Глава девятнадцатая

Колонна подъезжала к Ярково. У старших групп и пикетов имелся фоторобот предполагаемой диверсантки – их размножили на принтере в штабе.

Первый пикет выставили возле заправки «Хорос», немного не доезжая до села. По команде Соларина «Нива», уазик и «Газель» остановились и трое ополченцев покинули кузов грузовика. Следующий пикет выставили примерно через версту, на первом пересечении одной из сельских улиц с шоссе. При этом бронемашины продолжали двигаться по трассе не останавливаясь, и две из них на полной скорости пронеслись через всё село, чтобы перекрыть наиболее вероятное направление отхода диверсантов, пока другие рассредоточивались по позициям.

На то, чтобы все заняли свои места, ушло около пятнадцати минут. Сразу после этого Коленский поднял в воздух первый квадрокоптер, его зам – второй. Рахматуллин со своими людьми доехал до конца Пролетарской улицы, спешился и едва приготовился начать обход домов, как Соларин радировал: «Радиоцентр запеленговал сигнал неизвестного передатчика». Координаты передатчика находились вблизи пересечения улиц Пролетарской и Рабочей. Старлей приказал кэдэошникам немедленно туда выдвигаться.

Ильяс раскрыл карту. Совсем рядом: по прямой – меньше четырёхсот метров, но проехать можно только по улице, а значит – больше полукилометра.

– По машинам, вперёд, – скомандовал он.

Быстро заняли места, и уазик понёсся по улице, поднимая клубы пыли к великому неудовольствию жителей – прежде пыль доставляла неудобство, а теперь поднимала в воздух радионуклиды. Существовало такое мнение.

К месту также было приказано выдвинуться заму Коленского – старшему сержанту Шульцеву. Он тоже находился рядом, в пятистах метрах, и управлял квадрокоптером. Ну и сам Соларин, с резервным отделением, выехал в координаты на БМП. Рахматуллин по пути прихватил двух бойцов Шульцева – те подсели на полик багажного отделения.

Когда уазик подкатил к указанному месту, Рахматуллин сразу определил строение, которое диверсанты могли выбрать под своё пристанище: высокий дом с обширной мансардой и крышей кирпичного цвета. Он был отделён от перекрёстка двумя другими домами, но возвышался над ними и, без сомнения, отлично подходил для наблюдательного поста. Кроме того, он был крайним в ряду: дальше – огород, за ним – луга с ивовыми и берёзовыми островками. А ещё дальше, метрах в четырёхстах, – полускрытые кустарником ветхие развалины, вероятно, коровника или птицефермы, заброшенной ещё на закате Союза. Поблизости – перекрестие дорог, околичной и выбегающий за пределы села Рабочей улицы.

В трёхстах метрах к западу стояла телевизионная вышка, и рядом с ней (там околичная дорога делает поворот) занял позицию пикет, поэтому уйти огородами за село из оцепляемого квадрата было невозможно.

Не дожидаясь Соларина, Ильяс организовал окружение дома. Он приказал Парковой занять позицию напротив въезда в усадьбу, где находилось строение, – отсюда хорошо просматривалась фронтальная часть дома вместе с окнами первого этажа и большая часть двора. Двух ополченцев Шульцева он выставил у ворот, а сам с Кадушкиным и Кинуловым стал продвигаться по улице непосредственно к дому. Множество местных жителей наблюдали за ними из окон своего жилья и огородов; по ходу все трое подавали знаки, чтобы они ушли или спрятались.

Подошли к дому. В это же время у перекрёстка затормозила БМП Соларина, наполовину скрывшись в облаке пыли. Старлей спрыгнул с брони и с двумя солдатами быстрым шагом направился к Ильясу, на ходу посматривая в командирский электронный планшет, слушая по рации доклады, отдавая команды.

– Думаешь, в этом? – спросил он, поравнявшись с Ильясом.

– Я бы выбрал его из…

– Заходите, – глухо рыкнул старлей по рации своим бойцам, ожидавших у ворот усадьбы его приказа.

Взглянул на небо, снова сосредоточился на планшете, и проговорил, видимо, обращаясь к Ильясу:

– В полста радиуса вписан. И для наблюдения годится.

Слова Соларина означали, что погрешность координат составляет пятьдесят метров в любом направлении, а дом находится внутри радиуса. Видимо, так старлей выразил своё впечатление от того, что Рахматуллин не стал ждать на перекрёстке, а моментально определился и начал действовать инициативно по обстоятельствам.

– Приступай! – скомандовал он через секунду Ильясу.

Ильяс качнул головой, и Кадушкин шагнул к калитке, перед которой стояла вся группа. Из окон дома на них взирали с дюжину взрослых и детских лиц.

Денис просунул руку в окошко, откинул крючок и вошёл во двор первым, за ним – Ильяс, потом – Кинулов и двое пехотинцев. Основной вход в дом был с торца, и чтобы к нему пройти, надо было обогнуть строение слева, но тут находилась запасная дверь. И едва Кадушкин ступил на маленькое крылечко, как дверь медленно приоткрылась и высунулась голова пожилого худосочного мужчины.

– Здравствуйте! – дежурной скороговоркой приветствовал его Денис. – Контрдиверсионный отдел Росгвардии. Узнаёте эту гражданку?

Он так резко ткнул руку с фотороботом под нос худосочного, что тот испуганно отпрянул.

– Здесь проживает? – Кадушкин твёрдым движением отворил дверь.

За порогом стояли две женщины в халатах.

Пожилой смотрел на изображение секунды три.

– Так это… На Галю похожа.

Он пожал плечами и оглянулся на женщин. Рахматуллин тут же сделал шаг к крылечку и спросил:

– Сколько дней она у вас?

– Ды-ы… Два дня, вроде…

Ильяс рукой поманил мужчину наружу, другой одновременно подталкивая внутрь Кадушкина и спрашивая вполголоса:

– Кто ещё с ней?

– Андрюха. М-муж её. Так… нет его сейчас…

Ильяс подал знак Кинулову и пехотинцам, чтобы они шли вслед за Кадушкиным, а тот аккуратно, но твёрдо вытянул на крыльцо за руки двух женщин бальзаковского возраста, вошёл в крохотную прихожую и подошёл к открытой двери напротив входа. Женщины лепетали: «Там дети», но Кинулов со словами: «Ничего, выведем сейчас. Ничего страшного», оттягивал их от дверей.

– Где? Где её угол? – продолжал дознаваться Ильяс.

Он встал вплотную к мужчине, пропуская мимо бойцов и давая спуститься с крыльца женщинам. И одна из них переспросила:

– Галин? – осторожно сошла со ступени и, не сводя глаз с лица Ильяса, показала рукой в ту часть мансарды, что фронтоном смотрела на перекрёсток и центральную часть села. – Галин на втором этаже, вот здесь.

Ильяс нажал тангенту рации:

– Второй, Четвёртый, искать на мансарде в правой части дома. Поняли?

– Да, – подтвердили те.

– Муж её где? – этот вопрос адресовал Ильяс мужчине.

– Да-а… Ушёл с утра ещё поохотиться.

– Она там?

Мужчина замешкался, взглянул на женщин, и та, что до сих пор молчала, произнесла:

– В кухню пошла, кажется… Когда я её видела.

– Когда? – быстро спросил Рахматуллин.

– Ну… Минуты две назад. Когда ваш танк загудел… или что там у вас.

– Где кухня?

– Там, – указала барышня на левую часть дома.

– Рахматуллин, – донёсся сзади голос Соларина. – Тут из дома вышла одна, когда вы подошли с этой стороны. Но ты проверь кухню сначала.

Соларин на планшете мог видеть картинку с обоих дронов. Значит, Шульцевский дрон засёк момент, когда кто-то покидал дом через основной выход.

Ильяс зажал тангенту:

– Четвёртый, задержись.

Кинулов уже скрылся из виду. Ильяс прошёл прихожую, вдоль одной из стен которой был стеллаж для дров, и оказался в холле. Витаминыч ждал там, за дверью.

Холл целиком был отделан деревом. Справа – вход в дом, рядом с ним – лестница на мансарду. Она шла вдоль противоположной стены и делала поворот. По лестнице сейчас поднимался Кадушкин с двумя бойцами, а навстречу, с опаской глядя на них, медленно спускались три девочки и два мальчика возрастом примерно от трёх лет до девяти.

– Туда, – указал Рахматуллин налево, где была видна светлая комната, вероятно, и являвшаяся кухней.

Это действительно была кухня, но в ней обнаружили лишь очень старую женщину, сидевшую за большим столом и безучастно глядевшую в окно, что-то усиленно жуя и совершенно не обращая внимания на вооружённых гостей.

– Во двор, – разворачиваясь, скомандовал Рахматуллин.

Соларин стоял возле лестницы и переговаривался по рации. Женщины, возвратившиеся в дом вместе с ним, выводили детей на улицу, а с мансарды спускались две молодухи с младенцами.

– Второй, – связался Ильяс с Кадушкиным, – что у тебя?

– Вошёл в их комнату. Кажется, никого… Пока не осмотрел.

– Осматривай, – Рахматуллин тут же обратился к Соларину: – Товарищ старший лейтенант. Там мой человек должен досмотреть помещение – надо, чтобы ваши бойцы покараулили.

Старлей отдал распоряжение солдатам, сопровождавшим Кадушкина, оставаться на мансарде и выполнять его приказы. В этот момент по каналу общей связи кто-то сообщил, что подозреваемую взяли. Соларин, быстро развернулся к выходу, обронив:

– Рахматуллин, за мной.

Они вышли из дома. Во дворе кроме военных было несколько мужчин и женщин. Все смотрели в сторону дощатой хозяйственной постройки – скорее всего, курятника. Там Паркова досматривала женщину в коричневом спортивном костюме. Рядом, направив оружие в сторону пленной, стояли бойцы Соларина.

– Первый, в комнате никого. И ничего подозрительного, – сообщил Кадушкин по каналу отделения.

– Понял, – ответил Ильяс, направляясь вслед за Солариным к пленной. – Пусть бойцы остаются на карауле. Мало ли… Осматривай помещение, только осторожно… сам знаешь.

– Сделаю.

Диверсантка была лет двадцати пяти-двадцати семи. Русые волосы, круглое лицо с холмиком подбородка, широко расставленные тёмные глаза. Костюм её был испачкан куриным помётом на коленях и рукаве.

Ильяс указал Кинулову на курятник:

– Проверь там. Может, сбросила что-то. Да не вымажись.

Тот медленно подошёл к двери постройки, по пути махнув ногой в сторону взволнованных курей, и включил на шлеме фонарь.

– Кинулов, – окликнул его Ильяс и, когда тот обернулся, тихо проговорил. – Осторожнее. Не забывай про яд.

Между тем Соларин навис грозовой тучей над пленной. Он несколько секунд просто рассматривал её, потом с приглушённой хрипотцой, медленно и с угрозой процедил:

– Остальные… где?

Рот женщины искривился в неуверенной улыбке. Она пожала плечами… и с размазывающейся улыбкой, с обвисшими плетью руками свалилась на колени, с колен – на бок. Это Соларин, закрыв крышку планшета, поднял свободную руку и неожиданно хлопнул ею плашмя по макушке пленной. Кто-то из зевак при этом вскрикнул.

Старлей повернул голову к Рахматуллину:

– В дом. Допросить, – затем приказал командиру отделения, стоявшему рядом: – Туда никого из гражданских.

Пехотинцы забегали, заторопились. Ильяс подошёл к пленной. Над ней склонилась Надя. Она посмотрела на Рахматуллина снизу вверх, кажется, что-то хотела сказать, но снова склонила голову.

Витаминыч не спешил покинуть курятник. Ильяс поторопил его, однако тот вылез спустя пару минут, лишь когда пехотный командир рявкнул:

– Рахматуллин! Чего ждёшь?!

Бабуля в окне кухни перекрестилась.

Ильяс приводил в чувство несчастную диверсантку (которая очухалась, но пока не могла встать на ноги) и ждал Кинулова, чтобы отвести… или отнести пленную в дом.

Выбравшись, Витаминыч развёл руками:

– Ничего нет.

– Скорее! Берём её, несём! – нервно прикрикнул на него Ильяс.

Пленную подняли и, поддерживая, повели в дом.

Соларин в это время отдавал распоряжения. Стало очевидно, что второго лазутчика в селе нет, поэтому он доложил об обстановке майору Гамидову и начал перегруппировывать отряд.

Диверсантку звали Оксана Плахута. Она была из Донецкой области, служила в отдельном диверсионно-разведывательном батальоне Украинской армии. Перебросили её сюда с напарником по имени Юрий (позывной Кабул). С утра он ушёл в поле, чтобы понаблюдать за территорией учебного полка и полигоном. Их задачей было собрать сведения о дислоцированных здесь военных частях, а также получить данные о возможном присутствии в районе мобильных комплексов МБР и складировании боевых блоков к ним.

После того, как их вчера заметили, они подумывали уйти, но посчитав, что военные развернули поисковые мероприятия вокруг села, решили переждать. Вообще их уход был запланирован через два дня: в заранее оговорённом месте будет ждать человек, который перевезёт их в район сбора диверсионной группы. Но когда Оксана заметила передвижение военных по селу, то решила предупредить напарника об опасности. А потом увидела, что оцепляют их дом. Передатчик тревожного сигнала, замаскированный под помаду, она выбросила в мусорное ведро.

Кинулов сходил в кухню и принёс его. Маленький перламутровый цилиндр с риской на одном конце; в нижней части – вращающийся ободок с красным сплошным и синим прерывистым полукружием. Передатчик активировался нажатием на торец: однократный сигнал – если риска в красном полукружии, периодический – в синем.

В комнате не нашлось ничего, что могло изобличить Плахуту и её напарника как диверсантов или вообще чужаков, не россиян. Разве что миниатюрный радиометр харьковского завода и пара комбинезонов, тоже украинского производства, которые нашлись среди прочих вещей, какие обычно имеют люди, снимающие угол.

Пока речь шла о прошлом, разведчица вроде ничего не пыталась скрыть, но когда перешли к конкретике настоящего момента, Ильяс почувствовал недомолвки. На вопрос, где сейчас находится её напарник, женщина ответила, что не знает. Мол, не говорил, куда пойдёт и чем займётся. Это было сомнительно. Сказала также, что отравляющих веществ у неё нет и никогда не было, а есть ли они у напарника – не в курсе. Спросили, что Кабул должен делать после получения условного сигнала – и опять она солгала (Ильяс был теперь уверен), будто бы не знает, такой вариант не предусмотрен.

Правила ведения допросов гласили, что если пленный уклоняется от достоверных ответов, то на следующем этапе к нему применяется лёгкое физическое воздействие, ограничение тела в движении и усиление психологического давления. При этом Ильяс знал: Соларин уже выдвинулся к северу от села, оба квадрокоптера также направлены в том направлении и через них ведётся разведка… У второго диверсанта практически не было шансов скрыться. Речь шла лишь о том, как быстро его удастся обнаружить. Ну и если он будет взят живым, то, сравнивая показания обоих лазутчиков и изобличая утайки, больше шансов получить точную картину по их заданию и другим сопутствующим вопросам.

Рахматуллин, предвидя шквал эмоций, в режиме громкой связи доложил Соларину, что на первом этапе допроса сведений о местонахождении второго диверсанта и о его возможных действиях получить не удалось. Реакция старшего лейтенанта не уместилась в диапазон воспроизводимых частот радиостанции. Не факт, что с ней справилась бы даже профессиональная концертная звукоаппаратура. Очень многие глаголы, прилагательные, а также целые предложения, в которых содержалось предсказание ближайшего будущего (полное мрака и садистских извращений), были обозначены лишь шипением и треском. Впрочем, и то, что динамик рации воспроизвёл, оказало гнетущее впечатление на диверсантку Плахуту.

А Рахматуллин зачем-то обнажил штык-нож и, пристально присматриваясь к нему, поводил двумя пальцами по зазубренному участку на лезвии. Потом взглянул на Кинулова: «Тряпки там найди. Для кляпа и… Короче – сейчас колоть её будем», и, убрав нож обратно, стал снимать бронежилет. Витаминыч не совсем уверенно направился к кровати, на которую были накиданы немногочисленные пожитки диверсантов, а Паркова и Кадушкин, казалось, просто безучастно наблюдают за приготовлениями к пыткам.

– Ты понимаешь, что будет с Юриком, если его возьмёт этот садюга? А потом и с тобой? – спросил Ильяс испуганную женщину. – Мы вот только у мух крылья отрывали, а он в Африке с живых крокодилов кожу снимал. Одним резким движением. Тебе лучше рассказать всё нам.

Та медлила. Потом произнесла тихим дрожащим голосом:

– Но я же уже сказала…

Ильяс покачал головой, закатывая рукава:

– Значит, не понимаешь…

Сначала он отправил Паркову на улицу, приказав «на этаж никого из посторонних не пускать». Потом вместе с Кинуловым грубо раздел Плахуту до нижнего белья. Усадили её на стул, заведя руки за спину, заключили их в наручники, ноги привязали к ножкам стула виниловыми стяжками.

Стоя вплотную к пленной, Ильяс спросил:

– Который раз на задании в России?

Лазутчица ответила не сразу и неуверенно:

– Первый…

Рахматуллин с силой наклонил её голову, поднимая пряди коротких светлых волос. Присматривался несколько секунд к шее, потом, не обращая внимания на вскрик, потянул вверх вывернутые руки диверсантки, чтобы осмотреть кисти и запястья. Стул накренился, но Ильяс, подцепив наручники пальцем, словно крюком, удерживал пленную от падения.

На шее и на внутренней стороне запястья он обнаружил бледные округлые пятнышки с размытыми краями – след нуклидов. Так бывает, когда среди пылинок попадается радиоактивная частица и задерживается на изгибах тела. Перчатки, верх носков и трусов, соединение чашек лифчика, воротничок, места прилегания хозяйственных поролоновых респираторов – это где чаще всего оказываются излучающие частицы. В зависимости от степени их радиоактивности за короткое время – от десятков минут до нескольких часов – образуются сначала красные пятна, с пузырьком лимфы в центре, а спустя полторы-две недели покраснение сменяется побелением. Такие следы остаются долго. С начала войны ещё ни у кого не исчезли.

Нет, это было не первое задание Плахуты в России. Видимо, ей пришлось скрываться или пересекать зоны кратеров наземных взрывов. Когда несколько часов уходишь от погони и нет возможности отряхнуть одежду и снаряжение, нет возможности помыться, тогда и случается, что пыль или пепел оставляют особые следы. Видел Ильяс такие у мародёров, у диверсантов, у бандитов, отсиживавшихся в опасных зонах в надежде, что туда за ними не полезут. Пара часов без комбеза, но в противогазе, действительно не особо опасны даже вблизи кратера, созданного нейтронным боеприпасом, а именно такие заряды оставляют наведённую радиацию, сохраняющую высокий уровень даже спустя полгода. Впрочем, если раза три за несколько месяцев посидишь в такой зоне, то облысение гарантировано, а то и кое-что похуже. Поэтому радиоактивным убежищем пользуются только те, перед кем стоит выбор между жизнью и смертью, да ещё мародёры и грабители – они прячут драгоценности в термосах с водой или в металлических ящиках. Оборачивают эти контейнеры в полиэтиленовую плёнку и закапывают. Потом достаточно будет прямо на месте избавиться от контейнера – на сам клад радиационный фон не окажет практически никакого действия, даже если он пролежит в земле несколько лет.

В чёрную лаву гнева превратилась кровь Рахматуллина: он резко потянул наручники вверх так, что руки Плахуты вывернулись до упора – и через секунду она, привязанная к стулу, врезалась в пол коленями и лицом, завалилась на бок. Выждав немного, Ильяс и Кинулов усадили пленную, напрягшуюся всем телом, обратно. Её левая бровь была рассечена – две красные струйки крупными каплями побежали по лицу, по шее, по груди… От боли, беспомощности и страха перед продолжением истязаний открылся её искажённый рот, в беззвучном спазме поднялась и замерла грудь… потом грудь стала оседать – и женщина завыла тихим подсаженным голосом. Ильяс понял, что её сопротивление сломлено. Но ещё не было произнесено слово – одно слово, после которого признательные показания польются сами собой.

Он с силой и резко развернул стул – Плахута взвизгнула, – схватил пленную за волосы на затылке – та снова взвизгнула – и, делая шаг в сторону, потянул за собой. Стул накренился – лазутчица простонала, сильно напряглась и выгнула спину, но Рахматуллин позволил голове женщины упереться в его кулак и стул закачался на двух задних ножках.

– Я скажу… – в испуге скосив на Ильяса глаза полные слёз, сипло произнесла она.

Глядя сверху вниз, с обозлённым лицом, он подождал несколько секунд… потом просто легонько толкнул её, разжимая кулак, – и стул сам собой возвратился в устойчивое положение.

– Воду, тряпку! – резко, всё ещё находясь на взводе, скомандовал Рахматуллин Кадушкину, чуть повернув к нему голову, а через секунду добавил уже мягче: – Принеси, пусть вытрет здесь.

– Ага, – и Денис шустро покинул комнату.

Низко наклонив голову, пленная тихо плакала. Кровь смешивалась со слезами, вся она спереди и пол рядом с ней были в ярких красных пятнах.

Ильяс обратился к Кинулову:

– Принеси йод, бинт и… – он сделал неопределённый жест.

Понятливый Витаминыч молча вышел.

У кровати стоял стул, на нём – какая-то одежда. Рахматуллин убрал одежду, поставил стул сбоку от лазутчицы, сел.

– Всё, тебя больше никто пальцем не тронет. Если ты будешь отвечать правдиво. Твоя жизнь ничего не стоит, но никто тебя не собирается здесь бить или убивать. Просто ты сама не давай нам для этого повод. Поняла?

Женщина потрясла головой, вновь забрызгивая себя кровью. Тягучая длинная капля сорвалась с её носа.

– Его сейчас возьмут. По-любому возьмут. Всё перекрыто… квадрокоптеры, собаки. От одной собаки вы ушли, да. Там были неопытные солдаты. Ты понимаешь, что теперь за вас взялись серьёзные люди? Понимаешь?

Она опять потрясла головой и произнесла шёпотом:

– Да.

– Вот и хорошо. Теперь просто отвечай на наши вопросы. Твой напарник тоже будет отвечать правдиво. Можешь не сомневаться. Он просто не сможет по-другому. Поэтому даже не пытайся скрыть что-то. И ты будешь живой, накормленной… Может быть, даже домой вернёшься. А почему нет? Обменяем тебя. Многих уже обменяли. И вас обменяем.

Кадушкин принёс ведро воды, и швабру с тряпкой. Вернувшийся вместе с ним Кинулов снял с лазутчицы наручники, освободил её ноги. Ильяс между тем задавал вопрос за вопросом, на которые Плахута отвечала по большей части кратко, но явно не увиливая, как прежде. Когда основные сведения были получены, ей дали одеться, умыться и приказали вымыть пол в комнате.

От неё стало известно: разведчики-диверсанты были доставлены в Новосибирскую область на вертолёте в составе группы из десяти человек, разбитых на пары, у каждой пары – своя цель. Летели из Казахии, где, вблизи селения Козыкеткен (менее четырёхсот вёрст до Новосибирска), находился полевой лагерь разведывательно-диверсионного отряда. Бойцы в отряде были, в основном, с Украины, но не только: довольно значительная часть – из Прибалтийских государств, а остальные – отовсюду, в том числе и из разных российских областей. Приветствовалось не столько знание русского языка, сколько правильный говор. Для тех, у кого были трудности с произношением, проводились специальные тренинги. Среди инструкторов по диверсионной работе – один турок, несколько британцев и французов.

Через границу группу перебрасывали на вертолёте. МИ-8 летел ночью, низко над землёй, часто используя речные русла и озёра. Весь путь составлял меньше трёхсот вёрст по прямой, а место высадки было недалеко от села Кирза. Вдвоём прошли пешком до условленного места вблизи шоссе, где утром их подобрал проводник на своём автомобиле. У того были корочки МЧС и униформа для лазутчиков. Он спокойно провёз своих пассажиров через несколько блокпостов почти до Ярково.

Оружие, разведывательную аппаратуру, диверсионное снаряжение (включая запас отравляющих веществ) спрятали в крохотном лесочке вблизи села. Проводник снабдил Кабула ружьём и документами на него – остальные бумаги (удостоверения личности, медицинская справка о ранении, свидетельство о браке и прочее) получили ещё при вылете на задание. Делая вид, что он отправляется на прогулку, а заодно и охоту, Кабул уходил за околицу, чтобы выставить разведывательные приборы и самому понаблюдать за частью возле полигона. Несколько раз ходила с ним и Плахута.

Сегодня Кабул собирался заменить аккумуляторы и карту памяти специальной видеокамеры, укреплённой на дереве и снимавшей в большом увеличении один из секторов полигона со скоростью кадр в три секунды. Кроме того, ему надо было проверить аппаратуру, выставленную ещё в первые сутки выполнения задания – та фиксировала и записывала радиоэфир на частотах, используемых военными, и в частности расчётами мобильных стратегических комплексов.

Перед уходом они должны были попытаться отравить воду в коровнике и на сельской водокачке. Этот вид диверсии в последние полтора-два месяца осуществлялся очень часто, и иногда использовались не отравляющие вещества, а вирусы смертельных болезней.