Глава тринадцатая

Ехали не включая фар – это Ильяс приказал Кинулову вести машину с ПНВ – и возвращались не прежним просёлком, а через село, чтобы скорее попасть на трассу. Как раз на перекрёстке, где Школьный переулок пересекается с шоссе 50К-17Р, уазик выехал навстречу автомобильному военному патрулю.

Кинулов сразу затормозил машину, включил аварийку. Из «Тигра» выскочили четверо, направляя оружие на уазик. Со словами: «Свои, мужики» – Ильяс вышел.

– Каргат, – назвал он негромко пароль, подходя к патрульному наряду и доставая из планшета записку с тем же словом.

Начальник патруля с нашивкой старшего прапорщика на секунду подсветил фонариком записку, поднёс руку к козырьку:

– Начальник патруля старший прапорщик Томсков. Кто вы и с какой целью здесь находитесь?

– Росгвардия, КДО Новосибирского района, первый батальон, лейтенант Рахматуллин. Со мной три человека и служебная собака. Мы проводили адресную проверку, возвращаемся в казарму.

– А, ну знаем. Нас предупредили, что тут будут кэдэошники. Ясно… Значит, пустые назад едете?

– Ложная тревога, походу, была.

– Ну ясно… Ну, не будем вас задерживать. Удачи!

– Спасибо. И вам удачи.

Отъехали метров на триста, когда Рахматуллину на рацию, включённую теперь в режиме громкой связи, поступил вызов:

– Рахмат. Рахмат. Это Берег. Приём.

Вызывала часть.

– Рахмат на связи. Приём.

– Зафиксирована работа радиостанции по координатам 54.80, 82.62. Включилась кратковременно, без вызова абонента, но зафиксированы голоса. Радиостанция была настроена на частоту, которой пользовался в последнем сеансе Андрэ. Приём.

«Андрэ» был позывной участкового уполномоченного Захарченко. Значит, только что его рацию включили, и она автоматически настроилась на волну. А потом… Рахматуллин уже сталкивался с похожей ситуацией. Тогда человек просто не знал, как пользоваться прибором, прикарманенном на месте убийства: нажимал то одну кнопку, то другую.

– Вас понял, Берег. Приём.

– Рахмат, передаю приказ дежурного по гарнизону. В вашем районе находится автомобильный патруль, позывной – «Филин». Скоординируйте с ним свои действия и попробуйте обнаружить, а по возможности и обезвредить лиц, завладевших радиостанцией Андрэ. Сейчас патруль с вами свяжется. Я, Берег, постоянно нахожусь на связи с Анной и буду держать вас в курсе изменений в радиоэфире. К вам на подмогу направляется дежурный взвод. Как понял, Рахмат? Приём.

– Понял. На связи. Приступаю к выполнению. Приём.

– Добро. Отбой связи.

«Анна» – позывной радиоцентра. Молодцы – радисты. Рахматуллин, однако, обратил внимание, как быстро была поставлена задача и доведена до него. Значит, в оперативном штабе гарнизона, где получали сведения, как от военных, так и от Росгвардии, полиции и ФСБ, отслеживали ситуацию возле Ярково. Похоже, и в самом деле где-то поблизости укрыты «тополя».

Кинулов, не знавший и не вникавший в ситуацию, начал материться и высказываться в том смысле, что у них здесь собственная программа. Ильяс жёстко оборвал его выступление:

– Разворачивай! – рявкнул он, включил фонарик и полез в планшет за картой.

Не прошло и минуты, как поступил вызов от старшего прапорщика, но уазик отдела КДО уже подъезжал к патрулю.

– Томсков, координаты показывают на «Берёзку», – ткнул пальцем в карту Ильяс, когда старший прапорщик подошёл к нему (Рахматуллин открыл дверь машины, но выходить не стал). – Полагаю, это «малина», в которой местные отбросы тусуются. Мне о них жители сейчас рассказывали.

– Это проще. Не диверсанты.

– Проще? Не сказал бы. Походу, это они убили участкового. У них есть оружие. Был как минимум дробовик, а теперь, значит, ещё и автомат, пистолет, две гранаты и сколько-то патронов.

– Да блатные воевать не будут же. Втихую, конечно, могли бы…

– Всё зависит от меры обдолбанности. Воевать не будут, но пальнуть пару раз могут. И попасть. Или гранаты кинут. Поэтому будем осторожны.

Он посмотрел в сторону «Тигра», чьи фары через прорези светомаскировочного плафона синими полосками прошивали пыльный воздух. Из салона выглядывал один из бойцов.

– У тебя сколько людей? – спросил Ильяс.

– Трое. Двое моих и ополченец.

– Со мной снайпер и стрелок да второй стрелок из учебки, с собакой. К нам ещё выдвигается дежурный взвод, – он помолчал несколько секунд. – Но мы их ждать не будем. Выдвигаемся без фар, с ПНВ. Едешь за мной. Останавливаемся метров за пятьдесят до точки, по моему сигналу. Приём через наушники, максимальная тишина и осторожность. Пока наша общая задача – разведка, твои люди прикрывают моих. Огонь только по команде или при непосредственной угрозе. Всё. По машинам марш.

Двинулись. Проехали по шоссе около километра, затем свернули направо. «Берег» вышел на связь и сообщил улицу и номер строения, вычисленные по пеленгу. Ещё немного – и Рахматуллин, глядя в «видик», указал рукой:

– Вон он.

Это был двухэтажный дом с вальмовой кровлей. По соседству с ним – пустующий участок, ещё ближе – недостроенный коттедж, немного дальше улица сворачивала. Напротив целевого строения построек не было, только широкий луг с травой по пояс, кустами и редкими невысокими разветвлёнными деревьями. Сам дом стоял за двухметровым забором из гофрированного листа.

– Прижмись влево, Кинулов, вот здесь, – Ильяс показал на место возле угла огороженного участка, – чтобы не торчать у них на виду. И патруль тоже спрячется за забором, – и тут же зажал тангенту: – Филин, я Рахмат. Приём.

– Я Филин, слышу тебя. Приём.

– Прибыли. Становись за мной, под прикрытие дерева и забора, глуши двигатель. И выходим. Без шума. Приём.

– Понял.

В голове Рахматуллина уже составился определённый план. Для разведки народу было даже с избытком, а для задержания группы вооружённых преступников – не хватало. Кроме того, в патруле личная рация, входящая в комплект полевого снаряжения, имелась только у Томскова. Но скоро должно прибыть подкрепление.

Едва уазик остановился, он вышел, вскочил одной нагой на бампер и, держась за кенгурятник, осмотрелся. Были видны освещённые окна строения, в котором обосновалась гопота, но звук генератора сюда не доносился – наверное, агрегат стоял в подвале. Слышна была музыка, басы дробили ночной воздух.

Ильяс дождался, когда все соберутся вокруг него, и спрыгнул на землю.

– Итак, наша цель – вон тот дом, с вальмовой крышей. Обозначим его «хата». Соседний с хатой, который ближе к нам – «первый дом», следующий за ним по улице – «второй дом». Понятно? Томсков, переходи на мою волну и оставь водителя в машине наготове. По команде он должен будет подъехать к нам. Бортовая рация ведь работает?

– Так точно, – немного вытянулся старший прапорщик.

– Кинулов, обойдёшь участок через этот огород и займёшь позицию за первым домом. Отдались немного в тыл, метров на двадцать-тридцать, сам там определишь, чтобы лучше видеть объект и не светиться. Понятно? Твоя задача – не дать им уйти, если они рванут через огороды, когда мы зайдём к ним с фронта. Увидишь, что кто-то убегает – сразу сообщаешь мне и начинаешь считать до пяти. Если от меня не поступит приказа, то по счёту «пять» стреляй на поражение. Задача ясна?

– Так точно, – ответил Кинулов.

– Чукурилин, оставь собаку в машине. Пойдёшь с Кинуловым. Кинулов – старший. Выполняйте!

Витаминыч дождался, пока старшина запрёт овчарку в уазике, и они, держась ближе к забору, поспешили в сторону неогороженного участка.

Рахматуллин сказал Наде:

– Ты займи позицию с фронта, где-нибудь в той зелёнке. Так, чтобы иметь в прицеле второй этаж. Огонь по команде. Иди.

Надя кивнула и, пригнувшись, отправилась занимать огневую позицию.

Томсков уже отправил водителя к машине, и теперь рядом с ним стояли двое: солдат лет девятнадцати и ополченец, мужчина возрастом за пятьдесят. Ополчение состояло из добровольцев, не подходящих для призыва по мобилизации, и их обычно привлекали для патрулирования, прочёсывания или для охраны и доставки грузов, но в последние недели всё чаще их отправляли на боевые операции.

Оглядев подчинённых Томскова, Рахматуллин посетовал:

– Да, плохо, что у твоих бойцов нет радиогарнитуры, – немного помолчал и обратился ко всем троим: – Если придётся воевать и до прибытия подкрепления войдём в дом, то будьте на виду. Обязательно, чтобы вас видели свои. Понятно? Держитесь рядом со мной, никакой самодеятельности. Огонь без моей команды не открывать. Но если в вас пальнули или даже направили на вас оружие, то стреляйте на поражение. Вообще, действуйте решительно и жёстко. Это они, наверное, участкового местного убили, поэтому с ними надо быть погрубее. Только без садизма и языку воли не давать. Берите пример с меня. Всё. Будем считать, что инструктаж по технике безопасности вы прошли. Оружие зарядить, поставить на предохранитель.

Потянулись несколько минут ожидания, пока Кинулов и Паркова занимали позиции – наконец они доложили о готовности.

– Начинаем, – оповестил своё отделение Рахматуллин и дал команду Томскову и его бойцам: – За мной.

Забор кончился метров через тридцать. Дальше шёл пустой участок, обозначенный лишь столбами, а после него – коричневая металлическая ограда дома, с нынешними обитателями которого и предстояло познакомиться. Здесь бойцы посадили Ильяса на свои плечи, чтобы он мог заглянуть во двор. Собаки не видно, на участке растёт высокая трава, кусты, несколько небольших деревьев, за домом – сеточное ограждение; веранда, как и многие комнаты в доме, освещена, людей во дворе нет, но отчётливо слышны несколько голосов, в том числе и женский.

Двинулись дальше. На заборе рядом с калиткой был закреплён почтовый ящик, под ним – кнопка звонка. Ильяс осторожно потянул на себя ручку входной двери – заперто. Вертикальные засовы тоже нет возможности поднять. Он попробовал рассмотреть что-нибудь в длинную щель между листами металла – ничего, кроме узкой полоски освещённой веранды и окна второго этажа, видно не было. Впрочем, в поле зрения попадала часть входа в дом.

Рахматуллин обернулся к начальнику патруля:

– Томсков, возвратитесь к концу забора, где меня поднимали, и помогите этому бойцу, – он положил руку на плечо молодого солдата, – перелезть через забор. Там, походу, на засов закрыто – надо открыть калитку. Только подбираться к воротам осторожно, чтобы не заметили.

Томсков с ополченцем помогли товарищу перелезть через ограду и вернулись. Минуты через полторы калитка медленно отворилась. Ильяс сразу вошёл во двор, огляделся. Перед домом – стоянка на две машины, здесь же – мотоцикл; дорожки, газоны, солнечные фонарики, кусты, молодые деревца – всё как обычно на дачах, только запущено. Из дома доносится громкая музыка, слышны голоса, смех. Рахматуллин сделал несколько шагов, наклонился и поднял вертикальные засовы, потом приоткрыл ворота.

– Третий, – вызвал он Надю, – тебе вход в дом виден?

– Левая створка немного мешает.

Ильяс отворил правую (от себя) часть ворот:

– Так?

– Да.

И буквально через две-три секунды на связь вышел командир дежурного взвода:

– Рахмат, я Соболь. Слышишь меня? Приём.

– Соболь, я Рахмат. Слышу тебя, – отвечал Ильяс вполголоса.

– Мы на подходе, будем в координатах минуты через три. Вы где?

– Мы на месте. Вы по какой улице едете?

– Сворачиваем с шоссе на Восточную.

– Тогда увидите наш транспорт. Он метров за пятьдесят до цели – объекта «хата». Как понял, Соболь? Приём.

– Понял. Цель – объект «хата».

– Разгрузитесь возле наших машин, дальше – пешком. Без шума. Вас встретит боец. Соболь, двух человек пошли в тыл хаты для блокирования отхода шакалов. Приём.

– Понял. Двух – в засаду с тыла.

– Пусть они подменят моего человека. Как понял? Приём.

– Понял тебя, Рахмат. Сделаю.

– Доложить по прибытии. Отбой.

– Томсков, – Рахматуллин положил ладонь на плечо старшего прапорщика, – прикажи своему бойцу выйти из машины и встретить подкрепление. Пусть покажет, куда послать двух человек на смену Кинулову.

– Есть.

Витаминычу Ильяс приказал дождаться замены и бежать к нему. Теперь можно было заглянуть в окна, поискать генератор, чтобы его отключить и дальше действовать в темноте. Но в этот момент дверь открылась…

Подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Сделал шаг на крыльцо и, увидев людей в боевой экипировке, замер в испуге.

– Атас! – выкрикнул он через секунду чуть ли не девичьим голоском и рванул обратно.

– Стоять! – с опозданием рявкнул Рахматуллин, но подросток уже скрылся за дверью.

Было слышно как он вопит, удаляясь: «Атас! Менты!»

Ильяс, не оглядываясь, двинулся к крыльцу, только рукой подал знак Томскову и его отделению: «За мной» – второй рукой, машинально отпустив рукоятку «Вала», столкнул вниз рычаг предохранителя.

– Третий, Четвёртый. Нас заметили. Захожу в хату. Внимание! Следить за передвижениями.

И не дожидаясь ответа от подчинённых, нажал на «пауке» кнопку переключения канала:

– Соболь! Нас заметили. Входим в хату. Высадите двух человек, как договаривались, остальные – подъезжайте прямо к воротам.

Через две-три секунды (Ильяс уже зашёл на крыльцо) Соболь ответил:

– Рахмат, понял тебя. Держитесь. Скоро будем.

А человек с позывным «Рахмат» был уже в прихожей: слева – коридорчик, справа – дверь, в пяти метрах перед ним – деревянная лестница на второй этаж и ещё какие-то двери в её тени.

– Всем оставаться на местах! – заорал он громче музыки. – Работает отдел по борьбе с наркотиками. Повторяю: всем оставаться на местах. Нам нужен Арсентьев Борис Павлович! Приготовить документы.

Это была импровизация, трюк (Кадушкин как-то рассказал), – чтобы вызвать замешательство и разлад. Одно дело – ищут какого-то Арсентьева, о котором никто слыхом не слыхивал, и наркотики (тоже не смертельно), и другое – убийцу участкового. Поэтому Рахматуллин стал сочинять – на ходу и громко. Только слышали его, наверное, не все, так как продолжала грохотать музыка на втором этаже.

А Ильяс словно оказался в тёмном тоннеле – из-за мандража первых секунд схватки угол зрения сузился. Слева – большая комната, кажется, кухня. Ему пришлось повернуть голову, чтобы увидеть сбоку и позади силуэт одного из бойцов. Указательным пальцем Рахматуллин сделал ему жест: «Ты. Проверь там».

Взгляд скользит по прихожей. Справа – закрытая дверь. Снова жест той же рукой (вторая сжимает рукоятку автомата): «Ты. Туда». Делает шаг вперёд. До лестницы метра три. Наверху слышны крики – там царит паника. Надо идти наверх, идти скорее. Но внизу помещения не проверены. Слишком мало людей для такой операции. Тот, что справа (Томсков?.. ополченец?.. солдат?..), всё ещё мнётся у двери. Ильяс делает полушаг к лестнице, приставляет другую ногу. Тот, что справа, поворачивает дверную ручку.

Ильяс успевает сделать полушаг.

От двери грохает. За спиной раздаётся короткая очередь. Из комнаты доносится женский вопль: «Не надо, Макси-им! Не надо-о!..» Кто-то падает рядом. Снова грохает – женский вопль превращается в визг, а деревянная обшивка прихожей издаёт морозный треск, принимая заряд картечи. Ильяс прижался к шкафу-вешалке возле входа в ту комнату, откуда шла стрельба, развернулся, озираясь.

Басы дробят воздух и стены. Сверху слышны какие-то стуки и мат.

Ополченец – он упал. И, падая, выпустил короткую очередь, но все пули ушли в пол, оставив рваные кратеры и щепки на ламинате. Крови на ополченце нет, однако он лежит без движения на спине, раскинув согнутые в локтях руки, округлившиеся глаза смотрят в потолок. Напротив, в кухне спрятался солдат. Томсков цел – он за порогом, укрылся сбоку от двери.

– Томсков! Томсков, – взывает Ильяс в микрофон шёпотом, – смотри за лестницей. Прикрой мой тыл. Смотри за лестницей…

Шепчет и достаёт гранату Ф-1. Хватит ли ума солдату, что скрылся в кухне, не выглядывать? Нет, не в гранате дело – в него может попасть следующая порция картечи.

В тёмной комнате женский голос повторяет: «Максим, Максим…», а затем – взвизг и грохот. Звон стекла. Похоже, стрелявший хочет уйти. Ай нет!

Ильяс отгибает усики чеки, выдёргивает её из запала и бросает гранату в комнату. Щелчок капсюля, звон скобы. Слышно, как граната ударилась обо что-то, потом упала на пол и покатилась.

– Тикай! – мужской вопль, а на секунду умолкшая женщина снова начинает голосить.

Шум, удар, звон стекла… «Осколки», – произносит Ильяс. А потом – взрыв.

На редкость плотная воздушная волна тряханула помещение. На кухне зазвенело, колыхнулась одежда на вешалке, из комнаты вылетели щепки и ошмётки ткани. На мгновение память Ильяса почему-то оживила картинку из эпицентра ядерного взрыва.

Это было в южных предместьях Новосибирска на третью неделю войны. Их отряд привезли туда, чтобы убрать тела. Взрыв произошёл за неделю до этого, на высоте двух или даже трёх километров, поэтому уровень радиации был низкий. Вокруг – серое пространство с чёрными пятнами копоти кое-где и торчащими железобетонными и металлическими столбами, земля покрыта блестящей, легко крошащейся слюдяной коркой. Но Ильяса особенно поразила не безжизненная равнина в эпицентре, а то, что находилось километрах в четырёх-шести от него.

Зона, где остался только камень и металл – остальное сгорело в пожаре, который длился трое суток. Но среди кирпично-бетонного и стеклянного крошева можно было увидеть десятки металлических ящиков со вмятыми боками. Это были холодильники. Холодильники и баки летних душей. Они все были вогнуты внутрь. Огромное давление раскалённого воздуха заставляло их проваливаться в центр собственного объёма, сжиматься, ребриться ломаными линиями. Доктор Индиана Джонс не сумел бы спастись в холодильнике от ядерно-воздушного пресса… если только на значительном отдалении от эпицентра.

Ополченец зашевелился. Ильяс тут же наклонился, схватил его за руку и потянул на себя. Автомат бойца остался лежать у входа в тёмную комнату – Ильяс не рискнул подобрать оружие, хотя стрелявший, скорее всего, был уже за окном.

– Томсков! – выкрикнул Рахматуллин. – Угол дома справа! Один ушёл через окно.

И всё его внимание обратилось на лестницу, откуда сейчас исходила наибольшая угроза.

– Томсков, ты жив? Почему молчишь?

– Да, – послышался тихий голос старшего прапорщика в наушниках. – Я смотрю.

«Растерялся», – подумал Ильяс.

Вышла в эфир Паркова:

– Вижу движение на втором этаже.

– Если с оружием – огонь! – едва скомандовал Ильяс, как раздался щелчок, металлический звон (словно вилка упала на каменный пол) и что-то светлое мелькнуло над лестницей…

«Руганка!» – только и успел подумать Ильяс. И немного отвернуться.

Взрыв!

Счастье, что граната не долетела до пола, а ударилась о балясину или поручень – осколки большей частью ушли вверх и в кухонную перегородку. Но Рахматуллин всё же почувствовал жгучую боль в плече и в голени. Надо было выбираться из западни, в которую они попали. Если эта граната была из боекомплекта Захарченко, то следующей может взорваться РГО, и тогда парой царапин не обойдётся.

Ильяс дал длинную очередь в тёмную комнату. Оттуда донёсся женский крик.

– У меня потери, – сообщил он всем через рацию, одновременно начиная тащить ополченца к выходу. – Отступаем! Прапорщик, вытаскивай своего бойца из кухни.

– Есть, – послышалось в наушниках и тотчас в дверном проёме показался Томсков.

Он ухватил ополченца за вторую руку и стал помогать.

– Да не этого! – разозлился Ильяс. – А!.. ладно, тащи этого!

Отпустил раненого, весившего под сотню, и двинулся к кухне. Рация донесла голос Кинулова: «Я Четвёртый. Вижу движение», но Ильяс не ответил. Он осторожно делал шаг за шагом, громко повторяя:

– Отходим. Боец, не стреляй. Это я, командир, захожу в кухню. Сейчас ты меня увидишь.

Он выставил вперёд руку и вошёл в помещение. Солдат стоял ни жив, ни мёртв, вытянувшись, прижавшись спиной к стене возле входа. Его автомат был направлен в потолок. Ильяс сразу всё понял. Потянул парня за плечо: «На выход бегом!» – и поспешил за ним.

– Рахмат, мы близко, – вышел на связь Соболь.

Рахматуллин не ответил. Он пятился, напряжённо держа в поле зрения прихожую и лестницу.

– Один готов. Запишите на счёт Четвёртого, – сообщил Витаминыч. – Товарищ лейтенант, как вы там?

– Кинулов, держать оборону, – процедил сквозь зубы Ильяс.

Едва Рахматуллин выбрался на крыльцо и укрылся за стеной, как в доме грохнуло! Похоже, граната взорвалась в прихожей возле лестницы – часть осколков, пролетев через дверной проем, ударили в забор и ворота. Он соскочил с крыльца, готовый в случае опасности открыть огонь, и запрокинул голову: окна светились только в левой части дома. И музыки не было – лишь сейчас заметил Ильяс – сверху доносились одни перекрикивания.

– Третий, что видишь? – Рахматуллин опустил руку и встряхнул ею: из рукава выскочил маленький продолговатый осколок.

– Движение в комнатах есть, но за шторами не видно. Только мальчик какой-то выглянул.

– Какое совпадение, Надя! В нас тут как раз какие-то мальчики гранатами кидаются.

– Но он был без оружия!

– Смотри, Паркова. Смотри!

Отделение Томскова уже покинуло двор и укрылось за забором, Ильяс метнулся следом.

Оказалось, что ополченец на ногах: ощупывает и осматривает плечо и броник на уровне рёбер.

– Что с вами? – спросил его Ильяс, часто дыша.

Тот поднял глаза на Рахматуллина:

– Да вот, – показал ладонью на грудь и добавил несколько виновато, – попали в меня.

Только теперь Ильяс разглядел на бронежилете ополченца следы попадания картечи: одно большое неровное отверстие и пара-тройка мелких. А средняя часть рукава пропитана кровью – видимо, боец повернулся чуть боком, когда получал заряд.

Дальше по улице сверкнули фары, донёсся звук «Урала». Рахматуллин присел на корточки. Секунд через десять в наушниках прозвучало:

– Рахмат, я Соболь. Я на месте, возле транспорта. Сейчас будем у вас.

– Вижу тебя, Соболь, – сказал Ильяс, ощупывая место ниже колена, где саднило от ранения осколком. – Мы на улице, возле ворот. Оставьте свой «Урал» – возьмите патрульную машину. Приём.

– Понял тебя.

– Я Четвёртый. На втором этаже забегали. Кажись, прыгать хотят.

– Тоже наблюдаю движение, где свет выключили, – сообщила Паркова.

Рахматуллин опустил окуляры видика, встал и шагнул назад, чтобы поверх забора взглянуть на окна второго этажа. Увидел, силуэт в одной из открытых створок. Еле слышный щелчок с жужжанием где-то за спиной (Рахматуллин машинально пригнулся) – вскрик и быстрое скольжение силуэта вниз. Следом – истеричные вопли и мат.

Ильяс подождал доклада Парковой, но она молчала. «Занята, – подумал он. – Ладно. Надя знает своё дело».

– Кинулов, к тебе выдвигается подкрепление, будь готов, – предупредил Рахматуллин. – В доме видишь кого-то?

– Да вон они в окнах мельтешат. Свет вырубают. Может, попробовать достать?

– Попробуй.

– Ага.

Ильяс снова выглянул из-за ограды – второй этаж теперь весь был тёмный. «Тигр» уже приближался.

Звук короткой очереди, донёсшийся из-за дома, разорвал тишину. Через секунду – ещё одна. В доме закричали, завизжали.

– А второго на мой счёт никто записать не хочет?

– Молодец, Кинулов, – ответил Ильяс. – Продолжай.

Подъехал бронеавтомобиль патруля. Из него выскочил лейтенант, в такой же экипировке, как у Рахматуллина, пятеро солдат в бронежилетах со встроенной гарнитурой старого образца и Кадушкин со своим прекрасным настроением. Подбежали и остальные бойцы взвода.

– Здравия желаю! – лейтенант коротким резким движением вскинул руку к виску. – Рахмат?

– Я, – Рахматуллин откинул на лоб видик.

– Тю, я думал, тут бородатый басмач командует кэдэошниками. А тебя с похмелья за Ивана Иваныча можно принять, – он подставил ладонь. – Онежич Константин.

Рахматуллин легонько хлопнул по ней:

– Ильяс. Но лучше позывной…

– Есть. Что, выгнали вас хозяева?

– Гранаты кидать стали, – он отмахнулся. – Но, походу, у них было только две: которые с участкового сняли. А может, ещё есть… Генератор я хотел выключить, но теперь смысла нет.

– Ну, я со своими бойцами в твоём распоряжении. А кто там? Заложники есть?

– Не знаю. Не думаю. Малина тут блатная. Малолетки… Бабы тоже есть. Одна на первом этаже. Может, уже и не живая. Соболь, ты знаешь что… Пошли снайперскую пару вон туда, к кустам. Там мой боец укрылся (женщина), и уже одного сняла. Пусть они держат второй этаж, пока мы первый не зачистим.

– Так, может, сразу гранатами? У меня вот, – Онежич мотнул головой в сторону пригнувшегося возле броневика солдата с револьверным гранатомётом, – боец с «Гномом» скучает и к товарищам пристаёт от безделья. А?

Ильяс помолчал, глядя на гранатомётчика, перевёл взгляд на Кадушкина, который явно хотел пообщаться (хотя бы в форме рапорта), но сдерживался обострённым чувством субординации. Потом повернул голову к Онежичу и сказал:

– Ну, давай расколошматим окна и попробуем. Только сначала…

Его перебил женский крик из дома:

– Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте! Мы хотим выйти! Не стреляйте! Мы хотим выйти!

Тем, кто находился рядом, Рахматуллин дал команду:

– Не высовываться! – и опустил видик на глаза.

Наклонившись, он шагнул к проёму ворот и заглянул во двор. Три женщины на крыльце, не решаются спуститься: одна – кажется, ранена, её поддерживают подруги.

– Не будем! – крикнул им Ильяс. – Только двигайтесь быстрее. Давай! Давай!

Он обернулся. Кадушкин стоял рядом.

– Эх, Кинулова не хватает, – посетовал Рахматуллин. – Берём их с тобой в оборот. Посмотри пока за входом.

Дамочек надо было максимально быстро растрясти на тему: сколько человек в доме, чем вооружены, где расположились, что от них можно ожидать и так далее. Кадушкин знал, что спрашивать и в каком тоне, но для быстрого результата прессуемого нужно бы обступить большим числом людей.

– Онегин, – обратился к лейтенанту Ильяс.

– Примерно я, – улыбкой оценил тот классическую интерпретацию своей фамилии.

– Посылай снайпера, как договорились. «Тигр» надо поставить поперёк ворот, и пусть один-два бойца держат из него выход и окна. По углам двора выстави людей, чтобы за флангами смотрели. И вообще командуй, а я займусь этими.

– Есть, – твёрдо ответил лейтенант и начал отдавать распоряжения. Уже через несколько секунд двое следили из ворот за домом, двое побежали к углам участка, двое отправились на подстраховку к Наде, двое занимали позиции у стрелковых амбразур бронемашины, а ещё двое оставались в резерве, но по факту засели в ожидании приказов за «Тигром». Томсков оставался рядом с Ильясом, а его солдат оказывал помощь ополченцу. Раны Рахматуллина тоже довольно сильно саднили, но он старался забыть о них.

Женщины были уже за воротами, их схватили за руки, потянули в сторону, усадили на землю. Двум не было, пожалуй, и двадцати, и одна из них была ранена в бок. Ранена, скорее всего, легко, по касательной, как определил Рахматуллин, бегло глянув на прорванную пулей и окровавленную кофту. Та, что постарше, лет двадцати семи-восьми, была явно контужена. Ильяс угадал: именно она находилась в тёмном помещении на первом этаже, и это она умоляла некоего Максима не стрелять.

С неё и начали блиц-допрос, светя фонарями в лицо. Повезло, между прочим, паршивке – граната взорвалась под кроватью, на которой она лежала, так что её только подбросило и легко контузило. Макс – дружок-наркоман стрелял, как выяснилось, из двуствольного обреза, потом разбил пуфиком окно и выпрыгнул. Не он ли убил участкового? Нет.

У двух других удалось вызнать, что на втором этаже укрылись семеро подонков, из них трое – подростки. Ещё двое убиты, а один тяжело ранен, скорее всего, смертельно. Сдаваться не собираются. Имеют: обрезы, два автомата, два пистолета, какое-то количество патронов – большей частью под охотничьи ружья. Гранат нет. Старшие – колются, молодняк – курит шмаль. При упоминании Захарченко девки нервничали и говорили, что ничего не знают.

Хватило трёх минут, чтобы всё это выяснить. К тому времени Витаминыч сообщил, что подошла подмога, но в их сторону начали постреливать. Бойцы у ворот заметили движение на первом этаже.

Ильяс поручил солдату из резерва и ополченцу отвести задержанных к уазику и караулить. Онежичу он сказал:

– Надо бы нам усилить засаду. Ещё двух человек хотя бы с правого фланга.

Но было уже поздно.

Отправив женщин сдаваться, бандиты спустились на первый этаж. Наверху оставили трёх подростков с автоматами и ружьём. Один стрелял по окнам в передней части дома дробью и картечью из глубины помещений. Снайперам достать его не удавалось, но и он не мог зацепить никого возле ворот. Двое прямо из окон начали палить короткими очередями по засаде в тылу хаты. Прикрываясь их огнём, сами паля из ружей и пистолетов, старшие попытались уйти через огороды, о чём и сообщил Кинулов. Засадникам пришлось залечь под плотным огнём.

Штурм занял считанные минуты. Сначала шквальный огонь по окнам – шесть человек по магазину. Потом гранаты во второй этаж – все четыре влетели внутрь и там рванули. Перезарядка. Залп из «гнома»: три выстрела в правую часть дома, три – в левую. Перебежка к дому четырёх человек, двое и снайперы – на прикрытии. И, конечно, миролюбивые призывы: «Предлагаем прекратить огонь, сложить оружие и выходить по одному».

Неизвестно, внял ли один из подонков голосу с крыльца, но он очень быстро сбегал по лестнице… и главное – молча… поэтому его впопыхах пристрелили. Два пащенка слёзно стали просить пощады. К тому же наверху разгорался пожар.

Ильяс быстро смекнул, что на первом этаже бандитов нет, и, передав полномочия по преследованию Онежичу, вызвал снайперов в дом, послал бойца Томскова к «Тигру» за огнетушителем, а соплякам крикнул, чтобы те спускались вниз с поднятыми руками.

Все в копоти и пыли, в рваной одежде они в бешеной трясучке спускались по расхряпаной пулями и осколками лестнице. Спускались, со страхом глядя на свисающее с перил тело подельника.

Их жёстко уложили на усыпанную стеклом брусчатку перед домом.

Появился Витаминыч, тяжело дыша. Подмигнул Денису и с озорным блеском в глазах отрапортовал Рахматуллину:

– Товарищ лейтенант, сержант Кинулов снова в вашем распоряжении.

– Ты и был в моём распоряжении. Надо проверить второй этаж, – и обратился к Кадушкину и Томскову, кивая на лежащих: – Допросите их.

Солдат с огнетушителем уже ждал рядом. Подбежали снайперы.

Николай, увидев Паркову широко улыбнулся:

– А, Надюха! – и развёл руки.

Ильяс, не обращая на него внимания, приказал стрелкам:

– Займёте позиции с той стороны дома на втором этаже, – он показал рукой. – Четверо ушли – попробуйте их достать. Но постарайтесь не убивать. И смотрите там, Онегина с бойцами не завалите. Вперёд.

И, двинувшись вслед за снайперами, обронил:

– Кинулов, ты со мной.

Спеша за своим командиром, Витаминыч похвалился:

– Двоих мы уложили. Ну, одного точняк – рядом с забором лежит.

Надели противогазы, осторожно поднялись наверх. Здесь уже было сильно задымлено. Первым делом стали гасить огонь. Правда, огнетушитель оказался порошковым, а солдат – неопытным, поэтому все с головы до ног оказались в белой пыли, а окуляры противогазов и прицелов пришлось протирать чьей-то рубашкой, лежавшей на диване. Но с открытым огнём справились, и Рахматуллин приказал бойцу найти ведро и залить тлеющий мусор водой.

Снайперы заняли позиции у окон, а Ильяс и Кинулов начали осматривать этаж. В комнатах передней части дома разгром был полный, в одной из них совсем не было электричества. В тыльной стороне царил беспорядок, но без разрушений и огня – там не стали включать свет, чтобы не мешать стрелкам.

Нашли два трупа и одного раненого подонка совсем в плохом состоянии. Его, судя по следу на грязном полу, пытались вытащить в коридор. Это был сравнительно крупный мужчина лет тридцати–тридцати пяти в засаленных шортах и майке; на груди и руках несколько не слишком броских татуировок. Всё тело сзади посечено осколками и пулевое ранение в голову: касательное, сбоку черепа над ухом в виде рваной борозды. Когда его переворачивали, он, находясь в забытьи, едва слышно простонал.

– Не жилец, – Кинулов вытер о косяк испачканную кровью руку. – Оставляем так или…

Ильяс отвёл луч фонаря от лица мужчины.

– Некогда нам. Надо рацию найти.

– Да где же её в таком бардаке искать? Найдёшь, как же. У меня вон и фонарь что-то плохо светит. Наверное, батарейки разрядились.

– У тебя всегда какая-нибудь проблема. Протри хоть его.

Рахматуллин вызвал по рации Кадушкина:

– Узнай у малолеток, где они рацию Захарчено держали. Шустрей. Отбой.

Стали обшаривать комнату. Не прошло и минуты, как Кадушкин вышел на связь:

– Товарищ лейтенант, говорят – в гардеробной в диване, в выдвижном ящике.

– В гардеробной?

– С той стороны дома, справа от лестницы.

– Понял. Отбой связи, – он развернулся к выходу и стянул с головы противогаз. – Кинулов, за мной. Торопись.

Выходя, Рахматуллин переступил через умирающего.

К лежащему на полу у Ильяса не было злобы. Конечно, за убийство или соучастие в убийстве полицейского у правоохранителей принято наказывать жестоко, и даже смертью… своего рода корпоративная ответка… но им двигали мотивы куда более глубокие, чем запугивание социального противника. Он – потомок племени, воспитанного Великой Ясой: правилам, которым подчинялись все одинаково – от великого хана до безлошадного бедняка. Не много таких народов, что создали для себя правила и жили по ним, но это – народы с характером, самобытные. Они берут не численностью, а единством и внутренней силой отдельной личности: кавказские племена, выкованные адатом, сикхи, противопоставившие себя могущественным и многочисленным соседям и превзошедшие их, евреи, копированные Торой по единому образцу… даже англичане с их пуританством и джентльменством, благословлёнными в Викторианскую эпоху умирающим рыцарско-аристократическим кодексом.

А кто такие русские? Они никогда не были равны между собой и перед чужаками. Любой приезжий прощелыга (немец, француз, поляк…), любой негодяй, поднявшийся из грязи в князи, стоял и стоит выше самого добропорядочного простого рязанского или владимирского мужика. Никогда не было общего устава у боярина, попа и крестьянина. Не законом русские руководствовались, а начальственным повелением. Над каким-нибудь «кинуловым» испокон века стоял либо царь, либо атаман, либо пахан – и законом было обронённое слово, настроение, симпатия, намёк, выгода сегодня начальствующего.

Рахматуллину внутренняя Яса указывала, что существо, лежащее на полу не только бесполезно для общества, но это та паршивая овца, от которой заразится всё стадо. И не надо ждать поручения президента или решения суда, чтобы избавить от генетического мусора. Его право и обязанность – защищая молодую поросль от сорняка, дающего дурной пример. Можно оказать помощь и считать себя добреньким, подняться в глазах сердобольных овец и трусливых баранов, но разве будет от этого польза будущим поколениям? В конце концов, он очищает землю, на которой живёт не лично для себя.

Быстро нашли рацию и спустились на первый этаж. Бегло осмотрели помещения там и вышли на задний двор.

– Вон он лежит, первый, – указал рукой Витаминыч и быстрым шагом направился к телу, в двух десятках шагов от дома.

Подошли к трупу. Лежит лицом вниз, чуть на боку. Татуировки на руках, на спине и на голени правой ноги. Перевернули его. Убитому было лет тридцать. Два отверстия в груди: одно точно там, где сердце, второе – возле шеи, обе пули остались в теле. На земле, у самой головы, валяется обрез.

– Он всё выглядывал, выглядывал… Одна голова была видна, – рассказывал Кинулов. – То появится, то исчезнет. А потом вторая граната у вас рванула… и буквально секунд пять проходит, вижу – бежит мужик в одних трусах. В руке обрез, и он его перезаряжает на ходу. Видно, конечно, не очень, хотя картина понятная. Я по нему и дал короткую… и вот.

– Отлично, – покивал Ильяс. – Снайперское попадание. Молодец…

– Одна пуля об сетку срикошетила.

В окнах второго этажа раздалась серия выстрелов из СВД и два щелчка «Винтореза». В темноте, где-то метрах в двухстах-трёхстах слышны били крики и автоматные очереди.

Возле сетчатой ограды, перед калиткой, лежал ещё один труп. Как и первый, тоже лицом вниз. Рука продолжала сжимать пистолет. Дальше, уже за оградой, метрах в сорока, в густой траве нашли третье тело. Пуля прошла навылет через шею.

Соболь отрапортовал: задержаны двое бандитов, один ранен в бедро; у него потерь нет, возвращается. Ильяс отдал снайперам распоряжение спускаться во двор, курить, и стал ждать Онежича с его добычей и людьми.

Кинулов зажёг сигарету, а Рахматуллин попросил его посветить фонариком: он хотел посмотреть саднящие ранки, оставленные осколками гранаты. Убедился, что ничего серьёзного, может быть, со временем от них не останется даже следа. В рапорте отметить, разумеется, надо (ранение, выплаты), но беспокоиться незачем. Кинулов предложил помазать зелёнкой и перевязать, однако Ильяс сказал: «Потом, в казарме».

Приближались люди Онежича, фонарями освещая путь через болотистый кочковатый луг. Один из бандитов нёс раненого подельника на плечах, нёс тяжело: задыхаясь и шатаясь. Подойдя ближе, Онежич остановился, посмотрел сбоку на Рахматуллина и Кинулова, обсыпанных огнетушительным порошком, и хохотнул:

– Это вас, кэдэошников, так к внезапной ядерной зиме приготовили? Спереди – белый маскхалат, сзади – летний камуфляж. Увидеть бы, как вы на спине по снегу грести будете.

– Пускай твой боец покажет, – Ильяс стал машинально отряхиваться. – У тебя во взводе все такие раздолбаи?

– Нет, только дежурный самоназначенный. А что случилось-то? Извёстка что ли?

– Да огнетушитель! Заклинило… дурака.

– А!..

Во дворе уже находились пять человек из прибывшей оперативной группы полиции и Следственного комитета. Начались формальности: передача задержанных, рапорты, опросы. Ильяс знал по опыту, что это дело затянется не меньше, чем на час, и ему пришла в голову мысль.

– Кадушкин, где ноутбук?

– В «Урале» оставил, – прервал тот разговор с Витаминычем. – Под присмотр водилы. Я же знал – здесь жарко будет, поэтому не потащил с собой.

– Езжай на ту сторону села. Составишь фоторобот предполагаемой диверсантки. Ходила тут одна на днях, искала угол, – и, опережая неминуемые пререкания Витаминыча, обратился к тому: – Свези его к бывшему военному… последний дом, в который мы заходили… да и к соседям, если нужно будет.

– Поздно же!..

– Нормально. Думаешь, с этой стрельбой в селе кто-то спит? И наши клиенты тоже, наверное, уши навострили. Так что вы не светитесь, не шумите. Мы ведь не знаем, где они место нашли. Может, в том же краю. Понятно?

– Понятно.

– Введи Кадушкина в курс дела: что мы выяснили, с кем там беседовали. Со мной связь держать постоянную. И поскорее. Потом сразу сюда. Выполняйте.

– Есть! – ответили оба (Денис – бодро, Витаминыч – еле слышно) и отправились к уазику.

Фары двух машин светили от ворот, но кто-то уже нашёл выключатель – с фасада озарял площадку перед домом мощный прожектор. Паркова, сидя на бордюре, разговаривала с одним из полицейских, тот заполнял бумагу, повернув её к свету, и близоруко наклонял голову. Ильяс подошёл к ним. Надя начала вставать, но Рахматуллин положил руку на её плечо, останавливая движение. Когда через пару минут полицейский закончил и отошёл, Ильяс присел рядом. Доставая из сумки-планшета записную книжку и авторучку, спросил:

– Ну, ты как, Надежда?

– Как всегда.

Надя, стеснительно улыбаясь, повернула голову к Рахматуллину и бросила на него короткий взгляд. Он тоже через секунду посмотрел на неё:

– Нормально?

– Нормально…

– Сколько ты сегодня уложила? Двоих?

Она медленно пожала плечом:

– Двоих, наверное.

– Хорошо… – Ильяс записал что-то в блокнот и стал снова убирать его в планшет. – От лица командования… Ну и так далее. В общем, молодец. Спасибо тебе.

На несколько секунд повисло молчание. Надя наклонила голову, будто рассматривая что-то на прикладе, Рахматуллин, поправив ремень сумки, сидел, сцепив руки, поглядывая по сторонам.

– Там зона, – она показала движением головы влево. – Облако проходило.

– Ты в зону зашла?

– Нет… Просто рядом. На три метра сзади. Знак.

Ильяс встал.

– Где вы так побелились? Ой! – Надя вскинула взгляд. – У вас кровь! И дырочки вон в штанине. Вы ранены?

– Ерунда. Руганка немного зацепила.

– Надо показать врачу…

– Думаешь, ему будет интересно? – улыбнулся Рахматуллин и подмигнул.

– Обработать надо раны! У меня в аптечке всё есть…

– Забудь, Паркова. Не до царапин… – отмахнулся он, удаляясь.

Ильяс решил послушать допрос на месте одного из задержанных и узнать у полицейских, что они успели выяснить.

Мозаика убийства участкового уже более-менее сложилась. Трое преступников, двое из которых к настоящему моменту были мертвы, ездили на мотоцикле в Верх-Тулу. Мотоцикл их барахлил и время от времени глох. Возвращались вдоль трассы по просёлку, заезжая в заражённую зону, чтобы не попасться патрулю, так как уже начался комендантский час. Но и в зоне находиться было страшно, поэтому «выныривали» на трассу. Вот и выехали прямо навстречу участковому уполномоченному Захарченко. На подъёме с просёлка мотоцикл в очередной раз заглох. Попытались его завести и скрыться, но не смогли. Когда участковый подошёл, один из бандитов выстрелил в него из обреза. Забрали оружие и рацию. Документы тоже взяли, но выбросили по дороге. Сначала рацию не трогали, а сегодня, «немного кернув», по выражению кого-то из подонков, решили «послушать полицейскую спецсвязь»… и попались.

Оформление продолжалось полтора часа. Было за полночь, когда все стали разъезжаться: сначала – Онежич со своим взводом, прихватив Чукурилина, следом – Томсков на патрульном «Тигре». Не успели они скрыться вдали, как появился ГАЗ со спецбудкой. Когда в неё сажали задержанных, Рахматуллин связался с Кадушкиным: тот сообщил, что ему нужно ещё десять-пятнадцать минут.

Показывая на «Ларгус», в котором приехала следственно-оперативная группа, Ильяс обратился к следакам:

– Мужики, двух человек до трассы подбросите?

Те посовещались между собой.

– В багажнике только. Полезете?

Рахматуллин взглянул на Паркову – она едва заметно покивала.

– Куда деваться? Едем, – и добавил в рацию для Кадушкина: – Второй, будем вас ждать возле моста на трассе. Отбой.

Среди полицейских была одна женщина, с ней рядом в машине и разместилась Надя, а мужчина, уступивший место, прокатился вместе с Ильясом в багажном отделении.