4.2. Исаев А.В. Отражение третьего штурма Севастополя

Третий штурм Севастополя долгие годы является темой многих исследований как у нас в стране, так и за рубежом. В немалой степени это объясняется морально-психологической драмой последних дней обороны города, когда из него вывозился командный состав СОР. Это существенно расширяет круг исследований, по сравнению с названными в главе о декабрьском штурме. Существует даже исследование, направленное именно на эти самые драматичные дни обороны Севастополя. Тем не менее слабостью отечественной историографии являлось незначительное использование документов противника. Так, в отношении последних дней борьбы гарнизона 30-й батареи Г.А. Александера в отечественных исследованиях, в том числе в книге, полностью ей посвященной, чаще всего с той или иной точностью пересказывались немецкие «Дополнения к докладной записке об иностранных укреплениях» 1943 г., хотя оперативные документы 11-й армии содержат куда более обширные материалы по борьбе за севастопольские бастионы. На современный уровень отечественные исследования темы борьбы за Севастополь в июне – июле 1942 г. были выведены с выходом книги О.И. Нуждина и С.В. Рузаева с привлечением основных оперативных документов немецкой стороны. Ими было введено в оборот много важных данных, в частности допрос Г.А. Александера. Минусом этой, безусловно, сильной работы является сравнительно узкий круг задействованных документов, преимущественно корпусного звена.

В отечественной историографии рассматриваемый период получил наименование третьего этапа обороны Севастополя (со 2 января по 4 июля 1942 г.). Высадка советских войск на Керченском полуострове и в районе Феодосии сняла непосредственную угрозу штурма Севастополя и дала Приморской армии столь необходимую после многих недель боев передышку. Тем не менее И.Е. Петров считал, что нельзя упускать возможности отбросить противника на исходные позиции. Упоминавшийся в главе о декабрьском штурме Севастополя командир 132-й пд генерал Синцених писал о своем соединении: «Дивизия в нынешнем составе на хороших позициях не сможет оборонять более 4 км фронта». Генерал Хансен, командир LIV AK, также высказывал сомнения в оборонительных возможностях своих дивизий. Поэтому попытки преследования отходящего противника и стремление сбить его с занятых в декабре позиций представляется вполне осмысленным решением.

Однако, к сожалению, наступательные возможности войск И.Е. Петрова в тот момент снизились почти до нуля. В начале января 1942 г. запасы артвыстрелов в Приморской армии упали до рекордно низких отметок. Так, на 24.00 4 января 82-мм мин имелось 8637 штук, или всего 0,25 б/к, 76-мм выстрелов горных пушек 38 г. – 4016 штук, или 0,7 б/к, 122-мм гаубичных выстрелов 10/30 г. – 2233 штуки (0,5 б/к), 152-мм выстрелов 37 г. – 964 штуки (1,1 б/к). Имелись, конечно, номенклатуры, ситуация по которым была неплохой – 76-мм полковые и дивизионные, 76-мм и 85-мм зенитные (около 2 б/к и более).

Однако было бы ошибкой считать, что Приморская армия была забыта фронтовым командованием. Буквально на следующий день, 5 января 1942 г., крейсер «Молотов» доставил в Севастополь 5 тыс. 122-мм выстрелов, 25 тыс. 50-мм мин, транспорт «Островский» – 1 тыс. 120-мм мин, 5 тыс. 122-мм выстрелов. Почти 5 тыс. выстрелов к горным пушкам 38 г. доставил 11 января транспорт «Красная Кубань».

Видный советский военный инженер И.П. Галицкий, присланный в конце декабря 1941 г. из Москвы, вспоминал: «За время пребывания оперативной инженерной группы заграждений в Севастополе в январе 1942 года было установлено 26 км противотанковых и 47 км противопехотных минных полей. В общей сложности на это ушло 21 127 противотанковых и 49 542 противопехотных мин, а всего 70 669». Одной из разработок Галицкого стала организация службы охранения минных полей в глубине обороны, чтобы не мешать своим контратакам.

Новый импульс процесс восстановления Приморской армии получил с прибытием в Крым Л.З. Мехлиса. На докладе командующего Приморской армией генерал-майора И.Е. Петрова, представленного Ф.С. Октябрьскому 25 января 1942 г., имеются пометы Л.З. Мехлиса в адрес Е.А. Щаденко («дать 6 тыс. русского пополнения»), о выделении ПТР и в адрес И.Т Пересыпкина о средствах связи.

Надо сказать, что в своем докладе И.Е. Петров писал также о «громоздкости» Приморской армии ввиду наличия в ее составе большого числа соединений и частей. Он предлагал объединить 2-ю и 172-ю сд, расформировать 388-ю сд, «показавшую недостаточную боеспособность и понесшую до 75 % потерь», 3-й полк морской пехоты влить во 2-й Перекопский полк. Однако из штаба фронта И.Е. Петрова одернули и в приказе 6 февраля 1942 г. первым пунктом шло предписание: «Дивизии не расформировывать». Петрову было обещано пополнение, ПТР, автоматическое оружие и радиостанции. Такой подход был, очевидно, связан с надеждами на «большую музыку» и разгром немцев в ходе наступлений Крымского фронта. Соответственно активные наступательные действия войск из Севастополя потребовали бы большего числа соединений. В итоге предложения, ориентированные на реалии положения Приморской армии, были реализованы лишь частично, в отношении расформирования кавдивизии и реорганизации 2-й и 172-й сд, причем сохранили, наоборот, 172-ю. К началу немецкого наступления 388-я сд в составе Приморской армии сохранилась так же, как и оба названных полка морской пехоты.

Как указывалось выше, в рамках первого наступления Крымского фронта СОР получил задачу предпринять сковывающее наступление, мешающее противнику снимать резервы из своей группировки на подступах к Севастополю. По директиве штаба Крымского фронта № 0350/ОП Приморская армия «прочно удерживает занимаемую позицию и частью сил второго эшелона оборонительного района наступает с демонстративной целью на Бахчисарай». В боевом приказе № 0045 штаба Приморской армии задача войск также ориентировалась на сковывающие действия – «не допуская перегруппировок сил пр-ка».

Полученные морским путем в первые недели 1942 г. боеприпасы и пополнение действительно давали Приморской армии возможность действовать относительно активно. В январе было доставлено 5969 тонн боеприпасов, в феврале – 3773 тонны. В итоге на 24.00 26 февраля Приморская армия располагала в войсках 2,9 б/к (12 283 штуки) выстрелов к 122-мм гаубицам 10/30 г., 4,0 б/к к гаубицами 152-мм 09/30 г., 2,8 б/к выстрелов к 152-мм пушкам-гаубицам 1937 г.. В целом с учетом складов запас 122-мм выстрелов 10/30 г. был доведен до уровня 5 б/к, 152-мм выстрелов 09/30 г. – 6 б/к, 152-мм 37 г., выстрелов – 4,8 б/к. Удалось даже достать боекомплект к 155-мм французским гаубицам, на ту же дату к ним имелось 1,7 б/к выстрелов (1390 штук) в войсках и 1,6 б/к (1262) на складах. По сводкам, изысканные где-то на складах в центре экзотические французские боеприпасы прибыли на транспорте «Львов» 27 января 1942 г. (2580 штук). Это был, пожалуй, пик запасов боеприпасов в Севастополе за все время осады.

Помимо этого, войска И.Е. Петрова получали пополнение людьми и вооружением. В феврале 1942 г. в Приморскую армию поступило 10 761 человек пополнения. Дивизии Приморской армии насчитывали к 20 февраля 6–8 тыс. человек, что было хорошим показателем с учетом их двухполкового состава.

Однако командование СОР и Приморской армии интерпретировало указание на демонстративное наступление достаточно широко. Во всяком случае, в отчете о действиях танковых батальонов армии конечная цель наступления звучала так: «Прочно удерживая занимаемый рубеж обороны, улучшить свое положение так, чтобы гор. Севастополь был вне воздействия артогня противника». Даже по приказу № 0045 25-я сд нацеливалась на выход на рубеж Зиланкой, (иск.) Биюк-Отаркой с перспективой выхода на р. Кача. Т. е. войскам была поставлена более амбициозная (и более трудная) задача оттеснения противника. Нельзя не отметить, что задачи наступления со сковывающей целью во многом перекликаются с задачами, которые И.Е. Петров ставил в январе 1942 г. (приказ штаба армии № 34 от 10 января, приказ № 037 от 18 января 1942 г.). Тогда прямо указывалось, что главным направлением является участок 3-го сектора и направление на Заланкой. Соответственно 25-я сд нацеливалась на Зиланкой, а войска 4-го сектора должны были наносить вспомогательный удар на Мамашай. Более того, в январе планировался даже тактический десант в устье реки Кача. В этом отношении действия И.Е. Петрова вполне объяснимы: командующий осознавал тяжелые последствия декабрьского штурма и стремился вернуть потерянные позиции, пока главные силы противника скованы под Феодосией.

Подготовка к наступлению была достаточно тщательной и скрупулезной. Так, командный состав танковых батальонов провел целый ряд рекогносцировок и отрядных учений совместно с пехотой; изучил оборону противника и местность, как перед передним краем обороны, так и в глубине. Танки получили конкретные задачи по уничтожению огневых точек противника.

Главный удар наносился 25-й и 345-й сд в общем направлении на Зиланкой с целью захватить высоты 149,8, 123,7 и перерезать дорогу Бахчисарай, Балаклава. Вспомогательный удар наносила 95-я сд в направлении на Мамашай. В наступлении предполагалось задействовать танки: на направлении главного удара 125-й отб, а на вспомогательном – 81-й отб. Соответственно первый к началу операции насчитывал 27 пушечных танков Т-26, 2 пулеметных Т-26 и 4 БХМ-3, а второй 7 Т-26 пушечных, 3 Т-26 пулеметных и 3 ХТ-133.

Оставленные Манштейном на периметре осады Севастополя немецкие соединения находились в тот момент в хорошей форме по меркам 1942 г., да и войны в целом (см. табл. 1).

ТАБЛИЦА 1

Численность соединений 11-й армии на подступах к Севастополю на 21 февраля 1942 г.

Как указывалось в отчете о действиях отражавшем советское наступление 24-й пд, полученное пополнение позволило оптимизировать построение частей, так, на отрезке каждого полка находились 2 батальона на фронте и по 1 батальону в резерве дивизии. Также под Севастополем оставались крупные силы артиллерии, включая тяжелые 210-мм, 240-мм и 305-мм орудия.

Наступление Приморской армии началось без согласования с командованием фронта, за день до начала общего наступления на Парпачском перешейке – 26 февраля 1942 г. За это Ф.С. Октябрьский получил 28 февраля выволочку от Д.Т. Козлова в достаточно резких выражениях с требованием объяснить нарушение прямых и недвусмысленных директив штаба фронта. Более того, этот выпад насторожил немцев и заставил ждать продолжения наступления.

Атака пехоты при поддержке танков началась в 7.00 27 февраля 1942 г. В первый день наступления в нем участвовали оба полка морской пехоты 3-го сектора. 3-й пмп залег на подступах к хут. Макензия, было подбито 5 поддерживавших его танков. Во второй половине дня к наступлению присоединился 54-й сп 25-й сд. В результате упорных боев части Приморской армии 27 февраля продвинулись вперед на главном направлении на 2–3 км и на вспомогательном направлении на 1–2 км. Причем за первый день наступления было расстреляно 28 % наличия в Севастополе 152-мм выстрелов обр. 37 г., 23 % выстрелов 152-мм 09/30 г., 28,5 % 122-мм 10/30 г. и 25 % 76,2-мм дивизионных. Надо сказать, противник обратил внимание на сильную артподготовку СОР, в ЖБД 11-й армии отмечалось: «С 6.00 до 8.00 ураганный огонь противника по позициям 22-й пд». Бои этого дня стоили Приморской армии потери 1380 человек. Г.И. Ванеев пишет о применении 27 февраля радиоуправляемых танкеток, но в докладе БТиМВ Приморской армии упоминаний об этом нет.

28 февраля советские части закреплялись на достигнутых рубежах и танки почти не применялись (в атаке участвовало 6 танков на участке 345-й сд). Наступление вновь было встречено плотным огнем. Продолживший наступление на хут. Макензия 3-й пмп встретил сильный пулеметный огонь из глубины обороны противника и, понеся большие потери (по сводке за день, 113 человек убитыми и 153 человека ранеными), – залег. Командир 2-го ппмп докладывал: «Полк несет большие потери от арт. мин. огня и огня автоматич. – за 27 до 14.00 28.2 полк имеет потерь 128 чел., имея в наличии 856 человек». 3-й полк морской пехоты к рассвету 1 марта отвел подразделения в окопы, занимавшиеся им до 27 февраля. В результате боев 27–28 февраля 125-й и 81-й танковые батальоны потеряли 18 и 7 танков соответственно. С 1 марта 1942 г. танки двух батальонов в боевых действиях не участвовали, эвакуировали подбитые машины.

За 28 февраля Приморской армией было израсходовано 995 155-мм французских снарядов. Примечательно, что на ведомости расхода боеприпасов армии в строке с 155-мм выстрелами стоит пометка «Больше не расходовать». Правда, пометка датирована 1 марта, когда войска за день, еще не получив запрет, расстреляли еще 530 дефицитных снарядов. Вместе с тем, нельзя не признать, что 28 февраля расход боеприпасов резко упал по сравнению с предыдущим днем операции. Этого, к сожалению, нельзя сказать о потерях: за 28 февраля части Приморской армии потеряли 1246 человек.

В 5.00 1 марта немцы наносят ответный удар: начинается контрнаступление на оба вклинения в построение 24-й пд. В обоих случаях немцы использовали прием срезания вбитых в их оборону клиньев. Это в донесении 54-го сп 25-й сд указывалось, что в 16.40 1 марта 1/54 сп и 2/54 сп прорвались из окружения, но «при выходе из окружения имеются большие потери». Судя по ЖБД 25-й сд, под удар также попал 2-й перекопский полк морской пехоты – «из 800 бойцов вернулось 100». По приказу И.Е. Петрова и командира 25-й сд Т.К. Коломийца создается разведгруппа для прорыва окруженным во главе с пом. нач. 1-го отдела старшим лейтенантом Брайманом.

Более серьезные бои разворачиваются в полосе 345-й сд. Здесь советским частям удается создать кризис, прорвав фронт на периметре вклинения. Однако прорвавшуюся группу немцы все же перехватывают и уничтожают. В отчете о действиях 24-й пд отмечалось: «Наступление развивается медленно, в тяжелых рукопашных боях». Для восстановления положения 24-й пд придается II батальон 121-го полка 50-й пд, который задействуется в контрнаступлении. После перегруппировки немецкая ударная группировка переходит в наступление уже в темноте и продолжает атаки уже при дневном свете. Как отмечается в отчете о действиях 24-й пд: «Периодически приходится переходить к обороне ввиду вражеских контратак». По немецким данным, им удалось замкнуть кольцо окружения вырвавшихся вперед подразделений 345-й сд в 17.50 2 марта. Оперативные сводки участвовавших в злополучном наступлении дивизий и Приморской армии за этот период довольно туманны, но по данным немецкой стороны, реакция на окружение последовала молниеносно: «Противник немедленно крупными силами атакует этот участок. Вклинившиеся части противника, оказавшиеся в окружении, также наносят удар по восстановленному фронту».

Согласно оперсводке 345-й сд от 15.00, связь с 1 сб и 2 сб 1163-го полка дивизии к этому часу уже была потеряна. В оперсводках окруженцы из состава 345-й сд проходят как «группа Мухомедьярова». В 345-й сд на выручку окруженцам также были высланы два отряда по 60 человек каждый.

В 6.00 утра 3 марта немцы возобновляют атаки на окруженные советские подразделения. Группе Брайнмана к окруженным прорваться не удается, но в полосу 25-й сд выходят отдельные бойцы и командиры из числа окруженцев. В оперсводке 345-й сд от 3.00 4 марта указывается: «Группа Мухомедьярова в течение дня мелкими группами выходила в боевые порядки». К 17.00 3 марта немецкие части докладывают об уничтожении всей отрезанной от главных сил Приморской армии группы. Заявлялось о взятии в плен 724 человек. Свои потери в период с 27 февраля по 6 марта немцы исчисляли в 219 убитых, 69 пропавших без вести и 989 раненых, итого 1277 человек.

Наступление довольно дорого обошлось войскам И.Е. Петрова. Всего за период с 27 февраля по 10 марта 1942 г. Приморской армией было потеряно 1477 человек убитыми, 1275 пропавшими без вести и 5627 ранеными. Может прозвучать достаточно странно в контексте крупных неудач первого наступления Крымского фронта, но Приморская армия с частной операцией, переросшей в большое наступление, оказалась по итогам подсчета потерь лидером по утрате стрелкового оружия: с 27 февраля по 10 марта она лишилась 2778 винтовок и 76 ручных пулеметов. Станковых «максимов» войска И.Е. Петрова потеряли больше, чем 44-я и 51-я армии вместе взятые – 39 единиц. Еще одним неприятным последствием предпринятого И.Е. Петровым наступления стало расходование с трудом найденных на складах 155-мм французских выстрелов и запальных трубок к ним. В более позднем документе ГАУ в отношении 155-мм орудий прямо указывалось: «Из-за отсутствия выстрелов в центре поданы быть не могут».

При этом нельзя не отметить, что задачу сковывания противника Приморская армия не выполнила. В ЖБД 11-й армии уже 28 февраля появляется запись: «22-й рб в Севастополе поднят по тревоге. Приказано немедленно выдвигаться через Карасубазар, Старый Крым, Джума-Эли в Ислам-Терек». 2 марта 1942 г. с фронта снимается уже целый полк: «122-й пп 50-й пд выведен с Севастопольского фронта, переброшен по железной дороге в район Сейт-Асан – Ислам-Терек». Т. е. вывод немцами войск с периметра осады Севастополя, несмотря на предпринятые атаки, все же имел место. Неудачное наступление Приморской армии конца февраля – начала марта 1942 г. в работах советского и частично постсоветского периода фактически игнорировалось.

По боевому приказу № 0053 штаба Приморской армии вскоре предпринимается еще одно наступление, на этот раз силами трех батальонов из состава 95-й сд 4-го сектора обороны. Эта вылазка, переросшая в бои на фронте 3-го и 4-го секторов, вызвала негативную реакцию в штабе Д.Т. Козлова. Директивой штаба фронта № 0696/ОП от 20 марта в адрес командующего СОР указывалось: «Части вместо продуманных ударов накоротке со строго определенной задачей (активной разведки подготовленными для этого отрядами) самотеком вползли в наступательные действия широкого масштаба, попали в огневые мешки, созданные системой обороны противника, и понесли совершенно излишние потери». Однако следует признать, что интенсивность боев в период повторного перехода в наступление с 12 по 16 марта 1942 г. уже существенно снизилась. Согласно донесению за десятидневку, с 10 по 20 марта потери Приморской армии составили 245 человек убитыми, 7 пропавшими без вести и 1069 ранеными. Всего же с 10 по 31 марта потери армии составили 410 человек убитыми, 63 пропавшими без вести, 1763 ранеными, а всего 2645 человек. В выволочке, устроенной Д.Т. Козловым командованию СОР, фигурировала цифра потерь 9779 человек, очевидно, суммированная из потерь в периоды наступления февраля и марта.

Предпринятые наступления привели не только к чувствительным потерям, но и к расходованию значительных объемов боеприпасов. Интенсивность стрельбы производила впечатление на видавшего виды противника. Так, в ЖБД 11-й армии 15 марта отмечалось: «На Севастопольском фронте в 5.00 ураганный огонь (10–15 батарей) по участкам 22-й и 24-й пд». При этом оценка самого наступления была гораздо скромнее: «Атака противника остановлена нашим заградительным огнем и закончилась в 7.25». Естественно, «ураганный огонь» приводил к опустошению складов боеприпасов. По состоянию на 31 марта запасы боеприпасов Приморской армии по ряду позиций оказались отброшены в январь 1942 г. 50-мм мин оставалось 0,4 б/к, 82-мм и 120-мм мин – 0,3 б/к, 155-мм французских – 0,7 б/к. Положение по боеприпасам калибром 76–152 мм однако еще сохранилось на удовлетворительном уровне. Их запасы составляли 2–3 б/к, а 76-мм горных и полковых даже 4–4,5 б/к.

При обсуждении вопроса выживания Приморской армии часто поднимается вопрос о приоритетном снабжении Севастополя боеприпасами, накопления на складах достаточного количества снарядов и мин. Однако здесь нужно учитывать реальные настроения командования армии. Вопреки созданному В.В. Карповым в художественном произведении образу, реальный генерал И.Е. Петров был склонен к наступательным действиям и широкой трактовке задач на сковывание противника. Поэтому есть все основания утверждать, что доставленные боеприпасы (особенно до падения Крымского фронта) были бы, вероятно, израсходованы на попытки вернуть утраченное в декабрьских боях. Напротив, отказ от попыток широкомасштабными наступательными действиями вернуть потерянные в декабре 1941 г. позиции мог позволить Приморской армии накопить 4,0–4,5 боекомплекта боеприпасов ходовых калибров.

Стабилизация фронта под Севастополем привела к типичным для позиционной войны формам ведения боевых действий, в частности развитию снайперского дела. Отбор снайперов регулировался «Временным положением о снайперах Приморской армии» от 18 марта 1942 г. Назначение в снайперы осуществлялось как сверху, отбором бойцов командирами, так и снизу, на добровольной основе. Любопытно отметить, что снайперских винтовок в Приморской армии в тот период имелось всего 434 штуки (из 2496 положенных). Неудивительно, что Н.И. Крылов позднее писал: «Далеко не каждый снайпер имел оружие с оптическим прицелом». Т. е. снайперы армии пользовались открытым прицелом обычной винтовки. Согласно вышеупомянутому «Положению» снайперы в первую очередь обеспечивались винтовками с оптическим прицелом, а при их отсутствии «лучшими винтовками, имеющимися в части».

Пауза в боевых действиях у стен города позволила накопить силы. Однако ввиду потерь транспортного тоннажа темпы доставки грузов в Севастополь существенно снизились. За март – май 1942 г. было доставлено 7339 тонн боеприпасов. Это составляло 43 % от общего объема доставленного за первые пять месяцев 1942 г. Это же относилось к личному составу и грузам: за март – май было доставлено 27 824 человека пополнения (37 %), 15 194 тонны жидкого топлива (44 %).

Планы германского командования после разгрома Крымского фронта представлялись очевидными. Уже 17 мая 1942 г. Военный совет флота докладывал: «Немцы готовят захват Севастополя». Действительно, 20 мая, когда еще гремели бои в районе Керчи, немцы начали авиационную подготовку операции и пристрелку позиций оборонявших Севастополь войск артиллерией. Всем было очевидно, что вскоре начнется штурм города. По оценке советского командования, его начало ожидалось уже 1–5 июня. Боевой дух защитников в целом был высок, ведь предыдущие штурмы города удавалось отразить.

Численность Севастопольского оборонительного района к началу июня 1942 г. составляла 106 625 человек. Несколько более раннее донесение (от 25 мая, численность 101 072 человека на 23 мая 1942 г.) позволяет дать структуру численности СОР. Это Приморская армия (87 107 человек) и части Черноморского флота СОР (13 965 человек). Численность Приморской армии образовывали стрелковые части (51 333 человека), части морской пехоты (11 940 человек), артиллерия (4064 человека), ПВО (1742 человека), части боевого обеспечения (6594 человека), запасные части (4854 человека), подразделения НКПС, наркомата связи. Соответственно в состав частей ЧФ СОР входили береговая оборона (6329 человек), ПВО СОР (3068 человек), штаб и ПУ ЧФ, разведотдел, особый отдел НКВД, Черноморский флотский экипаж, строительные части.

В начале апреля 1942 г. в Приморской армии была проведена инспекция помощником нач. оперотдела фронта майором П.К. Уткиным. Он отмечал, что среди соединений армии в худшую сторону выделяются 388-я и 386-я сд, «имеющие большой процент дезертиров и перешедших на сторону врага, многонациональным составом, слабостью командного состава». Это в целом совпадало с оценками И.Е. Петрова. По состоянию на 1 марта 1942 г. на 6013 человек личного состава 388-й сд имелось 1149 грузин, 727 армян и 758 азербайджанцев, на 7691 человек 386-й сд – 2119 грузин, 198 армян и 1914 азербайджанцев. Доля этих же национальностей в 25, 109, 172-й сд была существенно ниже. Однако расформировывать названные соединения уже не предлагалось, считалось достаточным «очистить от нестойких элементов».

Одновременно в отчете П.К. Уткина подтверждались данные о сильной изношенности стволов орудий: «Почти все 107-мм пушки требуют смены стволов», «До 30 % стволов 122-мм гаубиц из-за износа требуют замены». Соответственно признавалось, что стрельба из изношенных стволов «ведет только к колоссальному расходу боеприпасов». Уже тогда, еще до катастрофы Крымского фронта, предлагалось довести запас боеприпасов Приморской армии до шести боекомплектов.

Возглавлял СОР вице-адмирал Ф.С. Октябрьский. Как пишет Н.Г. Кузнецов, в начале марта И.В. Сталин ставил вопрос о возможной замене Ф.С. Октябрьского на должности командующего СОР. Однако подходящей кандидатуры среди флотских кадров не нашли, а подчинять генерала И.Е. Петрова предложенному Кузнецовым генералу С.И. Кабанову сочли неуместным.

Структура сухопутной обороны Севастополя сохранялась прежняя: периметр был разбит на четыре сектора. Действовавшее на момент начала штурма распределение сил между секторами было определено приказом № 0056 от 30 марта 1942 г., когда была выведена в резерв 345-я сд. Cектор I простирался от Балаклавы до р. Черной (фронт – 7,5 км). Его обороняли 109-я и 388-я стрелковые дивизии. Сектор II от р. Черной до Макензии (фронт – 12 км) удерживали части 386-й стрелковой дивизии, 7-й и 8-й бригад морской пехоты. Cектор III от Макензии до р. Бельбек (фронт – 8,5 км) обороняли части 25-й стрелковой дивизии, 79-я стрелковая бригада, 2-й и 3-й полки морской пехоты. Оборона сектора IV (фронт – 6 км) возлагалась на 95-ю и 172-ю стрелковые дивизии. В резерве И.Е. Петрова находились 345-я стрелковая дивизия, один полк 388-й стрелковой дивизии и бронепоезд «Железняков». Хорошо видно, что наименее надежные соединения были направлены в I и II секторы.

Всего артиллерия СОРа насчитывала 638 орудий и 1770 минометов. Однако номенклатура имевшихся орудий не покрывала в должной мере штатных позиций. Так, из 244 штатных 45-мм противотанковых пушек на 10 мая 1942 г. имелось всего 77 штук, по ведомости боевого и численного состава на 25 мая их числилось 130 штук, но все равно значительно меньше штатной численности. Не менее напряженной была ситуация с 76-мм дивизионными пушками. Из 188 положенных по штату на 10 мая имелось 2 пушки обр. 02/30 г., 17 – Ф-22 обр. 36 г. и 40 – УСВ обр. 39 г. В связи с этим необходимо отметить, что использование немцами именно штурмовых орудий (с более толстой лобовой броней, чем танки, против которой 45-мм пушки были практически бесполезны) составляло для Приморской армии в надвигающемся штурме немалую проблему.

Пожалуй, наиболее сложной проблемой для Приморской армии являлись боеприпасы. Статистические данные по наличию вооружения и выстрелов к нему даны в табл. 2. ГАУ КА планировало обеспечить Приморскую армию из расчета 4,5 б/к (из них 0,5 б/к в резерв Ставки), однако этот план выполнен не был. Напомню, что командование Приморской армии и Крымского фронта настаивало на накоплении шести боекомплектов.

ТАБЛИЦА 2

Наличие вооружения и боеприпасов к нему в Приморской армии к началу июня 1942 г.

По приведенным данным, во-первых, видно ощутимое улучшение ситуации по ряду важных позиций за последнюю декаду мая. Во-вторых, видна острая нехватка 122-мм гаубичных выстрелов, 76-мм горных выстрелов и достаточно напряженная ситуация с выстрелами 76-мм пушек 02/30 г. обр. 1936 г. Т. е. наиболее сложным положение с боеприпасами было в дивизионной артиллерии Приморской армии. Согласно докладу начальника ГАУ Н.Д. Яковлева от 8 июня 1942 г. предполагалась подача недостающих боеприпасов «из наличия СКФ», но в условиях начавшегося штурма эта мера запоздала. Подать 155-мм выстрелы, недальновидно израсходованные в неудачном наступлении февраля – марта 1942 г., уже не представлялось возможным чисто технически. Положение с минометными минами оказалось просто катастрофическим, хотя они были весьма ценным средством борьбы в условиях характерного для Севастополя рельефа местности. Предприятия города не могли самостоятельно покрыть потребностей обороны. За январь – апрель 1942 г. было изготовлено около 30 тыс. противотанковых гранат, 66 тыс. минометных мин, 566 минометов итп. Однако потребность в минах исчислялась сотнями тысяч штук.

В составе войск И.Е. Петрова имелся также дивизион «катюш» (12 установок М-8). Помощник начальника оперативного отдела Приморской армии Н.И. Садовников на допросе в плену у немцев утверждал, что у «катюш» не было боеприпасов и вследствие этого они не использовались. Однако по состоянию на 21 мая в Севастополе имелось 4905 реактивных снарядов М-8. Примеры их использования будут приведены далее.

Относительно благополучной была ситуация с боекомплектом морских орудий. По состоянию на 16 мая 1942 г. для девяти 130-мм орудий системы Виккерса, снятых с затонувшего крейсера «Червона Украина» и установленных на береговых батареях, имелось 2274 фугасных, 285 осколочно-фугасных выстрелов. На девять 130-мм Б-13 имелось 3301 осколочно-фугасных, 163 шрапнельных, 1538 полубронебойных выстрелов. Это превышало запас, положенный на 6 месяцев военного времени. Для «главного калибра» севастопольской обороны, восьми 305 мм орудий имелось 982 фугасных, 20 дальнобойных фугасных, 543 бронебойных и 144 шрапнельных выстрела. Подавляющее большинство выстрелов хранилось на батареях.

Приморская армия к началу июньского штурма еще располагала некоторым количеством бронетехники. В ее составе находились 81-й и 125-й отдельные танковые батальоны. Первый насчитывал 1 Т-34, 1 БТ-7 и 12 Т-26. Его задачей было уничтожение возможного воздушного и морского десанта. 125-й отб насчитывал 25 Т-26. Он был придан 25 сд и располагался в ее оборонительной полосе. Машины были из ремонта, довольно старые. Характерный факт: в числе Т-26 Приморской армии было 4 пулеметных танка ранних выпусков.

Как позднее сообщил немцам на допросе в плену вышеупомянутый Н.И. Садовников, И.Е. Петров предполагал, что немцы в ходе надвигающегося штурма города будут массированно использовать танки. По его приказу проводились учения, спешно возводились противотанковые препятствия, в том числе из железнодорожных шпал. В более позднем приказе И.Е. Петрова также есть показательная фраза: «Все зенитные батареи должны быть готовы к борьбе с самолетами и танками противника». Т. е. зенитки предполагалось использовать на прямой наводке для борьбы с танками – достаточно распространенная в Красной Армии того периода практика. Учитывая состояние противотанковой артиллерии Приморской армии, эти меры не кажутся избыточными. В свою очередь, СКФ обращался в Ставку 24 мая 1942 г. с запросом о выделении СОР 250 станковых пулеметов, 1500 ручных пулеметов, 25 танков КВ. Ответа не последовало.

Командующий СОР Ф.С. Октябрьский, в свою очередь, опасался высадки противником морских и воздушных десантов. Прибывшая морская бригада (9-я полковника Н.В. Благовещенского) была поставлена на противодесантную оборону побережья. Эти опасения также представляются небезосновательными. В приказе на «Лов осетра» от 14 мая 1942 г. (см. ниже) первоначально присутствовал десант. Захват высот у населенного пункта Карань на левом фланге XXX AK «должен быть поддержан с моря операцией штурмовых катеров, для которой необходимо привлечь силы дивизий второй линии». Учитывая обрывистый берег в районе Балаклавы, такая высадка отдавала авантюрой, но в плане она присутствовала. В приказе от 30 мая она была оставлена на усмотрение командования корпуса. Т. е. в случае отказа от противодесантной обороны Приморскую армию мог ожидать неприятный сюрприз, подобный высадке со штурмовых лодок в тыл Ак-Монайских позиций. Тем более 902-я команда штурмовых лодок (высаживавшаяся в тыл 63-й гсд 8 мая) на 1 июня 1942 г. уже находилась в подчинении XXX AK.

Э. фон Манштейн планировал повторить декабрьский штурм, на этот раз большими силами. Операция получила кодовое наименование «Лов осетра» (Störfang). План наступления на Севастополь был обрисован в приказе 11-й армии № 2057/42 от 14 мая 1942 г., изданном еще в период боев на Керченском полуострове. В качестве дня начала наступления использовалось кодовое обозначение «день А». Цели и задачи наступления в этом приказе описывались следующим образом:

«Армия будет атаковать на северном и южном фронте, нанося главный удар сначала на северном крыле и сковывая противника на участке Мекензия – высоты 154,7 (севернее Верхнего Чоргуна). Первые цели наступления – северный берег Северной бухты и высоту у Гайтани на северном крыле, господствующие высоты на линии развилка дорог в 1500 м северо-восточнее Сапун-горы – Сапун-гора – узел дорог в 2,5 км северо-северо-западнее Карана – Каран на южном крыле».

Главный удар должен был наносить хорошо знакомый с районом Севастополя LIV AK Э. Хансена (на этом этапе планирования операции в его состав включались 22, 24, 46, 50, 132-я пд):

«LIV AK на первом этапе должен провести решающее наступление с целью захвата северного берега Северной бухты и высот в районе Гайтани. Для этого основная масса дивизий первого эшелона должна быть сосредоточена на направлении главного удара – высотах севернее восточной части Северной бухты».

Далее указывалось, что решение относительно направления главного удара в ходе наступления на внутренний пояс обороны «крепости» и город Севастополь будет принято позднее в зависимости от развития ситуации. Однако, в связи с отказом от использования в наступлении на Севастополь 46-й пд, план был несколько изменен, в приказе 30 мая указывалось: «Необходимо как можно сильнее сконцентрировать силы корпуса для достижения главной цели (район крепости севернее бухты Северной)». Сокращалась также задача на овладение районом Гайтаны, в новом приказе подчеркивалось: «Основная масса 24-й пд ни в коем случае не должна оказаться вовлечена в бесперспективные лесные бои восточнее Гайтаны». Соответственно задачи XXX AK резко сокращались, теперь он должен был в День «А» «ограничиться атаками местного значения в полосе 28-й лпд».

Позднее Манштейн в мемуарах мотивировал принятое решение следующим образом: «Центральный участок фронта для решительного наступления не годился. Бой в лесистой местности потребовал бы слишком много жертв, потому что здесь действия артиллерии и авиации, которые были главным козырем в наших руках, никогда не могли бы стать достаточно эффективными. Оставалось только вести наступление с севера и северо-востока, а также в южной части восточного участка. При этом главный удар – по крайней мере, на первом этапе – должен был наноситься с севера. Если позиции в северной части укрепленного района, севернее бухты Северной, и были явно мощнее и многочисленнее, чем на юге, то местность здесь, наоборот, была гораздо доступнее. И, что главное, эффективные действия артиллерии и авиации на севере были возможны в гораздо больших масштабах, чем на юге. Но ясно было также и то, что от наступления на юге отказаться было нельзя. Во-первых, необходимо было добиться распыления сил противника, атакуя его одновременно с разных сторон. Во-вторых, нужно было иметь в виду, что, даже потеряв часть укрепленного района за бухтой Северной, противник будет пытаться удержаться еще в самом городе и на полуострове Херсонес».

Нельзя не отметить, что уже на ранних этапах планирования в план было заложено форсирование Северной бухты. В указаниях об использовании инженерных подразделений в приказе от 14 мая есть фраза: «LIV AK будет предоставлено достаточное число катеров для переправы через бухту Северная». В своих мемуарах Э. фон Манштейн представлял форсирование как импровизацию, как идею, внезапно посетившую его в ходе личной рекогносцировки поля боя. Это один из самых драматичных моментов в описании Манштейном борьбы за Крым, он пишет о необходимости убеждать подчиненных в необходимости рискованного предприятия. Звучит даже фраза: «Я настоял на своем плане, как ни тяжело возглавлять такое смелое предприятие, когда в силу своего положения сам не можешь принять в нем участия». Однако документы говорят о том, что план форсирования бухты возник гораздо раньше. Собственно, те соображения, о которых пишет Манштейн (трудности рокировки сил из LIV АК северной ударной группировки в XXX AK южной), представляются очевидными даже до начала операции. Командующий 11-й армии вряд ли был столь наивен, чтобы рассчитывать на капитуляцию гарнизона Севастополя после выхода к Северной бухте самого по себе.

Организационно назначенные для штурма Севастополя соединения 11-й армии Манштейна объединялись в два армейских корпуса – LIV (22, 24, 50-я и 132-я пд) и XXX (28-я лпд, 72-я и 170-я пд). На стыке немецких корпусов в штурме Севастополя участвовал румынский горный корпус в составе двух дивизий (18-й пд и 1-й гсд). По состоянию на 31 мая 1942 г. в составе 11-й армии насчитывалось 231 891 человек армейских частей и соединений, 26 000 человек персонала Люфтваффе, 2518 человек персонала Кригсмарине и 92 100 человек румын (без учета персонала Рейхсбана, организации Тодта, подразделений СД и коллаборационистов). Общая численность войск Манштейна, таким образом, составляла 352 509 человек. Это давало более чем достаточное численное преимущество для штурма Севастополя.

По сравнению с декабрьским штурмом немецкая пехота существенно усилилась. В этом отношении достаточно красноречиво сравнение численности соединений LIV AK без тылов (так называемая Gefechtstaerken) в декабре 1941 г. и июне 1942 г. (см. табл. 3).

ТАБЛИЦА 3

Численность без тылов соединений LIV AK в декабре 1941 г. и в июне 1942 г.

По приведенным данным видно, что изготовившиеся к третьему штурму Севастополя (в терминах советской историографии) дивизии LIV AK были в целом на треть сильнее. Подчеркну, что речь идет о численности боевых частей и подразделений, без тылов. Несколько менее укомплектованными были прошедшие «Охоту на дроф» 50-я и 132-я пд. Однако их состояние в июне всего равно было лучше, чем в декабре. Длительная пауза в боевых действиях под Севастополем также позволила немецкому командованию обучить пополнение. Позднее в отчете о действиях 16-го пп (получившего пополнение 1922 г. рождения) указывалось: «Самым благоприятным образом сказалось то обстоятельство, что полк не бросил в бой пополнение в том виде, в котором оно прибыло из Германии (как пришлось делать в ходе более ранней операции, при атаке на перешейки)». Соединением на направлении главного удара на этот раз стала 22-я пд. Памятуя неудачный опыт декабря 1941 г., 24-й пд была поставлена второстепенная задача.

В связи с активным участием в штурме Севастополя румынских войск целесообразно привести их оценку, сделанную немецкими офицерами незадолго до начала наступления, в конце апреля 1942 г., уже после окончания зимней кампании. Тогда 18-я пд «прославилась» в Крыму тем, что оставила позиции и беспорядочно отступила под ударом советских войск 27 февраля 1942 г.

Командиру горного корпуса генерал-майору Г. Аврамеску (G. Avramescu) офицером по связи с союзниками подполковником фон Нагелем была дана весьма неоднозначная характеристика: «Флегматичная, мягкая личность с порядочным, прямым характером. Лично храбрый, часто на передовой, но в ходе наступления через Украину и в Крыму показал себя неповоротливым и нерешительным при командовании корпусом». Также о нем было сказано: «не умеет настоять на своем». Здесь нужно отметить, что Аврамеску в тот момент был уже довольно пожилым человеком – 1884 г. рождения. Вместе с тем, фон Нагелем положительно оценивалась его лояльность по отношению к немцам. Также высоко оценивалась работа и готовность к сотрудничеству с немцами штаба корпуса во главе с подполковником Замфиреску.

Командир 18-й пд генерал-майор Р. Балдеску (R. Băldescu) оценивался в общем положительно, но без восторга: «В физическом и эмоциональном отношении подвижен, командует очень схематически, дружественно настроен по отношению к немцам». Руководство дивизией в целом получило не слишком лестную оценку: «В благоприятной ситуации склонность к переоценке своих сил, в неблагоприятной противоположная крайность». Тем не менее констатировалось, что участвовавшими в боях совместно с немцами солдатами была преодолена танкобоязнь и «в последнее время сражаются хорошо». Помимо этого было отмечено отсутствие радио в управлении огнем артиллерии и «несколько замедленные» действия в вопросах управления огнем при общем усердии артиллерийских офицеров.

Высокую оценку немцев получил 55-летний командир 1-й горной дивизии румын бригадный генерал К. Василиу-Раскану (C. Vasiliu-Rascanu), назначенный командовать соединением в феврале 1942 г., будучи переведен с должности инспектора пехоты румынской армии. Про него было сказано, что Раскану постоянно посещает подразделения, включая передовые, и «пользуется полным доверием своих солдат». По мнению немцев, Раскану «удалось поднять несколько ослабевший боевой дух горной дивизии». Вместе с тем отмечалось, что «унтер-офицерский корпус в численном отношении слишком слаб», а также общая усталость от войны, в первую очередь офицерского корпуса. Также указывалось на устаревание матчасти: «Орудия горной артиллерии совершенно устаревшие, лишь условно пригодны для фронта».

Наивысшую оценку получил командир 4-й горной дивизии румын генерал бригадный генерал Г. Манолиу (G. Manoliu): «Ловкий, оживленный офицер, французская школа, в выполнении полученных приказов энергичен и последователен. В тяжелой обстановке не всегда проявляет нужную решительность и инициативы, нуждается в помощи, охотно принимает советы немецких офицеров и проводит их в жизнь». Отмечалось также, что нахождение 4-й гсд в береговой обороне благотворно сказалось на укомплектованности дивизии.

В целом оценку румын можно признать достаточно доброжелательной, хотя и далекой от восторженности. Румынам явно не хватало выучки для решения наступательных задач в сложных условиях, как это требовалось в Севастополе. Также в апрельских докладах отмечался некомплект в румынских дивизиях, но приведенные в том же блоке документов планы укомплектования заставляют сделать вывод, что к началу июня эта проблема была в целом решена.

После завершения операции «Охота на дроф» основные силы 22-й тд были переброшены на Донбасс, но III батальон 204-го танкового полка дивизии остался в подчинении 11-й армии (5 Pz.II, 15 Pz.38(t) и 5 Pz.IV на 4 июня). Однако в начальном этапе штурма Севастополя он не участвовал и был подчинен «группе Маттенклота» на Керченском полуострове. Опасность высадки десантов немцами расценивалась как достаточно высокая, и подвижный танковый резерв для ее парирования являлся суровой необходимостью.

Основным видом бронетехники немецкой армии в штурме Севастополя стали штурмовые орудия. Соответственно LIV AK были подчинены 190-й и 197-й батальоны штурмовых орудий (13 и 18 боеготовых САУ на 3 и 4 июня), XXX AK – 249-й батальон штурмовых орудий (15 машин на 4 июня). Также в наступлении была задействована 223-я рота трофейных танков (5 боеготовых, 2 в ремонте и 14 неисправных машин на 4 июня). Какие именно танки использовались, в немецких отчетных документах не указывается. В советском «Докладе об использовании танков в Севастопольской операции» указывалось: «В ходе боев в полосе 345 СД (сев. участок фронта) отмечено применение противником танков КВ (4 штуки)». Возможность такого использования не исключается – на Крымском фронте применялось значительное количество тяжелых танков КВ, их захват и восстановление до ходового состояния было вполне возможно.

Кроме того, к операции «Лов осетра» привлекался 300-й батальон дистанционно управляемых танков, поровну разделенный между LIV AK и XXX AK. На 4 июня в XXX AK было 13 Pz.III 300-го батальона. Согласно вечернему донесению от 7 июня в подчинении LIV AK находилось 14 Pz.III, 31 танкетка «Боргвард» B.IV, 19 «Голиафов» и 6 трофейных танков из состава 300-го батальона. Это были новейшие образцы вооружения, производство «Боргвардов» B.IV началось только в апреле 1942 г., первые машины попали как раз в 300-й батальон. Их функция заключалась в передвижении под радиоуправлением и выгрузке мощного заряда взрывчатки перед целью. «Голиафы» управлялись по проводам, это была своего рода сухопутная торпеда на гусеницах. Трофейные машины в 300-м батальоне были отнюдь не советскими. Это были английские артиллерийские тягачи «Виккерс» и БТР «Универсал», переделанные под радиоуправление, функционально аналогичные «Боргвардам».

Однако отнюдь не бронетехника являлась главной ударной силой операции «Лов осетра». Если в разгроме Крымского фронта основная ставка была сделана на 22-ю тд и импровизированные подвижные группы, то в штурме СОРа ключевая роль по планам немецкого командования досталась артиллерии. Всего для штурма было собрано 1300 орудий и 700 минометов. К городу подтянули сверхтяжелые орудия: 420-мм «Гамма», 600-мм мортиры «Карл» и 800-мм сверхпушку «Дора», крупнейшее артиллерийское орудие в мировой истории. Причем решение об использовании «Доры» было принято еще в марте. Э. фон Манштейн был извещен о решении фюрера задействовать в Крыму 672-й ж.д. батареи 16 марта 1942 г..

В документах 11-й армии есть таблица со сравнением сил артиллерии для декабрьского 1941 г. и июньского 1942 г. штурмов (см. табл. 4).

ТАБЛИЦА 4

Сравнительный анализ группировки артиллерии 11-й армии в двух штурмах Севастополя (исключая 75-мм орудия и 105-мм гаубицы)

Хорошо видно, что переброской под Севастополь чудо-оружия немецкое командование не ограничилось, прибавка имеет место практически по всем позициям. Наиболее существенный прирост в процентном отношении получили 210-мм мортиры и 305-мм чешские гаубицы. Следует подчеркнуть, что еще в апреле 1942 г., еще до прибытия массы тяжелых артсистем, командование LIV AK высказалось следующим образом: «Большое число тяжелейших орудий само по себе желательно, однако от них возможно отказаться, если взамен будут предоставлены дивизионы тяжелых полевых гаубиц (на которые ложится главная тяжесть борьбы с артиллерией противника) и большее число 21-см мортир». Командование LIV корпуса было услышано. Также по приведенным данным видно, что существенно усилилась румынская артиллерия.

Сам Манштейн позднее писал: «В целом во Второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь». Основная масса орудий сосредотачивалась в LIV корпусе, нацеленном на Северную бухту. Здесь были собраны 41 легкая и 56 тяжелых батарей, а также 18 батарей реактивной артиллерии. Управление этой массой артиллерии осуществляло то же 306-е артиллерийское командование генерал-лейтенанта Й. Цукерторта, которое проводило операцию «Охота на дроф». Вспомогательный удар наносился XXX корпусом вдоль Ялтинского шоссе, корпус располагал 25 легкими и 25 тяжелыми батареями. Артиллерией XXX AK управляло 101-е артиллерийское командование генерала Мартинека. Позднее Э. Манштейн в мемуарах отозвался о нем так: «Бывший австрийский генерал Мартинек, который был выдающимся артиллеристом». Связку между двумя немецкими корпусами обеспечивал румынский корпус, с 22 легкими и 12 тяжелыми батареями. Его артиллерия была формально самостоятельной, но включалась в общий план обеспечения наступления.

Вместе с тем нельзя не отметить, что артиллерия 11-й армии у стен Севастополя представляла собой причудливый набор старых и новых, немецких и трофейных орудий, были даже три 194-мм французские пушки. Обе 420-мм мортиры и 280-мм гаубицы в 12 калибров, а также чехословацкие 305-мм мортиры были артсистемами времен Первой мировой войны.

Однако, как показал декабрьский штурм, ключевое значение имеет боекомплект собранных орудий, без которого они становятся никчемной массой металла. Общая картина по боезапасу артиллерии 11-й армии калибром 105 мм и выше к началу штурма Севастополя показана в табл. 5.

ТАБЛИЦА 5

Запас боеприпасов тяжелых орудий 11-й армии на 31 мая 1942 г.

По приведенным данным хорошо видно, что уроки декабрьского провала были учтены. Основная масса орудий имела запас боеприпасов на уровне 3–5 боекомплектов, причем наиболее ходовые калибры – 5 боекомплектов. Некоторые артсистемы располагали даже 10–15 боекомплектами, причем это относилось к орудиям, привлекавшимся для борьбы с артиллерией противника (10-см и 15-см пушки К18). Орудия калибром 240 мм и выше располагали 3–4 боекомплектами.

Сложно согласиться с Р. Форциком, утверждающим: «За исключением чешских 305-мм мортир и 240-мм гаубиц ни одна из артиллерийских систем большого калибра не имела достаточного количества боеприпасов для проведения продолжительной операции». Форцик оперирует абсолютным числом выстрелов, что не вполне корректно. В расчеты на боекомплекты 305-мм мортиры и 240-мм гаубицы ничем не выбивались из общего ряда. Хотя нельзя не согласиться с мыслью, что по абсолютному числу выстрелов 305-мм мортиры лидировали, что обеспечивало поражение большего числа целей.

Одной из проблем для немцев стала сравнительно небольшая дальность стрельбы «Карла». В связи с этим для него пришлось готовить позиции всего в 1–1,5 км от переднего края, что заставляло работать преимущественно ночью. Для трех орудий нужно было вынуть 1500 кубометров грунта. Невзирая на использование взрывчатки и привлечение труда военнопленных, гигантские котлованы для «Карлов» потребовали многодневной работы.

Несмотря на достаточно скептическое отношение к суперпушкам, командованием LIV AK уже на ранних стадиях подготовки штурма Севастополя осознавалось наличие целей для сверхтяжелых орудий. Так, в том же апрельском докладе в качестве целей для «Карла» фигурировал форт «Максим Горький», т. е. башенная береговая батарея № 30. Поражение ее 150-мм или 210-мм снарядами было малореальным. В качестве целей «Доры» фигурируют объекты практически на переднем крае, но, вероятно, вскоре пехотным командирам объяснили проблемы пристрелки сверхпушки и в дальнейшем к этому не возвращались. Также в документах присутствует упоминание немцами цели «Белый утес» – подземного склада боеприпасов. Под этим кодовым наименованием скрывались склады боезапаса в Сухарной балке. Как утверждается, информацию о нем удалось получить еще в январе 1942 г. от перебежчика «офицера морской артиллерии, служившего до этого в Севастополе и точно знавшего объект «Белый утес» по собственному опыту». Информация об объекте также была получена от других военнопленных и проверена воздушной разведкой, зафиксировавшей множество входов в подземное хранилище, что дало достаточно развернутую картину его расположения. Подземный склад действительно (по крайней мере, теоретически) был более чем подходящей целью для «Доры», что особо отмечал командир дивизиона подполковник Беме.

В конце мая напряжение нарастало с каждым часом. Командование СОР осознавало приближающуюся опасность. 21 мая командование СОРа запрашивает 15 тыс. человек пополнения, стрелковое оружие, боезапас («до 6–8 б/к»), две стрелковые бригады. Т. е. первоначальный запрос на 6 боекомплектов был увеличен. 23 мая вице-адмирал Ф.С. Октябрьский направил телеграмму С.М. Буденному, Н.Г. Кузнецову, И.С. Исакову, в которой докладывал, что «противник усиливается и готовится к наступлению. Помощи нет, несмотря на мои телеграммы. Еще раз прошу подать требуемые в первую очередь семь пульбатов УРа». Однако в связи со сложным положением на харьковском направлении 52-й укрепрайон был направлен под Купянск.

28 мая была получена директива командующего Северо-Кавказским фронтом, в которой звучали слова: «Предупредить весь личный состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой…»

Условно обозначенный как день «А» момент начала наступления на Севастополь приобрел реальную дату 24 мая 1942 г., когда по решению Гитлера штурм черноморской твердыни назначается на 7 июня 1942 г.. Следует подчеркнуть, что с успехом штурма прямо связывалось начало операции «Блау»: ее первая фаза должна была начаться восемью днями позже. Крупную группировку авиации предполагалось задействовать под Севастополем буквально в течение нескольких дней.

2 июня 1942 г. началась артиллерийская и авиационная подготовка немецкого наступления, которая продолжалась целых пять дней. Символично, что первые выстрелы массированной подготовки штурма в 5.40 утра 2 июня сделали чешские 150 мм гаубицы sFH37(t) 737-го дивизиона. Темпы расхода боеприпасов показаны в табл. 6. По приведенным данным видно, что в период подготовки наступления артиллерия 11-й армии работала далеко еще не в полную силу, а сверхтяжелые орудия подключились к стрельбе только в последний день. Это, кстати, несколько противоречило первоначальному плану (приказу от 14 мая), предполагавшему в первый день «удар артиллерии и авиации с максимальным расходом боеприпасов». Реально начало артиллерийского наступления стало минимумом в расходе боеприпасов.

ТАБЛИЦА 6

Объемы и темпы расходования боеприпасов 11-й армией в период подготовки операции «Лов осетра» 2–6 июня 1942 г.

Р. Форцик пишет, что 2 июня орудия «Карл» сделали по одному пробному выстрелу, но в ежедневных донесениях оберквартирмейстера это не отражено и в других источниках не встречается. Более того, в приказе 11-й армии от 30 мая прямо сказано: «Из «Доры» и «Карла» разрешается открыть огонь, начиная с А-2». Т. е. 2 июня вести огонь из этих орудий было в явном виде запрещено.

В целом подготовка носила характер методичного поражения выявленных целей с паузами для оценки наблюдателями эффекта от стрельбы. Основную нагрузку в этот период несла полевая артиллерия, а также 240-мм Н.39 и 305-мм чешские орудия, фактически являвшиеся опорой тяжелой артиллерии 11-й армии. Одной из задач артиллерийской подготовки 2 июня было спровоцировать артиллерию Приморской армии на ответный огонь, засечь и уничтожить, но советская артиллерия молчала. Однако не следует думать, что артиллеристы СОР отказались от противодействия. Напротив, активность артиллерии противника была им на руку с точки зрения эффективных ответных ударов. За период 2–6 июня жертвами ответного огня стали по меньшей мере три германских орудия, включая одну 280-мм гаубицу.

Всего со 2 по 6 июня 11-я армия расстреляла 42 595 снарядов (2449 тонн боеприпасов). Это составило 9 % общего запаса боеприпасов армии Манштейна. Позднее в своем докладе от 14 июня командир 22-й пд генерал-майор Л. Вольф писал: «В период от дня А-5 до А-1 было выпущено 3/4 боекомплекта артиллерии всех калибров, и этого хватило, чтобы вывести из строя большую часть укреплений противника на участке 22-й пд вплоть до противотанкового рва». Вместе с тем хорошо замаскированная артиллерия Приморской армии понесла незначительные потери. Однако направление главного удара немцев этот подготовительный период еще не выявил: в каждый из дней подготовки наносился авиаудар в полосе разных корпусов, 6 июня авианалетам подвергалась советская оборона в том числе в полосе XXX корпуса.

Одним из дискуссионных вопросов является информированность командования Приморской армии и СОР в целом относительно момента начала немецкого наступления. И.А. Ласкин позднее писал в мемуарах: «Из показаний нескольких «языков» было установлено, что наступление действительно должно начаться рано утром 7 июня». Н.И. Крылов также пишет о захваченном 6 июня «языке», сообщившем дату начала наступления.

Есть также документальные подтверждения факта информированности советского командования о грядущем ударе. В документах 24-й пд есть перевод трофейного приказа штаба Приморской армии № 175, датированного 21.00 6 июня 1942 г. Он не оставляет сомнений по обсуждаемому вопросу: «Из захваченных документов стало очевидно, что сегодня, 6.6.42, будет завершена пятидневная артиллерийская и авиационная подготовка наступления на Севастополь. Начало наступления в 3 часа 7.6.42». Нельзя не обратить внимания на фразу «из захваченных документов». Т. е. «языком» дело не ограничилось. Уже не испытывая сомнений относительно даты и времени немецкого наступления, И.Е. Петров приказывал: «Дать людям отдохнуть. К 2.00 7.6.42 все подразделения привести в полную боевую готовность для отражения вражеской атаки». Информация о готовящемся штурме побудила И.Е. Петрова отдать приказ об артиллерийской контрподготовке (в приказе № 175 в немецком переводе, впрочем, используется формулировка: «беспокоящий огонь в направлении вероятного направления атаки противника»). В итоге контрподготовка длительностью в 20 минут была проведена в 2.55 7 июня.

О. Нуждин и С. Рузаев критикуют командование СОР за неверную интерпретацию слов «языка» о времени начала артподготовки (3.00 по берлинскому времени) с соответствующим ошибочным выбором времени контрподготовки. Однако эта критика представляется не вполне обоснованной. Один час разницы не имел решающего значения. Так, подразделения 24-й пд заняли исходные позиции для атаки уже в 2.00 ночи берлинского времени и могли попасть под удар даже в условиях ошибки на час. Также в свете немецких источников представляется несколько некорректной буквальная интерпретация слов советских мемуаристов. В ЖБД 11-й армии указывается: «С полуночи наши исходные позиции и позиции артиллерии находились под сильным обстрелом со стороны артиллерии противника». В ЖБД LIV AK отмечается уже в 23.25 6 июня оживленная деятельность советской артиллерии, в том числе батареи № 30 (двумя стволами). В докладе 306-го арткомандования по итогам 7 июня отмечалось, что в 2.30 советская артиллерия открыла огонь с задействованием крупных калибров с акцентом на долине Бельбека, оврагам Мельцера и Камышлы. Причем указывалось, что под огонь попали, правда частично, тылы и огневые позиции. Т. е. имело место протяженное по времени воздействие на противника со скачком интенсивности в 2.30 (по берлинскому времени).

Проблемой контрподготовки является точное выявление позиций артиллерии и мест сосредоточения пехоты противника для атаки. Пример весьма ограниченных и спорных результатов советской контрподготовки на Курской дуге в июле 1943 г. показывает, насколько сложная это задача. Контрподготовка Приморской армии была замечена противником, но имела ограниченный эффект. Утверждения, что она «нарушила организацию и проведение им [противником] артподготовки» или даже задержала атаку противника, подтверждения не находят.

Артиллерийская и авиационная подготовка атаки пехоты LIV корпуса началась в 3.00 берлинского времени 7 июня 1942 г. Немецкая артиллерия вела огонь максимальным темпом, стремясь подавить всю систему обороны. Уже в 3.15 началась атака пехоты. Удар LIV AK пришелся по правому крылу IV сектора и левому крылу III сектора. Надо сказать, что немецким частям в первый день наступления предстояла непростая задача преодоления двух сложных естественных препятствий: долины реки Бельбек и Камышловского оврага. Наиболее серьезным из них являлся глубокий с крутыми обрывистыми откосами Камышловский овраг. Ширина оврага колебалась от 300 до 800 м. Обороняла овраг на фронте 4 км 79-я сбр полковника А.С. Потапова.

Ставить успех наступления в зависимость от успеха преодоления Камышловского оврага немецкое командование не стало, и главный удар силами 22-й пд при поддержке части сил 132-й пд наносился через долину р. Бельбек. Она представляла собой сплошную полосу садов и виноградников. Сама р. Бельбек легко переходилась вброд. Точнее даже будет сказать, что 22-я пд двумя полками атаковала через долину Бельбека, а одним полком (47-м пп) – через овраг, охватывая с двух сторон опорный пункт 79-й сбр на выс. 124, 0 (немцы называли эту высоту Stellenberg).

Немцы прокладывали себе дорогу буквально ураганом огня. Достаточно будет сказать, что здесь только до 9.00–10.00 7 июня в полосе 22-й пд было выпущено 410 210-мм и 59 305-мм снарядов, а в полосе 132-й пд – 400 210-мм и 250(!) 305-мм снарядов. Ударом по сходящимся направлениям частям 22-й пд удается окружить опорный пункт 79-й сбр на выс. 124, 0 (занимался одной ротой).

Как пишет П.А. Моргунов, 7 июня днем командующий СОР Ф.С. Октябрьский дал следующую телеграмму, адресованную И.Е. Петрову: «Прорвавшегося противника к высоте 64,4 любой ценой уничтожить. Запрещаю откладывать контратаку на завтра, требую везде прочно удерживать свои рубежи». Однако по имеющимся данным, контратака успеха не имела.

Тяжелые береговые батареи СОР не могли вести огонь по войскам противника непосредственно на поле боя, велик был риск поражения своих частей. Однако они могли воздействовать на ближний тыл противника и активно использовались в этом качестве. По итогам первого дня штурма в ЖБД 11-й армии указывалось: «Переброска тыловых подразделений и тяжелого оружия на передовую через долину Бельбека и лощину Камышлы осложнялась из-за огня вражеских береговых батарей».

Румынский горный корпус также вел 7 июня наступательные действия, но в полосе 1-й гсд было остановлено огнем советской обороны, а в полосе 18-й пд несколько продвинувшиеся части пришлось даже отвести назад, «чтобы не допустить дальнейших потерь». Противником 18-й пд являлись 772-й полк 386-й сд и 8-я бригада морской пехоты, успешно отразившие все атаки. Атаки 1-й гсд румын в районе д. Верх. Чоргунь были отбиты 7-й бригадой морской пехоты. Собственно, здесь проявилась недостаточная выучка румынских частей. Как отмечается в ЖБД 11-й армии: «На участке 1-й румынской гсд неудача вызвана недостаточным качеством подразделений и неспособностью незамедлительно использовать эффект мощной огневой подготовки».

В полосе XXX AK 7 июня также было предпринято наступление, обычно остающееся в тени тяжелой артиллерии LIV AK. Первая атака 28-й лпд была предпринята в 2.45 под прикрытием утреннего тумана. Наступающим подразделениям удалось преодолеть минные поля, но две вклинившиеся в оборону 109-й сд немецкие боевые группы вскоре оказались под огнем пулеметчиков и минометчиков и понесли ощутимые потери. Усугубилась ситуация «дружественным огнем» – ударом немецкой артиллерии по боевой группе 28-й лпд. В итоге использовать первоначальный успех внезапной атаки не удается. Фактически части 109-й сд генерал-майора П.Г. Новикова не только остановили противника, но и заставили отойти в исходное положение. В ЖБД 11-й армии на этот счет имеется запись о переговорах с командованием XXX AK: «планируется остановить наступление 28-й лпд. «Циннобер» пришлось частично оставить, чтобы уменьшить потери. Возобновление наступления планируется только совместно с 72-й пд и после высвобождения Люфтваффе на северном участке». Провал 28-й лпд заставил Манштейна перенести общее наступление XXX AK на 11 июня. Три дня предполагалось использовать для тщательной рекогносцировки советских позиций.

В целом результаты наступления 7 июня для войск 11-й армии оказались разочаровывающими. В ЖБД армии Манштейна это констатировалось прямым текстом при подведении итогов дня: «Поставленные на сегодняшний день задачи не выполнены ни на одном участке». Отмечалось, что сопротивление советских войск оказалось сильнее ожидаемого. Одновременно первый день штурма принес немцам достаточно чувствительные потери. Потери соединений и частей наносившего главный удар LIV AK показаны в табл. 7.

ТАБЛИЦА 7

Потери частей и соединений LIV AK за день 7 июня 1942 г.

По 47-му пп имеются сводные данные за 7 и 8 июня: 89 человек убитыми, 90 пропавшими без вести (!!!) и 380 ранеными. Следует отметить, что в донесениях оберквартирмейстера и медицинской службы 11-й армии за 7 июня 1942 г. приводились несколько меньшие цифры. Однако указанные в табл. 7 данные приведены по документам, содержащим поименные списки потерь офицеров. Разница не может быть объяснена наличием раненых, оставшихся в частях: в донесениях со списками офицеров эта категория потерь идет отдельной графой. К слову сказать, в составе 24-й пд в списках потерь стабильно присутствуют «татары», так 7 июня сообщалось об 1 убитом и 9 раненых из числа «татар».

Первый день штурма стал беспрецедентным по расходу боеприпасов. За день 11-й армией было выпущено 3939 тонн боеприпасов, в том числе 2166,5 тонны армейской артиллерией, 338,6 тонны 132-й пд, 285 тонн 22-й пд, 278 тонн 50 пд, 161 тонну 24-й пд, 226 тонн 28-й лпд, 180 тонн 72-й пд и 303 тонны румынским корпусом.

Распределение выстрелов между калибрами было следующим: 9880 выстрелов 150-мм sFH18, 4508 чехословацких sFH.M/37(t), 481 240-мм выстрелов H.39, 604 выстрела 305-мм чешских гаубиц, 34 355-мм M.1, 13 выстрелов «Доры» и 54 выстрела «Карлов». Целью последних вновь была батарея № 30, 7 июня немцам удалось добиться одного попадания в первую башню. Факт поражения башни позднее подтвердил на допросе в немецком плену командир батареи Г. Александер. Он даже уточнил: «Я мог стрелять только одной башней и только по координатам». Израсходование почти 4 тыс. тонн боеприпасов означало, что армия Манштейна израсходовала почти четверть накопленного боезапаса. Артиллерийский обстрел дополнялся мощными ударами авиации – VIII авиакорпус выполнил за 7 июня почти 1400 вылетов, сбросив 1300 тонн бомб.

6–7 июня 1942 г. стало дебютом «Доры» на фронте. В свое время и П.А. Моргунов, и Н.И. Крылов высказывали сомнения в том, что это орудие вообще применялось под Севастополем. Однако на данный момент есть достаточно документальных данных немецкой стороны об использовании «Доры» в штурме города. Что же стало целями сверхпушки? Согласно докладу, представленному в 306-е артиллерийское командование командиром дивизиона подполковником Бемом, по форту «Сталин» было выпущено 6 снарядов из 8 запланированных, по форту «Молотов» – 7 снарядов из 8 запланированных, по батарее 649 (судя по контексту, речь идет о батарее № 30) – 8 из 12 запланированных. Остальные снаряды (8 штук) были выпущены по цели «Белый утес» (подземный склад боеприпасов). О прямых попаданиях сведений не приводится, но форт «Сталин» считался пораженным (на самом деле позиция советской 365-й зенитной батареи потребовала долгого штурма и штурмующие не обнаружили следов воздействия «Доры», см. ниже).

Стрельба из «Доры» оказалась весьма сложным предприятием. В частности, после 6 выстрелов по форту «Сталин» на следующий день от стрельбы отказались ввиду невозможности пристрелки всего двумя выстрелами в изменившихся погодных условиях. В случае стрельбы по «Молотову», как указывалось в докладе, «подогретые в специальном устройстве картузы закончились, а рассеивание, вызванное изменением температуры пороха в условиях небольших размеров цели, не позволяло надеяться на попадание». Подогреватель зарядов на 18 штук в батарее имелся всего один, что неудивительно ввиду циклопических размеров самих зарядов. Т. е. помимо нехватки боеприпасов, сдерживающим фактором в использовании «Доры» были сугубо технические проблемы артсистемы, несмотря на все ухищрения создателей. Гигантские размеры затрудняли пристрелку, математические расчеты же, как признавалось в докладе дивизиона, были теоретически возможными, но практически нереальными из-за неравномерности прогрева гигантских картузов пороха весом 1800 кг. Т. е. практическая ценность сверхпушки была весьма условной. Рост размеров порождал ворох неразрешимых, по крайней мере, для технического и технологического уровня 1940-х гг. проблем.

Также достаточно ограниченным оказался успех радиоуправляемых танкеток 300-го батальона. На неровной, сильно заросшей местности танкетки могли продвигаться с большим трудом. Отзыв из 22-й пд, которой батальон был придан в начале наступления, был отрицательным, «ни в одном случае дело не дошло до их эффективного использования». Более того, констатировалась уязвимость танкеток с взрывчаткой под артиллерийским огнем: «Часть из них вышла из строя еще до начала атаки, при этом еще и нанеся потери нашим подразделениям». Успешным оказалось использование «Боргварда» 50-й пд в просеке, ведущей в направлении советских позиций. Как указывалось в докладе дивизии: «Под огнем пехоты противника он двигался с дистанционным управлением, огибая небольшие препятствия, достиг позиций противника и был подорван». Последовавшая сразу за подрывом атака оказалась успешной. Ни о каком решительном успехе с помощью нового оружия не было и речи.

Несмотря на провал технических новинок, штурмовые действия немецкой пехоты при поддержке массированного огня артиллерии все же позволили пошатнуть оборону на стыке III и IV секторов. В течение 8–9 июня 172-я дивизия понесла большие потери и была сведена в один полк двухбатальонного состава, занявший оборону на узком фронте вблизи станции Мекензиевы Горы. Командовал сводным полком начальник артиллерии дивизии полковник И.М. Рупасов. Командир дивизии полковник И.А. Ласкин был ранен, начальник штаба полковник М.Ю. Лернер, командир 514-го сп подполковник И.Ф. Устинов – погибли. Не будучи уверен в том, что наступление на стыке III и IV секторов не является отвлекающим, И.Е. Петров только 9 июня ввел в бой на участке прорыва немцев два полка 345-й сд из резерва, а 10 июня – еще один.

Однако, по немецким данным, ввод в бой 345-й сд, по крайней мере на левом фланге немецкой ударной группировки, прошел достаточно результативно. Ранним утром 9 июня 32-й пп 24-й пд был выведен в резерв корпуса и передан соседней 50-й пд. 102-й пп 24-й пд перешел в наступление на узком фронте в глубоко эшелонированных боевых порядках. Атака успеха не имела, и командир полка принял решение отойти. В момент отхода полк был накрыт огнем советской артиллерии, как отмечалось в отчете о действиях соединения: «Противник открыл исключительно мощный артиллерийский огонь, в том числе из установок залпового огня на всем фронте дивизии, в особенности по высоте «Яйцо»». В 10.30 по немецкому времени последовала контратака советской пехоты при поддержке «20 танков Т-34 и Т-26». Танков Т-34 на этом участке не было. Судя по отчету о действиях танковых войск в Севастополе, в этой контратаке участвовали 8 танков Т-26 125-го отб (была потеряна 1 машина). По немецким данным, контратак было несколько, и они продолжались до 18.00. По отчету о действиях соединения, 102-й пп понес очень большие потери от артиллерийского огня и в этот день больше не наступал. Потери 24-й пд (без учета 32-го пп и румынского 33-го пп, потерявших несколько десятков человек) за 9 июня составили 100 человек убитыми, 7 пропавших без вести и 439 человек ранеными. В числе потерь также проходят «татары» – 1 пропавший без вести и 3 раненых. 24-я пд стала абсолютным лидером по числу потерянного вооружения в LIV AK, потеряв 100 МП-40, 66 пулеметов и 17 минометов.

Произошедшее заставляет Э. фон Манштейна отправиться в 24-ю пд и выслушать доклад командира дивизии генерал-майора Ганса фон Теттау. Итоги разноса отразились в ЖБД 11-й армии несколькими фразами: «Командующий ставит ему на вид, что дивизия вопреки приказу ввела в бой 32-й пп, мало что этим достигла и понесла большие потери. Разведка проводилась в недостаточных масштабах». В итоге Манштейн отдает LIV AK приказ остановить наступление 24-й пд, вывести ее из боя, с последующим использованием на направлении главного удара 22-й и 50-й пд. Оставляемые позиции 24-й пд занимались вводимой на фронт 4-й румынской гсд. Результатом дня также стало распоряжение командующего 11-й армии: «Вести огонь по обнаруженным батареям противника, не обращая внимания на расход боеприпасов». К слову сказать, в мемуарах Э. фон Манштейн вообще никак не прокомментировал этот инцидент, ограничившись рассуждениями о «железной земле» Севастополя. Фон Теттау не был отстранен и командовал соединением до февраля 1943 г., но покинул свой пост с выводом в «резерв фюрера».

Препятствия, создававшиеся продвижению вперед немецкой пехоты ударами артиллерии из глубины, заставили командование 11-й армии предпринять соответствующие контрмеры. 10 июня под Севастополем развернулась напряженная артиллерийская дуэль, вся артиллерия Манштейна вела огонь главным образом по батареям СОР. Всего за день 11-й армией было расстреляно 1596 тонн боеприпасов. Однако успех борьбы с советской артиллерией пока оставался весьма сомнительным. Как отмечается в ЖБД 11-й армии: «Несмотря на концентрацию артиллерии и постоянные удары авиации по артиллерийским позициям противника, даже ценой большого расхода боеприпасов невозможно в достаточной степени подавить вражескую артиллерию».

К 10 июня 1942 г. положение с боеприпасами в Приморской армии ухудшилось, хотя еще оставалось относительно стабильным. Практически неизменным было положение с выстрелами к 76-мм дивизионным пушкам. К ним еще оставалось 29,5 тыс. выстрелов (из 34,6 тыс. на 1.06.42 г., см. табл. 2). Заметно хуже была ситуация с более крупными калибрами. Так, к 107 мм пушкам 10/30 г. осталось 3,4 тыс. выстрелов (из 5,5 тыс. на 1.6.42 г.), к 122-мм гаубицам 10/30 г. – 8,0 тыс. (из 12,7 тыс.), к 152-мм гаубицам-пушкам 37 г. – 6,2 тыс. (из 9,0 тыс.). Положение с минометными минами, по крайней мере, не ухудшилось по сравнению с началом штурма. Соответственно 50-мм мин осталось 203,7 тыс. штук, 82-мм мин – 81,1 тыс. штук, 107-мм мин – 2,2 тыс. штук 120-мм мин – 7,5 тыс. штук. Т. е. по большинству позиций мин имелось даже больше, чем на 1 июня 1942 г.. Массированное использование противником авиации, разумеется, негативно сказалось на наличии боекомплекта зенитных орудий: 85-мм зенитных выстрелов в Приморской армии еще оставалось 4,9 тыс. штук (из наличия 7,9 тыс. штук на 1.06.42 г.). Тем не менее следует признать, что с точки зрения запасов боеприпасов Приморская армия на четвертый день штурма еще сохраняла возможность сопротивляться.

Позднее, уже в немецком плену, зам. начальника оперативного отдела армии Н.И. Садовников вспоминал свой разговор с Н.И. Крыловым 9 или 10 июня, который оценил положение Севастополя в тот момент как безнадежное. Однако негативная оценка перспектив обороны не означала ее развала. Более того, командование Приморской армии попыталось взять инициативу в свои руки и 11 июня контрударом срезать вклинение на стыке III и IV сектора. Для этого на северную сторону из II сектора перебросили два батальона 7-й бригады Е.И. Жидилова. К наступлению также привлекли 25-ю стрелковую дивизию. Контрудар состоялся, немецкие части перешли к обороне, но окружить их не удалось. Советские атаки были остановлены артиллерийским огнем.

Потратив день на попытку разгрома артиллерии обороны, войска 11-й армии возобновляют наступление на Севастополь. 11 июня состоялась первая атака немцев на «Сталин». Здесь следует отметить, что в немецких оперативных документах в основном использовалось цифровое кодирование карты условными точками. Одновременно высотам, оврагам присваивались имена типа «Танковая гора», «Нефтяная гора» или с принятым в Третьем рейхе «остроумием» – «Еврейский нос». Иногда элементам рельефа присваивались имена командиров, в полосе подразделений которых они находились. В рамках той же практики немцы присвоили оборонительным сооружениям в Севастополе обозначения «ГПУ», «ЧеКа», «Сибирь», «Молотов», «Сталин». Именно они чаще всего используются в литературе, но это была лишь часть системы обозначений, применявшейся немецкими войсками под Севастополем. Причем данные обозначения менялись. Так, 15 июня «Максим Горький» стал «Стальной башней», «Волга» – «Польшей», «ГПУ» – «Днепром», «Сибирь» – «Аляской». Однако эти названия не успели прижиться, хотя встречаются на картах. Одним словом, явного подтекста условные обозначения не содержали.

За наименованием «форт Сталин» скрывалась советская 365-я зенитная батарея 76,2-мм орудий. Ее орудийные площадки действительно были бетонированными, но на этом сходство с фортами заканчивалось. Однако преимущество защитникам давали бетонированные убежища для расчетов и склада боеприпасов. В этих убежищах можно было пересидеть артобстрел, а затем занять позиции, встречая огнем немецкую пехоту. Защищенные линии связи позволяли своевременно вызывать огонь артиллерии, а расположение батареи на высоте 60,0 давало отличный обзор для целеуказания. Вокруг батареи имелась система позиций пехоты с ДЗОТами и стрелковыми ячейками. Судя по немецкому описанию, траншеи пехоты были достаточно глубокими и перекрывались сверху.

До 7 июня 365-й батареей командовал старший лейтенант Н.А. Воробьев, отстоявший ее позиции в декабре. Любопытно отметить, что немцы проявили недюжинный интерес к личности командира батареи: в документах 22-й пд есть несколько вырезок из газет со статьями о 365-й батарее и фотографией Воробьева. Однако свежей информацией о структуре командования они не располагали. После ранения Воробьева в командование батареей вступил лейтенант Е.М. Матвеев. Он тоже получил ранение и с 10 июня батареей командовал лейтенант И.С. Пьянзин. Отражение немецкого наступления на 365-ю батарею 11 июня произошло проверенным методом вызова огня из глубины. В отчете о действиях 22-й пд указывалось: «Противник после нашего огневого удара тяжелой артиллерии и реактивных минометов, предшествовавшего атаке, немедленно открыл сильнейший огонь по тем же районам». Атака была сорвана и потребовалась длительная подготовка к новому штурму. Отражение немецких атак 11 июня – несомненная заслуга нового командира батареи И.С. Пьянзина.

Здесь же следует отметить, что управление огнем «Сталина», по имеющимся данным, опиралось на радиосвязь. Согласно оценке, сделанной на основе показаний советских пленных в немецких «Дополнениях к докладным запискам об иностранных укреплениях» 1943 г., почти вся телефонная сеть Севастополя в первые же дни штурма была выведена из строя. В этих условиях хорошо работающая радиостанция батареи обеспечивала связь с артиллерией.

В тот же день 11 июня началось наступление XXX AK на стыке I и II секторов обороны, в направлении Сапун-горы. Время с 8 по 10 июня было потрачено частями корпуса Фреттер-Пико на разведку системы обороны, определены на местности наилучшие подходы для сближения с советскими позициями, выбраны наблюдательные пункты. Позднее в отчете о действиях 28-й лпд критиковался негибкий план использования артиллерии, исходящий из одновременного успеха обоих соединений (72-й пд и 28-й лпд). Под массированными ударами с воздуха обороняющиеся понесли значительные потери, но оборона сохранила свою целостность. Вскоре выясняется, что система обороны была вскрыта не полностью, наступление подразделений 28-й лпд останавливается «из-за непредвиденного фланкирующего огня из огневых точек». Также немцами отмечается эффективное использование советскими частями минометного огня. В ЖБД 11-й армии указывалось: «Несмотря на мощнейшую поддержку артиллерией и минометами и постоянные действия всех сил авиации, эшелонированные по времени атаки на отдельные участки вражеских позиций смогли достичь лишь небольших успехов». Позднее, во второй половине дня, 72-й пд все же удалось несколько продвинуться вперед, но достижения дня оставались весьма скромными.

Нельзя не отметить, что обороняющиеся части 109-й сд П.Г. Новикова гибко использовали различные средства борьбы, в том числе постановку минных полей уже в ходе боя. Как указывалось в отчете о действиях 28-й лпд: «Дивизия приказывает возобновить атаку после наступления темноты, и полк [49-й еп. – Прим. авт.] пытается выполнить это, однако терпит неудачу, поскольку противник умело блокировал вклинение минами, что сделало временно невозможным дальнейшее продвижение». В целом бои в I секторе 11 июня, безусловно, стали успехом советской обороны. Однако возобновившееся наступление с двух направлений сузило возможности маневра силами внутри СОРа. Всего за 11 июня артиллерия 11-й армии выпустила 2561 тонну боеприпасов при весьма скромных достижениях этого дня.

Серьезнейшим препятствием для наступающих немецких частей стали мины. Как отмечается в докладе командующего саперными частями 11-й армии 11 июня 1942 г.: «Важнейшая характеристика – вражеские мины рассеяны по всей местности. Минные поля встречались в единичных случаях, только перед главными узлами обороны вроде ДОТов». С 7 по 10 июня только в полосе LIV корпуса были обезврежены и сняты 15 600 мин. Причем в отчете указывалось, что это «лишь малая часть еще оставшихся на местности мин». Войскам предписывалось: «Ходить только по дорогам и местам, которые обозначены как разминированные». Плотное минирование не только затрудняло передвижение пехоты, но и перегруппировку артиллерии.

Весьма любопытный доклад об особенностях боевых действий в этот период борьбы за Севастополь представил 14 июня 1942 г. в штаб LIV AK командир 22-й пд генерал-майор Л. Вольф. Он оценивал как основное средство противодействия со стороны советской обороны артиллерию. Вольф писал: «В ходе наступления русская артиллерия продемонстрировала свою чудовищную мощь. Неудача наших атак объяснялась в первую очередь огнем русской артиллерии и батарей тяжелых минометов. Число раненых огнем артиллерии в пять раз выше, чем огнем пехотного оружия». Причем Вольфом отмечалось хорошее управление огнем противостоящей его частям артиллерии: «Часто огонь противника выглядел как огонь по карте, что не представляло для русских никакого труда в хорошо промеренном ими районе крепости». По его мнению, хорошее управление объяснялось, в том числе, надежной защитой линий связи (чего не хватило Крымскому фронту в мае 1942 г.) и продуманным планом ведения огня. Удары артиллерии из глубины с закрытых позиций в значительной степени нивелировали штурмовые навыки немецкой пехоты, облегчавшие им атаку узлов обороны. Генерал Вольф также обращал внимание на то, что мощные удары немецкой артиллерии на узком фронте вскрывали для советских артиллеристов направление следующей атаки. Он писал: «Огневые удары, в том числе тяжелых минометов, указывают ему на место наступления, после чего он отвечает огнем своей очень сильной артиллерии, не жалея боеприпасов и приковывая нашу пехоту к земле». Эти слова позволяют весьма высоко оценить деятельность начальника артиллерии Приморской армии Н.К. Рыжи. Вместе с тем опора обороны на артиллерию ставила СОР в зависимость от поступления боеприпасов средних и больших калибров.

Одновременно однозначно высокую оценку противника в этот период также получили минометчики Приморской армии. Как указывалось в ЖБД 11-й армии в записи от 10 июня: «Опыт показал, что применяемые в большом количестве минометы противника очень сложно обнаружить и подавить, поскольку звук выстрела почти не слышен, а сама стрельба производится из маленьких, вырубленных в скале ячеек, против которых эффективно только прямое попадание». Остается только сожалеть, что нехватка боеприпасов к минометам существенно сдерживала их эффективное использование советскими частями, оборонявшими Севастополь.

Говоря об оценке противником системы обороны СОР, необходимо сказать несколько слов о применении бронетехники. Несмотря на нехватку полноценных противотанковых средств, защитники Севастополя оказали противнику серьезное сопротивление, показывая храбрость и выучку вкупе с грамотным использованием свойств местности. В отчете о действиях 197-го батальона штурмовых орудий указывалось: «Штурмовые орудия с кратчайшего расстояния поражались в борт необнаруженными ПТР противника, а также «коктейлями Молотова». Ни разу прежде не чувствовалось столь болезненно отсутствие у штурмовых орудий средства ближнего боя – пулемета, а желательно огнемета».

Управляемый изнутри машины пулемет появился на «Штурмгешюцах» поздних выпусков. Дивизионы 197-го батальона с начала наступления на Севастополь поддерживали части 24-й и 50-й пд. Также немцы в погоне за техническими новшествами не избежали определенной доли технического авантюризма. Так снаряды обр. 38 г. (кумулятивные), позиционировавшиеся как универсальные, в условиях Севастополя показали себя не лучшим образом. Как указывалось в отчете, эти снаряды «преждевременно разрывались, создавая угрозу собственной пехоте, но при этом, не нанося никакого ущерба находившимся в кустарнике земляным укреплениям противника».

12 июня из Новороссийска в Севастополь прибыл крейсер «Молотов» в сопровождении эсминца «Бдительный». Кораблями была доставлена 138-я стрелковая бригада майора П.П. Зелинского (2655 человек, шестнадцать 76-мм и двенадцать 45-мм орудий, восемь 120-мм минометов). Бригада была выдвинута для прикрытия стыка между III и IV секторами и сразу перешла в контратаку.

Вместе с тем результаты первых пяти дней штурма для немцев оказались отнюдь не вдохновляющими. Потери составили около 11,5 тыс. человек. Бомб у VIII авиакорпуса при сохранении прежнего темпа бомбардировки оставалось всего на полтора дня. Рихтгоффен был вынужден приказать пилотам все бомбы бросать с максимальной точностью, по возможности с пикирования. 600-миллиметровые орудия «Карл» замолчали уже к 10 июня – они расстреляли все боеприпасы. «Дора» расстреляла значительную часть боекомплекта без видимого результата. 16 июня в докладе штаба 11-й армии в ГА «Юг» относительно использования сверхпушки указывалось: «На данный момент выпущено 43 снаряда «Доры», из них только 3 попали северо-восточнее «Сталина» позади форта и еще 3 юго-западнее «Сталина» на первой линии». Надо сказать, что в отчете о штурме форта «Сталин» 22-й пд прямо говорилось: «Следов какого-либо особого воздействия орудия «Дора» при обследовании местности пока обнаружить не удалось». В качестве результата стрельбы «Доры» в литературе также часто называется подрыв ее снарядом склада боеприпасов (проходившим у немцев как «Белый утес»). Утверждается, что он был поражен, с взрывом «подобным извержению вулкана», но документальных подтверждений этому нет. Советские источники это не подтверждают, а очевидец событий П.А. Моргунов – явно отрицает. К 13 июня закончились боеприпасы к 420-мм мортирам «Гамма». Немецкое наступление начинало выдыхаться.

Сокрушение позиций 365-й батареи являлось для немцев жизненно необходимым для продолжения наступления к Северной бухте. В немецких документах даже проскальзывает термин «угловой столб» в отношении «Сталина». Т. е. ключевой опорный пункт обороны. Командир выделенного для атаки на «Сталин» 16-го пп 22-й пд Д. фон Хольтиц в мемуарах не описал подробностей штурма, но они сохранились в отчетах о действиях, составленных по горячим следам событий. В вышеупомянутом докладе командира 22-й пд Вольфа отмечалось, что в штурме «Сталина» была впервые опробована новая тактика. Генерал Вольф обрисовал ее основные черты следующим образом:

«а) Уничтожить прицельным огнем крупнокалиберных орудий (до 42-см) по отдельным укреплениям все позиции противника поблизости от цели наступления;

б) Использовать артиллерийскую маскировку, ведя огонь не только по районам будущих вклинений, но и по соседним участкам вражеского фронта».

Тем самым, по мнению Вольфа, удавалось снизить эффект воздействия советской артиллерии, прикрывавшей 365-ю батарею. Действительно, уже в первом донесении о штурме «Сталина» указывалось: «Артиллерия всех калибров в течение двух дней вела планомерный огонь по форту». План артиллерийской подготовки был скрупулезно проработан, чтобы ввести в заблуждение гарнизон 365-й батареи относительно истинной цели новой атаки. К 12 июня три из четырех орудий 365-й батареи выведены из строя огнем артиллерии.

Основной удар в ходе артподготовки наносился по советским укреплениям, фланкирующим подступы к основной цели атаки, особенно по так называемым укреплениям «Волга» и «Сибирь». Немецкие артиллеристы стремились создать своего рода огневую завесу вокруг «Сталина», препятствующую переброске резервов. По самому «Сталину» огонь велся только до 23.00 12 июня, поскольку именно в это время штурмовые группы начали занимать исходные позиции в непосредственной близости от него. Тем не менее нельзя сказать, что укрепления 365-й батареи не подвергались воздействию артиллерии. Напротив, по ним было сделано 11 выстрелов из 420-мм орудий. Тем не менее, как признавалось немцами после осмотра взятых позиций 365-й батареи, «в результате сильного обстрела некоторые из сооружений были разрушены, но боеспособность форта в целом всерьез не пострадала». Одновременно автор более позднего отчета о действиях 22-й пд подчеркивал сохранение боевого духа гарнизона после многодневного обстрела тяжелыми орудиями: «Вновь ярко проявилась внутренняя сила сопротивления русского солдата в условиях, которые западноевропейский солдат вряд ли смог бы выдержать». Напомню, что именно по «Сталину» вела огонь «Дора» и при всей сомнительной точности этой стрельбы удары 800-мм снарядов по высоте 60,0, несомненно, ощущались защитниками батареи.

Атака осуществлялась с северо-востока двумя батальонами 16-м пп 22-й пд в глубоко эшелонированных порядках, усиленных ротой сапер 744-го сб и пятью штурмовыми орудиями 190-го дивизиона. Две САУ прикрывали атаку, а три САУ атаковали в тесном взаимодействии со штурмовыми группами. Задачей прикрывающих САУ являлось воспрещение огня снайперов и пулеметов со стороны так называемой «Волчьей лощины» (так немцы называли Сухарную балку). На «Волчьей лощине» также сосредотачивался огонь артиллерии 22-го артполка 22-й пд.

Штурм начинается в 3.00 практически без огневого удара по позициям 365-й батареи. Противодействие атаке оказывается стрелковым оружием со стороны «Волчьей лощины», что заставляет штурмовые группы сместиться в сторону от назначенного направления, в результате атака на позиции 365-й батареи идет практически строго с севера. Всего непосредственно в атаке на батарею участвует около 200 человек. Воздействия огня советской артиллерии на этом этапе удается избежать. Как отмечается в немецком отчете о действиях: «Новая тактика артиллерии себя оправдала, противник не заметил подготовку и не вел заградительного огня». Также нельзя не отметить указанный позднее недостаток позиций 365-й батареи – «Минирование слабое». Частично это может быть отнесено на уничтожение минных полей артобстрелом. Все это позволяет штурмовым группам немцев ворваться на укрепления и завязать ближний бой. Единственное боеспособное 76-мм зенитное орудие 365-й батареи выводится из строя.

Уже в 3.45 немецкие штурмовые группы докладывают наверх: «Мы на «Сталине»!» В ЖБД 11-й армии указывалось: «Ранним утром 22-я пд захватила зенитную позицию «Сталин»». Однако в действительности бои за 365-ю батарею шли еще много часов. План внезапной атаки в целом сработал. В отчете о действиях подчеркивается: «В течение первых часов атаки на «Сталин» артиллерия противника безмолвствует». В 4.00 с соседнего укрепления (проходящего у немцев как «Волга») открыли огонь противотанковые пушки и зенитки. Но это явно было реакцией на увиденный бой, а не планомерный обстрел с закрытых позиций. Отсутствие воздействия советской артиллерии дает немецким штурмовым группам определенную свободу действий в бою за позиции 365-й батареи.

ДОТ на подступах к позициям батареи расстреливается штурмовой группой из противотанковых пушек. Его гарнизон (около 30 человек, по немецким данным) погибает. На батарее разворачивается рукопашный бой, даже скупые строки отчета о действиях оставляют сильное впечатление: «Глубокие траншеи превращены в тоннели, в темноте которых ведут бой солдаты противника с ручными гранатами и винтовками. Гарнизоны жилых бункеров ведут огонь из амбразур и дверей».

В то время как одни штурмовые группы ведут бой в траншеях 365-й батареи, другие подразделения пытаются эксплуатировать первоначальный успех и продвинуться дальше. Конечной задачей наступления 16-го пп по первоначальному плану являлся южный фас укрепления «Волга». Однако развить атаку в направлении «Волги» немцам не удается. Около 5.30 огонь советской артиллерии становится все сильнее. Маневр с внезапной атакой имел все же достаточно ограниченный по времени эффект. Окончательно от наступательных действий немцы отказываются около 7.00 и переходят к закреплению позиций.

Верхняя граница времени сопротивления гарнизона 365-й батареи в немецком отчете обозначена так: «Главный бункер из толстых древесных стволов со стальной дверью продолжает бой до 15.00. Наконец с ним удается справиться с помощью подрывных зарядов». По советским данным, последняя радиограмма поступила с батареи в 15.18: «Отбиваться нечем. Личный состав весь вышел из строя. Открывайте огонь по нашей позиции, по нашему командному пункту». Т. к. время в немецком отчете указано берлинское, гарнизон сопротивлялся после этой радиограммы по меньшей мере еще час. Советские артиллеристы открыли огонь по бывшей позиции 365-й батареи, которая была захвачена противником. Об эффекте этого обстрела в отчете о действиях 22-й пд ничего не сообщается.

Потери 16-го пп в штурме 365-й батареи составили 32 человека убитыми, 2 пропавшими без вести и 136 ранеными (+3 из состава 190-го батальона штурмовых орудий). Из 5 штурмовых орудий в ходе атаки три вышли из строя. Упорство защитников батареи произвело сильное впечатление на немцев. Как указывалось в немецком отчете по горячим следам взятия «Сталина»: «Немногие взятые в плен демонстрировали, невзирая на многодневный артиллерийский обстрел и бой, все еще несломленный боевой дух. Один из них дерзким тоном потребовал от наших солдат, чтобы они застрелили его». 24 июня 1942 г. командиру 365-й батареи старшему лейтенанту Ивану Семеновичу Пьянзину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Э. фон Манштейн позднее вспоминал: «13 июня… удалось овладеть фортом «Сталин», перед которым зимой было остановлено [наше] наступление». Командующему 11-й армией удалось выдать захват днем 13 июня позиций зенитной батареи за стратегический успех. Это помогло ему убедить Гитлера выделить еще три пехотных полка и не перебрасывать под Харьков VIII авиакорпус. Начало немецкого летнего наступления по плану «Блау» тем самым откладывалось на неопределенный срок. Упорство защитников Севастополя оказало влияние на обстановку на советско-германском фронте в целом. Захватом «углового столба» северной стороны, которым являлся «Сталин», Э. фон Манштейн показал вышестоящему командованию перспективу завершения борьбы за Севастополь. Уже 13 июня в распоряжение 11-й армии передается 420-й пп 125-й пд. Полк перебрасывался по железной дороге из района Славянска с прибытием первого эшелона уже 15 июня. Также Манштейну были обещаны 318-й и 360-й пп. Это была сравнительно распространенная в Вермахте практика использования полков отдельно от дивизий, в состав которых они изначально входили.

Многое теперь зависело от эффективности немецкой блокады Севастополя с воздуха. 14 июня немецкие пикировщики потопили транспорт «Грузия» с 526 тоннами боеприпасов и маршевым пополнением численностью 708 человек. Прибывшее на «Грузии» маршевое пополнение спаслось вплавь. Гибель на борту транспорта почти 500 тонн боеприпасов (водолазы подняли всего около 38 тонн) стала тяжелым ударом для защитников Севастополя. В ночь на 14 июня Октябрьский телеграфировал: «Положение с людьми и особенно боезапасом на грани катастрофы». Теперь снабжение артиллерии Севастополя шло «с колес», отражать атаки приходилось тем, что доставили предыдущей ночью. При этом количество доставляемых боеприпасов сильно отставало от их расхода.

В 2.45 ночи 17 июня началось новое крупное наступление LIV AK. Удар пришелся по смежным флангам 95-й и 345-й сд. Г.И. Ванеев пишет, что в наступлении 17 июня участвовал полк 46-й пд, это подтверждается немецкими документами, 132-й пд был подчинен 97-й полк 46-й пд. Кроме того, днем 17 июня в Бельбек прибыл первый эшелон 72-го пп 46-й пд. Дополнительно в LIV корпус прибыл III батальон 204-го тп (из 22-й тд). Но 17 июня эти части в бой не вводились. Очередной целью немецкого наступления стала 30-я батарея береговой обороны. Огонь батареи существенно мешал продвижению вперед LIV корпуса, ее 305-мм снаряды периодически рвались в районах сосредоточения немецкой пехоты в долине реки Бельбек. 16 июня вторая башня батареи была выведена из строя попаданием крупной авиабомбы (по другим данным, 210-мм снаряда, см. ниже). Однако принудить батарею к молчанию не удавалось, также ее позиции стали важным опорным пунктом советских войск на подступах к Северной бухте.

Первые схватки весьма важного для судьбы Севастополя дня состоялись уже около полуночи 16 июня. Уже в 23.00 16 июня для наступления на «Бастион I» (укрепленного командного пункта 30-й батареи) сосредоточился 213-й пп с подчиненными ему подразделениями 88-го сб и 132-й сб. Усиленный II батальон 213-го пп должен был ровно в полночь внезапно атаковать вдоль северного склона «Бастиона» и вклиниться в районе между ним и фортом «Максим Горький» (т. е. башенными установками 30-й батареи). Однако, как указывалось в немецком отчете о действиях, «добиться внезапности не удалось, и вскоре после начала движения с исходных позиций атакующие части были остановлены сосредоточенным огнем русских». Понеся значительные потери, атакующие отошли на исходные позиции. Принимается решение возобновить атаку в назначенный срок общего наступления, т. е. в 2.30 17 июня.

Здесь следует сделать важную ремарку. В немецкой работе 1943 г. «Дополнения к докладной записке об иностранных укреплениях» было указано время штурма 30-й батареи 14.30 17 июня 1942 г.. Эта ошибка перекочевала в сделанный в 1946 г. в инженерном управлении ВМС русский перевод, используемый отечественными исследователями. Однако в написанных по горячим следам отчетах о действиях указывается время 2.45, т. е. без четверти третьего ночи. Сомнений в том, что используется 24-часовой формат времени, не оставляют другие временные отметки в тех же отчетах. Ошибка во времени приводит к смещению всей последовательности событий.

Атака на «Бастион I» началось синхронно с наступлением остальных соединений LIV AK – в 2.30 ночи 17 июня. Командный пункт 30-й батареи, судя по всему, в наибольшей степени пострадал от снарядов 600-мм мортир «Карл». Как указывалось в отчете командира 306-го артиллерийского командования Цукерторта: «Воздействие снарядов «Карла» и других боеприпасов тяжелейших калибров на «Бастион» было уничтожающим. Глубокие, частично закрытые траншеи, которые во многих местах были укреплены высокими бетонными ступенями в северном направлении, были полностью разбиты. Весь передний склон, откос которого здесь особенно крутой, полностью обрушился на протяжении 30 метров».

Несмотря на серьезные повреждения укреплений командного пункта, его гарнизон сохранил боеспособность. Наступление немецких штурмовых групп встретил организованный огонь обороны. Как указывается в немецком отчете о действиях: «Отдельные опорные пункты и снайперы противника на восточной стороне бастиона, на склонах железнодорожной насыпи и на высотах западнее противотанкового рва оказывали отчаянное сопротивление». Одновременно атакующие подвергались артиллерийскому обстрелу, но судя по всему, менее интенсивному, нежели ранее.

Однако после нескольких часов боя штурмовым группам удается выбить очаги сопротивления огнем пехотных орудий и обстрелом поддерживающей артиллерии. В 9.00 начинается собственно атака «Бастиона». Он был обойден и атакован с юга и юго-запада. Нельзя не обратить внимания, что в отчете подчеркивается: «Потери были вызваны в основном огнем вражеских снайперов» и снайперов «приходилось уничтожать поодиночке».

Пока штурмовые группы саперов вели бой за укрепления, 213-й пп занял западный край «Бастиона», однако из-за контрудара советских частей вынужден был отойти с достигнутого рубежа. В 13.30 атака 213-го пп была повторена, на этот раз после авиаудара «штук» и при поддержке саперов. Таким образом, только примерно к 15.00 было сломлено сопротивление защитников командного пункта 30-й батареи. По существу, ошибка во времени в «Дополнениях к докладной записке…» в корне меняла оценку происходившего. Вместо описанного в отчетах о действиях частей многочасового боя, начавшегося еще ночью, атака на командный пункт 30-й батареи («Бастион I») выглядела молниеносной атакой, длившейся десятки минут. Устранение ошибки позволяет высоко оценить стойкость и героизм защитников укрепления.

После захвата командного пункта 30-й батареи немцы решают, ослепив дымовыми боеприпасами советские минометные и артиллерийские батареи в долине Бельбека, продолжить атаку на «Максим Горький» (т. е. на башни 30-й батареи). Атака усиленного саперами II батальона 213-го пп началась в 16.00. Ставка на атаку до восстановления целостности советской обороны на этом участке оправдалась. Шквалом огня минные поля оказались частично взорваны, проволочные заграждения разрушены, все бойцы и командиры наземных укреплений убиты или ранены. Примерно за полчаса атакующим удалось достичь позиций башенных установок и, как указывается в отчете о действиях, «подрывными зарядами вывела из строя расчеты обеих бронированных башен и заставила замолчать последнее орудие, которое еще было способно вести огонь». Вместе с тем в отчете признавалось, что установить заряды удалось благодаря тому, что башни уже были повреждены огнем артиллерии и бомбами «штук». Относительно попадания, которое вывело из строя орудие второй башни, есть разночтения. В докладе Цукерторта указывалось: «Один из стволов юго-западной башни был выведен из строя попаданием снаряда 21-см мортиры, последний ствол вел огонь до последнего, однако его подвижность была ограниченной, а огонь – очень неточным». После прорыва немецкой пехоты и саперов к башням гарнизон батареи вместе с частью бойцов из наземных укреплений ушел в подземные помещения.

Именно по батарее № 30 были сделаны последние прицельные выстрелы «Доры», впрочем, без видимых успехов. В докладе LIV AK от 19 июня указывалось: «Последние 5 выстрелов «Доры» 17 июня были выпущены по «Максиму Горькому». Из них 2 перелета, их результат был не виден. Один выстрел – недолет на 120 метров, 2 выстрела – недолеты, расстояние до цели еще больше». При такой «феноменальной» точности стрельбы у «Доры» были все шансы накрыть немецкую пехоту и саперов, которые вели бой в первой половине дня 17 июня на «Бастионе», в нескольких сотнях метров от башен 30-й батареи.

Захват немцами позиций 30-й батареи одновременно означал глубокий охват войск IV сектора обороны в районе Любимовки. Здесь вместе с 95-й сд вели бой оставленные генералом Жидиловым в подчинении командира IV сектора два батальона морской пехоты. С выходом на западный склон высоты, на которой располагались башни, немцы получили возможность контролировать огнем дорогу, ведущую от Любимовки на юг. Был даже отменен рейд немецких саперов на подрыв моста через Бельбек на этой дороге.

Усугубилась ситуация определенной самонадеянностью командования СОР. Вице-адмирал Октябрьский дал телеграмму коменданту сектора Капитохину: «Противник добивается, чтобы вы ушли из Любимовки, очистили высоты 38,4, 42,7 и 36,1. Противник удивлен, почему вы не очищаете север, так они пишут в своих документах. Противник боится лезть вперед, пока вы висите на его правом фланге. Еще больше устойчивости, держитесь крепко, держитесь при всех условиях, даже если противник просочится в ваш тыл». С одной стороны, упорство в удержании важных опорных пунктов способствует устойчивости обороны в целом. С другой стороны, отсутствие возможностей для восстановления положения делает оставление гарнизонов таких пунктов весьма рискованным. Ф.С. Октябрьский рассчитывал на истощение сил противника и этот расчет оказался ошибочным, что привело к негативным последствиям для обороны Северной стороны в целом.

Обстановка в III и IV секторах 17 июня для советской стороны резко осложнилась ввиду развертывания немцами крупномасштабного наступления сразу на нескольких направлениях. Усиление удара LIV AK произошло за счет перегруппировки сил. В промежутке между 132-й и 22-й пд была введена незадачливая 24-я пд, перегруппированная с левого крыла LIV AK. Помимо прочего, соединению было придано новейшее оружие в лице радиоуправляемых танкеток 300-го батальона. Атака началась еще в ночной темноте, в 2.30 ночи. Соединение достаточно успешно продвигалось вперед. Были взяты штурмом укрепления «Молотов», «ГПУ» и «ЧеКа». Потери 24-й пд за день можно назвать умеренными: 54 убитых, 12 пропавших без вести и 236 раненых. Можно было бы предположить, что успешное наступление объясняется результативным использованием «Боргвардов» 300-го батальона, но документами это не подтверждается. В докладе дивизии по итогам использования радиоуправляемых танкеток указывалось: «В ходе атаки 31-го пп 17.6 на «Аннаберг» были введены в бой 6 B-IV. Из них 2 эффективно сработали против вражеских траншей и дзотов на «Аннаберге». Одна машина сдетонировала по неясным причинам, убив двух танкистов. 2 машины были выведены из строя воздействием противника, еще 2 попали на минное поле, и их пришлось уничтожить». Успех 24-й пд 17 июня объясняется штурмовыми действиями при массированной поддержке артиллерии. 24-я пд наступала в глубоко эшелонированных порядках (в первой линии в ночь на 17 июня было всего два батальона), причем второй и третий эшелоны использовались для атак советских опорных пунктов с фланга.

Также еще в темноте 17 июня после двух ударов реактивных минометов состоялась атака 16-го пп 22-й пд на «Волгу» (нельзя не отметить – спустя четыре дня после захвата находившегося рядом «Сталина»). Как подчеркивалось в немецком отчете о действиях, укреплениям был нанесен большой ущерб авиацией. В атаке активно использовались огнеметы и подрывные заряды. По итогам осмотра захваченных укреплений немцами был сделан вывод, что «Волга» «не является крепостью или фортом, а системой хорошо оборудованных позиций на гребне высот». Тем не менее с занятием высоты, на которой располагалась «Волга», немцы получили возможность просматривать все пространство до Северной бухты и саму бухту.

В целом день 17 июня можно считать решающим для всей обороны Северной стороны. Наступающая немецкая пехота заняла важные и хорошо укрепленные позиции, господствующие высоты. До берега бухты оставалось 1,5–2 км. Также наступлением 132-й пд были изолированы войска IV сектора в районе Любимовки, что уменьшило возможности по удержанию позиций на Северной стороне. Командование 11-й армии оценивало действия 17 июня как успех и, несмотря на продолжающееся сопротивление советских войск на подступах к бухте, LIV AK получил приказ «подготовиться к скорой перегруппировке для захвата высот Гайтаны».

После изоляции гарнизона 30-й батареи в подземных помещениях борьба за нее продолжалась несколько дней. Судьба батареи после 17 июня в отечественных исследованиях до недавнего времени освещалась слабо. По горячим следам событий в «Правде» 27 июня 1942 г. говорилось о самоподрыве батареи. Эта же версия повторяется в более поздних исследованиях. В исследовании о деятельности Черноморского флота в ВОВ писалось: «Фашистские солдаты пустили в ход огнеметы, стали взрывать толовые шашки». Несколько более подробное описание судьбы 30-й батареи, показывающее явное знакомство с немецким «Дополнением к докладной записке об иностранных укреплениях» 1943 г., дали в своих мемуарах Н.М. Кулаков и Н.И. Крылов.

Также в отечественной литературе имеет хождение версия, согласно которой для атаки батареи немцы использовали входы в нее: «Подорвав входные бронированные двери, враги ворвались внутрь». Однако командир роты немецкого 173-го сб прямо написал в своем отчете о действиях: «Попытка проникнуть в форт через один из двух выходов представлялась мне бесперспективной, поскольку внутреннее строение укрепления было неизвестно». Иностранные описания штурма, в том числе соответствующий раздел «Дополнения к докладной записке об иностранных укреплениях», хотя явно основываются на документах, во многом фрагментарны.

Изучение отчетов о действиях позволяет более точно восстановить последние дни борьбы гарнизона батареи Г. Александера. В штурме батареи № 30 ставка немецкими саперами была сделана на горючие смеси и взрывчатку. Однако для этого нужно было пробить броню башни. Попытки это сделать подрывными зарядами никакого эффекта не имели. В 6.45 утра 18 июня немецкими саперами на крыше башни был взорван мощный кумулятивный заряд весом 50 кг, что привело к образованию пробоины в броне и разрушениям механизмов горизонтальной и вертикальной наводки. В отверстие было залито 200 литров горючей смеси и 100 литров бензина (по другим данным, 400 литров бензина и 200 литров горючей смеси), с поджиганием смеси выстрелом из сигнального пистолета. Через 15 минут горения внутри начинают рваться боеприпасы, как указывалось в немецком отчете: «Внутри форта произошел новый мощный взрыв, дым повалил из выходов». Однако общий эффект остается ограниченным, немцам сдаются всего два обожженных бойца, выбежавшие через выход № 2. Вторую башню 30-й батареи немцы также пытались уничтожить горючей смесью. Емкости с горючей смесью и бензином были поставлены на башню и подожжены подрывным зарядом. Эффект от этого мероприятия был достаточно условным: «бензин не просочился достаточно глубоко и быстро сгорал».

Позднее на допросе в немецком плену майор Г.А. Александер сообщил, что «18.6 произошел сильный взрыв, которым мы были разделены на две части. Я с 30 человеками был отрезан от остальных». Задымление заставило Г.А. Александера уйти через подземный ход на командный пункт батареи. Это весьма существенная деталь в контексте произошедших далее событий. Собственно, сведение борьбы гарнизона в заключительный период осады батареи № 30 немцами к действиям группы во главе с майором Александером, как это делает, например, Н.М. Кулаков, по сути своей ошибочно. Гарнизон оказался разделен на две самостоятельно действующие группы.

Следующим шагом стал подрыв немцами в 15.00 19 июня мощного заряда в 500 кг монахита, уже внутри башни. Как указывается в отчете о действиях: «Результат – плиты наверху башни поднялись в воздух и отлетели на 4,6 м. Восточная стена башни осела, западная поднялась. Левый орудийный ствол поднялся под углом 45°, в этом положении его заклинило». Из этого описания однозначно следует, что взрыв был произведен в восточной башне батареи № 30. Именно ее состояние на момент окончания штурма, зафиксированное на фотографиях, соответствует данному описанию. Вероятно, именно взрыв 19 июня был воспринят в гарнизоне как самоподрыв батареи силами гарнизона.

Взрыв полутонны взрывчатки привел к тяжелым повреждениям внутри батареи. Взрывная волна сорвала все двери и привела к многочисленным жертвам. На этом испытания гарнизона 19 июня не закончились. Как указывалось в немецком отчете: «Подрывы были продолжены в обеих башнях, использовались по 100 кг взрывчатки и бензин». Только в 15.00 к немцам из батареи вышел парламентер, как отмечается автором отчета, «говоривший немного по-немецки кавказец». После переговоров вышли 115 человек «полностью черные и частью со значительными ожогами». Согласно немецким данным по итогам допросов, в основном это были военнослужащие батареи, лишь несколько человек из стрелковых частей, оборонявшихся рядом. Также, по их показаниям, «в форте еще находятся 114 русских, в том числе майор, несколько комиссаров, 6 женщин и ребенок». От этой же группы пленных немцами было получены показания об общем устройстве батареи, правда, неточные: два этажа одинаковой планировки, четыре погреба боезапаса к каждой башне.

Вследствие произведенных немцами подрывов и заливки горючего, в ночь на 20 июня на 30-й батарее до 9.00 утра полыхал пожар. Когда он стих, немцы попытались заложить в обеих башнях заряды взрывчатки для образования проломов, в которые можно залить горючую смесь в находящиеся глубже помещения. В разгар работ произошел контрподрыв, произведенный оставшимся гарнизоном батареи в западной башне. Немцы оценивают его мощность в 100 кг взрывчатки, он привел к воспламенению горючей смеси и детонации 230-кг заряда, уже установленного немцами. Судя по величине заряда, он был уже полностью установлен, т. е. сам контрподрыв несколько запоздал. Взрывная контратака гарнизона стоила немецким саперам 3 убитых и 2 раненых.

В восточной башне немецкими саперами подрыв 230-кг заряда произошел по плану, в результате «возникли сильные пожары и задымление». Капитуляции остатков гарнизона 30-й батареи, однако, не произошло. Причем не помогли даже приемы психологической войны. Как указывается в отчете: «Пленный русский призвал окруженных сдаваться, однако ответом стал ружейный огонь».

В 6.00 утра 21 июня из западного входа вышли два «полностью закоптившихся» советских солдата, показавших на допросе, что верхний этаж еще охвачен огнем, остальные защитники, вероятно, погибли. Также они сообщили, что контрподрыв 20 июня «произошел по приказу комиссара». Г.А. Александер на допросе также упоминает политрука Ларина, оставшегося в группе, отрезанной от командира в орудийном блоке батареи. Имеется в виду, очевидно, политрук Иван Эммануилович Ларин, военком взвода управления 30-й батареи. Именно он возглавил сопротивление остатков гарнизона горящей и сотрясаемой взрывами 30-й батареи. Достоверных сведений о его судьбе обнаружить не удалось. В докладе командира 306-го артиллерийского командования Цукерторта есть фраза, скорее всего, по показаниям пленных: «Старший по званию комиссар также застрелился», причем явно до пленения Г.А. Александера (тот тоже числится застрелившимся). Манштейн пишет: «Во время одной из попыток прорваться из форта был убит командовавший фортом комиссар». Однако не очевидно, кого он имеет в виду. Военком батареи Е.К. Соловьев также застрелился при неудачном прорыве.

Вследствие пожаров и дыма (а возможно, и ввиду угрозы контрподрывов) от продолжения подрывов зарядов в башнях батареи № 30 немцы отказались. Горящую батарею была оставлена охранять рота 24-го саперного батальона. При попытке прорыва по водостоку в ночь на 26 июня 1942 г. командир батареи Г.А. Александер вместе с несколькими бойцами был взят в плен, еще три человека и женщина из той же группы застрелились. Майор Александер был впоследствии расстрелян немцами в Симферопольской тюрьме. В плен также попал командир башни лейтенант С.А. Шорохов. В 15.30 26 июня были взяты в плен еще 40 человек из состава гарнизона 30-й батареи, включая политрука и 17 раненых.

Реакцией командования СОР на возникший 17 июня кризис стал ввод в бой только что прибывшей 138-й сбр. Как вспоминал Н.И. Крылов: «В контратаке, предпринятой утром 18 июня в общем направлении на станцию Мекензиевы Горы, участвовали кроме батальонов новой бригады Перекопский полк Тарана, левофланговые части дивизии Гузя [345-й сд], остатки приданного ей танкового батальона». После первоначального успеха, позволившего подразделениям оттеснить 47-й пп 22-й пд, немцами была предпринята контратака с применением штурмовых орудий, восстановившая положение. В донесении Ф.С. Октябрьского от 8.00 19 июня отмечается «сильное огневое противодействие» противника советскому контрудару. Крылов также признавал, что контрудар успеха не имел, бригада понесла большие потери.

Захват района 30-й батареи позволил немцам сделать следующий шаг и увеличить разрыв между окруженными в районе Любимовки и главными силами Приморской армии. С этой целью было предпринято наступление на так называемую «батарею Шишкова» (береговая батарея царской постройки). Однако первая атака на этот опорный пункт успеха не имела. Как указывается в немецком отчете о действиях по штурму «батареи Шишкова»: «Атаку пришлось прекратить в связи с мощными контрударами противника и сильнейшим фланкирующим огнем из южной части форта и с окружающих полевых укреплений». Наступление правофланговых подразделений 24-й пд после захвата Бартеньевки останавливается на подступах к так называемому «Северному форту».

Однако относительный неуспех в штурме укреплений компенсируется успешным прорывом к Северной бухте. Почти одновременно на берег бухты выходят смежными флангами 22-я пд и 24-я пд. Также в ЖБД 11-й армии заявлялось о ликвидации окруженных частей 95-й сд: «В тяжелых боях удалось сломить сопротивление врага на плацдарме Любимовка». Советские источники подтверждают большие потери 95-й сд.

В ночь на 19 июня в телеграмме Сталину, Кузнецову, Буденному и Исакову командование СОР признавало: «На кромке северной части Северной бухты остатки прижатых наших войск долго не продержатся…». Потеря Северной бухты означала невозможность принимать в Севастополе крупные корабли, т. е. возможности полноценно снабжать гарнизон резко уменьшались. Целостность обороны Северной стороны была уже нарушена, и к исходу 20 июня ее пришлось оставить за исключением трех опорных пунктов (Константиновский и Михайловский равелины, Инженерная пристань). Теперь линия обороны IV сектора проходила по южному берегу Северной бухты.

Числовые данные о положении с боеприпасами в Приморской армии имеются в переписке в фонде ГАУ. В частности, по боеприпасам наиболее ходовых калибров приводятся следующие данные (см. табл. 8).

ТАБЛИЦА 8

Обеспеченность Приморской армии боеприпасами ходовых калибров на 18.00 19 июня 1942 г.

По приведенным данным хорошо видно, что к 19 июня дивизионные гаубицы и 122-мм пушки и 152-мм пушки Приморской армии сидели на голодном пайке. Причем прибытие боеприпасов из Новороссийска обстановку принципиально уже не улучшало. 9 тыс. выстрелов к 152-мм гаубицам-пушкам 37 г. или 17,1 тыс. выстрелов 122-мм гаубиц 10/30 г., с которыми Приморская армия вступала в бой в начале июня, были уже израсходованы. Ситуация с весьма эффективными в реалиях Севастополя минометными минами всех калибров и без того плохая, серьезно ухудшилась и перспектив ее улучшения не просматривается (см. для сравнения табл. 2).

При этом в составе Приморской армии имелись образцы вооружения, хорошо обеспеченные боеприпасами. Это 45-мм пушки, 76-мм полковые пушки. Однако эффективность этих орудий и влияние на ход боевых действий было достаточно условным.

В ходе наступления в районе Бартеньевки 20 июня в составе 24-й пд вновь были использованы радиоуправляемые танкетки. В бою использовались 3 B-IV, но как указывается в докладе штаба дивизии: «Эффекта не было, поскольку все машины были подбиты ПТО противника». Более результативным оказался огонь танков управления Pz.III 300-го батальона по советским бетонным ДОТам. Эффект от использования «Боргвардов» был скорее косвенным – они привлекали на себя огонь обороны. Как указывалось в докладе 24-й пд: «Мнение 300-го тб о том, что B-IV приняли на себя основную часть вражеского огня, полк подтверждает». Гусеничные машины, очевидно, воспринимались советскими пехотинцами и артиллеристами как танки, и на них сосредотачивался огонь противотанковых средств, что с другой стороны вскрывало систему обороны.

«Северный форт» становится для 24-й пд весьма «крепким орешком». Из всех сооружений Севастополя оно в наибольшей степени заслуживало наименование «форта». Укрепление окружалось рвом с каменными стенками, шириной 5 м и глубиной 3,2 м, за которым был насыпан вал высотой 4 м и шириной 10 м. Гарнизон укрепления насчитывал около 150 человек из разных частей во главе с командиром роты старшим лейтенантом А.М. Пехтиным (служивший в укреплении в мирное время и отлично знавший его расположение). Уже 18 июня батальон 102 пп вклинивается на территорию форта, но вынужден отойти из-за сильного сопротивления гарнизона и необходимости обстрела форта тяжелой артиллерией. На следующий день история повторяется: прорвавшийся на форт батальон приходится отвести. Попытавшийся атаковать форт с другого направления 31-й пп 24-й пд даже не смог пробиться на его территорию.

На 20 июня назначается планомерный штурм форта, однако и он терпит неудачу. В отчете о действиях дивизии позднее указывалось: «После тяжелого боя в обширных и сильно укрепленных внутренних помещениях форта вечером захваченную часть вновь приходится оставить, чтобы дать артиллерии возможность планомерно обстрелять внутреннюю часть форта перед возобновлением наступления 21 июня». В боях 19–20 июня 24-я пд потеряла 87 человек убитыми, 28 пропавшими без вести и 411 ранеными.

Наконец 21 июня состоялся штурм, впоследствии описанный в «Дополнениях к докладным запискам об иностранных укреплениях». Вновь удалось лишь вклиниться в оборону укрепления. Прорвавшиеся на вал немецкие саперы оказались изолированными и с большим трудом удержались, исключительно за счет поддержки артиллерии. В ночь с 21 на 22 июня прорыв был расширен, и в итоге в форт прорвались немецкие пехотинцы. Огнеметы в штурме укрепления немцами не применялись. Согласно отчету о действиях 24-й пд, в штурме также участвовали подразделения 132-й пд. Таким образом, трехдневная оборона северного укрепления группой А.М. Пехтина полностью подтверждается данными противника.

Захватив Северное укрепление, немецкие пехотинцы сразу же стараются развить успех и выйти на Батарейный мыс. Однако быстрого успеха достичь не удается, в отчете о действиях 24-й пд указывается: «Находящееся на этом мысу укрепление, несмотря на планомерный обстрел крупнокалиберной артиллерией, до конца дня захватить не удается». Укрепление на Северной косе 31-й пп захватывает только в первой половине следующего дня, 23 июня.

Одним из последних очагов сопротивления на Северной стороне стали склады боеприпасов в Сухарной балке, проходившей у немцев как «Белый утес». Н.И. Крылов писал: «За Северной бухтой прогремел мощный взрыв, заваливший обломками скал основные штольни Сухарной балки». Однако, как и в случае с «самоподрывом» 30-й батареи, данная версия несколько сужает рамки борьбы за старинный флотский арсенал на берегу Северной бухты. Более развернутую картину дает Г.И. Ванеев, указывающий на продолжение борьбы в штольнях после подрыва нескольких из них. Одновременно не вполне точен здесь Э. фон Манштейн, написавший в мемуарах: «Когда наши саперы приблизились к входу в первую из этих пещер, внутри каземата произошел взрыв».

Удар немецкой пехоты по штольням последовал 24 июня. Командир 16-го пп Д. фон Хольтиц в мемуарах писал, что наличие скального массива над штольнями «практически исключало возможность применения артиллерии, которая была бы здесь неэффективной». Усиленный саперами 16-й пп атаковал с запада, 65-й пп – с востока. Атака велась с подрывными зарядами и огнеметами. Как указывается в отчете 22-го сб, в первой штольне с боеприпасами удается захватить 7 пленных и 24 гражданских лица. Дальнейшая атака останавливается огнем из бетонированных пристроек к штольням. Уже вечером 24 июня к входам в штольни на веревках немцами спускаются кумулятивные заряды. После их подрыва начинается атака с применением огнеметов сразу на три входа в штольни. В этот момент гремит взрыв. Позднее выяснилось, что цепь подрыва замкнул краснофлотец А.К. Чикаренко. Как указывалось в отчете о действиях немецких саперов: «Русские взорвали четвертую штольню вместе со всем ее гарнизоном. Огромный кусок скалы откололся от склона и упал в воду. Множество саперов было засыпано обломками или ранено летавшими повсюду фрагментами скалы».

Однако захват штолен считался немцами жизненно необходимым ввиду уже запланированного форсирования Северной бухты, причем первоначально оно должно было осуществиться 27 июня (см. ниже). Поэтому, несмотря на угрозы подрывов, атаки были продолжены. При этом маневр был сужен обрушением скалы, вследствие чего атаковать штольни возможно было только с востока. В итоге 26 июня предпринимается атака на штольни с использованием штурмовых орудий. Вслед за САУ двигались саперы с огнеметами, подрывными зарядами и дымовыми шашками. В атакованных штольнях от огнеметов начали рваться боеприпасы. Защитники складов отвечали огнем пистолетов-пулеметов, но в дуэли с пушками штурмовых орудий силы были явно не равны. Вместе с тем в немецком отчете о действиях указывалось, что атакующие штольни подразделения обстреливались из пулеметов и противотанковых пушек с южного берега Северной бухты. В итоге напряженного боя немцам все же удается захватить оставшиеся штольни. Подрывов больше не было, как указывает Г.И. Ванеев, ввиду отсутствия боеприпасов в уцелевших после подрывов штольнях.

Подводя итоги борьбы за Северную сторону, следует сказать об использовании в этих боях немецких танков. Согласно донесению LIV AK на 23 июня 1942 г., в III батальоне 204-го тп имелось в строю 30 танков (3 Pz.IV, 1 Pz.III, 9 Pz.II и 17 Pz.38(t)). Безвозвратно потерянными числились 2 Pz.IV и 4 Pz.38(t). Еще 3 Pz.IV и 5 Pz.38(t) числились в подчинении 50-й пд. Таким образом, советские донесения об использовании противником в боях танков имеют достаточно веские основания.

К 23 июня по приказу командования остатки войск IV сектора отошли на южный берег Северной бухты. Теперь оборона Севастополя сузилась до обороны Инкерманской долины. В тот же день в город прорвались «Ташкент» и эсминец «Безупречный», которые привезли первые части и вооружение перебрасываемой в город 142-й стрелковой бригады. Как докладывал 27 июня Ф.С. Октябрьский в штаб Северо-Кавказского фронта, гарнизону Севастополя требовалось доставлять ежедневно 500 тонн боезапаса, 200 тонн продовольствия, 75 тонн горючего. Реально город 21–27 июня получал в среднем 100 тонн боезапаса, 40 тонн продовольствия и 30 тонн горючего.

С утра 24 июня организация и состав сил СОРа выглядели следующим образом:

I сектор – комендант – генерал-майор П.Г. Новиков; рубеж обороны: от Балаклавы до выс. 113, 2 (искл.); силы: 109-я и 388-я сд, 9-я бригада морской пехоты.

II сектор – комендант – полковник Н.Ф. Скутельник; рубеж обороны: от выс. 113, 2 до выс. 75, 0 включительно; силы: 386-я сд, 7-я бригада морской пехоты, два батальона ДОТов (из состава исключена 8-я бригада морской пехоты).

III сектор – комендант – генерал-майор Т.К. Коломиец; рубеж обороны: выс. 75, 0 – Нов. Шули – отметка 9,5 – каменный столб – гора Четаритир – выс. 113, 7 – овраг Мартыновский – Трензина балка – Северная бухта – ст. Инкерман; силы: 25-я сд, включена 8-я бригада морской пехоты, один батальон ДОТов и 3-й полк морской пехоты.

IV сектор – комендант – полковник А.Г. Капитохин; рубеж обороны: от ст. Инкерман до Павловского мыска; силы: остатки 79-й сбр и 2-го Перекопского полка морской пехоты (в каждом до батальона), сводные полки 95-й и 345-й сд и остатки 138-й сбр. Как подвижный резерв сектору приданы: сводный батальон Черноморского флотского экипажа и две усиленные роты местного стрелкового полка. IV сектор поддерживали бронепоезд «Железняков», 2-й и 177-й отдельные артиллерийские дивизионы Береговой обороны.

Положение с боеприпасами в Приморской армии тем временем приближалось к катастрофическому. В этом отношении показателен доклад Н.Д. Яковлева, адресованный А.М. Василевскому и Н.Г. Кузнецову (см. табл. 9).

ТАБЛИЦА 9

Подвоз и расход ходовых калибров Приморской армии 23–25 июня 1942 г.

Положение по другим калибрам, как подчеркивал Н.Д. Яковлев, было совершенно аналогичным. Это делало для Приморской армии совершенно невозможным удержание фронта за счет корректируемого огня артиллерии с закрытых позиций, как это было ярко описано в вышепроцитированном докладе генерала Вольфа.

В свою очередь, германским командованием 24 июня был детализирован очередной этап штурма Севастополя. В 14.00 состоялось совещание у Манштейна с участием командиров корпусов и дивизий. Одним из результатов этого совещания стало появление приказа штаба 11-й армии № 2723/42 на штурм «внутреннего обвода крепости». Первоначально «день U» перехода в наступление был назначен на 27 июня. Причем по плану XXX AK начинал наступление в U-1, т. е. 26 июня, а LIV AK – непосредственно в день U. Разница в сутки объяснялась, в том числе, стремлением использовать для поддержки первого удара XXX AK артиллерии LIV AK. XXX AK должен был вклиниться «на позиции противника на Сапун-горе северо-западнее, западнее и юго-западнее Нового Шули».

Следует отметить, что план штурма внутреннего обвода был уже в целом обрисован Манштейном в предварительном приказе от 20 июня. В этом документе прямым текстом указывалась задача LIV AK на форсирование Северной бухты. Поэтому слова Манштейна в «Утерянных победах» относительно размышлений на берегу Северной бухты о новом плане наступления представляются художественным преувеличением. На момент написания предварительного приказа командующий 11-й армией вряд ли рискнул бы охватывать взглядом Северную бухту, на Северной стороне еще вовсю шли бои. В приказе от 24 июня задача на форсирование была повторена, причем практически дословно: «В день U корпус начинает наступление через бухту Северная и реку Черная по обе стороны Инкермана». План форсирования был детализирован в корпусном приказе LIV AK. Предполагалась переправа через бухту частей 22-й и 24-й пехотных дивизий на двух участках с привлечением 902-й и 905-й команд штурмовых лодок. По плану для 24-й пд выделялось 54 лодки, а для 22-й – 76 лодок.

В план форсирования Северной бухты была в последние дни внесена только одна корректива – время начала броска через бухту сдвинули с 5.00 утра на 1.00 ночи. Причем это изменение было внесено буквально в последний момент: на уже отпечатанном на пишущей машинке приказе LIV АК № 701/42 имеются карандашные правки. Это, пожалуй, единственный момент, который мог стать прообразом для цветистого описания Манштейном идеи форсирования. Личное наблюдение могло побудить командующего 11-й армии распорядиться о смещении момента форсирования на ночное время. Причем смещение времени коснулось также 50-й и 132-й пд, которые должны были начать наступление с форсированием р. Черная в 1.30 ночи.

Помимо подготовки форсирования Северной бухты немалое внимание немецким командованием уделялось наступлению XXX AK. Согласно приказу о наступлении на внутренний обвод крепости корпус Фреттер-Пико «вклинивается на позиции противника на Сапун-горе северо-западнее, западнее и юго-западнее Нового Шули». Именно здесь, на южном участке, были задействованы прибывшие в состав 11-й армии 420-й пп 125-й пд, 318-й и 360-й пп 213-й охранной дивизии. В отчете о действиях 28-й лпд указывается, что «318-й пп еще нигде и никогда не участвовал в наступлении» и «360-й пп обучен лучше и был ранее полком силезской дивизии 3-й волны формирования». Личный состав прибывших частей особого восторга не вызвал: «Оба полка имеют в среднем довольно возрастной состав (средний возраст около 32 лет) и укомплектованы почти полностью резервными офицерами солидного возраста». Тем не менее 360-й пп был признан вполне подходящим для решения поставленных задач. Пауза до начала наступления была использована для постепенного уничтожения системы огня советской обороны. В отчете о действиях 28-й лпд указывается: «170-я пд вела постоянный точечный огонь из всего имевшегося в распоряжении оружия (включая предоставленную ей артиллерию 28-й дивизии) по позициям противника на Сапун-горе, чтобы подавить его огневые точки и в целом измотать».

В период подготовки к штурму внутреннего обвода были выпущены 5 последних в боях за Севастополь снаряда «Доры». Именно «выпущены»: 4 выстрела новыми фугасными снарядами были произведены в сторону моря с целью проверить «надежность снарядов, заряда, взрывателя и ствола при большей начальной скорости». Один выстрел был сделан по городу. При этом отмечалось: «Облако дыма шириной в 200 м поднялось на высоту в 350 м». Так под занавес своего применения «Дора» использовалась для бессмысленного и жестокого эксперимента над городом, в котором еще оставались жители. В целом стрельбу «Доры» под Севастополем можно оценить как техническое фиаско.

Решающим днем штурма стало 29 июня. Первым и неожиданным ударом по советской обороне стало форсирование Северной бухты. Выше уже указывалось, что это предприятие не было импровизацией: форсирование закладывалось в план еще в приказе от 14 мая 1942 г. Однако до непосредственных исполнителей план был доведен в последний момент. Командир 16-го пп Д. фон Хольтиц, описывая события последних дней борьбы за Северную сторону, пишет: «Я впервые услышал о плане овладения Северной бухтой с помощью быстроходных катеров».

Окончательное решение о переправе через Северную бухту было принято на совещании 26 июня об атаке внутреннего обвода крепости. В ЖБД 11-й армии указывалось: «Атака 22-й и 24-й пд LIV AK через бухту Северная с помощью штурмовых катеров начнется в 1.00 дня U». Подготовка форсирования потребовала несколько дней, поэтому к реализации плана приступили немедленно. Согласно отчету 905-й команды штурмовых лодок, после наступления темноты 26 июня 36 лодок были скрытно переброшены на исходные позиции и тщательно замаскированы. Для скрытности перемещения прицепы-транспортеры лодок перекатывались вручную. Оставшаяся часть лодок (15 штук) была переброшена в последний момент 28 июня уже в темноте. Они были немедленно спущены на воду.

По плану командования 11-й армии предполагалось задействовать в операции 130 лодок. В отчете 905-й команды штурмовых лодок указывается следующее число задействованных средств:

– 41 лодка для переправы подразделений;

– 6 лодок и 3 маленьких надувных плота (24-й сб) для спасательных работ;

– 3 лодки для буксировки паромов;

– 1 лодка в резерве.

Т.е. использовалась 51 лодка из 54 по плану, 94 %. Скорее всего, готовность второй команды находилась на том же уровне. В 00.50 29 июня берлинского времени солдаты и офицеры переправляемых подразделений за несколько минут заняли свои места в лодках. Судя по приведенному в отчете плану, на одну пехотную роту полагалось 4–5 лодок.

Хольтиц в мемуарах пишет, что погрузка подразделений его полка осуществлялась уже после начала артподготовки, причем ему потребовалось «восстановить дисциплину среди пехотинцев и саперов, которые одновременно бросились к судам». По советским данным, прикрытие высадки осуществлялось дымовой завесой. П.А. Моргунов пишет: «Дымовая завеса очень медленно двигалась к южному берегу, окончательно закрывая всю бухту». Однако в немецких источниках она никак не упоминается. Из маскировочных мероприятий в ЖБД 24-й пд упоминается только звук – «самолеты маскируют шумы». Возможно, за дымовую завесу был принят отнесенный ветром дым пожаров на Северной стороне.

Точно в 1.00 были запущены моторы лодок, и десант начал двигаться через бухту. Первая волна 905-й команды (кроме трех лодок, моторы которых сразу не запустились) пересекала бухту практически сомкнутым строем. Преимуществом использования именно штурмовых лодок была достаточно высокая скорость движения на воде, в отличие от гребных шлюпок и плотов. Когда лодки находились примерно в 100 метрах от южного берега бухты, по ним был открыт огонь из стрелкового оружия. Позднее к обстрелу из пулеметов присоединился огонь орудий, идентифицированных немцами как противотанковые. Тем не менее большинство лодок пересекли бухту. По оценке в ЖБД 24-й пд, противодействие было сочтено незначительным: «Первая волна высаживается на другом берегу без существенных помех со стороны противника. Внезапность достигнута».

Также через бухту в первой волне десанта в полосе 24-й пд были отбуксированы три парома. На двух паромах находилось по одному ПТО и одному легкому пехотному орудию с расчетами и боеприпасами. Третий паром проложил кабель связи. Аналогичная схема, по воспоминаниям Хольтица, действовала на участке форсирования 22-й пд. Это было важной частью плана, так же как и переправа в первой волне штабов батальонов.

После высадки первой волны десанта лодки вернулись за второй. Вторая волна в составе 36 лодок переправлялась уже под огнем артиллерии. Паромы тем временем продолжали совершать челночные рейсы, переправляя противотанковые пушки, пехотные орудия, огнеметы и прочее саперное оборудование. Потери второй волны в 905-й команде составили 4 лодки. Несмотря на усиливающийся огонь обороняющихся и уменьшение количества лодок, к 1.46 была переправлена третья волна десанта. Т. е. на три волны было затрачено всего 45 минут. По этому описанию видно, что операция была тщательно продумана и спланирована заранее и не являлась поспешной импровизацией, как это представил в мемуарах Э. фон Манштейн.

По оценке немецкого командования, ожидавшийся эффект внезапности форсирования был достигнут. В ЖБД 24-й пд указывается: «Противник застигнут врасплох там, где о его местонахождении сообщали перебежчики – в железнодорожном туннеле и в нижних укрытиях». По немецкой версии событий, тоннель использовался как укрытие подразделениями, назначенными для обороны берега бухты. В ЖБД 24-й пд позднее уточняется: «Речь идет о солдатах противника, застигнутых врасплох быстрой переправой 31-го пп через бухту Северная и уже не сумевших своевременно занять позиции на ее южном берегу». Соответственно выходы из тоннеля были блокированы (один взорван), а попытки вырваться из него отражены.

Прорыв через бухту и бои на южном берегу обошлись 22-й пд в 22 человека убитыми, 23 пропавшими без вести и 112 ранеными, 24-й пд – 14 убитыми, 9 пропавшими без вести и 94 ранеными. В потерях обоих соединений дополнительно фигурируют «кавказцы» и «татары».

Согласно донесению 905-й команды штурмовых лодок командования саперных частей LIV корпуса по состоянию на 6.00 утра 29 июня о потерях переправочных средств:

– 2 штурмовые лодки потеряны целиком;

– 7 лодок перевернулись или затонули;

– 33 лодки повреждены.

Т.е. из состава переправочных средств 82 % были так или иначе повреждены или выведены из строя. Людские потери обеих команд штурмовых лодок составили 5 человек убитыми, 1 пропавшим без вести и 47 ранеными.

В итоге немцам удалось захватить плацдарм и начать на него переправу крупных сил пехоты. Как по горячим следам событий, будучи уже в немецком плену, признавал майор В.Г. Письменный, начальник штаба 345-й дивизии, эта высадка «вызвала общую панику, которая сделала невозможной планомерную оборону». На другом допросе он даже сказал, что Севастополь мог пасть уже в ночь на 30 июня. Д. фон Хольтиц в мемуарах также особо отмечает эффект от высадки: «Неприятель впервые дрогнул».

Однако десантом через Северную бухту события 29 июня не ограничились. Следующим ударом по крепости стало наступление XXX AK при поддержке всех сил авиации и артиллерии. Это привело к прорыву обороны в I и II секторах. Как писал в своем отчете командир 8-й бригады морской пехоты полковник П.Ф. Горпищенко: «С утра 29 июня под ураганным огнем противника подразделения правого соседа [386 сд], в том числе, 775 СП стали в беспорядке отходить на Сапун-гору и далее на Дергачи». Посланная из бригады с целью недопущения противника до Сапун-горы рота была окружена и уничтожена. По пятам отступающих подразделений 386-й сд немцы зашли в тыл 8-й бригаде. Последствия немецкого прорыва были самые тяжелые. П.Ф. Горпищенко пишет в отчете: «К 12 часам дня бригада понесла потери до 80 % и начала отход к Английскому редуту Виктория. Штаб бригады потерял связь со своими частями, соседями и штабом армии».

Пострадал также правый сосед 386-й сд – 7-я бригада генерал-майора Е.И. Жидилова. В своем отчете по итогам боев Е. Жидилов писал: «В 05.00 подразделения 386-й дивизии стали в беспорядке отходить на Сапун-гору и далее в направлении на Английский редут Виктория. Связь с 386-й дивизией была потеряна. На плечах отходящих противник зашел на Сапун-гору и стал распространяться в двух направлениях: на отметку 80 и отм. 87». Вскоре последовал отход 386-й сд, как пишет в своем отчете Жидилов: «Около 14 часов стали отходить подразделения правого соседа [т. е. 388-й сд. – Прим. авт.]».

В результате наступление немецкого XXX корпуса привело к захвату ключевой для обороны I и II секторов обороны точки – Сапун-горы. Причем штурм Сапун-горы, по немецким данным, действительно проходил быстрыми темпами. В отчете о действиях 28-й лпд указывается: «Сапун-гора захвачена первым же штурмом с минимально возможными потерями среди наших солдат». К вечеру прорыв был расширен до 5 км и достиг 3 км в глубину. За день в полосе корпуса было взято 2722 человека пленных, значительно больше, чем в предыдущие дни. Артиллерия 11-й армии 29 июня расстреляла 2420 тонн боеприпасов, один из максимумов за все время штурма. Было выпущено 58 выстрелов «Гаммы» и 420-мм чешской мортиры, 22 355-мм выстрела и 182 305-мм снаряда.

Также к 30 июня достигла апогея ситуация с боеприпасами СОР. В докладе начальника ГАУ, адресованном И.В. Сталину, от 30 июня 1942 г. указывалось: «Начальник артиллерии Приморской армии донес, что наличие боеприпасов в Севастополе обеспечивает ведение напряженного боя всего на несколько часов». Поступление боеприпасов за предшествующие дни было мизерным и составило от 0,06 до 0,08 боекомплекта. Причем в числе сосредоточенных в Новороссийске для подачи Приморской армии имелось немало патронов, снарядов, мин. По большинству позиций (76-мм дивизионных, 85-мм зенитных выстрелов, 122-мм и 152-мм гаубичных, 82-мм, 107-мм и 120-мм мин) сосредоточенное позволяло практически возобновить запас по состоянию на 1.6.42 г.. Т. е. если бы случилось чудо и все накопленное в Новороссийске оказалось бы в Севастополе, ситуация могла быть стабилизирована (особенно с учетом истощения сил войск Манштейна). Но чуда не произошло.

Первая запись в ЖБД 11-й армии за 30 июня констатирует развал обороны Приморской армии в полосе наступления XXX AK: «Продолжая наступление, удалось превратить достигнутое вчера вклинение в прорыв и обрушить всю линию обороны противника на Сапун-горе».

К этому моменту катастрофичность положения в полной мере осознается командованием СОР. В 9.50 30 июня Октябрьский дает телеграмму наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову и маршалу С.М. Буденному: «Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться». По оценке Октябрьского, Севастополь мог продержаться еще 2–3 дня.

Суммируя эту оценку со сказанным выше, трудно согласиться с рядом исследователей, резко критиковавших Ф.С. Октябрьского за оценку «дрогнули» в адрес вверенных ему войск. Вышепроцитированный В.Г. Письменный говорил о панике, сделавшей невозможной планомерную оборону. Немец Д. фон Хольтиц буквально повторил слова Ф.С. Октябрьского о «дрогнули». Такое единодушие оценок говорит о том, что предел прочности севастопольского гарнизона все же оказался достигнут к 29–30 июня. В ЖБД 11-й армии в записи от 1 июля указывалось, что «вчерашние и сегодняшние атаки не позволили остаткам Севастопольской армии противника организовать скоординированное сопротивление и сломили ее волю к борьбе». Т. е. противник констатирует факт развала обороны СОР, причем еще до вечера 30 июня (как подчеркивает М.Э. Морозов, с телеграммой Ф.С. Октябрьского не были ознакомлены даже руководители обороны).

В это время было предложено одно из самых спорных решений: эвакуировать командный состав флота и Приморской армии. В вышеупомянутой телеграмме Октябрьского были такие слова: «Разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200–250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ». С практической точки зрения это был объяснимый ход. Офицер, а тем более командир соединения и объединения это чересчур ценный ресурс, чтобы им разбрасываться. Из окруженной в Сталинграде армии Паулюса вывозились самолетами генералы и просто старшие офицеры, в частности танкисты и саперы.

Всего вечером 30 июня с мыса Херсонес вылетели 13 ПС-84, которые вывезли 232 человека и 349 кг важного груза. На 14-м самолете вылетел Ф.С. Октябрьский со своим штабом. Подводная лодка Щ-209 приняла на борт 63 человека из состава Военного совета Приморской армии и штаба армии и ночью вышла в Новороссийск. Утром за ней последовала подводная лодка Л-23, имея на борту 117 человек руководящего состава СОРа и города. Эвакуация командования произвела тяжелое впечатление на оставшихся защитников Севастополя.

Однако следует отметить, что не приказ об эвакуации командиров стал причиной развала обороны. К моменту его появления оборона Приморской армии была уже потрясена до основания. Будучи уже в немецком плену зам. начальника оперативного отдела армии Н.И. Садовников вспоминал, что в ночь на 30 июня по Ялтинскому шоссе двигался непрерывный поток войск. Они шли, «несмотря на отсутствие приказа «на посадку» в различные бухты, в особенности в Камышовую бухту и в район 35-й батареи». Заметим, что Садовников наблюдал поток в ночь на 30 июня, т. е. еще до отправки телеграммы со страшными словами «дрогнули» в адрес войск СОР.

Общий распад обороны Севастополя заставил уничтожать склады СОР, в том числе боеприпасы. Один из сильнейших взрывов прогремел в Инкермане. П.А. Моргунов писал: «При отходе наших войск были взорваны запасной арсенал с взрывчатыми веществами и негодным боезапасом в Инкерманских штольнях, спецкомбинат № 1, Северная электростанция и другие объекты». По воспоминаниям опрошенного В.В. Карповым бывшего воентехника 2 ранга П.П. Саенко, приказ был отдан начальником тыла флота М.Ф. Зайцем: «У тебя почти пятьсот вагонов боеприпасов и пороха. И если они попадут в руки фашистов, все это будет обращено против нас же». Очевидное противоречие между нехваткой боеприпасов для обороны и большими запасами (этот вопрос возник у В.В. Карпова) Саенко объяснил разницей в номенклатуре морских и сухопутных боеприпасов. Действительно, в составе вооружения ГБ Севастополь имелось 2 76-мм пушки 14/28 гг., 3 76-мм пушки 14/15 гг. и 2 76-мм пушки Лендера. Только к пушкам 15/28 гг. имелся 11 781 выстрел на 16 мая 1942 г. Также в Сухарной балке (содержимое которой переместили в штольни) хранилось несколько десятков 305-мм снарядов. Успели их доставить на 30-ю батарею – неизвестно. Также имелся боекомплект для орудий калибром 180-мм, 120 мм, 130 мм разных типов. Возможно, в Инкермане хранили часть имевшегося в изобилии боекомплекта 45-мм калибра. Немцы же, во-первых, могли использовать боеприпасы для аналогичных трофейных орудий в Береговой обороне и не только на Черноморском ТВД. Порох и снаряды также могли быть вывезены немцами и промышленно переработаны для использования в снарядах номенклатуры, используемой в Вермахте. Не говоря уже об очевидном использовании снарядов больших калибров для установки фугасов на минных полях. Поэтому решение о подрыве складов представляется вполне обоснованным.