У нашего гостя, который выглядел лет на двадцать пять, был изящный овал лица и тонкие светлые, довольно длинные волосы, спадавшие на редингот оливкового цвета. Негустые бакенбарды обрамляли впалые щеки. Шелковый платок цвета морской волны, замотанный вокруг шеи, удачно оттенял его глаза и добавлял манерам нашего гостя некоторую нарочитость. Та неловкость, с которой он закурил сигарету, выдавала его нервозность.

– Разумеется, я ни в чем не уверен, – начал он, – однако с психологической точки зрения относительно этой личности имеются такие предположения, что, смею утверждать, я не могу ошибаться. Но чтобы вы лучше поняли проблему, я должен рассказать вам о себе, Амели и Поле… Даже если мистер Бернс нас немного знает, так ведь?

– Поступайте, как считаете нужным, – ответил Оуэн, махнув рукой. – Ясность – самая полезная вещь в мире.

– В настоящее время я работаю у мистера Джона Брука, владеющего несколькими фабриками по производству бумаги, а кроме того, он интересуется многими вещами и в том числе живописью. Именно в этой области я работаю у него, поскольку я – художник-живописец. Он заказал мне целую серию полотен на тему Востока. Прошел примерно год, как я познакомился там с Амели…

– С его дочерью? – спросил я.

– Нет. Но он был практически ее крестным, так как Амели – единственная дочь одного из его лучших друзей, погибшего, когда она была еще совсем юной. Амели жила у своей старой тетки, но часто приезжала в Северн-Лодж, резиденцию Джона Брука. А значит, я часто виделся с ней, и уже ни для кого не было секретом, что я влюбился в Амели.

Майкл Денхем сделал паузу, выпустил два-три клуба дыма, как будто чтобы обрести уверенность, его голос немного понизился после последних слов.

– Разделенная любовь, – продолжил он, – но кое-кто воспользовался ситуацией и совершил вероломный поступок. Более того, у Амели игривый и переменчивый характер, чем он не преминул воспользоваться… Мой работодатель жил с женой и единственным сыном, Полом, примерно того же возраста, что Амели и я… От сынка-то и исходило все зло.

Майкл силился сохранять нейтральную интонацию, но ему это не удавалось.

– Я не подозревал о настоящих чувствах Пола, так как он был очень замкнутым, даже каким-то таинственным. Он уверял, что был влюблен в Амели с самого детства, с тех пор, как они познакомились. Но якобы случайно ему стало известно, что Амели и я влюблены друг в друга и решили признаться ему в этом. Если не вдаваться в детали, я приехал на тот рождественский вечер прошлого года, где, кажется, были и вы, мистер Бернс…

Оуэн, задумчиво приложив палец к губам, сделал ему знак продолжать.

– Этот вечер был традиционно организован мистером Бруком. Собралось очень много народу. Пунш лился рекой, и все довольно быстро разогрелись. Пол Брук и я, выпив больше разумного, стали упрекать друг друга не в самых дружелюбных выражениях и были недалеки от того, чтобы пустить в ход кулаки. Амели тоже находилась под воздействием выпитого пунша. В общем, чтобы разрешить наши разногласия, она сочла нужным вмешаться в спор в своей манере, громко объявив, что будет принадлежать тому из нас, кто предоставит ей неопровержимое доказательство любви! Кто-то из присутствующих спросил, о какого рода доказательстве она говорит. «Влюбленный должен убить кого-нибудь ради меня!» – ответила Амели. «Убить, совершить преступление?» – спросил кто-то из гостей. «Да! Преступление! Преступления! И красивые преступления!»

Амели как будто опьянял всевозрастающий интерес, спровоцированный ее словами, и она не без гордости вызывающе кивала людям, надбавлявшим цену замечаниями типа: «Да, художественные преступления!», «Чудесные преступления!». «Семь чудес преступления!» – воскликнул один из присутствующих, проводя параллель между семью чудесами света, что сразу вызвало новую волну споров, в которых каждый старался проявить свою эрудицию.

– Очень азартная игра для джентри, – насмешливо пояснил Оуэн. – В результате все были раззадорены игрой, соревновались в остроумии… Да, я помню это, мистер Денхем. Я действительно присутствовал на том приеме и находился неподалеку от вашей спорящей группы. Я точно помню последние слова Амели, которая в конце концов сказала одному из вас эти решительные и примечательные слова: «Вы любите меня? Это радует. Ну, а теперь убейте!»

– Точно. Она сказала это Полу, который сразу же подтвердил, что ради нее готов на все.

Таким образом, подумал я, Оуэн скрыл от меня эту историю. Как я уже догадался, он знал об этом больше, но не хотел говорить. В дальнейшем к данному вопросу следует вернуться.

– Конечно, – продолжил наш гость, едва заметно пожав плечами, – постепенно, обретя спокойствие и ясность ума, я не придал значения реакции Пола, списав все на нашу почти естественную вспыльчивость с учетом возникших обстоятельств. Но позже и особенно в последние дни я вспомнил его слова, что он ради нее «готов на все».

Майкл, помрачнев, замолчал. Когда он вытаскивал сигарету, я обратил внимание на его руки, на длинные холеные пальцы, которые могли бы быть руками пианиста. Но пианиста, испытывающего страх, так как они слегка подрагивали.

Что касается Оуэна, то он сжал кулаки в глубоком раздумье. Затем его лицо исказила гримаса, и он заявил четким голосом:

– Если я хорошо вас понял, мистер Денхем, вы хотите сказать, что ваш соперник всерьез принял вызов, брошенный мисс Амели. Чтобы окончательно завоевать ее сердце, он решил заплатить огромную дань, требуемую принцессой: совершить серию идеальных преступлений!

– Чудесных преступлений! – уточнил молодой художник, и на лбу у него выступили жемчужные капельки пота. – Семь чудес преступления, если точно цитировать слова вызова. Я хорошо понимаю, что эта гипотеза кажется абсурдной, смешной, безумной… Так как никто на вечеринке не принял всерьез эту глупую комедию, разыгранную нами! Вначале эта идея казалась мне безрассудной, но сегодня… читая заметки в прессе по поводу этих удивительных трех убийств, я решил не обращаться в полицию, но вполне допускаю, что их исполнителем мог быть Пол…

Наступила тишина. Майкл Денхем нервно погасил сигарету и поднял на Оуэна тяжелый, несколько надменный взгляд.

– Мне известна ваша репутация, мистер Бернс. Несколько человек говорили о вас, о той удивительной легкости, с которой вы разгадываете самые сложные тайны. И так как вы не служите в полиции, это избавляет меня от официальных действий, всегда мучительных, как вы понимаете! Поэтому я и пришел к вам поделиться моими подозрениями, в которых на самом деле почти уверен. В некотором смысле мое положение весьма неприятно, поскольку может сложиться впечатление, что таким образом я хочу избавиться от соперника. Но, с другой стороны, я не могу молчать… Мое молчание было бы преступным! Так как весьма вероятно, что он пойдет до конца, то есть продолжит зловещую серию!

Молодой человек замолчал. Мы тоже не проронили ни слова. Обвинения Майкла казались мне безумными и очень пристрастными, но инстинкт подсказывал, что расследование принимает верное направление. Предельно сосредоточенная поза моего друга убеждала меня в правильности такого впечатления. Наконец Оуэн заговорил:

– Из-за любви, как известно, можно потерять голову. Это чувство способно заставить перевернуть мир. Кроме того, мистер Денхем, я склоняюсь к тому, чтобы рассмотреть мотив того человека, о котором вы только что упомянули, чтобы объяснить действия загадочного преступника. Но вы, конечно, согласитесь, что ваше обвинение не основано ни на чем реально осязаемом. Есть ли у вас другие причины верить в виновность мистера Пола Брука?

– Конечно, это ничего не доказывает, но я могу констатировать, что он отсутствовал в день последнего преступления, двадцатого апреля. О предыдущих случаях у меня довольно смутные воспоминания. Но не на этом основана моя уверенность, и вы должны знать лучше, чем кто-либо другой, что хитроумный преступник всегда создает себе надежное алиби. Я думаю, Пол потерял голову из-за Амели, однако, несомненно, больше из-за своей гордыни, нежели из-за любви. Он очень скрытный человек, но я знаю, что по отношению ко мне он испытывал чувство жестокой ревности, толкнувшее его на то, чтобы получить абсолютный приоритет на завоевание Амели. Однако чтобы понять это, нужно знать его или постоянно соприкасаться с ним.

Оуэн несколько раз одобрительно покачал головой, а затем спросил:

– Вы часто ссорились?

– Вначале да, но после той вечеринки уже нет. В его поведении произошла полная перемена, что тоже показалось мне важным…

– Кто-нибудь знает, что вы пошли ко мне?

Майкл отрицательно покачал головой.

– А о ваших подозрениях?

– Тоже нет. Вы, конечно, понимаете, что я не собираюсь объяснять своему работодателю, что его единственный сын скорее всего является преступником, которого разыскивает Скотленд-Ярд.

– И вы ничего не рассказали даже вашей невесте, мисс Амели?

– Я попытался с ней поговорить, – вздохнул молодой художник, – но не смог… Это очень деликатный вопрос. Она могла бы подумать, что таков мой корыстный расчет, и порвала бы со мной, чтобы из жалости остаться с этим типом. В общем, я не смог на это решиться, несмотря на огромное желание. Я был бы вам благодарен, если бы вы поняли мою сдержанность. Впрочем, я не прошу вас вести расследование из-за моего рассказа. Я просто хотел предоставить правосудию сведения, очень важные, с моей точки зрения, чтобы помочь в этом деле.

– Я понимаю, мистер Денхем. Очень хорошо понимаю ваше положение.

После долгого молчания молодой человек, полагая, что он уже чересчур злоупотребляет вниманием хозяина, встал, чтобы откланяться. Прежде чем покинуть комнату, он, поколебавшись, задал последний вопрос:

– Так я правильно сделал, что пришел к вам, мистер Оуэн?

– Не беспокойтесь, мистер Денхем. Мы будем рады снова увидеться с вами.

Когда фиакр, нанятый нашим гостем, исчез из вида, я отошел от окна и снова сел в кресло.

– Думаю, Оуэн, вы должны мне кое-что объяснить…

– Минуточку, я только посмотрю, приходил ли уже почтальон.

– Несомненно, ведь уже больше одиннадцати часов. Но корреспонденция подождет. Я хочу поговорить с вами об уже полученном письме, а точнее, о том сообщении, которое сейчас находится в «Баснях» Лафонтена, если вы не переложили его за это время.

Оуэн молча окинул меня долгим, не лишенным значительности взглядом, а затем улыбнулся:

– Мой дорогой Ахилл, если бы вы меня внимательно слушали, то знали бы, что я не солгал.

– Не бойтесь, я доверяю вам и понимаю, что вы осторожны при выборе тех или иных слов!

– А я вам также объяснил причины моего молчания по поводу некоторых ваших расспросов. Впрочем, в итоге с вашим нюхом, равного которому нет во всем королевстве, вы всегда натыкаетесь на истину. Я процитирую только одно из ваших недавних замечаний, например: «Этому чуду преступления», – сказали вы, когда мы говорили о художниках-преступниках, и данное замечание фонетически привело нас к семи чудесам преступления. Значит, вы прикоснулись к тому, что и мне пришло в голову.

Да, как я уже говорил мистеру Денхему, я был на этой вечеринке, организованной мистером Бруком. Но вы не знаете, что я развлекался в обществе людей с не слишком высоким интеллектом. И я, естественно, вспомнил об этом, получив загадочное сообщение, слово в слово повторяющее слова мисс Амели, брошенные своим воздыхателям.

– Своим или одному из своих воздыхателей?

– Этого я не знаю. Если мне не изменяет память, у меня сложилось впечатление, что она обращалась к обоим, но Майкл Денхем думает иначе. Вы знаете мисс Амели Долл? Нет? Тогда скажу вам, что она – одно из самых восхитительных созданий, и это признают практически все, многие без ума от нее…

Оуэн повернулся к одной из своих муз и улыбнулся, как будто увидел в ней ту самую молодую девушку.

– Многие из двуногих особ мужского пола хотели бы быть на месте этих двух спорящих юнцов. Одним словом, вполне понятны и их бесконечная преданность, и взаимная ревность. Вероятно, вы хотели бы увидеть Амели, так как у меня есть намерение в ближайшие дни ее навестить …

– Если вы думаете, что мое присутствие там будет полезным, я не возражаю…

– Вы мне как брат. И честное слово, – он оценивающе осмотрел меня с головы до ног, – у вас есть шанс принять участие в этом визите, что может сказаться благоприятным образом. Можно будет заподозрить вас в участии в «чудесных преступлениях», ради того чтобы унести трофей от этой милой барышни. Но если говорить серьезно, Ахилл, я уже рассмотрел эту версию, то есть предположил, что один из двух юных безумцев принял ее вызов всерьез. Я думал об этом, но не верил, что все окажется реальностью, поскольку такой поворот представлялся слишком гротескным. Но сейчас один из них пришел ко мне, чтобы сказать то, что я не осмеливался произносить вслух…

– Что вы думаете об этом мистере Денхеме, художнике-живописце?

– Как художник, он при обычных обстоятельствах должен быть достаточно интересным и очень занимательным. Но сейчас страсть лишила его всякого чувства юмора.

– Я говорю о самом факте, что он художник… Разве это не та самая профессия художника-преступника, о которой вы совсем недавно так блестяще рассказывали.

– Бог мой, Ахилл, это же только образ! И когда вы перестанете буквально воспринимать все, что я говорю!

– Вы, кажется, забыли, что наш преступник посылает свои «картины» в полицию!

– Я вам тысячи раз повторял, что худший враг нашей профессии – это скороспелые выводы!

Его реакция меня совсем не удивила. Когда вывод казался слишком очевидным, Оуэн имел привычку отклонять его.

– По вашему мнению, – спросил я, – это он отправил вам сообщение в тот день?

– Вы должны были спросить его об этом. Но я так не считаю, скорее я думаю о…

В этот момент раздался звонок. Через несколько мгновений Оуэн уже встречал агента полиции, мрачный вид которого не предвещал ничего хорошего. Тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что он очень спешил.

– Меня прислал инспектор Уэдекинд, – пробормотал полицейский. – Он очень просил сопровождать вас на место трагедии… В Скотленд-Ярде сегодня утром получили очередную картину и только что обнаружили жертву в чем-то вроде оранжереи, возле которой нет никаких следов, совершенно открытой… Там нашли полкового врача Родеса, умершего от жажды перед кувшином, до краев наполненным питьевой водой!