Глава 26

Мы уселись за деревянный обеденный стол, покрытый красивыми тонкими кружевными салфетками, сплетенными, как сказал Гренвилл, местными женщинами. Вошла Консуэла с супницей. Когда она поставила ее на стол и сняла крышку, воздух наполнился характерным ароматом пастернака. Я наблюдала за тем, как служанка разлила суп по тарелкам и подала их каждому из нас. Если в супе были корни черной белены, отравиться должны все трое.

– Это собственный рецепт Консуэлы, – сказал Гренвилл, заметив, что я разглядываю бледно-коричневое варево в тарелке. – Куриный бульон из ее собственных цыплят, пастернак тоже выращивается по моей просьбе в огороде ее мужа. Consuela, gracias por todo, – произнес он и добавил, что она может быть свободна. – Иди домой, пока не похолодало.

Я взяла серебряную ложку и хотела глотнуть супа, но остановилась. Гренвилл смотрел на меня с хитрой усмешкой.

– Не бойтесь, миссис Кристи, – сказал он и, повернувшись к дочери, объяснил: – Я поддразнивал ее насчет супа. Мы только что читали о том, что пастернак очень легко спутать с черной беленой. – У него в груди опять заклокотал хриплый астматический кашель. – Слушайте, если так будет продолжаться, мне придется пойти к этому чертову Тренкелю.

– Папа, не отзывайся о докторе плохо, – сказала Вайолет. – Он творит чудеса с Эдмундом.

– М-да, эту тему лучше не затрагивать, – пробормотал Гренвилл, занявшись супом.

Вайолет была угрюма и замкнута, и это быстро охладило атмосферу за столом. Озорной огонек в глазах ее отца погас, мы ели в молчании.

– Очень полезное блюдо, – заметила я, решившись попробовать деревенский суп после того, как отец с дочерью сделали это и с ними ничего не случилось.

Опять наступила тишина, прерываемая только журчанием супа и тиканьем часов в углу. Надо было оживить мрачную трапезу.

– Вам нравится Филпотс? – спросила я, проглотив кусок хлеба.

Гренвилл поднял голову от тарелки:

– Иден-то? Да, конечно, он очень хороший писатель. У него есть также задатки хорошего актера, но ему мешает проблема с ногами. Плохо управляет ими. Я раньше встречался с ним в Лондоне, пока он не переселился в деревню.

– Мне трудно это представить, – проговорила я, чувствуя себя несколько неловко. – Он был нашим соседом в Торки.

– Ты слышишь, Вайолет? Надо же, какое совпадение. Да, он замечательный писатель и необыкновенно плодовитый. Удивляюсь, как он успевает столько сочинять.

– И к тому же он очень великодушный человек, – прибавила я с теплым чувством. – Когда мне было лет восемнадцать, я советовалась с ним по поводу писательской профессии. Он поощрял мои начинания и даже прочитал мой первый опус, хотя вряд ли получил от него удовольствие.

– Это был детективный роман? – спросила Вайолет, чье мрачное настроение немного рассеялось под влиянием вина.

– Нет, это был роман о женщине, которой надо было сделать выбор между двумя поклонниками; действие разворачивалось в Каире.

– Звучит интригующе, – заметил Гренвилл. – А роман как-нибудь назывался?

– «Снег в пустыне». Даже не знаю, почему я так назвала его. И хотя Филпотс одобрил книгу и даже отправил ее своему агенту, роман, разумеется, не опубликовали. В нем было слишком много недостатков, а главная проблема заключалась в том, что мне взбрело в голову сделать героиню немой, и за отсутствием диалогов чтение книги превращалось в тяжкое испытание.

Все рассмеялись, и обстановка за столом несколько разрядилась. В эти минуты, получая удовольствие от роли увеселителя публики, я даже забыла, с какой целью здесь оказалась. Но затем, когда Гренвилл с дочерью стали расспрашивать меня о начале писательского пути и о моей следующей книге, я уже думала, как мне выполнить то, ради чего пришла.

– Примечательно, что Филпотс поддержал вас в начале творческой карьеры, – заметил Гренвилл. – У него ведь была, как говорят, очень талантливая дочь. Как ее звали?

– Аделаида, – ответила я.

Взгляд Гренвилла при упоминании этого имени чуть затуманился.

– В детстве мы с ней ходили на уроки танцев, – продолжила я. – Она написала с отцом пьесу «Желтые пески», пользовавшуюся большим успехом. А теперь она вполне самостоятельный драматург, недавно опубликовала еще одну пьесу, действие которой разворачивается в Древнем Египте.

– Да, она необыкновенная женщина, – сказал Гренвилл. – И это замечательно, что отец с дочерью так близки друг другу. Совсем как мы с Вайолет.

Его дочь никак не откликнулась на это и, поднявшись, стала убирать пустые тарелки со стола.

– Вайолет – очень симпатичная девушка, правда ведь? – спросил меня Гренвилл, когда она вышла с подносом на кухню.

Вайолет вернулась с подносом, на котором был картофель, блюдо с рыбой, большая миска с салатом и несколько маленьких с красным и зеленым соусом.

– Ты не обслужишь нас, дорогая? – обратился Гренвилл к дочери.

Я все же побаивалась, что пища может быть отравлена, и спросила, не могу ли я взять себе еду сама.

– Боюсь есть слишком много, – объяснила я. – Здесь, на острове, желудок у меня что-то раскапризничался.

– Конечно, конечно, – сказал Гренвилл. – Туристы постоянно сталкиваются с этой проблемой. Но у меня есть очень эффективное средство против этой хвори – если хотите, я потом покажу его вам.

Я кивнула, хотя и не собиралась принимать в этом доме какие-либо «средства». За обедом Вайолет в основном молчала, а ее отец расспрашивал меня о жизни в Англии, о детстве, о родителях и о моем интересе к сверхъестественному. Я преувеличивала мое увлечение оккультизмом, а Гренвилл продолжал настаивать, что я обладаю необычными способностями. Я, в свою очередь, поинтересовалась его пристрастиями и убеждениями. Он сказал, что в детстве очень любил легенды о короле Артуре – в чем я была с ним солидарна – и уже тогда чувствовал, что ему доступны разные пласты реальности. Он скрывал эту свою особенность от родителей, ригористичных пуритан, но в Оксфорде посещал ритуалы, посвященные богине Исиде, и увлекся идеями «Золотой зари». Когда его мать, а затем и отец умерли, добавил Гренвилл, ему досталось богатое наследство, нажитое семейной торговлей лесоматериалами, так что у него не было необходимости приобретать какую-либо профессию. Он был волен заниматься тем, что подсказывали ему интеллект и природное любопытство; они же увлекли его в Париж, где он вращался в богемных кругах и экспериментировал с веществами, которые, как он считал, освобождают душу от оков повседневного бытия. Он сблизился с французом испанского происхождения Жераром Анкоссом, известным под псевдонимом Папюс.

– Так я стал своего рода учеником колдуна, – сказал Гренвилл, макая маленькую картофелину в острый красный соус, называвшийся, по его словам, «мохо». – Папюс действительно многому меня научил; я помогал ему с изданием книг и публикацией статей в журнале «л’Инисиасьон». Мы даже ездили вместе в Россию вызывать дух Александра Третьего. Он предсказал близкий конец Российской империи и оказался прав: царя Николая действительно свергли с престола.

Он сделал паузу, хлебнул вина и вытер губы, испачканные красным соусом.

– Мы с ним были очень близки, пока однажды не разошлись в интерпретации одного отрывка в некоем малоизвестном древнееврейском тексте. Были, конечно, и другие причины разрыва. Папюс считал, что мои магические способности начинают превосходить его собственные, и изгнал меня из своего ордена. Я же был сыт по горло и им самим, и его окружением, мне хотелось повидать мир, и я присоединился к группе, решившей подняться на вулкан Орисаба в Мексике. И именно там, когда я стоял на вершине мира, передо мной предстала вся моя будущая жизнь в виде отдельных картин. Я увидел даже лицо дорогой Жаклин, на которой впоследствии женился; увидел рождение дочери и смерть Жаклин при родах. А последним виде́нием был вулкан, который, как я узнал, назывался Тейде. Затем туман рассеялся, и я увидел вокруг унылую голую землю, но на каменистой почве безжизненного кратера рос маленький цветок, прекрасная фиалка. И спустя несколько лет, когда Жаклин умерла во время родов, мне стало ясно, что ребенку надо дать имя Вайолет, ибо это название цветка, который распускается на Тейде даже в самых неблагоприятных условиях.

Гренвилл был доволен произнесенной им речью и ожидал одобрения со стороны Вайолет, но та сидела, не поднимая глаз от тарелки. Я была убеждена: ей известно что-то, серьезно компрометирующее отца, однако поделиться этим со мной она не считает возможным. Надо было завоевать ее доверие, но как?

Гренвилл, судя по всему, собирался разразиться еще одной речью о том, что он видел на вершине горы, но я отложила нож и вилку и вытерла салфеткой губы.

– Надеюсь, вы простите меня? – произнесла я, вставая. – Вайолет, вы не покажете мне, где я могла бы попудрить нос?

– Да, конечно, – сказала девушка, вскочив с места. – Надеюсь, вы чувствуете себя нормально?

– Ну, небольшой непорядок в желудке.

– Надеюсь, виноват не наш обед, – бросил Гренвилл.

– Нет-нет, это все мой непредсказуемый желудок.

Вайолет взяла меня за руку и провела по коридору к помещению, приспособленному в качестве примитивного туалета. Перед тем как зайти в комнату, я повернулась к девушке и озабоченно посмотрела на нее. Это спровоцировало внезапный всплеск эмоций с ее стороны.

– Чего вы от меня ждете? – сердито прошептала она. – Он же уже все сказал – какие хорошие у нас отношения, какой он замечательный отец.

– Вайолет, я знаю, что-то беспокоит вас, – прошептала я в ответ. – Если вы можете сообщить мне что-нибудь о своем отце или об убийстве Винниата, не держите это в себе. Я вижу, вас это мучает, расстраивает психику. Подобные секреты могут действовать, как смертельная отрава.

Она посмотрела на меня испуганно и непонимающе:

– Что вы хотите этим сказать?

– Если вы не сообщите мне то, что вам известно, может произойти еще одно убийство. Сначала Дуглас Грин в пещере, теперь Винниат, убитый недалеко от вашего дома. И вряд ли это последнее звено в цепи.

– Я совсем не это имела в виду.

– А что же тогда? Я же вижу, вы мучаетесь. Откройтесь мне.

В эту минуту до нас донесся звон разбивающегося стекла.

– Вот черт! – воскликнул Гренвилл в столовой. – Вайолет! Принеси что-нибудь, чтобы убрать тут. Вайолет, куда ты пропала?

– Иду! – откликнулась девушка.

Прошептав: «Заходите!», – она подтолкнула меня в ванную и направилась к отцу. На случай если ей вдруг захочется подслушать под дверью, я вылила часть воды из кувшина в унитаз и в умывальник, побрызгала водой себе в лицо и вытерла его белым полотенцем с вышивкой. Приведя себя в порядок, я вернулась в столовую, где Вайолет, стоя на коленях, собирала с пола осколки стекла.

– Ну как, надеюсь, вам лучше? – спросил Гренвилл, стоявший за моим стулом и приглашавший занять его.

– Да, гораздо лучше. Прошу прощения за прерванный обед, – ответила я.

– Не нужно извинений, совершенно не нужно, – отозвался Гренвилл, подходя к серванту у стены. – Простите за этот беспорядок. Я искал настойку, о которой говорил, и уронил стакан. Но зато я нашел лекарство для вас. Оно идеально справляется со всеми проблемами пищеварительного тракта.

Он взял с верхней полки пузырек с бесцветной жидкостью и сказал, зловеще улыбаясь:

– Очень рекомендую вам попробовать это.

– А ч-что это такое? – выдавила я.

– Не беспокойтесь, миссис Кристи. Это средство, изготовленное из экстрактов замечательных трав и растений, произрастающих в нашем саду.

– Могу я узнать, из каких именно растений?

– Так, сейчас посмотрим: вербена лимонная, семена фенхеля, апельсиновая цедра и ромашка. Действует успокаивающе на внутренние органы, в том числе и мозг.

Мне подобная смесь показалась странной. Открыв пузырек, Гренвилл набрал жидкость в пипетку и потянулся к стакану, из которого я пила воду.

– Достаточно двух капель, – сказал он.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, – сказала я, пододвигая стакан к нему.

Вайолет делала вид, что продолжает собирать стеклянную крошку с пола, хотя я была уверена: она уже все убрала. На совке рядом с ней лежал большой кусок стекла, и мне вдруг представилось, как она хватает этот осколок и перерезает им горло Гренвиллу. Кровь брызжет из раны, образуя жуткое ожерелье, лягушачьи глаза вылезают из орбит, недоумевая по поводу внезапной унизительной смерти. Массивная фигура валится на обеденный стол и с него на пол.

Гренвилл уже собирался вылить содержимое пипетки в мой стакан, но я прикрыла его рукой.

– Мне очень хотелось бы опробовать это средство, но я только что вспомнила – доктор Тренкель выписал мне другое лекарство, и я боюсь, что они плохо совместимы друг с другом.

– Но это всего лишь экстракт из растений, он не может принести вреда.

– И все же я боюсь рисковать, – сказала я. – Кроме того, я чувствую некоторую слабость и потому хотела бы попросить у вас разрешения, если вы не возражаете…

– Остаться у нас на ночь?

– Да. Вы читаете мои мысли, мистер Гренвилл.

– Просто я как раз хотел предложить вам то же самое, – сказал он, опустошая пипетку обратно в пузырек. – Мы были бы очень рады, если бы вы остались. Правда, Вайолет?

– Да, папа, – ответила она, поднимаясь с пола и оправляя платье.

– Давай я выкину осколки, – предложил Гренвилл, беря у нее совок, – ни к чему им здесь валяться. Мало ли что может случиться. – С озабоченным видом он покинул столовую.

Вайолет сделала шаг ко мне.

– Приходите ко мне в комнату часа в два, – прошептала она. – Это третья дверь по коридору, справа от вашей.