь снова погрузилась в полную темноту. Михаил затаил дыхание. «Вот блин! Опять эта Лола. И чего ей здесь надо?..» Уже можно было разобрать слова. Звуки шагов становились всё явственнее. «Так они к церкви идут!» – догадался Миша и рванул в исповедальню, больно ударившись об угол скамейки. «Спокойно, не шуметь, – уговаривал он себя, – двери проверены, всё закрыто». Но паника брала своё. Он ещё не добрался до кабинки, как дверь сильно дёрнули. Миша замер и не дыша прижался к стене. Дверь затряслась ещё сильнее.

– Сальваторе сказал, что дверь не заперта! – Миша узнал пронзительный шёпот журналистки. – А что, если там кто-то прячется? – добавила она, как показалось, совсем испуганно.

«Догадливая, зараза! И у хозяина уже успела спросить. Но зачем – не пойму».

Мужчина ответил что-то успокаивающее, и шаги стали удаляться. Тут Миша услышал вой и уханье, эхом разнёсшиеся по коридору. «А это ещё что такое?! Или они меня решили воем выжать?» Но смех журналистки перекрыл дурацкие мужские вопли, и всё стихло. «Не надо было свечи зажигать, – смекнул он. – Наверное, увидел кто-нибудь блики с улицы, вот журналистка и пошла на разведку. Прыткая какая! Новый год на носу, а ей всё неймётся».

Без света сразу стало грустно и холодно. Захотелось есть. «Не буду вторую пачку печенья открывать. Надо до завтра дотянуть». С улицы донеслись громкие голоса и звук лопаты, разгребающей снег. «Не думают же они центральный вход в часовню расчистить и отсюда войти?» Он помертвел и, подойдя к основной двери, приложил ухо.

– Снег подальше отбрасывай, а то всё обратно сыпется! – произнёс мужчина. – Ставь ровно в ряд, метра на два друг от друга, иначе факелов не хватит! – Михаил узнал голос Сальваторе.

«Ну, это к церкви никакого отношения не имеет… Чего-то они там расставляют…»

Сидеть впотьмах было скучно и муторно. Парень поднялся на приступку стены, уцепился за кусок лепнины и, проскребя дырочку на обледенелом стекле, заглянул в продолговатое окно, увидев хозяина на дорожке, ведущей из отеля к старому фуникулёру. Его молодой помощник, скорее всего, кто-то из обслуживающего персонала, втыкал в сугробы бенгальские огни в виде факелов, стараясь установить их на равном друг от друга расстоянии. Другой мужчина с торчащей из-под шапки косичкой отбрасывал снег с тропинки.

«Интересно, что они на старой станции собираются делать? Неужели Новый год справлять? Ах да, Уго же мне говорил – именно здесь все поднимут бокалы в полночь. Вид на горы и Аквилу оттуда потрясающий!» Михаил отвлёкся от своих дум и с любопытством подростка наблюдал за происходящим.

Из гостиницы вышла черноволосая девушка в длинном платье и что-то сказала Сальваторе.

– Какая чувиха!.. – неожиданно произнёс вслух Миша и чуть не свалился с приступки.

Дорожку полностью расчистили и стали переносить сумки с фруктами и бутылками шампанского. Напоследок из отеля вывезли столик с упаковками пластиковых тарелок, какими-то пакетами и закрытыми поддонами со съестным.

Мише стало совсем грустно, голод раздирал желудок. «Ничего, ничего, – уговаривал он себя, – совсем чуть-чуть осталось продержаться. Хлебну воды, чтобы заполнить пустой живот». Он слез вниз и пошёл, чтобы наполнить бутылочку, в маленький туалет, которым пользовался падре. В этой комнате было ещё холоднее, струя из крана лилась ледяная. Михаил заглянул в располагавшийся рядом с раковиной шкафчик. Кроме порошков для чистки и мётел, на отдельном крючке обнаружились здоровенная лыжная куртка и снегоступы. Парень вытащил их и повертел в руках. «Нет, годятся только по снегу ходить, для катания бесполезны. А жаль, не надо было бы к Уго за лыжами обращаться». Натянув найденную куртку поверх своей, он сразу почувствовал тепло.

Время подходило к двенадцати. Быстрые шаги послышались на улице, и тут же раздался треск зажжённых бенгальских огней. Всполохами высветились пределы и алтарь, причудливыми бликами заиграли стены. «Здорово! Как на дискотеке, музыки только не хватает!» Михаил снова полез на приступку и прильнул к окну. Народ, переодетый в тёплое, смеясь и переговариваясь, двигался по тропинке.

А вот и Миндадори! В расстёгнутой куртке поверх пиджака уверенно идёт по снежной тропинке; яркий галстук издали бросается в глаза. Михаил вцепился в лепнину. «Моя походка, моя!» Мэр пригладил волосы и вошёл внутрь. «Я так же волосы приглаживаю. Недаром считается, что даже жесты передаются по наследству. Что же ответит он мне завтра? В чём причина того, что он столько лет не желал со мной увидеться?» Злость и обида снова подступили к горлу, Михаил натужно глотнул, загоняя их внутрь. Стрелка остановилась на двенадцати. Парень открыл вторую пачку печенья, поднял бутылку с водой и сказал, ни к кому не обращаясь:

– С Новым годом!

Со стороны старого здания послышались выстрелы петард и шипучий треск рассыпающихся огней. «Хорошо гуляют!» Пачки печенья уже как не бывало. Михаил высыпал крошки в рот и сделал последний глоток. «Надо бы спать укладываться. Завтра непростой день…» Он лёг на скамейку, но заснуть не мог. Поворочавшись, снова сел, откинувшись на спинку. Голод гнал сон, молодой организм требовал еды.

На дорожке послышались шаги и голоса. «В отель возвращаются чечевицу есть…» От одной мысли о горячем и остром кушанье у Михаила свело желудок.

– А если ещё и с сальсиччами… – сказал он вслух и вдруг понял, что не выдержит. Поднявшись к окну, разглядел, что последние гости заходят в холл.

«А что, если в здание фуникулёра прошмыгнуть? Может, осталось что-нибудь из еды? – подумал он, вспомнив большие поддоны, стоящие на трясущемся столике, и сумки с фруктами. – Пройду по подземному коридору, а потом останется совсем немного по улице пробежать – метров пятьдесят. Вся обслуга наверняка на кухне гуляет, убирать будут завтра утром, как в прошлом году. Не думаю, что у них что-то в распорядке изменилось. Как бы только убедиться, что там никого нет?»

Загоревшись этой идеей, он простоял минут десять у окна, наблюдая за выходом. Из старого строения больше никто не появлялся. Возможность перекусить не давала покоя. «Да нет там больше никого!» Он спрыгнул на пол, тихонько открыл задвижку и, прислушиваясь, вышел в коридор. Дойдя до лестницы, ведущей в отель, остановился. Сверху доносился гул голосов, кто-то музицировал на рояле. «Все здесь. Зачем кому-то в холодном помещении сидеть?» – подбодрил он себя.

Выйдя на улицу, он оглянулся: вдали тепло светились окна гостиницы. Мороз спадал, и на чёрном звёздном небе появились светлые патлатые облака. «Как бы погода не поменялась! Если вьюга начнётся, все лыжные катания отменятся…» Подбежав ко входу, парень вдруг подумал, что его могли запереть. Дёрнув со всей силы, он чуть не упал. Дверь проскрипела по снегу, но легко открылась.

Здоровенное деревянное колесо с металлическими деталями нависало над всем залом. Догоревшие свечи превратились в причудливые холмики, некоторые ещё теплились, потрескивая и оплывая последним воском. Рядом виднелся стол с остатками фруктов и лёгких закусок… С другой стороны колеса во весь рост стоял человек. Миша сделал шаг назад и застыл на месте. Ноги мгновенно задеревенели от страха.