Глава шестнадцатая

Подъём был в семь. Успели поспать около пяти часов все, кроме Парковой. Надя легла позже других и встала на полчаса раньше, чтобы глажкой подсушить камуфляж Рахматуллина, выстиранный ею ночью. Так что Ильяс не без удовольствия натягивал утром тёплую и подштопанную амуницию. Постирала она вчера заодно и одежду Кинулова, но гладил он её сам, отобрав у Нади утюг:

– И-ди, иди, – махал он ей. – Занимайся своей красотой, приводи себя в порядок… Иди, Надюха, без тебя справимся.

В четверть восьмого пришёл посыльный и передал Ильясу приказ от Гамидова: явиться в штаб в восемь тридцать. Привели себя в порядок, позавтракали, и в восемь пятнадцать Рахматуллин отправился в штаб.

Последние утренние облака торопились уплыть на запад, и примерно туда же (немного южнее) дул ещё влажный и довольно прохладный ветерок. День ожидался не жаркий. Дневальные мели территорию, возле соседней казармы шло построение курсантской роты.

Майор Гамидов ждал его в своём кабинете. Здесь же был заместитель командира полка по воспитательной работе, но, посидев молча минуты три, буркнул: «Ну вы тут… Я пошёл» – встал, и, вскинув на мгновение руку в приветствии едва ли до подбородка, скрылся за дверью.

Первым делом Гамидов похвалил Ильяса за вчерашнюю операцию и особенно за то, что обошлось без жертв, если не считать лёгкого ранения ополченца. Того, конечно, спас бронежилет. О своих осколочных ранениях Рахматуллин ему не докладывал. Хотя кусочки металла даже не застряли в теле, ранки отекли, покраснели и отзывались болью при касании к ним.

Затем майор поведал о том, что курсантов решили не привлекать к запланированной операции – всё-таки они практически не обучены. Штаб гарнизона распорядился отрядить для этого мотострелковый взвод из бригады, расквартированной в соседнем районе, и взвод батальона ополчения. Бойцы бригады подготовлены должным образом, а в ополчении, понятно, мужики опытные. Их прибытие ожидалось с минуты на минуту, а выезд назначен в одиннадцать ноль-ноль. В резерве – дежурный взвод. Вряд ли нужно больше людей для задержания двух-трёх диверсантов.

Рахматуллин поинтересовался:

– А техника?

– Мотострелки по штату. Три БМП и тридцать человек вместе с их командиром, – Гамидов взглянул в лежащую перед ним на столе раскрытую записную книжку, – старшим лейтенантом Солариным. Он же назначается старшим сводного отряда. Координацию с другими подразделениями буду вести я. Ополченцы приедут на двух машинах. У них есть пара квадрокоптеров. Так что и с воздуха будете иметь поддержку. Также за обстановкой в районе следит радиоцентр, и мы будем наблюдать со своих позиций. Ну, и пока подкрепление не прибыло, давайте на карте ещё раз подробнее разберём план.

В целом не отвергая вчерашние предложения Рахматуллина, майор Гамидов, как кадровый офицер, критически их рассмотрел и составил план по правилам военной науки. Он определил вероятное направление отхода диверсантов, если они будут находиться в селе или в его окрестностях, и с учётом этого распределил пикеты, их численность, секторы наблюдения и порядок занятия позиций.

От начальника штаба учебного полка Ильяс уходил вместе со старшим лейтенантом Коленским, командиром взвода из двенадцати ополченцев, – тот приехал минут двадцать назад на «Ниве» с водителем и своим заместителем, в сопровождении «Газели» с остальными бойцами взвода. Время было четверть десятого, и мотострелки ещё не прибыли. Подходя к казарме, Ильяс увидел Кадушкина в окружении ополченцев, собравшихся в курилке.

– Сначала ему дали пять лет, – травил Кадушкин очередную байку, – и уже почти отсидел их, когда выяснилось, что под давлением он оговорил себя. Ну, добавили ему ещё три года.

– За что?! – изумились в один голос двое самых доверчивых слушателей.

– А за то, что самооговором ввёл в заблуждение много народу: следователя, прокурора, судей и даже государственного адвоката.

Завидев подошедших офицеров, кто-то скомандовал:

– Смирно!

– Вольно… – махнул рукой Коленский.

Этот офицер был, как и его подчинённые, добровольцем. В своё время он отучился в кадетском корпусе и поступил в военное училище, но обнаружились проблемы со здоровьем, поэтому строевым офицером не стал. Сейчас ему было тридцать пять, но выглядел он старше своих лет: обрюзгший, излишней полноты, с обширной лысиной на черепе в кругу редких волос.

– Ты куришь? – спросил он, останавливаясь.

– Нет. Я пойду внутрь, – ответил Рахматуллин и отправился в казарму.

– Я нужен, товарищ лейтенант? – обратился к нему Кадушкин.

Ильяс, не останавливаясь, на секунду обернулся:

– Нет, – и махнул рукой. – Кури.

Когда через полчаса приехали мотострелки, опять пришлось идти в штаб на совещание. Старший лейтенант Соларин оказался медведистым, высоким, длинноруким мужчиной двадцати четырёх–двадцати пяти лет, с лицом героя кинобоевиков: резко очерченные скулы, квадратный подбородок, заострённый хребет носа, мясистые губы; голос его был хрипловат и басист. Соларин был крайне немногословен, и в его обращении, взгляде и манере нависать над собеседниками явно чувствовались нотки угрозы. Даже майор Гамидов говорил тише обычного и вёл себя при нём настороженно. Ильяс, лишь пару раз вскользь взглянувший на мотострелка, пытался понять: он злой по жизни или готовится к встрече с врагами отечества, а пока их поблизости нет – тренируется на окружающих?

Впрочем, позже, на общем построении сводного отряда, Рахматуллин убедился, что при бесспорной брутальности Соларина, он был скорее строг, чем груб. Бойцы его взвода поражали великолепной муштровкой и дисциплиной, команды они выполняли быстро и чётко, как живые эталоны воинского устава. Свои требования он разок-другой подкреплял решительными движениями захапистых рук с огромными борцовскими кистями. В пару минут он засмирнял и заровнял даже ополченцев – животы втянулись, усы топорщились, лица некоторые покраснели от неожиданных образов, навеянных устным творчеством старшего лейтенанта. Кое-что новое узнали о себе также Кудушкин и Кинулов, и оба от открывшейся истины постройнели, подтянулись… почувствовали себя молоденькими новобранцами, у которых всё ещё впереди – и наполненная риском жизнь, и обязательные подвиги, и посмертная слава.

Наде, бледной, как пасмурное зимнее небо, он ничего не сказал (наверное, поняв, как близка она к обмороку). Посмотрел… посмотрел – и чудовищным напряжением воли перенёс в будущее с языка несколько оригинальных словесных комбинаций. Перенёс недалеко, секунд на пять, и когда они истекли, весь строй услышал слова, наполненные простотой, удивительным смыслом и однозначной армейской истиной. И всем стало ясно, что если в окрестностях Ярково кому-то было предначертано отдать Богу душу именно сегодня, то, чтобы не отягощать свою карму, предварительно следует получить разрешение старшего лейтенанта Соларина.

Звучали рыки.

– Р-р-равняйсь! Смирна! Напр-р-ря-а-а-а… Ву!

Силён был голос. Как грозный львиный рёв разносится над саванной, так команды старлея раскатывались по плацу, по территории учебного полка, и в тембре далёкой канонады достигали полигона, заставляя там курсантов с неясной тревогой всматриваться в горизонт. Не исключено, что машинальные импульсы к выполнению команд приходилось подавлять в себе начальнику штаба, командиру полка и его заместителю по воспитательной работе.

А команда «Шаге-э-э-эм-марш!» в исполнении Соларина, казалось, подразумевала направление… общеизвестного, но не географического характера.

С Рахматуллиным и Коленским, как с офицерами, Соларин соблюдал субординацию, но после построения и короткого марша на плацу они чётко знали две вещи: первая – кто тут старший, вторая – диверсантам лучше самим прийти сюда (на КПП), сложить оружие и попросить убежище на гауптвахте.

В одиннадцать часов отряд выстроился в автоколонну из трёх БМП, «Нивы», «Газели» и УАЗа. Влезая в автомобиль, Кадушкин (всё ещё в экстремальном напряжении, словно его сняли с дыбы, едва насадив) сказал:

– Крутой мужик этот Соларин. Маршалом, наверное, станет.

– Ага, – согласился Кинулов, занимая место за рулём. – Похож на генерала Лебедя. Был такой, помните, может. Этот в два раза больше и в четыре раза горластей. Мне до сих пор хочется делать ногу выше, а шаг – чётче. Только так машину вести неудобно.

Рахматуллин ему пообещал:

– После задания я тебе дам возможность подефилировать, чтобы командиров не обсуждал.

Потом, когда колонна двинулась к месту проведения операции, речь зашла о теме, которая была Ильясу не по душе, из-за скользкости и тревожности, но пресекать он её не стал – всё-таки новости какие-никакие. Малознакомые русские старались не общаться с ним на предмет отделения республик и областей, хотя это волновало всех и уже начались пересуды в армейской и полицейской среде, так как многие служили вдалеке от родственников или места рождения. Кадушкин или Кинулов постоянно общались с разными людьми из других районов и городов – к примеру, как с сегодняшними ополченцами, – и могли поделиться вестями. Многие слухи, между прочим, имели свойство вскоре подтверждаться.

Кадушкин спросил с заднего сиденья:

– Ильяс Галимович, что, курултай новый в Казани собирается?

– А я откуда знаю? – холодно ответил Рахматуллин и, бросив взгляд в широкое салонное зеркало, где ему были видны лица Кадушкина и Парковой, добавил. – Меня никто не оповестил.

Денис помолчал немного и, переглянувшись через зеркало с Кинуловым, продолжил:

– Мужики рассказали. Хотят на этом курултае отделяться окончательно от России. Говорят, уже во многих сёлах выставили… как их там… чикбуи… Как переводится, не знаете?

Ильяс ответил после некоторой паузы:

– Посты, наверное.

– Да-да, вот. На въездах поставили, сами местные дежурят на них. Федералов не пускают к себе. Мол, у нас своя отдельная община и самоуправление. Вот если другая община попросит, даже из соседней области – тогда ладно. Теперь хотят по границам ещё посты ставить. Чтобы таможня и все дела.

– С границей-то ещё определиться надо, – заметил Витаминыч. – А то ведь у границы две стороны. И с той, и с другой хотят побольше себе взять.

– Определятся, – махнул рукой Кадушкин. – Говорят, теперь у Татарстана «Ярсы» есть. Ядерная держава!

– Что за чушь? – Ильяс уставился на Кадушкина через зеркало.

– Ну, за что купил, за то продаю, – Денис чуть откинул голову. – Говорят, будто дивизион «Ярсов» заехал туда, ну и… Точно не известно, что было и как. Может, уговорили, может – пригрозили. Но теперь Татарстан – ядерная держава, получается. Американцы-то вряд ли их тронут…

– Американцы вряд ли… – с намёком протянул Кинулов.

Новость (или это всего лишь пустой слух?) о «Ярсах» потрясла Рахматуллина. О том, что вовсю пошёл процесс отделения Татарии от остальной страны, он знал. Знал давно, ещё раньше, чем об этом заговорили здесь. На это намекала жена в редких письмах и сообщали знакомые, приехавшие оттуда. Но ситуация была неоднозначной. Разные интересы сталкивались.

Конечно, всю эту движуху к выходу возглавили националисты. Их всегда было много, особенно в сельских районах и бедных городских окраинах. Но данный контингент есть в любом народе, и он является только мясом и навозом вековых циклов коллективного организма. Другое дело – национальная интеллигенция. Эта прослойка умеет направлять и обострять настроение масс, а подпитывает она свою ненависть к соседним этносам не там, где живёт, а там, где её нет, но куда очень хотелось бы умотать.

Именно из-за этой черты Рахматуллин презирал националистически настроенную часть татарской интеллигенции. Селянин является неотрывной частью своего народа. Когда он гибнет – умирает частица народа. А интеллигент, глядящий на Европу, Америку или Аравию как на эталон, учит родной язык или следует традиции, чтобы отличаться от русских. Родной язык ему нужен, чтобы втереться в доверие к селянину, которого считает отсталым, и управлять им. Он свою народность культивирует от ненависти к чужакам, а не от любви к своим. Такая элита и начинает всякую бузу.

Сейчас с националистами рука об руку идут исламисты, но это до поры до времени – цели у них не совсем совпадают. Шариат – самый справедливый закон человечества. Ислам, как наиболее поздняя религия и самая мудрая, сумел выработать наилучший механизм защиты общества от нравственного разложения. Однако он ограничивает людей, не только в упадке, но и в развитии. Там, где нужно защитить честь и труд простого человека – там нет ничего справедливее шариата. А для прогресса особо рьяные и узколобые адепты шариата – тормоз.

Но был ещё один резон, который Ильяс всегда держал в уме, но никогда не проговаривал вслух. Он понимал, как и многие другие умные люди, что русские вырождаются. Это нация без царя в голове. Только государство худо-бедно их сплачивает и удерживает от поглощения или вытеснения другими народами – какой-то там их президент или царь. Но стоит убрать государственный механизм, как они либо ассимилируются, либо бегут в Россию, да в свои природные земли. Русские не способны сохранять самобытность как армяне, греки, евреи и ещё десятки народностей. Их ничего не объединяет (кроме властной иерархии), они вырождаются и вымирают. Другие народы – растут. Так зачем уходить из России, если через сорок-пятьдесят лет, русских станет так мало, что их вполне можно будет сместить и без особой крови взять всё это огромное государство и распространиться по нему?

Однако так далеко вперёд мало кто заглядывает, большинство стремится получить желаемое сейчас.

Националисты приведут к резне, и исламисты приведут к резне. Ради чего? Ради какого будущего? А между националистами и исламистами обязательно будет разлад. И каждому человеку придётся решить, что ему ближе: религиозное или народное? Опыт Ближнего Востока показывает, что такой выбор обычно равносилен выбору между жизнью и смертью.

Исходя из этих соображений Ильяс и не хотел, чтобы сломалась конструкция, в которой уже не одно столетие живёт его народ, разделяя судьбу с соседями, в том числе и с русскими.

Русские всё ещё в силе и не согласятся на раздел. Кто бы согласился? Татары согласились бы разделить такую страну, будь они основной нацией? Или украинцы согласились бы? Или, может, мордовцы? Да и за границей – британцы, вон, или испанцы – тоже не соглашались оторваться от них меньшим народам. Попытка раздела привела бы к бойне.

Но так было вчера. А сегодня бурлящая сила сепаратизма обзавелась «Ярсами». Этот ядерный джокер перебьёт козырь возможной бойни. Перебьёт. Многие захотят рискнуть. Американцы точно не ударят, чтобы ослабить Россию кровавой внутренней распрей, а русские вряд ли не примут во внимание сотни тысяч своих соплеменников на территории Татарстана. А вот остановить наземную операцию федералов можно. Дивизион, если слух правдив, – это три ракеты, каждая – до четырёх боевых блоков по сто пятьдесят килотонн. Угроза удара даже одной ракетой сделает возможным многое, о чём кое-кому давно мечталось.

Как же удалось их заполучить? Кому? И есть ли толк? Дивизион МБР – это не только тягачи с пусковыми установками. Это подразделения управления, обеспечения пусков, РХБЗ, РЭБ, контрдиверсионного охранения. Дивизион – составная единица полка… и где же было его непосредственное командование? Конечно, необязательно захватывать силой такую боевую махину, достаточно договориться с одной или несколькими командными фигурами, но сохранилась ли целостность подразделения? А электронные и парольные ключи к консолям активации, программирования и ввода целеуказаний? Это весьма защищённая и довольно сложная система. Хотя из-за того что в последнее время управление страной и армией пошло вразнос, а дивизионам и даже расчётам отдельных пусковых установок предоставлена большая самостоятельность – чтобы рассредоточить и скрыть от противника оставшиеся ресурсы – возможны самые чудовищные неожиданности.

Хорошо известно, что зимой чеченцы попытались захватить ракетный полк на юге страны. Ещё в самом начале войны, была официальная попытка затянуть МБР на свою территорию. Якобы для безопасности комплексов, которую они гарантировали, клянясь на священном писании. Потом значительная часть Кавказа стала откалываться. Чечня заявила о независимости. Была попытка подкупа и переманивания на свою территорию подразделения РВСН. Открылось. После этого их вождь, Рамазанов, отрядил большие силы, которые скрытно, несколькими группами, в том числе с использованием авиации, быстро выдвинулись к полку «Тополей» и вступили в бой. Здесь федералы почти вовремя раскрыли намерения захватчиков и сохранили стратегическое подразделение. Сомнительно, что Штаты позволили бы Рамазанову долго владеть ядерным оружием, но факт остаётся фактом.

– Не, а что… – продолжал Кадушкин. – Дальний Восток, считай, отделился. Кавказ, считай-не считай, уже сам по себе. Поволжье, говорили, хочет самостоятельность, чтобы война закончилась и от Москвы не зависеть, только без Татарстана там кто останется? Само Поволжье по частям распадётся скоро. Урал точно отделяется, там москвичей не любят…

– А где этих …(чудаков) любят? – усмехнулся Кинулов.

– Да… И Юг уже сам по себе. Ростов, Краснодар – это же гуляй-поле, нашим и вашим, «это – тебе, это – мне, и ещё раз мне».

– Юг – да, испокон веку анархия и бардак, – кивал Витаминыч.

– Так что распалась Россия, – заключил Кадушкин.

Надя молчала. Смотрела в окно и словно не слушала эти пересуды. Вдоль дороги до горизонта – буйство зелени да часто подступающие совсем близко к трассе предупреждающие знаки зоны радиоактивного заражения.

Осенью здесь многое сгорело, на землю легли смертоносные шлейфы осадков, которые протянулись от побережья Новосибирского водохранилища до города, местами накрывая деревни и фермы. Основные трассы весной почистили, а поля и перелески без человеческого присмотра в этот год сильно заросли травой и молодой порослью кустарников и деревьев. Радионуклиды большей частью сошли с поверхности, но просочились в почву ещё не глубоко.

Многие пашневые угодья были заражены и не возделывались в этом году. Подготовить новые за период короткой и капризной сибирской весны – дело неподъёмное. Время от времени возникающие пожары и явно умышленные палы травы и лесов в заражённых зонах сокращали и без того небольшие площади, с которых можно было собрать урожай, потому что радионуклиды с сажей и пылью переносились на возделанные поля, на огороды. Голод ожидал людей будущей зимой. Голод.

В мирное время привезли бы в Сибирь или за Урал хлеб, сахар, подсолнечное масло, гречку из Поволжья или Кубани. А теперь как? Есть ещё сила, которую называют «федералы», и прежде всего это армия и Росгвардия. И люди, которые не хотят развала страны. И почти всегда это русские. Остальные – хотят быть сами по себе. Но среди русских порядочных и активных людей очень мало. Совершенно недостаточно. Страх голода и тяжёлых испытаний пока подпитывают живой силой федеральные структуры, но с каждым днём людские ресурсы тают.

Богатый хлебом и почти не тронутый войной Юг не хочет делиться с Сибирью, Севером и Дальним Востоком – там идёт явный дрейф к Украине. Летучие отряды на базе «Спильны справа», «Свободы» и прочих националистских русоненавистнических организаций вырезают актив, который пытается поддерживать связь с Москвой и федералами. Некоторые пограничные с Украиной районы уже перешли под протекторат Киева. К этому подталкивает страх как перед американскими налётами, так и перед полонящими набегами северокавказских вождей.

Армия не может достойно противостоять захватчикам. Обнаружились проблемы с авиацией. Её особая задача по обеспечению поддержки наземных сил, диктуемая стратегией ещё со времён Второй мировой войны, решалась катастрофически плохо. Имея довольно значительный авиационный парк, Россия не могла использовать его и наполовину. Причина была в том, что ещё в первые недели войны высокоточным оружием были уничтожены взлётные полосы большинства аэродромов, а объекты обеспечения полётов подверглись ударам тактических ядерных (часто нейтронных) боеприпасов.

До войны пилотов учили садиться и взлетать с автодорог, и даже были кое-где приготовлены соответствующие расширенные полосы, но военно-воздушные силы столкнулись с мощным диверсионным натиском и опять же с обстрелами высокоточным оружием. В этих условиях пригодились бы самолёты с укороченным, а лучше вообще с вертикальным взлётом-посадкой, но у российской армии их практически не было – как не было гидросамолётов и плавучих ремонтно-обслуживающих комплексов, несмотря на обилие рек и озёр на территории страны.

По этой причине действия авиации были скованы. Благо, ещё довольно прилично справлялись со своими задачами противовоздушники. Но малозаметное высокоточное оружие всё равно позволяло врагу наращивать преимущество. Американцы же предвидели трудности и загодя обзавелись как боевыми конвертопланами, так и реактивными сверхзвуковыми самолётами с вертикальным взлётом-посадкой. Они в короткие сроки перебазировали свои эскадрильи, уходя от запоздалых ударов России.

Москва на данный момент удерживала исконно русские земли: Новгородчину, Кострому, Ярославль, Рязань, Воронеж и Северо-Запад, но эти области понесли очень тяжёлые потери, они были полуразрушены и заражены. Их никто не пытается захватить, но люди из этих районов уходили. Началось великое переселение.

– Думаешь, распалась Россия? – обращаясь к Кадушкину, возобновил Кинулов умолкший на несколько секунд разговор.

– А что, нет? – принял вызов тот.

– А вот возьмёт Галиб и восстановит её под своим началом! А?

– Галиб-то вряд ли, а Рамазанов – может. Это я соглашусь, – покачал головой Денис.

– С Рамазановым? Или со мной?

– Да хоть бы и с Рамазановым. Он мужик серьёзный. С таким лучше ладить. Тысячу лет назад Рюрика поставили над собой? А сейчас Рамазанова призвать можно. Если у самих нет такого вождя.

Кинулов хохотнул:

– Так придётся, Динька, тебе обрезание сделать, – он на секунду повернул голову, отвлекаясь от дороги. – Или будешь рабом у чеченцев.

– Да не свисти… Рабов они себе и так найдут. А вот Рамазанов может объединить Россию. Объединить и восстановить! Может. Для этого у него стержень есть.

– Есть, есть… – хихикал Кинулов и елозил руками по рулю.

С Кавказа приходили вести, что и там тоже идёт раздел. Поначалу выделилась Чечня и вроде как остальные южные республики объединила. Но вскоре объявился новый Шамиль. В Дагестане взял власть спортсмен, прежде выступавший в боях без правил. Он придерживался самого крайнего (саудовского) направления ислама и объявил о создании религиозного государства – халифат Дагестан. Начался угон скота, грабёж фермерских хозяйств и колхозов Ставропольского и Краснодарского краёв, Астраханской области, Калмыкии. Фактически узаконилась работорговля.

Всё это происходило на фоне так называемого «ядерного перемирия». Россия и Соединённые Штаты Америки вот уже несколько месяцев не применяли МБР и ядерные заряды мощнее двадцати килотонн, не били зарядами меньшей мощности по городам. Но высокоточное и тактическое атомное оружие использовалось всеми сторонами – шла охота на дивизионы РВСН и скопления армейских частей. И вот только недавно федеральную власть возглавил генерал Инкуров, который немедленно возобновил применение мощных стратегических средств и стал наводить порядок в подчинённой ему части страны, постепенно расширяя подконтрольную территорию. Правда, особого оптимизма насчёт него в народе не было, хотя бы уже потому, что неделю назад он чудом избежал смерти от американской атаки и был ранен.

В Европе, где в первые недели войны царил хаос, весьма быстро восстанавливался порядок и налаживалась жизнь; во многих местах работала мобильная связь и Интернет. Там собиралась огромная единая армия, и всё больше её войск сосредотачивалось у границ России, в том числе на территории Беларуси. В Китае буйствовали эпидемии, он терял людские ресурсы и экономическую мощь в условиях полного контроля Соединённых Штатов и их союзников над морскими, воздушными и сухопутными путями. Собственно, Китай уже был готов к капитулятивной сделке с Западом и, говорят, начал переговоры.

России не хватало фигуры, которая могла бы сплотить всё население. Пусть даже силой. Поэтому слова Кадушкина были чаянием очень многих. С одной стороны, сопротивление Штатам не приближало победу и не улучшало ситуацию, с другой – многие не хотели добиваться и ждать общей победы России, им хватило бы и местечкового мира, в котором можно спокойно продолжить существование.

– Вот кто выкрутится в любом случае, – Кадушкин поднял указательный палец, наверное, отсылая к высшим силам или их программным посланиям, – так это евреи.

– Эти да! – энергично согласился Кинулов с расхожим мнением, высказанным Денисом.

– Вот ты дакаешь, а я говорю о том, как Израиль всех надул.

– Дык а что мне возражать?! – удивился Витаминыч.

– Да не надо возражать… – Кадушкин помолчал пару секунд. – Все вон думали, что у Израиля пятьдесят ядерных бомб, но таких… килотонн по триста! Я сам читал на американском сайте, где про все страны написано было. Перед войной. Аналитический сайт, по разному вооружению и всем странам мира. И все считали, что у Израиля до пятидесяти зарядов большой мощности. А оказалось – пятьсот! Но тактических зарядов! Почти все – малой мощности. И к Израилю теперь никто близко даже не подползает! А говорили… если что, то его с землёй сравняют арабы и персы. А вот нате! Россия по нему, конечно, стратегическими бить не станет, а другим способом его не победить никому. Если только бактериологическим оружием… Но евреи давно догадались об этом… с их-то маленькой территорией. Они и зачистили всех вокруг, и продавили через ООН запрещения всякие. А бактериологическое оружие для крупных государств выгодно, между прочим.

Кадушкин в чём-то был прав. Когда в первые дни войны, после ударов по Ирану, к границам Израиля двинулась армия палестинцев, иранцев и сирийцев, то Израиль стал отбиваться десятками тактических нейтронных боеприпасов мощностью от одной до двадцати килотонн, с учётом розы ветров и дистанции. Стоило вооружённой толпе или армейским подразделениям начать концентрироваться для нападения на Израиль, как по ним наносился удар. Жертвы были колоссальными, но ещё ужасней была паника. Вокруг Израиля образовалась мёртвая полоса приграничья, в которую никто из соседей не рисковал сунуться. Издалека пытались обстреливать, но наступать армией не осмеливались – ни сушей, ни морем.

Израиль стал самой безопасной страной на Ближнем Востоке. А Саудовская Аравия, Катар, Турция, Марокко, а также десятки других государств Европы, Азии и Африки встали в очередь к Израилю, чтобы приобрести хотя бы с десяток тактических ядерных зарядов. Все стремились сохранить с этой страной хорошие отношения.

Ильяс, в обмен мнениями между Кинуловым и Кадушкиным уже не очень вникал. Его занимал вопрос «Ярсов». Можно ли ими ударить на тысячу или две тысячи километров? Это практически вертикальная траектория. Надо учесть вращение планеты. Возможно ли это? Если возможно, то это джокер. У федералов есть один способ его уничтожить – диверсией.