Глава 27

Вайолет с отцом показали мне мою спальню – скромную комнатку со стенами белого цвета. В спальне был небольшой письменный стол, рядом с ним – кресло и столик с тазом, графином с водой и двумя стаканами.

Гренвилл сказал, что утром, после завтрака, ему хотелось бы продолжить наши магические эксперименты, на этот раз с маятником и книгой «И цзин». Кроме того, он хотел показать мне коллекцию скульптур и других осколков культуры гуанчей. Хелен Харт, добавил он, является большой поклонницей скульптуры этого народа. Она хочет приблизить свое творчество к примитивному искусству. На этом мы расстались и разошлись по спальням.

В комнате я умылась и, сев на кровать, стала ждать, когда дом уснет, и обдумывать впечатления, оставленные необычным вечером: странные отношения между Гренвиллом и дочерью; его желание непременно влить в меня настойку, которая якобы устранит все болезненные желудочно-кишечные симптомы; необъяснимое ощущение, что Гренвилл читает мои мысли. Что у него на уме? Открыв сумочку, я проверила, на месте ли яды. Они не защитят меня, если Гренвилл нанесет удар первым. Ему достаточно добавить каплю смертельного вещества в утренний чай или кофе, и я переселюсь в мир иной. Он наверняка знает яды, присутствие которых в организме очень трудно, а то и невозможно обнаружить. Он скажет полиции, что вечером я жаловалась на рези в животе, а во сне умерла. Вайолет, без сомнения, все подтвердит. Меня похоронят, как принято здесь, в течение двух дней, и я останусь навечно на острове вблизи африканского берега, но слишком далеко от Англии, чтобы кто-либо мог навещать мою могилу.

Однако сдаваться на милость Гренвилла я не готова. Когда он и Вайолет, по моим расчетам, уже должны были уснуть, я взяла свечку, лежавшую на прикроватном столике, и пошла по коридору к кабинету. При тусклом свете свечи вампиры и демоны, вырезанные на деревянных стенах, выглядели даже страшнее обычного. Собравшись с духом, я подошла к письменному столу Гренвилла и взяла лежавший на нем лист бумаги. Поднеся его ближе к свечке, я поняла, что не смогу прочитать написанное, так как не знаю языка. Да и шрифт оказался абсолютно незнакомым; возможно, это даже был шифр.

Если все-таки Гренвилл убил Винниата, он должен был взять его блокнот. Возможно, он уже сжег его, но все же обыскать дом стоило – если не блокнот, то какие-то другие вещественные доказательства могли остаться. Я принялась рыться в ящиках письменного стола. Мне попадались пузырьки с чернилами – в том числе красными, как кровь, – печати необычной формы, рецепты, документы, относящиеся к домашнему хозяйству или связанные с путешествиями, и, наконец, записные книжки. Все они были исписаны текучим вычурным почерком Гренвилла. Быстро пролистав книжки, я увидела, что все записи относятся к ритуалам, обрядам и магическим заклинаниям, которые описывались в таких сугубо специальных терминах, что даже общая суть была мне непонятна. Среди них бросались в глаза такие характерные слова и выражения, как «темная сила», «внутреннее зло», «сатанизм», «суккуб», «золотая заря», «тайное невыразимое действо», «восхитительное совращение невинных», «книга мертвых». Но самым многозначительным был раздел, озаглавленный: «Как выпустить кровь из тела». Я подумала о трупе Дугласа Грина в пещере, обескровленном и окрашенном в алый цвет. По-моему, в книжках достаточно фактов для того, чтобы инспектор Нуньес заинтересовался Гренвиллом. В ящиках стола хранилась также переписка с оккультистами из Парижа, Лондона, Греции и Египта, касающаяся организации своего рода оккультистской коммуны на Тенерифе.

В некоторых записных книжках приводились сведения о различных ядах и противоядиях, указывались симптомы отравления и действие различных ядовитых веществ – аконитина, цианида, эзерина, болиголова, ржи рогатой, аконита, ядовитых грибов, рвотного ореха, пилокарпина. Последнее вещество, применяемое иногда при лечении глаукомы, вызвало у меня особый интерес, так как я знала, что это средство может служить и противоядием, нейтрализующим действие атропина, содержащегося в белене, которой, как я подозревала, угостили Винниата.

Я бегло просмотрела разделы, где Гренвилл, похоже, дал волю сексуальному воображению. Подробно читать эти записи я не собиралась, даже думать о его участии в противозаконных актах было противно. Листая страницы книжек, я физически ощущала исходившее от них зло, оно, казалось, проникало в меня через кожу. Сделав несколько глубоких вдохов, я постаралась вспомнить все хорошее, что у меня было в этом мире: маму, Розалинду, Карло, любимого пса Питера. Я представила себе Торки и красивый морской вид со скалой Тэтчер-рок, вообразила ощущение морской воды на коже. Это напомнило мне молодую женщину перед прыжком с палубы парохода. Мысль о Джине Тревельян почему-то не давала покоя. Это было самоубийство в чистом виде. Ее психика расстроилась. Она обнаружила, что у мужа есть любовница, их общая знакомая. Всего этого вполне достаточно, чтобы объяснить, почему она решила покончить с собой. И все же я чувствовала в этом что-то неправильное, хотя и не могла определить, что именно. Одно было ясно: к ее смерти Гренвилл отношения не имеет, а потому при всей моей решимости не забывать о Джине Тревельян этой ночью ее можно выкинуть из головы.

Прислушиваясь, не ходит ли где-нибудь Гренвилл, я поднялась в библиотеку. Свеча отбрасывала длинные причудливые тени. Странно, подумала я, что Гренвиллу известна эта цитата из книги Филпотса. Еще более странно, что он знаком с самим Филпотсом.

В библиотеке я стала осматривать с помощью свечи книжные полки. Там встречались книги с экзотическими названиями: «Книга божественной магии» Абрахама Вормсского, «Александрийский кодекс», «Книга Сойга», «Догматы и ритуал высшей магии» и другие подобные им. Я сняла с полки наугад одну книгу. Это был трактат на арабском языке, называвшийся «Китаб аль-Бульхан» (Книга чудес). Я раскрыла том где-то в середине. На странице изображался получеловек-полудьявол. Череп его украшали рога, из углов рта торчали два клыка. На следующей странице я увидела еще один гротескный гибрид: чернокожий с тремя звериными головами. Иллюстрации были выполнены очень хорошо и умело, но сами изображения производили отталкивающее впечатление, так что я закрыла книгу и поставила в шкаф.

Я пошарила на полках за книгами в поисках пропавшего блокнота Винниата, но не нашла его. Посмотрела, нет ли следов сожженной бумаги в камине. Обрывки бумаги были, но оказались остатками канарской газеты. Затем я перешла к коллекции древних статуэток. В неровном свете свечи примитивные фигурки казались тотемным воплощением зла. Подражая музейным экспозициям, Гренвилл снабдил статуэтки этикетками с названием объекта и указанием места находки. Первой на глаза мне попалась фигурка Тибисены, похожая на ту, что мы с Дэвисоном нашли в пещере. Рядом стояло скульптурное изображение Гуайоты, злобного духа, обитавшего в вулкане Тейде. Дэвисон рассказал мне, что, согласно местной легенде, Гуайота похитил солнце, принявшее облик Маджека, и запер его внутри вулкана, отчего весь мир погрузился во тьму. Но верховное божество гуанчей, бог-отец и создатель Ачаман освободил Маджека, а в вулкан заточил самого Гуайоту в наказание за грехи. Грин полагал, что Гренвилл хочет выпустить Гуайоту на волю и установить в мире господство зла.

Разумеется, все это были суеверия, далекие от действительности, тем не менее несбыточные устремления Гренвилла могли породить новые несчастья, заставить людей страдать.

Часы пробили два. Пора было идти к Вайолет. С зажженной свечой я поднялась на второй этаж. В коридоре порыв ночного бриза задул свечу и оставил меня в темноте. Дойдя до дверей Вайолет, я услышала в комнате странные приглушенные звуки. Что там могло происходить? Я вернулась на ощупь в свою комнату и взяла коробок спичек, лежавший на столике у окна. Вспомнился момент в пещере, когда, испугавшись призрачной фигуры, я пыталась зажечь трясущимися руками спички и рассыпала их. Тот же страх сковывал меня и сейчас. Я долго ощупывала столик, натыкаясь на стеклянное пресс-папье, подсвечник, книгу, прежде чем нашла коробок. Первая спичка, которую я попыталась зажечь, обожгла пальцы и упала на пол. Вторая сломалась, вонзив в палец крошечную занозу. Третья осветила каплю крови, выступившей на пальце. Я зажгла свечку и вернулась к комнате Вайолет. Около ее двери я остановилась, чувствуя, как сводит желудок, и не имея ни малейшего желания видеть, что делается за дверью. Может, лучше всего было бы немедленно покинуть этот дом и никогда больше сюда не возвращаться? Так ли уж надо было мне знакомиться со всеми нюансами зла, царившего в Маль-Пэ? Но тут я вспомнила полный отчаяния взгляд Вайолет, с каким она просила меня прийти к ней в два часа. Она хотела, чтобы я увидела что-то, узнала о чем-то.

Приложив ухо к дверям, я услышала звериное ворчание и хриплое дыхание. Я осторожно приоткрыла дверь, но при слабом свете свечи на прикроватном столике не сразу поняла, что происходит в комнате. А затем я увидела жуткую гротескную сцену, поистине противоестественную. На кровати переплелись две фигуры. Голая волосатая спина Гренвилла вздымалась и опускалась над бледным обнаженным телом дочери. Моим первым побуждением было кинуться к ним и стащить монстра с кровати, но в этот миг я увидела глаза Вайолет, полные слез, гнева, ненависти. Я шагнула к ним, но она покачала головой. Она не хотела, чтобы я предпринимала что-нибудь – по крайней мере, сейчас. Она не могла сказать мне правду об отце, потому что выразить ее словами было слишком страшно. Она позвала меня, чтобы я увидела все сама.

Я вышла в коридор и тихо прикрыла за собой дверь. Когда я вернулась в свою комнату, звук тяжелого дыхания Гренвилла все еще раздавался в ушах, а перед глазами стояла отвратительная сцена, которую мой разум отказывался постигать. Маль-Пэ было насквозь прогнившим местом, где извращенная личность Гренвилла разрушала, подобно злокачественной опухоли, все вокруг, включая собственную дочь.

Чего ожидала Вайолет от меня? Может быть, она хотела, чтобы я обратилась в полицию и это привело бы к расследованию и всех прочих преступлений Гренвилла, то есть пыталась использовать меня в качестве связующего звена между собой и инспектором Нуньесом? Понятное дело, она слишком стыдилась, чтобы признаться во всем кому-либо – и тем более Нуньесу, который был неравнодушен к ней. И уж последним человеком, кому она могла бы рассказать об извращенных притязаниях отца, был, очевидно, Эдмунд Фоссе. Утром надо расспросить Вайолет о ее намерениях.

Под влиянием сделанного открытия я задумалась о замечании, брошенном Гренвиллом в адрес Филпотса и его дочери Аделаиды. Неужели он намекал на что-то столь же непотребное в их отношениях? Филпотс был в высшей степени порядочным, достойным человеком. Очевидно, монстру Гренвиллу хотелось испачкать все вокруг нечестивой мерзостью. Мне казалось, он способен на все, что угодно.

Дверь моей спальни была снабжена замком, но ключ я не нашла. Я придвинула к двери стул. Гренвилла это, конечно, не остановило бы, вздумай он зайти ко мне, но для меня послужило бы предупреждением. Я не представляла себе, что стала бы делать потом.

Чем больше я думала о Гренвилле, тем больше распалялась. Сидя на постели при колеблющемся свете свечи, я всеми силами старалась подавить в себе желание кинуться в комнату Вайолет. Я боялась того, что могла совершить. Я легла, но сон не шел. Стоило закрыть глаза, и мне представлялось, как Гренвилл умирает медленной и чрезвычайно мучительной смертью от моих ядов.