30

Утром я подписала документы на недвижимость и заставила нотариуса подписать письмо о том, что Радж имеет право принимать любые важные решения от моего имени. Или я, или Том должны были присутствовать при заключении сделки, я надеялась, что Джесс, недавно узнавшая о моих трудностях, как-нибудь уговорит Тома прийти. Продажа квартиры должна была принести почти вдвое больше, чем я получила по страховке за мою мать.

Это была большая сумма, по крайней мере для меня. И все же все деньги могли уйти на один курс лечения, который, может статься, не продлит моей жизни. Об этом думать не хотелось.

Возвращаясь домой от Раджа, я позвонила Полу.

– Все в порядке? – спросил он.

– Что именно? – спросила я, точно зная, о чем он говорит.

– Ты уже позвонила своему врачу?

– Он не мой врач, и да, я ему позвонила.

– И что же он сказал о лечении?

– Он сказал, что мы с тобой должны вместе поехать в Детройт.

– Быть того не может.

– Ладно-ладно, не сказал. Но так как ты преодолел свой страх перед полетами…

– Преодолел? Скорее получил хроническое недержание мочи и целый букет язв.

– Но ты же сел в самолет? Даже два раза. Так что… Может быть, съездишь со мной на могилу мамы? Мы там не были сто лет.

Минуту он помолчал.

– И правда давно, – согласился он. – Не то чтобы я прямо рвался ехать с тобой, но ты же знала, когда звонила, что я не смогу тебе отказать.

И это была правда.

– Это пойдет на пользу тебе, – сказала я. – Нам.

– На пользу нам пойдет лечение, когда ты наконец им займешься. А Детройт как ждал, так и подождет, пока ты не пройдешь курс.

– Не подождет, я еду в любом случае. Прежде чем хоть одна игла коснется моего тела. И я бы очень хотела, чтобы ты поехал со мной.

– Куда девалась моя милая и послушная сестра, которая меньше недели назад подчинялась моему влиянию?

– Никуда не девалась, Пол. Она тут как тут. И ты ей нужен.

– Ты просто кошмар, Либз. Абсолютный кошмар. Позвони мне вечером, чтобы мы могли скоординировать рейсы.

Я вздохнула с облегчением. Что бы я там ни говорила, ехать без него я никак не могла.

Два дня спустя я приземлилась в Детройте, где Пол уже ждал меня за стойкой проката автомобилей. Обняв меня, он сказал:

– Славная, милая Либз. Ты хоть немного спала после нашего разговора?

– Не так быстро, пупс, – сказала я, тщетно пытаясь найти складочку у него на боку, чтобы ущипнуть. – Что ты задумал, довести процент подкожного жира до семи?

Он взял у меня чемодан.

– Не заговаривай мне зубы.

– Я только и делала, что спала, – ответила я, вспоминая, как прошлой ночью продрыхла двенадцать часов. – Как будто я впадаю в кому, только невероятно медленно.

– А что говорит твой врач? – спросил он, когда мы шли через автоматические двери на парковку, где ждала наша машина.

Я пожала плечами.

Пол остановился посреди дорожки, соединяющей аэропорт с парковкой, и уставился на меня.

– Шевелись, пока тебя не сбили, – сказала я, увидев, что к нам несется маленькая красная машина.

Он продолжал стоять столбом и пялиться на меня.

– Ты начинаешь меня пугать. По-твоему, врачу не следует сказать о хронической усталости, учитывая обстоятельства?

Красная машина длинно и громко просигналила нам. Пол сердито посмотрел на водителя и наконец стронулся с места.

– Это даже смешно, – пропыхтел он, волоча за собой наши чемоданы. – Я уже жду, что ты мне сообщишь, что подсела на фильм «Тайна» и не пойдешь на химию, потому что ждешь, что вселенная по доброте своей сама подарит тебе здоровье.

– Нет, таким оптимизмом я не страдаю, Поли-Пух, – сказала я, назвав его прозвищем, которым дразнила в детстве, чтобы разозлить.

– Просто не думай, что Поли-Пух потерпит такое, милая сестричка, – сказал он без малейшего намека на юмор.

Мы поселились в неприметном отеле в бежевом пригороде недалеко от аэропорта. Пол забронировал двухместный номер, объяснив это тем, что я не захочу быть одна, и был прав. Мы поехали в Детройт в кафе-барбекю, которое рекомендовал коллега Пола. Думаю, еда была вкусной, но есть мне не хотелось.

Перестав обсуждать мое здоровье, Пол нашел новую рану, в которую можно ткнуть.

– Ты не разговаривала с Шайлоу с тех пор, как вернулась на материк?

– С чего бы это?

Он протянул мне руку.

– Привет, я твой брат-близнец. Мы уже где-то встречались?

Я не повелась на шутку.

– Наверное, лучше пообедать молча. Ты можешь почитать мои мысли, а я тем временем попытаюсь вспомнить, что в глубине души ты меня все-таки любишь.

– Даже странно, что ты так глубоко завязла, – сказал он, игнорируя мою злость. – Я-то думал, что это была просто интрижка.

– Это и была интрижка, – сказала я и угрюмо добавила: – К сожалению, я люблю его.

– Знаю, дурочка ты. И хочу отдать тебе должное: я был почти уверен, что ты из-за него останешься в Пуэрто-Рико. Он хороший парень, но я рад, что ты вернулась.

– Да. – Я потянулась к звезде у меня на шее.

– О, побрякушка! – сказал Пол, впервые заметив кулон. – Да уж. – Он грустно улыбнулся. – И совершенно не обязательно это прекращать.

– Знаю, – сказала я, хотя на самом деле ничего такого не знала.

Пол встал и отодвинул свой стул к ближайшему ко мне столу, затем положил руку мне на спину.

– Этого не нужно прекращать, – повторил он. – Лечение не будет длиться вечно.

– Это нужно прекратить. Мы едва знакомы, и я должна заниматься своим здоровьем.

Он слегка сжал мое плечо.

– Вот Либби, которую я знаю и люблю. А как с Томом? Ты уже пришла в себя?

– Какой еще Том?

– Я так понимаю, что ты еще не сказала ему.

– И не скажу.

– Не намерен давать тебе советы, но он ведь все равно когда-нибудь узнает. Может быть, лучше, чтобы эту весть сообщила ему ты?

Я наставила на него вилку.

– Все новости, которые у меня есть для Тома, я уже ему сообщила.

– Тебе его не жаль? Ни капельки?

Кругами гоняя по тарелке кусочек курицы, я вспомнила вечер в начале года, наверное, за несколько недель до того, как впервые обнаружила комок в животе. Я приняла долгий душ, намазалась лосьоном и укуталась в короткий шелковый халат.

Когда я вошла в спальню, Том лежал на кровати с книгой на животе и безучастно смотрел в стену. Он не сразу меня увидел, и я немного постояла в дверях, восхищаясь идеальным изгибом его носа, плоским рельефом торса и длинными ресницами, выделявшимися в свете лампы. Как невероятно мне повезло, думала я. Хотя я наизусть знала, как выглядит мой муж, от одного его вида мою кожу по-прежнему покалывало от удовольствия. Я в сотый раз сказала себе: не иначе как Бог дал мне его в утешение, после того как я потеряла мать.

Я залезла в кровать, улеглась рядом с ним и положила голову на его согнутую руку. Провела ступней вверх и вниз по его ноге. Когда я уже собирался залезть к нему в шорты, он поцеловал меня в макушку. «Люблю тебя, Либби», – сказал он. Взял свою книгу и принялся читать.

В тот вечер я снова схватилась за свой ластик оптимизма, чтобы стереть все признаки сомнения. Стоит ли обижаться? Просто он сейчас не в настроении. Ну и что? Он был замечательным мужем, и заниматься сексом с ним было совсем неплохо. Совершенства ведь не бывает, разве не так?

– Нет, мне его ни чуточки не жаль, – сказала я Полу. – Честно говоря, лучше бы это у него нашли рак. И он бы умер.

Мой голос все повышался, и я видела, что люди рядом с нами начали отводить взгляды; они, вероятно, предполагали, что мы с Полом ссоримся. Ну и пусть.

– Тогда у меня осталось бы убеждение, что он любил меня телом и душой. Но теперь я понимаю, что он не мог любить меня так, как нужно, – как мне нужно. – Я судорожно вздохнула.

Пол посмотрел на меня с нежностью.

– Ты права. Нечего его жалеть.

– Спасибо, – тихо сказала я. – Может быть, когда-нибудь я все забуду. Мне бы очень хотелось забыть. А в данный момент мне просто нужно, чтобы он подписал документы на квартиру.

– Подпишет, куда он денется, – уверил меня Пол, сделав глоток вина. – Если мне придется нанять головореза, чтобы силой сунул ему ручку и заставил нацарапать подпись, то я найму.

– Хорошо, что ты не вызвался сделать грязную работу сам.

Пол улыбнулся.

– Похоже, склонность к насилию у тебя в роду.

Мы оплатили счет и вернулись в отель. Пока Пол звонил Чарли и мальчикам, я вынула линзы, вытерла лицо и разломила последнюю снотворную таблетку Тома надвое. И дала половинку Полу, когда он повесил трубку.

Он сунул таблетку в рот и проглотил ее без воды.

– Завтра, – сказал он.

Жесткий матрас застонал под моим весом, когда я забралась в кровать.

– Завтра, – повторила я и натянула подушку на голову.

Конечно, для посещения кладбища мы выбрали самый холодный день ноября. Я проснулась, дрожа, горячий душ, чашка кофе и толстый свитер, который я надела, не помогли согреться. Сев в машину, я включила самую высокую температуру и направила вентиляционные отверстия на себя.

– Не волнуйся так. Это все нервы, – сказал Пол рядом со мной. – Я всегда дрожу, как мокрый чихуа-хуа, когда мне приходится сообщать плохие новости крупному клиенту.

– Это ты-то нервничаешь? Ни за что не поверю.

– Забудь, больше ты этого от меня не услышишь.

– Я вовсе не волнуюсь. Я просто…

– На взводе, – сказал Пол.

– Вот именно, – ответила я. Плюс еще куча непонятных эмоций, не имеющих названия. Когда мы остановились на кладбище, зубы все еще стучали друг о друга, как дешевый фарфор. Железные ворота и маленький указатель не изменились, вечнозеленые растения, росшие по периметру, тоже. Тем не менее, когда я вышла из машины, поле могил перед нами показалось намного меньше, чем когда я была здесь в последний раз.

Пол взял меня за руку, и мы вместе пошли по извилистой тропинке через центр кладбища. Кладбища всегда нагоняли на меня жуть, но в то утро я увидела то, что уже отчасти знала, когда заставляла отца то и дело ездить на мамину могилу. Они тоже были местом утешения. Не знаю, почему я вдруг решила окончить жизнь в урне, но идя через кладбище в тот день, я решила, что попрошу похоронить то, что от меня останется, здесь. Может быть, даже рядом с матерью.

У меня перехватило дыхание, когда мы подошли к ее могиле. Пол выпустил мою руку и встал на колени перед надгробием, проводя пальцами по гравировке в граните.

Я дала ему несколько минут побыть одному, потом подошла и села рядом с ним, скрестив ноги на замерзшей траве перед большим надгробием. Я закрыла глаза и начала мысленно говорить с мамой – скорее молитва, чем настоящий разговор, и я знала, что, если она меня слышит, она соберет мозаику из моей бессвязной речи. Я рассказала ей все: о Томе, о Вьекесе, о Милагрос и Шайлоу, и о моем диагнозе тоже. Я сказала ей, что люблю ее и хотела бы, чтобы она была со мной. Затем открыла глаза и снова увидела надгробие.

Любимая жена и мать: это правда, но как же этого мало.

Иногда, когда мне было особенно грустно, я представляла, что было бы, если бы я была в другом возрасте на момент ее смерти. В десять лет я была уже взрослой, чтобы понять, какой ужас с нами случился, но слишком маленькой, чтоб впитать в себя достаточно деталей, которые мне, уже взрослой, хотелось знать о ней и ее жизни. Теперь и то, что я помнила, постепенно угасало. Например, волосы у мамы были прямыми и каштановыми, а глаза темно-карими, как у Пола. А ее смех? Похожий на звон серебряных монеток, как он слышался у меня в памяти, или это моя выдумка? Была ли она такой веселой и неизменно доброй, какой я ее помнила, или это просто сказка моего сочинения? Что она думала о Поле и обо мне? О каком будущем она мечтала для нас и для себя? Я так никогда и не узнаю.

Так никогда и не узнаю.

Вернувшись к реальности, я опустила голову и заплакала о своей семье, обо всем, что мы потеряли. Пол рядом со мной увидел, как дрожат мои плечи, обнял меня и тоже заплакал, снова напомнив мне, что я не одинока.

Вечером я смотрел на тусклый пейзаж, висевший в нашем гостиничном номере, и думала о Шайлоу. Хотелось позвонить ему, рассказать, как прошел день, но я боялась, что один звонок обернется валом переписки и мне придется задуматься: то ли попросить его поехать со мной в Чикаго, то ли попытаться пройти курс лечения в Пуэрто-Рико, то ли – то ли, то ли… Так много возможностей, и все никуда не годятся. Я выключила лампу и натянула одеяло до шеи.

Пол сидел на соседней кровати, свет от ноутбука освещал его лицо.

– Нужно было сберечь последнюю снотворную таблетку, – сказала я ему. – У тебя случайно нет?

– Нету.

– Тебе не дают антидепрессантов вместе со стимулянтами?

Он закончил печатать и повернулся ко мне.

– Я соскочил.

– В самом деле?

– Ага. Я не трогал стимулянтов с тех пор, как родились мальчишки, даже дольше.

– Трудно поверить, что твоя энергия родом не из аптеки.

– Божий дар ничем не перешибешь. – Он закрыл ноутбук, выключил лампу и лег на кровать рядом со мной.

– Тебе поможет, если я полежу рядом?

Я закрыла глаза.

– Да. Спасибо.

– Либз? – сказал он через несколько минут. – Помнишь, как мы были маленькими?

Я открыла глаза, хотя плотные шторы отеля затемнили весь свет, за исключением красных цифр будильника.

– То есть, как ты хитростью втягивал меня в свои проделки? – сказала я. – Например, уговорил дать спустить меня из окна второго этажа, используя только простыню и свою отсутствующую мужскую силу?

Мы оба засмеялись, вспомнив, как был потрясен отец, открыв входную дверь на мой звонок и обнаружив, что я стою босиком посреди февральской снежной бури, нянча ушибленную руку, на которую приземлилась.

– Вообще-то я хотел сказать, – продолжал Пол, слегка пиная меня под одеялом, – помнишь, как ты ненавидела спать одна, и я уговорил папу раздобыть мне двухъярусную кровать? Ты потом лет до шестнадцати не спала в своей комнате.

– До четырнадцати, – проворчала я.

– Ну да, конечно. Послушай, Либз…

– Да?

Он сделал паузу.

– Нужно было сказать тебе еще на Вьекесе: мама и меня попросила о том же. Она попросила меня беречь тебя.

Я моргнула.

– В самом деле?

– Да. И примерно тогда же.

– По-твоему, она знала, что умрет?

– Да.

– Думаешь, она боялась оставить нас?

– Поскольку для меня самым страшным было бы оставить Тоби и Макса, надо думать, она была в ужасе. Но она ведь знала, что мы есть друг у друга. – Он щелкнул себя по животу. И минуту спустя добавил: – Надеюсь, она знала, что у нас все будет хорошо.

И я знала. Но, лежа рядом с братом, я подумала: больше всего мне хочется, чтобы мама, как множество звезд на небе, все еще была в пути. Чтобы какая-то ее часть откуда-то увидела, что мы с Полом все еще здесь, нащупываем свой путь.