– «Крепко сшитый», говорите? Вы умеете подбирать слова, инспектор, потому что этот несчастный вояка закончил свою жизнь, поджарившись на солнце!

Оуэн быстро обрел свой пыл и едкость, несомненно, воодушевленный приходом Уэдекинда. Перед этим он был не таким гордым, когда оказался вынужден дважды платить за выпивку для всех, а сейчас увидел, как к нему в третий раз приближается тот самый сухопарый малый, который сразу же спросил:

– Скажите, шеф, можем ли мы снова реветь, как быки… или ограничимся правилами и продолжим соревнование?

– Хорошо, хорошо, все нормально, вы вольны поступать, как вам вздумается, – сквозь зубы пробормотал Оуэн с любезностью кота, выгибающего спину.

– Каким принципом вы в данный момент руководствовались? – спросил я.

– Самым главным. Самым важным принципом для выживания человечества: прощением.

Через несколько мгновений произошло новое посягательство на его достоинство: мы услышали громогласное «Мяу! Мяу!», которое хором пропела группа игроков в дартс. Эта выходка повторилась после прихода инспектора. Было ясно, что хоровое выступление предназначалось нашему столу, чему немало удивился инспектор Уэдекинд:

– Что они делают? С ума посходили, честное слово! Как будто находятся в хлеву!

– Мир – это хлев, Уэдекинд, разве вы не знаете? – высокомерно по-философски ответил Оуэн. – Мы все по колено в навозе, но только некоторые из нас видят звезды…

Сменив тему, мы ввели инспектора в курс нашего послеобеденного визита к Бруку, а он рассказал нам о результатах расследования, которое только что провел в связи с последним преступлением.

– Да, да, «крепко сшитый», я настаиваю на этом, – твердо произнес он, выдерживая насмешливый взгляд Оуэна. – Его послужной список впечатляет. С самого начала – Индия. Там он отличился своей храбростью и решительностью в стычках с мятежниками. Затем Южная Африка, где Родес участвовал в жарких схватках с зулусами, потом началась бурская война, которую уж точно не назовешь развлечением. Он имел множество благодарностей и медалей за отличия в опасных ситуациях, среди которых Крест королевы Виктории. Однако на его репутации есть несколько пятен, что полностью подтверждает рассказ молодого Брука. Склонность к азартным играм, женщины, алкоголь и, конечно, неизбежные потасовки на почве пьянства. И все эти пороки у него ярко выражены. Он ничего не боялся. Опасность и смерть – его ежедневные спутники его каждодневной жизни. Однажды во время боя он сам вытащил пулю у себя из бедра перочинным ножом. В другой раз поспорил на крупную сумму, что ему удастся соблазнить жену своего командира. Родес не только получил за это небольшой тюремный срок, но и был высечен до крови, причем то же самое грозило ему и в случае неудачи…

– Несомненно, те самые шрамы мы видели у него на спине! – воскликнул я.

Полицейский согласно кивнул.

– На этом я пока остановлюсь, так как список его подвигов очень велик. Но можно безошибочно сказать, что Родес был железным и несгибаемым человеком даже в свои шестьдесят два года. И почти невозможно представить, как убийце удалось умертвить его именно таким способом, что он даже не защищался, имея полную свободу передвижения, и заставить «умереть от жажды»… Потому что именно так все и произошло. Я только что получил заключение о вскрытии, которое официально подтверждает смерть жертвы от обезвоживания. И нет ни малейших следов наркотического воздействия или какого-либо другого подозрительного вещества. А следовательно, Родес не спал, как я предполагал ранее. Я не знаю, что вы думаете об этом, Бернс, но эта загадка кажется мне сложнее всех предыдущих!

Оуэн с мечтательным видом считал, загибая пальцы:

– Павильон окружал участок земли шириной десять метров и без каких-либо отпечатков, человек умер от жажды, два сломанных черенка от лопаты, кувшин, доверху наполненный водой, и подзорная труба… Вот к чему сводятся данные этой задачи. Я считаю, что самой необычной деталью этой картины является подзорная труба, которая, несомненно, и есть ключ к разгадке.

– Подзорная труба, – устало повторил Уэдекинд, – но я совсем не вижу…

– Она служит именно для этого, чтобы видеть, и видеть далеко! Но, увы! Наше зрение остается очень ограниченным. Тем не менее вся сцена, весь театр преступления прекрасно освещен лучами жгучего солнца. Солнце, подзорная труба – казалось бы, эти улики позволяют нам видеть очень ясно, но парадокс в том, что та же самая ясность нас ослепляет… И все же есть в Колоссе Родосском что-то символичное. Я напомню вам, что это была гигантская бронзовая скульптура, посвященная Гелиосу, богу Солнца. Следовательно, колосс Родес, символизируя Солнце, был убит тем же самым солнцем…

– Мы все ослеплены, – вмешался я. – Ослеплены избытком света и этими чудесами преступления!

– Прекрасное замечание, Ахилл. И главное, бесспорное. Но инспектор еще не рассказал нам о своем ощущении от этих новых деталей!

– Я уже с тоской вижу крупные заголовки, ту выгоду, которую извлекут из нашего дела журналисты! И хочу только пожелать себе не быть съеденным заживо этими хищниками, точно воспроизводящими в текстах сообщения убийцы!

– Готов побиться об заклад: кто-нибудь сможет в конце концов расшифровать и анаграммы, что, кстати, не удалось самой лучшей полиции в мире!

– Прошу вас, Бернс, сейчас не время для насмешек надо мной. Я, между прочим, многое проделал в оранжерее, а вы могли бы сказать об этом раньше. Вы считаете свое поведение и эту вашу причуду держать при себе самую важную информацию очень разумными?

Оуэн поджал губы, а затем сказал с невинным видом:

– Хотите еще пива, инспектор?.. На самом деле, как я уже сказал Ахиллу, эта гипотеза казалась мне слишком невероятной, чтобы ее можно было рассматривать всерьез. Я опасался также увидеть там улики, искаженные моим взглядом требовательного эстета, чтобы не принять более или менее желаемое за действительное. Но даже если бы вы узнали о чем-то, Уэдекинд, что бы это изменило? У нас нет ни одной настоящей улики против таинственного убийцы. Кроме этого нового следа!

– Новый след, который только запутывает дело, – заметил, неожиданно улыбнувшись, инспектор. – В течение суток два человека приходят к вам, чтобы обвинить друг друга в совершении преступлений. Это уже слишком, вы не находите? Не говоря уже о поразительном мотиве!

Сцепив руки возле лица, Оуэн задумчиво спросил:

– Вы не высказали своего мнения, инспектор…

– Ладно. Ну, я думаю, что эти семь чудес света, или, если хотите, преступления, могли, возможно, служить дымовой завесой для того, чтобы скрыть истинный мотив. Несомненно, все началось с ссоры между молодыми людьми. Глупый вызов запал в душу недоброжелателя, увидевшего в этом коварную идею, возможность избавиться от неприятной ему личности. А ведь, по вашему утверждению, на этой вечеринке присутствовало много людей, о которых вы даже не вспоминаете, не так ли?

Оуэн согласился, изобразив странную гримасу.

– Кроме того, – продолжил инспектор, – не стоит забывать, что убийца мог услышать обрывки этого разговора, и если нам не удастся составить список подозреваемых из числа приглашенных, значит, придется перечислять всех поименно. Найти след убийцы окольными путями кажется мне слишком трудной, обреченной на провал задачей.

Но самый предпочтительный тезис состоит в том, что между этими жертвами существует определенная связь, которая толкает преступника избавляться от них по одному. При виде таких серьезных усилий мне это кажется более правдоподобным, нежели идея о том, что надо убить семь человек, чтобы утопить в этой массе один труп, который является важным для преступника. А в то, что он маскирует свои преступления под чудеса света для отвлечения внимания, я охотно верю. Но особая связь известна только нашему таинственному «художнику»… в настоящее время. Поскольку я уверен, что потихоньку, совпадение за совпадением, наша работа, наш кропотливый труд вскоре будут вознаграждены…

– Действительно, нельзя пренебрегать никаким следом. Но где вы находитесь в данный момент? Вы нашли в жизни Родеса что-то такое, что могло бы связать его с другими жертвами?

– Нет. Но такой тип расследования требует и времени, и терпения. Может быть, стоит отправиться в Плимут – город, где могли познакомиться Александр Райли и мисс Домон. И вы увидите, – добавил Уэдекинд с хитрой улыбкой, – все закончится тем, что мы обязательно найдем отсутствующий элемент этого пазла…

– Значит, вы не рассматриваете виновность Майкла Денхема или Пола Брука?

– Я не исключаю этого. И мое личное мнение таково: молодые люди скорее всего воспользовались случаем, чтобы попытаться расчистить себе дорогу для завоевания сердца этой девушки, которая, честно говоря, и сама не знает, чего хочет. Но это ее дело… Или ваше, так как, на мой взгляд, вы очень хорошо с ним справляетесь. И я знаю, что оно в надежных руках.

– Вы говорите о расследовании, я полагаю? Или о мисс Амели?

– Конечно, о ней! Я знаю, что вы настоящий джентльмен, Бернс. Самый респектабельный джентльмен в Лондоне!

– А почему не в мире, как вы сами? – бросил мой друг, быстро сменив тему. – Скажите, Уэдекинд, что вы знаете о репутации Брука? Брука-отца, богатого бумагопромышленника?..

Инспектор прищурился:

– Мне прекрасно известно, что у него есть несколько высокопоставленных друзей. А потому оплошностей в этом деле лучше бы избежать… И пока Скотленд-Ярд не может подвергнуть допросу двух подозреваемых с целью опровергнуть их алиби, даже если они согласятся на это. Но алиби на какой час? Или на какой день? Мы даже не знаем дату последнего преступления, когда конкретно действовал убийца, так как медленная агония Родеса длилась три дня! Нет, я действительно думаю, что самое лучшее – каждому из нас вести собственное расследование. Я – своими средствами классического следствия, а вы – вашими методами изящного, художественного стиля. Я доверяю вам, Бернс, и знаю, на что вы способны.

Оуэн не потрудился ему ответить, и мы встали, закончив наше заседание. И в этот момент, несомненно, чтобы салютовать нашему уходу, «хор трубящих слонов» еще раз тепло продемонстрировал свое «Мяу! Мяу! Мяу!»…

– Черт возьми! – воскликнул инспектор, оборачиваясь. – Что с ними такое?

– Я думаю, что Уэдекинд трус и льстец, – заявил Оуэн, которому на следующий день должен был исполниться тридцать один год.

Наш фиакр поднимался по Финчли-роуд по направлению к Хэмпстеду, району, где жила мисс Амели Долл. В цилиндре, с красной розой в петлице, в галстуке в тон рубашке, с природно высокомерной осанкой у Оуэна действительно был безупречный вид джентльмена, описанного инспектором Уэдекиндом.

– Трус, – уточнил Оуэн, – потому что он запнулся с того момента, как дело коснулось высоких сфер. И льстец, поскольку вчера вечером не обманул меня своей уловкой, когда стал курить фимиам по поводу моих деликатных методов расследования. Он не так глуп, как кажется со своим грубым лицом и галльскими усами!

– И все-таки, в глубине души, – спросил я, – вам не кажется, что к нашему следу он относится серьезнее, чем к своему?

– Не исключено. Но в чем я действительно уверен, так это в том, что он охотно оставил мне мои изящные методы. После всего произошедшего это лучшее, что он мог сделать. С одной стороны, мы разделили работу, а с другой – я доволен, что он больше не будет лезть ко мне своими лапами. Он умный человек, но ему не хватает тонкости, а его манера рассуждать остается несколько… по-бычьи тупой.

Затем Оуэн пустился в длинное описание психологического портрета инспектора, чтобы прийти к тому же самому заключению как раз в тот момент, когда мы прибыли в Хэмпстед. За невысокой изгородью корова поприветствовала нас приятным мычанием.

– Знаете, – с невинным видом заметил я, – иногда копытные бывают довольно утонченными, способными опровергнуть насмешки теоретиков…

Губы Оуэна изогнулись в полуулыбке.

– Вы слишком уверены в себе, Ахилл, что хорошо. И это понадобится, когда мы будем беседовать с мисс Амели. – Немного подумав, он добавил: – Она могла бы символизировать четвертый столп – как необходимый, так и вредный для мужчины, – женщину!

Через пять минут Оуэн звонил в ворота дома, у которого была видна только крыша. Решетка ограды и живая изгородь из тисов были довольно высокими и скрывали дом от посторонних глаз. Он безрезультатно позвонил еще несколько раз. Потом посмотрел на солнце, сиявшее так же ярко, как и в предыдущие дни.

– Наверно, она гуляет со своей тетушкой, – сказал мой друг, коснувшись пальцем подбородка. – Думаю, они могут быть в саду. Идите за мной. Я вижу там тропинку, которая, возможно, приведет туда…

Мы прошли по тропинке метров двенадцать, затем толкнули калитку, ведущую в проход в изгороди, и нерешительно сделали несколько шагов в сад семейства Долл. Это был небольшой, но хорошо обустроенный участок, с изящной аркой, создающей оптическую иллюзию в виде небольшого бассейна, который издали заметен сразу за аркой. Скромная белая маленькая беседка возвышалась на тщательно подстриженном нежно-зеленом газоне. В тени вишневого дерева стояла как бы забытая скамья, тронутая временем, удачно вписанная в окружающее пространство.

Погрузившись в созерцание этого дивного уголка, мы вздрогнули, внезапно услышав повелительный голос, раздавшийся рядом с нами:

– Вы загораживаете мне солнце, не создавайте тень!

Мы посмотрели в ту сторону, откуда донесся голос, и увидели восхитительную девушку, лежавшую на газоне справа от нас… абсолютно обнаженную!