Глава десятая

Ехали по просёлку вдоль Тулы. На западной околице Ярково – остановились. Здесь начиналась улица Школьная: справа – населённый пункт, слева – участок поля, засеянный ячменём, и несколько деревьев по его краю.

На командирской карте Рахматуллина деревья были обозначены, и он думал, что Надя заберётся на одно из них, чтобы с высоты наблюдать за окрестностями. Неудобно, конечно, сидеть на дереве, если заранее не подготовить место на ветвях, но предполагалось, что вояж в село будет недолгим. Однако оказалось, что здесь примерно два десятка взрослых берёз, а берёза редко подходит для наблюдательного поста из-за не очень прочных и свисающих ветвей – листва у неё не густая, а видимость ПНВ или «тепляку» загораживает. На улице было уже сумрачно, но полная темнота наступит нескоро – всё-таки лето, – поэтому не заморачивались с обламыванием веток, оставили Надю (она устроилась под одним из деревьев) и двинулись в глубь посёлка. Ну, ещё перед этим связались с военными и радиоцентром КДО, доложили о своих координатах и сообщили о начале выполнения задания.

Электричество в село не подавалось и оно тонуло в полумраке, если не считать тускло освещённых окон в тех домах, где люди пользовались свечами или генераторами. Правила ЧЗ хозяев ограничивали не сильно, а вот правоохранителям и военным во время выполнения подобных операций оставляли повод вызвать жильцов для разговора, войти в дом. А вообще, за однократное нарушение светомаскировки грозил серьёзный штраф, за повторное – несколько десятков часов принудительных работ, а за три нарушения и более, то есть за систематические, можно было лишиться свободы.

Ярково было большим селом, по европейским и североамериканским меркам – город. Школа, полдюжины магазинов, опорный полицейский и медицинский пункты, несколько трёхэтажных хрущёвок и сотни личных домовых хозяйств. Вплотную к посёлку примыкали и несколько садово-дачных товариществ. С началом войны народу прибавилось за счёт притока беженцев из городов. Армейская мобилизация забрала несколько сотен человек, но всё равно село было наполнено людьми. В это время, правда, улицы были пусты – вот-вот должен был начаться комендантский час, – но сквозь густеющий сумрак едва заметным юго-восточным ветерком доносились от села негромкие звуки: детский крик, стук молотка, слова перебранки, рокот дизель-генераторов, какой-то скрип, лай собак. Подали голос и две-три собаки, находившиеся совсем близко, услышав подъехавшую машину и движение людей.

Оставив автомобиль, двинулись пешим ходом.

– Давай сюда, – указал Рахматуллин на подворье слева, где были освещённые окна за частокольным забором, и послышался разговор с крыльца, – только тихо.

Кинулов подошёл к калитке в воротах, потянул её на себя за ручку – та не открылась. Во дворе отчаянно загавкала шавка. Он всунул руку в окошко, чтобы отодвинуть засов, но на него, видимо, был навешен замок.

– Хозяева, откройте! – негромко произнёс Николай, наклонившись к окошку.

Послышались приглушённые переговоры, потом женский голос спросил:

– Кто там? Вам кого?

– Сержант Кинулов, спецназ Росгвардии. Откройте.

Кто-то подошёл к воротам.

– А что вы хотите?

– Проверка режима, – отвечал Кинулов.

За калиткой оказалась женщина лет сорока, а позади на крыльце стояли ещё две женщины помоложе и две девочки-подростка.

– Как у вас с режимом светомаскировки, граждане? Соблюдаете? – спрашивал Витаминыч, заходя во двор.

Рахматуллин шагнул ближе к калитке, не собираясь, однако, заходить. Чукурилин с Мартой оставался в стороне.

– Соблюдаем. Кто не соблюдает? – настороженно сказала женщина.

– Ну вон же, – указал Кинулов на окно, – свет видно. А шторки есть?

– Так ведь режим ЧЗ! Что же, в темноте совсем сидеть в ЧЗ? У нас дети, – она повернулась к небольшой собачке, что облаивала непрошеных гостей, но держалась на расстоянии: – Фу! Полька. Фу! Замолчи!

Не особо обращая внимание на собаку, Кинулов спросил:

– А кто у вас есть в доме?

– Да нет никого чужих. Глузовы, наша семья и подселенцев две семьи – Танишевы и Багдасаровы. И всё. Мужчин нет, кроме двух пенсионеров, остальные в армии.

– Сколько всего человек в доме сейчас живёт?

– Семнадцать, с детьми.

Дом был не из богатых, довольно старый и небольшой, но с мансардой и с утеплённой верандой, явно пристроенной недавно.

Кинулов на пару секунд замешкался с вопросом, и женщина воспользовалась этим:

– Вот вы окно заметили, которое и не значит ничего, а то, что у нас детей хватают, так это вы мер не принимаете. Да ещё воруют и угрожают ночью прийти и зарезать.

– Кто угрожает?

– Бандиты! Кто…

– Какие бандиты?

– Дык с «Берёзки»! Все знают, а наша милиция одна как будто ничего не знает! К бабам в дом ломитесь, а к бандитам боитесь нос сунуть. Режим, видите ли, нарушаем!

– Подождите, гражданка, – вступил в дискуссию Рахматуллин. – Во-первых, не милиция, а полиция…

– Да нам один хрен! – отмахнулась гражданка Глузова.

– Во-вторых, – продолжал Рахматуллин, – у вас был участковый уполномоченный, которому вы обязаны были сообщить о правонарушениях ваших односельчан…

– Да какие они односельчане! – снова быстро и остро отреагировала женщина, а с крыльца зашумели, поддерживая её. – Это малолетки из города там малину себе устроили. Заняли дом, терроризируют всех. Вон, Настькина Тамара и Женька сегодня за хлебом пошли в «Магнит» на Советской, а их там эти козлы стали к себе тянуть. Девчонкам-то, одной четырнадцать, а другой – двенадцать лет! Еле вырвались, буханку одну отдали им, в слезах домой прибежали. Куда же это годится? Пользуются тем, что мужиков почти всех забрали в армию.

«Ваши мужики и тут когда ошивались, в мирное время, были трусливыми и побоялись бы слово сказать подонкам», – подумал Ильяс, но вслух произнёс:

– Мы тут по другому делу вообще-то, но если адрес их назовёте…

– А что его называть?! Вы езжайте – и сразу увидите! У них и светомаскировку не соблюдают, и музыка у них. Генератор целый день работает – откуда они бензин берут?

– Не кричите. Не кричите, пожалуйста. Разберёмся.

– Разберитесь! А то, видите ли, режим мы не соблюдаем. У нас вон в селе настоящий враг, а не где-то в Америке! Тут они разбойничают. Мы своих больше боимся, чем самолётов и ракет чьих-то. Если американцы их убьют и порядок наведут, то простые люди только «за» будут!

Не в первый раз слышал такое Ильяс. В мирное время слышал иногда, а теперь и вовсе это мнение укрепляется, коренится всё глубже и глубже. Нужен тот, кто задаёт правила жизни – чёткие, справедливые, очевидные – и всех нарушителей жестоко карает. Если будет американец, но наводящий порядок, дающий спокойно жить, достойно зарабатывать, растить детей, то почему бы не согласиться с его верховенством? Десятки народов живут в России с таким пониманием, потому что русские и есть для них тот самый верховод. Верховод хамоватый, бескультурный, пошлый на язык, непредприимчивый, не склонный к порядку и порядочности, но способный налечь своей медвежьей массой и силой утихомирить недовольных. А когда более могущественная сила пытается сдвинуть государствообразующий народ вниз в иерархии наций этой страны, то и к русским приходит понимание, что гонор гонором, а обычный житейский покой важнее шапки Мономаха.

Женщина продолжала что-то выговаривать, и к ней подключились другие жильцы, высыпавшие на крыльцо, но Ильяс небрежно козырнул и, отходя от калитки, обронил:

– Пошли дальше, Кинулов.

Они зашли ещё в два наугад выбранных дома. Кроме того, что было уже известно, у хозяев ничего выведать не удалось. В каждом доме подселенцы, но люди меняются часто и не очень доверяют власти, а в особенности – полиции. Про убийство участкового тут, по-видимому, знали уже все, однако без подробностей. Утром кто-то видел бригаду следственного комитета, которая подъезжала к опорному пункту, но никого из жителей села, кажется, не допрашивали.

Когда дошли до дома информатора, уже начался комендантский час. Его двор был огорожен металлическим коричневым забором. Раздался рык, а затем глухой лай крупной собаки. Исключительно из любопытства Рахматуллин нажал на кнопку рядом с калиткой. Сквозь лай из дома донёсся слабый звук электрического звонка.

На крыльцо вышел хозяин, спросил, кого надо. Кинулов, стоявший за плечом Рахматуллина, завёл заезженный трек:

– Спецназ Росгвардии. Режим светомаскировки нарушаете, однако, граждане. Калитку откройте, – и добавил, игриво паясничая: – Будьте любезны.

Послышались приближающиеся шаги, затем металлический хруст механизма замка. За калиткой стоял пожилой человек с довольно развесистыми седыми усами, среднего роста, одетый в чистую белую майку и тёмно-синие спортивные штаны под расстёгнутым светлым халатом из плотной материи.

В секретной части Рахматуллину выдали справку с полным именем, адресом и паролем, после чего он расписался в журнале за то, что получил сведения первого уровня (для контакта) и ознакомлен с обязательством не делиться с третьими лицами полученной информацией. Сам ли этот человек изъявил желание сотрудничать с правоохранительными органами или был вынужден, недавно или много лет назад, кто был его куратором – Ильяс не имел никакого представления.

– Здравствуйте, – холодно произнёс Ильяс.

Быстро, но цепко оглядев гостей, мужчина отвернулся и скомандовал:

– Беркут! Смирно! Сидеть! Свои! – собачий лай прекратился и хозяин отступил в сторону.

Ильяс вошёл во двор, Витаминыч – за ним. Справа от входа на цепи сидела восточноевропейская лайка и сдержанно порыкивала.

– Здравствуйте, – наконец ответил хозяин и сразу же обратился к женщине, чей силуэт виднелся в приоткрытой двери дома на фоне тускло освещённой прихожей: – Оленька, ты иди. Иди, родненькая. Всё хорошо.

Прямоугольник света с женской фигурой сузился и исчез.

– Необычное имя для собаки, – заметил Ильяс.

– В честь украинского «Беркута». Щенком он был, когда бандеровцы людей жгли. Он зимнего выводка. Сначала в Киеве людей жгли, на майдане ихнем, а потом в Одессе.

– Понятно. И звонок у вас, я смотрю. На батарейках?

– Да кто же нынче на такую ерунду батарейки расходует? Достань их ещё. Аккумуляторы пальчиковые. Есть в запасе несколько штук. Заряжаем время от времени, когда «генку» запускаем для хозяйства. Там же расход мизерный. Говорят, скоро военные такие аккумуляторы будут изымать, для собственных нужд. Не слышали?

– Нет.

– Может и до такого дойти, – поддался Витаминыч народным страхам и поверьям.

– Так что, говорите, нарушаю режим? – мужчина сделал два шага к калитке и выглянул на улицу.

Рахматуллин помолчал, огляделся.

– Кинулов, пройди сам вперёд. Только не далеко. Посмотри там… поговори, может быть.

– Понял, – Витаминыч сразу же скрылся за калиткой.

Вплотную, немного с боку, приблизившись к хозяину дома, Ильяс полушёпотом произнёс кодовое слово:

– Шелест.

Тот покивал:

– А я уж давно понял. Со второго этажа смотрел на вас, когда вы ещё в начале улицы были и собаки лаять начали.

– Да, собаки… – произнёс Рахматуллин задумчиво.

– Ну, проходите в дом. Только там у меня подселенцы из Новосибирска, семья, четыре человека. Да Оленька моя.

– В этом нет необходимости, – Ильяс посмотрел на дверь дома, и обратился к собеседнику как можно тише: – Владимир Владимирович, вам известны подробности убийства Захарченко? Может, что-то заметили или слышали?

– Да… – вздохнул мужчина, заложил руки за спину и покачал головой. – Жалко Андрея Викторовича, жалко. Какой человек был… Герой. Герой! Мало таких. Мало. И вот хоть чем-то хочется помочь, чтобы найти этих сволочей… да… – он развёл руки, потом махнул. – Такое время, что всё как в воду.

Ильяс тоже глубоко вздохнул:

– Ничего, значит?

– Ничего. И даже позже, не думаю, что хоть какая-то информация появится. Такое время. Как в воду всё. Как в воду.

Ильяс молчал, прислушиваясь к звукам с улицы: похоже, там Кинулов кому-то высказывал претензии по несоблюдению режима светомаскировки.

– Значит, Виталий Семёныч всё же прислал вас по этому вопросу, – высказал свои соображения мужчина, воспользовавшись молчанием Рахматуллина. – А я-то думаю – уже сутки прошли, а поиски вроде как и не идут, что ли. Прежде уже через час весь район на уши поднят был бы: и село, и ближайшие деревни вверх дном перевернули бы.

– Так то другое время было, сами понимаете, – встал на тропинку блефа Ильяс. – И Виталий Семёныч сам тут всех ровнял бы уже. А теперь людей наскрести надо по сусекам.

– Да… – протянул, со вздохом, Владимир Владимирович.

– А может, замечали кого-то подозрительного? Нет, не такого, который пошёл бы на убийство участкового уполномоченного, не блатного, а тихого, может быть, неприметного, но осторожного. Скорее всего – крепкого, жилистого, общительного, весёлого, не старше тридцати лет.

– На диверсантов думаете?

– Вы всё понимаете, Владимир Владимирович, – невольно улыбнулся Рахматуллин. – Возможно, кто-то искал постой в домах на краю села, ближе к околицам. В таких домах, где есть окно в крыше, например, откуда можно вести наблюдение в сторону трассы или полигона. К вам могли зайти, кстати. В последние несколько дней. Прийти мог один человек.

– Вот как… – задумался собеседник Ильяса, отставив в сторону ногу и упёршись рукой в бок. – Знаете что… Вас как зовут? Извините, сразу не спросил, а разговаривать неудобно как-то. Понимаю, секретность…

– Мой позывной – «Рахмат».

– М-м… – неопределённо промычал информатор. – Ну что же, всё равно приятно познакомиться. Тут вот что… Женщина ходила! Два дня назад женщина молодая ходила и спрашивала. Говорила, муж у неё после ранения. Двое их, говорила. И получается, знаете, как вы и сказали. Мы тут с соседями разговаривали, и получается, она заходила в крайние дома и те, в которых огороды к полю. И к Мише Шамонову заходила, а у него дом вот – справа рощица, а слева развилка и дальше поле. Хотя дом у него не высокий. И кстати!.. Кстати, люди заметили, что у неё южно-русский говор проскакивал.

– Это интересно, – покивал Ильяс.

– Нет, ну это только Надя Санокина сказала. «Г» она так произносила… хгх. Кто-то ещё сказал, правда, что ничего не заметил, но всё же…

– А нашла угол эта женщина?

– Не знаю. Этого я не знаю. Ну, то есть с этого края – по Школьной, по Мира, по Советской – она не нашла ничего. Ну а где-то дальше… я не знаю.

– А к кому она заходила, скажите ещё раз. Кто её сможет описать? – спросил Рахматуллин, доставая из планшета записную книжку и ручку.

Информатор назвал несколько имён и фамилий, прибавив к некоторым из них и номера домов – Ильяс, не включая фонарика, всё аккуратно записал.

– Владимир Владимирович, спасибо вам, – он защёлкнул пряжку офицерского планшета. – Обязательно отмечу вашу помощь. А если сведения будут полезны, то можете надеяться на соответствующее вознаграждение.

– Да ну что вы, – махнул рукой бдительный гражданин. – Для самих себя ведь стараемся. Чем можем. Хотя…

– А ещё такой вопрос, Владимир Владимирович, – мягко перебил того Ильяс. – В районе «Берёзки», говорят, какие-то асоциальные граждане обосновались. Не знаете, кто там бузит? Местные, нет?

– Да, и местные, и понаехвшие. Сашка Мальков, я знаю, там, с Томилинской младшей девкой. Ну, у них вся семья такая, и они сами туда захаживают, но больше поскандалить. Поскандалить. А Сашка ведь лучевую получил второй степени в Голубом Заливе в первый день, когда по плотине шарахнули. Ожог, переломы, ослеп наполовину, не годен к мобилизации, конечно. Так он большей частью пьёт… ну и колоться теперь начал. Понять то можно. Можно понять. Откуда только берут отраву, узнать бы. А остальные – молодняк из Толмачёва, вроде как. Нет, не местные. Ну, их недели две назад потрепали крепко, и большинства уже нет здесь. Захарченко… Андрей Викторович организовал облаву на них. Да. А теперь опять собрались в коттедже там. Малолетки, говорят, у них там залётные, девки…

– Примем к сведению, – Рахматуллин протянул руку мужчине. – Спасибо, Владимир Владимирович.

Уже выйдя за дверь, он сказал громко:

– Всё равно в углу, вон, просвечивает. Устраните, иначе протокол составим.

– Устраню, устраню… – подыграл Владимир Владимирович, высунувшись из калитки и осматриваясь.

Невдалеке посреди улицы скучал Чукурилин с собакой, а в нескольких шагах от них Кинулов беседовал с вышедшей со своего двора семьёй. Витаминыч, заметив приближающегося командира, поспешил закончить разговор. Ильяс поздоровался с местными жителями, но не остановился и дал знак подчинённым: «Двигаемся дальше».

Не спеша дошли до одного из указанных информатором домов на отшибе. Здесь явно жили люди с достатком: каменный дом, высокий металлический забор, большой двор, охраняемый двумя собаками.

От хозяина узнали, что действительно на днях приходила молодая женщина лет двадцати восьми, назвалась Галей, искала жильё. Сказала, что муж её – раненый, находится на исцелении, а постой им нужен месяца на три, пока восстанавливается здоровье супруга. Хозяин дома сообщил ей, что и так приютил много народа, и особенно много детей (одиннадцать человек возрастом до четырнадцати лет), но из сочувствия, как бывший военный, место для них найдёт, только на первых порах придётся пожить в стеснённых условиях.

Женщина сразу же поблагодарила и даже не стала смотреть то, что ей предлагалось, – пошла к следующему дому. Лицо её было по-женски симпатичным, но неприметным, да и вообще ничем особенным она не запомнилась военному пенсионеру. Нашла ли она жильё поблизости, он понятия не имел.

И хотя никаких конкретных данных добыто не было, Ильяс уже чувствовал уверенность, что напал на след диверсантов. Или разведывательной группы. На рабочем ноутбуке, который закреплён за Кадушкиным, установлена программа для составления фотороботов – вот её…

– У меня к вам просьба, – сказал Рахматуллин мужчине. – Завтра подъедет мой человек, чтобы составить фоторобот, – помогите ему. Ну, а если увидите её раньше, дайте нам знать. Хорошо было бы, если б вы, на правах некоторого знакомства, поинтересовались при встрече, где она устроилась. Не напирая, между прочим. Сообщить можно на любом посту, любому патрулю, или прийти на ближайший КПП. И ещё просьба: держите в тайне наш разговор.

– Э, да дело, я гляжу, серьёзное, – заметил пенсионер. – Понимаю. Знаете… Я завтра с утра похожу по селу, зайду к людям, авось встречу её.

– Только без лишней самодеятельности, тоже прошу меня понять.

– Ну-ну… Не обижай старика-то.

Распрощавшись с ним, Рахматуллин скомандовал Кинулову и Чукурилину:

– Всё. Идём к машине.

Возвращались не по улице, а взяли севернее, за крайние огороды, и пошли по грунтовой дороге вдоль околицы. Стрекотали кузнечики, изредка был слышен писк потревоженных комаров, от ближайших домов долетал собачий лай… только лунная четвертина без единого звука выползла из черноты далёких низких облаков и стала медленно подниматься над горизонтом.

Спустя минуту-другую Кинулов спросил.

– А Надька что, молчит?

– Молчит.

– Дрыхнут, значит, наши диверсанты, как все нормальные люди. А мы тут лазим…

– Не ной, Николай Вениаминович.

– И Надька тоже дрыхнет, поди.

– Я кому сказал?

– Зря только собаку и человека тащили с собой. Могли и завтра то же узнать.

– Кинулов!

Надя Паркова вышла им навстречу из укрытия.

– Как у тебя, Надежда? – спросил Ильяс.

– Подозрительного движения за околицей не заметила, а с КЧ и в селе движения не стало, – она поправила ремень винтовки.

– Хорошо. Возвращаемся в часть.