Глава 11

Открыв глаза, я с удивлением осознала, что передо мной кремовая спинка дивана. Мне вспомнился прошлый вечер – приближение обморока и поверхность кухонного пола. Однако я как-то умудрилась удержаться, залпом выпила стакан воды, доплелась до дивана и, свернувшись на нем, провалилась в сон. Сейчас, уже утром, повернувшись на другой бок, я зажмурилась от яркого света. Шея у меня затекла, поскольку всю ночь голова моя пролежала на неудобном диванном подлокотнике. Вчерашние события начали волнами выплескиваться из памяти. Звонок матери… сообщение сержанта Райт из уголовного розыска о том, что моя лодка перевернулась в море… ланч с Пирсом. Все это тревожило меня, заполняя мозг круговертью тяжелых мыслей. Закрыв глаза, я вновь отвернулась к спинке дивана, надеясь опять спокойно уснуть. Забыться сном. Мысли причиняли мне боль.

Я вспомнила, однако, что сегодня мне надо ехать в Лондон. Наверное, я могла бы отменить поездку, но мне действительно хотелось встретиться с матерью и сестрой. Похоже, кроме них, у меня нет родственников. Возможно, именно они помогут мне восстановить память. Я вздохнула, открыла глаза и так резко приняла сидячее положение, что мне показалось, будто голова моя осталась на диванной подушке. Но вскоре головокружение уменьшилось, очертания предметов прояснились, и я смогла неуверенно подняться на ноги. Дверь на балкон, как я заметила, оставалась открытой всю ночь, и прохладный ветерок развеял духоту гостиной. Должно быть, на балконном столике так и стоял мой недоеденный ужин, увядший салат с тунцом и выдохшийся бокал «Просекко».

Все мое платье измялось, во рту ощущался мерзкий вкус, а голова болезненно пульсировала. Прежде всего мне необходимо найти парацетамол или аспирин, почистить зубы, принять душ, потом приготовить что-нибудь на завтрак. А уж после этого я быстренько выясню расписание поездов и прочие детали предстоящего путешествия.

Спустя два с половиной часа я уже сидела в поезде, глядя в окно вагона и ощущая неприятное покалывание горячей и шершавой обивки кресла через тонкое хлопчатобумажное платье. Напротив меня две элегантно одетые дамы оживленно обсуждали покупки и какую-то театральную постановку. Место рядом со мной пока пустовало, и я положила на него свою сумочку, надеясь, что тогда ко мне не подсядет никто из пассажиров.

Учитывая, что пока только самое начало одиннадцатого, в Лондон я приеду как раз ко времени ланча. Голова перестала болеть, и я вдруг исполнилась оптимизма. Хотя я так и не поняла, что же случилось со мной вчера вечером. Наверное, приступ слабости от истощения. Мне постоянно приходилось усваивать новые сведения о собственной жизни, и вчера их оказалось чертовски много.

Возможно, встреча с мамой позволит мне обрести родственные чувства. Даст мне хоть какую-то точку опоры в этом мире. Я размышляла о своей сестре, как она выглядит, какие у нас с ней отношения. Хорошо ли мы ладим? Кто из нас старше? Близки ли наши интересы? Я надеялась, что близки. Но боялась питать слишком радужные надежды на тот случай, если реальность разочарует меня.

Поезд шел довольно быстро. Рассеянно мечтая о каких-то пустяках, я разглядывала мелькавшие за окном поля и дома, фабрики и склады. Прислушиваясь к легкой светской болтовне сидевших напротив меня женщин, я невольно успокоилась. Почувствовала себя приобщенной к их жизни, несмотря на то что они вовсе не обращали на меня внимания. Когда мы подъехали к вокзалу Ватерлоо, спокойная обстановка в вагоне резко изменилась, пассажиры засуетились, собирая вещи и ненавязчиво соблюдая правила приличия, покидали свои места, выходя сначала в проход между креслами, а потом и на перрон.

Мне удалось с легкостью разобраться в линиях метро – как ни странно, я обнаружила, что мне понятно, как организовано движение. Я помнила названия центральных станций, несмотря на то что не узнала названия места, где жила моя семья – район назывался Саутфилдс. Схема метро выглядела знакомой, унылые серые и коричневые линии, теплый и затхлый запах с примесью гари, гул электричек, исчезающих в темных тоннелях, и скрежет тормозов при подъезде к очередной станции. Толпы людей однообразно двигались вверх и вниз по эскалаторам, коридорам и платформам в едином целеустремленном движении. Я двигалась вместе с ними, чувствуя себя вполне комфортно в их пестром потоке. В итоге, доехав до нужной остановки, я вновь вышла на свет божий.

Саутфилдс произвел на меня совершенно неожиданное впечатление. Он представлялся мне более застроенным, более городским, но в действительности больше напоминал пригород. Следуя указаниям, выданным мамой, я проходила мимо дизайнерских бутиков, закусочных, гастрономов и кафе. Причем все они выглядели весьма симпатичными, хотя и незнакомыми. В конце центральной улицы я свернула на тихую, обрамленную деревьями улочку, застроенную типичными эдвардианскими домами рядовой застройки. Солнечные лучи, проникая через листву, играли на моем лице. Прогулка оказалась такой приятной, что я почти забыла, зачем приехала.

Оставалось пройти совсем немного. Пересечь еще пару улиц, и я буду у цели. Внезапно меня пробрала нервная дрожь. С новой силой закрутились у меня в голове разные вопросы. Как выглядят мои родственники? Понравятся ли они мне? Узнаю ли я их? Или будет так же, как с Пирсом, и я не почувствую ни малейшей связи? Мне хотелось восстановить родственную связь. Стать частью семьи, не оставаясь просто неким индивидом из внешнего мира. Полагаю, достаточно скоро все окончательно выяснится.

Я свернула налево, потом направо и наконец оказалась во дворе Смитбридж. Прямо передо мной тянулся многоквартирный дом, где жила моя мама. Может, и я сама выросла здесь? Низкое здание раскинулось в форме подковы. Сложенное из желтых кирпичей, оно выглядело как старомодное муниципальное жилье. Я невольно огорчилась из-за того, что их дом не оказался среди пройденных мной симпатичных эдвардианских домиков.

На автопарковке тусовалась громкоголосая и веселая компания ребят с велосипедами и скейтбордами. Проходя мимо них, я заметила, что они примолкли, глянув на меня, но, очевидно, ничто во мне их не заинтересовало, поскольку они тут же возобновили разговор.

Входная дверь в этот дом представляла собой одну из тех громоздких и массивных деревянных и огнестойких дверей с обшивкой из листового металла и окошком, забранным проволочной сеткой. Я быстро нашла в начале ряда звонок с номером 2В. Грязная надпись рядом с ним, сделанная синей шариковой ручкой, гласила: Ф. Ричардс. Наверное, это фамилия моей мамы. Я нажала кнопку звонка и застыла в ожидании.

Через пару секунд послышался ответ.

– Это ты, Мия?

– Да, я.

– Заходи. По коридору направо.

Услышав щелчок замка, я открыла дверь и вошла в просторный, теплый и тускло освещенный вестибюль, где витали запахи вчерашнего ужина и персикового освежителя воздуха. Пригладив платье, я поправила прическу и повернула направо в длинный коридор. Не пройдя и половины, я заметила, как в конце открылась дверь.

– Мия! – На пороге стояла женщина. Невысокая и стройная с короткой стрижкой белокурых с проседью волос. Я прибавила шаг. По-видимому, она и есть моя мама. В приступе разочарования я осознала, что не узнала ее. Когда я приблизилась к двери, она взяла меня за руку и поцеловала в щеку. Ее пальцы были холодными, от нее исходил аромат духов с примесью сигаретного дыма.

– Давай, милая. Заходи.

Я проследовала за ней в узкий коридор, завешанный акварельными рисунками, прошла мимо нескольких дверей до самой расположенной в конце гостиной. Там на обтянутом искусственной кожей диване сидела девушка, пожевывая прядь волос. Вылитая копия моей матери, только волосы длиннее и светлее. Увидев меня, она встала и настороженно улыбнулась.

– Привет, Мия, – сказала она.

– Ты, наверное, Кара, – предположила я.

Они с матерью переглянулись. И я не могла осуждать их. Как, должно быть, странно им осознавать то, что я не узнаю их.

– Верно, Кара, – подтвердила она, – неужели ты и правда совсем нас не помнишь?

Я отрицательно покачала головой.

– Отпад! – оценила она. – Просто зашибись.

– Хочешь выпить что-нибудь? – спросила меня мама. – Чаю? Кофе? Или что-нибудь покрепче? – Она рассмеялась.

– Хорошо бы чаю, пожалуйста, – ответила я.

– Кара?

– Точно, мне тоже чайку, – ответила сестра.

Мама кивнула и вышла из комнаты, и когда мы с Карой остались одни, я испытала странную неловкость. Она значительно ниже меня, даже несмотря на четырехдюймовые шпильки ее босоножек. Я попыталась найти между нами хоть какое-то сходство. Но видела лишь симпатичную молодую девушку с крашеными светлыми волосами и излишне ярким макияжем. В сравнении с ней я чувствовала себя дико неухоженной. Но не думаю, что мне вообще хотелось бы так выглядеть.

– Кто же из нас старше? – спросила я, отчаявшись дождаться окончания напряженного молчания.

– Ты старше на два года, – сообщила она, почесав нос пальцем с идеально лакированным ноготком леопардовой расцветки.

– То есть тебе сейчас…

– Двадцать три, – произнесли мы в один голос, и тут же усмехнулись. Она села обратно на диван, жестом предложив мне последовать ее примеру.

Открытые стеклянные двери в конце комнаты выходили на небольшую террасу, окруженную низкой живой изгородью. За ней находился вход на автостоянку, до меня доносились голоса детей, мимо которых я недавно проходила.

– Итак, – начала Кара, – ты, типа, не можешь вспомнить ничего о нашей жизни? Ни как мы здесь росли, ни школу, вообще ничего?

– Я не могу вспомнить даже моего друга, – ответила я, – не смогла вспомнить, как сама выгляжу. Я смотрела в зеркало и не узнавала саму себя. Ужасное ощущение.

– М-да, у тебя явно какие-то мозговые заморочки. Ты должна рассказать маме. Она никак не может поверить этому. Она по-прежнему думает, что это какая-то шутка.

– Она же может позвонить в больницу, если не верит мне, – ответила я.

Странно, я вдруг заметила, что невольно заговорила почти так же, как Кара, с лондонским акцентом. Может, именно так я и привыкла говорить? Или, пообщавшись с Пирсом, я переняла его манеры?

Мама вернулась в комнату, притащив поднос с тремя кружками и тарелкой с розовым вафельным печеньем. Я с удовольствием взяла кружку и глотнула чай. Несмотря на жару, горячее питье подействовало освежающе.

– Мия ничего не помнит, – сообщила ей Кара, – абсолютно ничего. Она даже не узнала себя в зеркале.

– Какой кошмар, – ответила мама, устроившись на диване рядом со мной. – Ох, Мия, дай же мне посмотреть на тебя.

Я поставила кружку на стеклянную поверхность кофейного столика.

– Она действительно потеряла память, – со смехом произнесла Кара.

– Почему ты смеешься? – спросила я.

– Ты посмела поставить кружку прямо на столик, не взяв подставку. Ну натурально забыла, как мама относится к подобным мелочам.

У меня загорелись щеки. Опять подняв кружку, я поставила ее на одну из черных кожаных подставок.

– Простите, – промямлила я.

– Кара! – воскликнула мама, строго глянув на нее, и добавила уже мне: – Не обращай на нее внимания, она просто подшучивает над тобой. Дорогая, меня абсолютно не волнует, куда ты поставишь кружку. Я не расстроилась бы, даже если бы ты пролила чай на ковер. Я просто счастлива, что ты с нами, целая и невредимая.

Кара что-то проворчала, но я не разобрала, что именно.

В гостиной стало тихо. Мы молча продолжали пить чай.

– Кстати, – нарушила тишину мама, – ты собираешься рассказать нам, что с тобой произошло? Как тебя угораздило потерять память?

– На самом деле я толком не знаю, что именно случилось, – призналась я. – После того как мы поговорили вчера вечером, мне позвонила дама из полиции. Они полагают, что это был несчастный случай на лодке. Что моя лодка перевернулась, и меня унесло в море, а потом прибило к берегу. Они считают, мне чертовски повезло, что я вообще выжила.

– Боже мой, Мия, – воскликнула мама, взяв мою руку и поцеловав ее, – ты ведь едва не погибла!

– А с чего тебя понесло в море? – спросила Кара. – Ты одна была в той лодке?

– Да. Видимо, мне нравится заниматься греблей.

– Странно, – удивилась Кара.

– А разве я не увлекалась раньше греблей? В детстве?

– Гм, нет.

– Не знала, милая, что у тебя появилось такое увлечение, – вставила мама, – явно опасное хобби. Может, тебе не стоит заниматься им в дальнейшем?

На самом деле мне показалось странным, что обе они ничего не знали о моем, очевидно, любимом увлечении.

– Вы уверены, что я никогда не упоминала об этом? – спросила я, потирая висок. – Это одно из моих любимых занятий. Почему же я не говорила вам о нем?

– Вероятно, упоминала, милая, – возразила мама, – но ты же понимаешь… у меня память как решето.

В комнате установилась очередная молчаливая пауза. Кара теребила бахрому своих джинсовых шортиков, а мама взяла печенье, пока я ломала голову, пытаясь придумать, как продолжить разговор.

– Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, – начала я, – но, по-моему, мы с вами как-то мало похожи.

– Ясно дело, ты похожа на своего папашу, – уверенно пояснила мама.

– Понятно. Наверное, у вас нет его фотографии?

– Кара, не могла бы ты принести альбом? Он лежит в моей комнате на буфете.

Кара поставила свою кружку на поднос и пристально посмотрела на маму непонятным для меня взглядом.

– Альбом, Кара, – повторила мама, – неужели я все должна делать сама?

Кара нехотя поднялась с дивана и вышла из комнаты.

– Ведь мой папа умер, верно? – спросила я маму.

– Да, к сожалению. У вас с Карой были разные отцы. Я с твоим папой… Маркусом… мы расстались, когда ты была совсем маленькой. Жаль, конечно, но вы с ним почти не знали друг друга. А потом, несколько лет тому назад, он умер. Вскоре после того, как ушел Маркус, я познакомилась со Стивеном, папой Кары. Мы с ним поженились. Прожили вместе восемнадцать лет, он воспитывал тебя как родную дочь. Мы с ним по-прежнему дружим, но теперь он живет с другой семьей. Он очень расстроился, когда я сообщила ему о том, что приключилось с тобой.

Я старалась переварить сказанное, но воспринималось все так, словно мама рассказывала мне о чужой жизни. О какой-то незнакомой семье. Мне не удавалось почувствовать родственную связь. Я не испытывала никаких чувств, кроме зарождающегося страха, что я попала не в тот дом, не к тем людям.

Кара вернулась в комнату с объемистым фотоальбомом. Она села с другой стороны от мамы, так что теперь мы все теснились на одном диване.

– Ладно, давайте посмотрим, – сказала мама, взяв альбом у Кары и открыв его на первой странице.

– Я вдруг поняла, – сказала я ей, – что не знаю, как вас зовут.

Повернувшись ко мне, она погладила мою щеку.

– Ах, Мия. Это разрывает мне сердце. Как же ты могла забыть имя родной матери? Меня зовут Фиона. Фиона Ричардс.

– Вы не будете возражать, если пока я буду называть вас Фионой, а не мамой. Мне просто… все сейчас кажется таким странным и незнакомым.

– Конечно не возражаю, – ответила она, но потом я заметила, как она смахнула скатившуюся по щеке слезу.

– Ох, нет, – добавила я, – неважно. Извините. Ужасно с моей стороны просить об этом, верно? Естественно, я буду называть вас мамой. Уверена, что смогу быстро привыкнуть к этому вновь.

– Поступай так, дорогая, как тебе удобно. Ничего особенного, – она шмыгнула носом и, заглянув в альбом, улыбнулась. Я тоже пристально взглянула на фотографии.

– Надо же, мам, как ты тут выглядишь, – заметила Кара, – на этом снимке ты, видимо, изрядно выпивши.

Молодая копия моей матери прижималась к красивому брюнету, обнимавшему ее за талию. Из-за рассеянного взгляда она и правда выглядела так, словно была под хмельком. Но при этом выглядела и счастливой. Одета повседневно – джинсы и короткий топик, белокурые волосы волнами рассыпались по плечам. Мужчина тоже одет в джинсы и белую футболку. Он значительно выше, чем она, пристальный взгляд устремлен в камеру, словно он смотрел на меня. Казалось, его взгляд проникал прямо мне в душу.

– Это Маркус, твой папа, – сообщила мама, хотя я уже и сама догадалась, – верно ведь, дьявольски красив.

– Да, – согласилась я, не в силах оторвать глаз от этого снимка, – да, красив.

Мама закрыла альбом и опять отдала его Каре.

– Милая, отнеси его обратно в мою комнату.

– Но нельзя ли мне посмотреть дальше? – спросила я, – там ведь, наверное, есть наши с Карой детские фотки? Может, они помогут мне оживить память.

– Нет, в этом альбоме только мои фотографии, – возразила мама, – из времен моей молодости. Тебе они покажутся скучными.

– А мои фото у вас есть? – спросила я.

– Да, конечно, только они…

– Они в кладовке, – вмешалась Кара.

– Точно, – поддержала ее мама, – в квартире накопилось слишком много вещей, вот я и решила избавиться от лишнего. Фотоальбомы теперь лежат в кладовке, но я могу в ближайшее время сходить за ними. Тогда, приехав к нам снова, ты сможешь все посмотреть.

Мои плечи поникли. Я надеялась, что вид моих детских фотографий поможет мне вернуть воспоминания. Очередной облом.

Остаток дня прошел довольно живо и весело. Мы вспоминали мое детство, школьные годы и юность. Однако все их описания не вызывали в моей душе ни малейшего отклика. Я не вспомнила ничего.

По мере нашего общения мама становилась все более взволнованной. Она очень переживала обо мне, умоляла остаться у нее на все выходные. Но эта мысль испугала меня до чертиков. Я почему-то побаивалась моей сестры. Она вела себя вполне дружелюбно, но тем не менее меня не привлекла идея остаться у них на ночь. Несмотря на то что я и выросла, как выяснилось, именно в этой арендуемой квартире, где мы с сестрой больше двадцати лет жили в одной комнате. Нет, мне решительно не хотелось ночевать здесь. Я жаждала оказаться в мирном уединении моего собственного дома, поэтому около пяти часов вечера я простилась с мамой и сестрой. Мама заплакала, и мне стало жаль ее. Но не настолько жаль, чтобы остаться.

Поездка домой обернулась кошмаром, в переполненных вагонах не было свободных мест, и мне пришлось простоять все полтора часа обратной дороги до Крайстчерча. На станции, практически падая от изнеможения, я залезла в такси, способная думать только о том, как приятно будет скоро оказаться дома. Когда мы выехали на центральную улицу Крайстчерча, мои плечи расслабились. Для вечера пятницы городок жил довольно тихо, лишь несколько скромных компаний расходились по местным пабам, барам и ресторанам.

Наконец мы проехали по каменному мосту, который вел к моему дому. Я с нетерпением ждала возможности смыть с себя дорожную пыль и чем-нибудь подзаправиться. Таксист остановил машину, но мотор не выключил, и я быстро расплатилась по счетчику, добавив пять фунтов в качестве щедрых чаевых. Выйдя на стоянку, я с наслаждением вдохнула знакомый речной воздух и принялась рыться в сумочке в поисках ключей, слегка испугавшись, когда не смогла сразу же найти их. Но вот мои пальцы обхватили связку, и я, открыв входную дверь, помедлила на пороге.

Вот я и дома.

Но что-то не так. Я осознала, что не сработала охранная сигнализация. Хотя я точно помнила, что включала ее утром. Напряжение вернулось. Стоит ли мне волноваться? Мог ли кто-то проникнуть ко мне? Злоумышленник, незваный гость? Однако страх сменился досадой, когда я додумалась, кто мог прийти сюда.

– Мия! Это ты? – Его голос донесся с лестницы.

Черт, ну да. Это Пирс.