Грег и Крейг вернулись в Наху, но перед отъездом Крейг предложил мне заглянуть еще в одно местечко в «голубой зоне» Окинавы. Нужно было вернуться на Мотобу и на пароме добраться до крошечного острова Иэ, расположенного в 16 км от берега. Там, как явствовало из его записей, я найду восемь людей старше ста лет при населении в 5300 человек — поразительная концентрация долгожителей. «Удачи, мастер Дэн. Расскажешь потом, что найдешь».

В тот же день мы с Рико уселись на паром и через полчаса добрались до Иэ, крошечного острова, на котором возвышался вулкан высотой 1679 м. До сих пор мы воспринимали Окинаву только через призму ее растущей славы «голубой зоны», однако у многих американцев этот остров ассоциируется с трагическими событиями. Битва за Окинаву была крупнейшей операцией на тихоокеанском театре военных действий во время Второй мировой войны. С апреля по июнь 1945 года союзные войска бросили против японцев 1300 кораблей и десятки тысяч войск. В этой битве погибло или было ранено около 70 тысяч американских солдат и моряков, а потери мирного населения на Окинаве составили от 100 до 150 тысяч.

Мы склонны считать жителей Окинавы японцами, но на самом деле это отдельный народ — преимущественно крестьяне, — бывшее Королевство Рюкю, которое в конце XIX века поработили японцы. Им были чужды имперские замашки токийских правителей, вынудивших их участвовать во Второй мировой войне. Старики вспоминают, что японские солдаты использовали окинавских призывников в качестве живых щитов, заставляя тех выступать против армейских пулеметов вооруженными лишь бамбуковыми копьями. Американские военные корабли уничтожили около 600 тысяч жилищ и выпустил и более 1,7 млн снарядов в битве, получившей название «Стальной тайфун». Сражение в буквальном смысле изменило топографию острова.

Участие острова Иэ в битве за Окинаву продолжалось шесть дней. Многие были убиты. Одним из погибших был Эрни Пайл, военный корреспондент, лауреат Пулитцеровской премии, в чьих очерках запечатлены героизм и гуманность американских солдат во время Второй мировой войны. Его убитые горем товарищи воздвигли деревянный крест на месте его гибели. Сегодня надпись на каменном памятнике гласит: «На этом месте 77-я пехотная дивизия потеряла друга, Эрни Пайла. 18 апреля 1945 года».

Высадившись на берег, мы с Рико арендовали велосипеды и направились в местную ратушу, чтобы договориться о встрече с мэром. Нам нужно было получить разрешение взять интервью у долгожителей. Мы рассчитывали, что встречи придется прождать до следующего дня, однако секретарь сразу же провела нас к мэру и предложила зеленого чаю.

— Чем могу помочь? — спросил мэр.

Обходительный мужчина лет примерно 35, он, казалось, был далек от суровых правил этикета Нахи. Мы поинтересовались, не знает ли он кого-нибудь из восьми долгожителей, проживающих на острове.

— Я знаю одну женщину, Камату Арасино, — сказал мэр. — Невероятная женщина. Она наша местная героиня.

Он подошел к шкафу и вынул брошюру по истории острова, пролистал до страницы, где говорилось о Камате, и начал читать. Рико переводила:

— Удивительная история, — заметил я. — Камата все еще жива?

— Да, — ответил мэр. — Она до сих пор живет здесь, в деревне.

— Могу я с ней повидаться?

— Почему же нет.

Мэр вывел нас из здания ратуши и показал на простой дом, стоящий ниже по улице всего в одном квартале.

74-летний Сигеити, лысый мужчина с не сходящей с лица улыбкой, открыл нам дверь.

— Камата — моя мать, — ответил он, когда я сообщил, что ищу женщину, выжившую в пещере. — Я был в той пещере вместе с ней.

Он пригласил нас в гостиную, мы сняли обувь и уселись, скрестив ноги, за низкий столик. Хозяин налил нам зеленого чаю.

Он добродушно посмеялся над моими вопросами.

— До войны приходилось очень тяжело, — начал он рассказ. — Как и большинство местных жителей, мы жили за счет того, что сами выращивали. Три раза в день питались бататом, иногда перепадало немного рыбы. Раз в год, на лунный Новый год, забивали поросенка и ели свинину. Но все равно бóльшую часть времени ходили голодные.

Он улыбнулся.

— Потом разразилась война. Есть было нечего. Мы питались мисо и пили дождевую воду. Когда в апреле 1945 года здесь высадились американские войска, они бежали по берегу, паля из пулеметов — тра-тата-та, — Сигеити изобразил пулеметный огонь. — Военные корабли обстреливали нас с моря. Больше половины жителей острова погибли.

— Вам не кажется странным принимать сейчас в доме американца? — спросил я, испытывая легкое чувство стыда, представляя «противника» той войны.

— Нет, — он отмахнулся, жестом давая понять, мол, тогда было другое время.

После этого я расспросил его о пещере и об истории, рассказанной мэром.

— Настоящий кошмар, — сказал он. Улыбка сошла с его лица. — Мы прятались от американских пуль. У нас не было еды, мало воды, а в пещеру набилось столько народа, что нельзя было даже лечь. И вдруг кто-то прокричал, что приближаются американцы. Моя мать — сильная женщина. Она не могла позволить нам умереть. За мгновение до взрыва она бросила нас на землю и накрыла матрацем. Взрыв был такой мощный, что у меня до сих пор звенит в ушах. — Он достал слуховой аппарат. — С потолка на нас посыпались огромные камни.

Отчетливее всего я помню ужасную тишину после взрыва. Погибло более 110 человек. К счастью, моя семья уцелела. Американцы захватили нас, но не тронули, а, наоборот, кормили. Война, наконец, закончилась, и пришло процветание. Моя мать живет вместе с моей женой и детьми. Днем после школы внуки регулярно навещают бабушку.

Спустя несколько месяцев во время повторной поездки на Окинаву я посетил Камату в центре для престарелых, где она находилась. Около тридцати пожилых людей сидели за столами, болтали или что-то мастерили. Рисунки на стенах и настольные игры делали центр похожим на детский сад. Однако здесь, как во многих подобных местах, все же пахло мочой. Скрючившиеся старички, ковыляющие с ходунками; старушка, сгорбившаяся в кресле, у которой из угла рта, словно прозрачная спагетти, свисала нитка слюны… Хотя ни Камада, ни Годзэи не имели возможности поселиться в таком месте, мне показалось, им гораздо лучше жилось дома, где есть сад, моаи и где к ним постоянно забегают внуки.

Мы нашли Камату, болтающую с тремя другими женщинами примерно ее возраста. Она была совсем маленькая — ростом не выше 122 см — и одетая в цветастую рубаху. Короткие седые волосы зачесаны назад, открывая лоб. Столетнее лицо испещрено морщинами, словно тыква после сильных морозов. Почти глухая, она, тем не менее, сохранила острый ясный ум. Зоркий взгляд свидетельствовал, что она отдает отчет обо всем происходящем вокруг. Камата улыбнулась, когда я уселся рядом.

Я рассказал, что путешествую по миру и беседую с долгожителями и что ее история самая удивительная из всех мною услышанных.

Могу ли я расспросить ее поподробнее?

— На мою долю выпало немало страданий, — сказала она, затронув тему, типичную для многих окинавских долгожителей. — Многие годы я голодала. Мой муж и старший сын были убиты на войне.

Я спросил о пещере.

— Да, я была там. Был сильный взрыв, но я выжила и мои дети тоже. — Тут она увидела, что я делаю записи, и заметила, взмахнув рукой в воздухе: — Довольно! Не хочу говорить о прошлом. Я устала от него. Сейчас я счастлива. У меня достаточно еды, меня окружают друзья. Зачем вспоминать страдания, если настали лучшие времена? Я пережила все трудности, и они сослужили мне хорошую службу, потому что дали возможность радоваться сегодняшнему дню.