Семейные реликвии

В тепле дома мои щеки и нос начинает покалывать. Я собираю дневники и кладу их на стол. Хорошо, что мы пошли гулять вместе – теперь мне легче попросить Стига об одолжении.

– Так вот что ты нашла вчера вечером в сундуке? – Стиг легко тычет кончиком пальца в один из дневников, словно боясь дотронуться до него как следует.

– Ага. – Я стою над ним и складываю тетради в том порядке, в котором хочу попросить его перевести мне их. Сначала дневник Мормор, потом Карины и тетради с рисунками.

Стиг берет первый попавшийся ему под руку бумажный свиток и развязывает бант на ленте, которой он перевязан.

– Что это? Какие-то юридические документы?

– Нет, это личные дневники и рисунки. Семейные реликвии, передававшиеся по наследству.

Стиг разворачивает листок, не обратив внимания на тетради, и у меня вырывается досадливый вздох. Именно на этом листке нарисовано дерево, на нем головой вниз висит человек. Под его головой находится озерцо, на котором начертано множество неизвестных мне символов.

– Хм-м. Похоже, это Один, – говорит Стиг.

– Кто?

– Верховное божество, самый главный бог из тех, в кого верили викинги. Они поклонялись Одину, Тору, Локи и другим богам. В одном из древнескандинавских мифов Один в поисках знаний вешает сам себя на Мировом дереве, и на поверхности колодца появляются руны.

Я склоняюсь над рисунком:

– А тебе известно, что означают эти символы?

Стиг поворачивается ко мне, на лице его написано удивление:

– Разве ты сама этого не знаешь? Ты же носишь один из них на шее.

Я хватаюсь за висящий на шее серебряный амулет, и у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, почему изготовила его в виде трех переплетенных треугольников. Этот узор просто пришел мне в голову, и все.

– Это валькнут, символ Одина, – говорит Стиг. Мои пальцы снова стискивают амулет, а Стиг между тем показывает на остальные символы на рисунке: – Это руны. Ими пользуются, чтобы предсказывать судьбу и колдовать.

Наклонившись над ним, я хватаю еще один свиток и разворачиваю его.

– А как насчет этого? – На рисунке изображена гигантская фигура в мантии с капюшоном, восседающая на троне.

– Наверное, это Хель – властительница подземного мира, царства мертвых. – Стиг видит растерянность и непонимание на моем лице и поясняет: – Христиане украли ее имя и назвали так свою преисподнюю – hell. Древние скандинавы не верили в дьявола, в их загробном мире не было ни огня, ни горящих в нем людей.

Он хмурит брови, потом добавляет:

– Это темная богиня-мать, в чьи холодные объятия должны прийти мы все. Считается, что после твоей смерти Хель заставляет тебя взглянуть на себя со стороны.

– Что ты имеешь в виду?

– Она заставляет тебя увидеть в себе и хорошее, и дурное. Думаю, для того, чтобы человек смог поучиться на своих собственных ошибках. – Стиг просматривает и другие рисунки, и он явно озадачен. – Это нарисовала твоя бабушка?

Оставив этот вопрос без ответа, я сажусь напротив него и начинаю рыться в листах бумаги.

– А как насчет вот этого? – спрашиваю я, вынимая рисунок того самого дерева и сидящих у его подножия трех женщин. Как и на резном изображении на крышке сундука, они держат в руках шнур, передавая его друг другу, и одна из них зажимает в руке большие ножницы. Я нервно тереблю свой амулет, дергая его, пока Стиг рассматривает рисунок.

– Это Норны, – говорит он.

У меня екает сердце:

– Ты уверен? – Цепочка амулета лопается в моей руке. – Вот черт!

– Ничего страшного. Мы можем его починить. – Прежде чем я успеваю ему помешать, Стиг берет кулон из моей руки. – Нам надо просто…

Я в досаде выхватываю у него амулет.

– Я знаю, что мне надо делать. Ведь я сама изготовила эту штуку!

Стиг откидывается на спинку своего стула. И смотрит на меня с таким видом, словно он привел в дом дворовую кошку и вдруг обнаружил, что у нее блохи. Я поддеваю цепочку кулона ногтем.

– Все дело в этом вот звене… – начинает было он.

– Я не слепая! – огрызаюсь я, потом, чувствуя себя виноватой, бормочу: – Неплохо бы найти какие-то инструменты.

Стиг наклоняется, выдвигает один из ящиков буфета и дает мне извлеченные оттуда инструменты. На сей раз то, что он знает, где что лежит в доме Мормор, вызывает у меня не досаду, а улыбку.

– Спасибо. Прости за резкость. Просто… все это как-то странно.

Стиг пожимает плечами – мол, ничего, бывает – и смотрит, как я вожусь с цепочкой. У меня всегда была твердая рука, но сегодня я явно не в ударе.

– Можно? – Он делает мне знак отдать ему щипчики и кулон.

Я неохотно отдаю их ему и смотрю на его руки, когда он осторожно расстегивает застежку.

– Значит, эти Норны – тоже божества? – спрашиваю я.

Стиг заправляет за ухо упавшую ему на лицо черную прядь и ловко соединяет цепочку, починив серебряное звено.

– Нет. Они старше богов. Это женщины, сплетающие судьбу – они решают, какая у каждого из нас будет жизнь и когда мы умрем.

Так вот что имела в виду Мормор, когда написала, что дар получать сведения, прикасаясь к одежде, находится в скрытом состоянии, пока тебе не являются Норны. Она выразилась фигурально, имея в виду судьбу. У меня вырывается тихий смешок. Как я вообще могла подумать иначе?

– Стало быть, Норны – это выдумка?

Он устремляет на меня вопросительный взгляд.

– Как сказать. Некоторые люди считают, что и Норны, и старые боги вполне себе реальны. У их религии есть название, но сейчас я не могу его вспомнить. – Он роняет цепочку с кулоном на стол и достает из кармана телефон. – Вечно я забываю, что здесь нет Интернета. Если бы доступ был, я мог бы посмотреть ее название, чтобы сказать тебе.

Я пытаюсь надеть кулон обратно на шею, но не могу расцепить застежку.

– Позволь тебе помочь.

Стиг встает и обходит стол. Я поднимаю волосы, чувствуя себя неловко, и он осторожно надевает цепочку мне на шею. Его пальцы легко касаются моей кожи, и по моему телу проходит тепло. Он застегивает кулон, но не двигается с места.

– Значит, все это досталось тебе в наследство? – спрашивает он.

– И не только это, – вздыхаю я.

Стиг снова садится напротив меня и ждет объяснений.

– Мормор каждое утро ухаживала за тем деревом, и она хочет, чтобы то же самое делала и я.

– Ухаживала?

– Это значит «заботилась».

– Я знаю это слово. Но как можно заботиться о дереве? Разве оно не заботится о себе само?

Я беру в руки дневник Карины и листаю его, пока не дохожу до рисунка, на котором изображена женщина, стоящая на коленях в полости ствола дерева. Рядом с ней на земле стоит деревянное ведро.

– Я должна каждое утро брать воду из колодца и поливать ею корни этого дерева внутри самой большой из его полостей.

Стиг берет у меня дневник и пробегает глазами исписанную страницу.

– Но не могла же твоя бабушка действительно верить тому, что говорится здесь, верно?

Я фыркаю, не в силах скрыть своего раздражения:

– Я же не знаю, что здесь говорится!

– Конечно, извини. – Он роняет дневник на стол, как будто с его страниц только что выползло что-то гадкое, бросает взгляд на меня, потом на окно, потом опять на меня. – По мнению того, кто это написал, то дерево, что растет вон там, и есть Иггдрасиль – Мировое дерево.

– То самое, на котором, по твоим словам, висел Один?

Стиг стягивает со своих волос резинку, и его густая черная грива падает ему на плечи.

– Да, дерево, находящееся в центре мироздания. Оно соединяет миры: на его ветвях покоится царство богов, а под корнями лежит подземный мир, царство мертвых. В этом дереве и живут Норны.

У меня начинает раскалываться голова. Верить в судьбу – это одно, но не могла же Мормор действительно считать, что существуют женщины, которые сплетают судьбы и живут в том старом дереве? Стиг листает страницы дневника и читает:

– «Каждый день вороны Одина Хугин и Мунин облетают все девять миров, а затем садятся на его плечи и шепотом рассказывают ему то, что они узнали. Так велика была его жажда знаний, что Один пожертвовал своим глазом, вырвав тот, дабы получить позволение испить из колодца мудрости».

Я чувствую холодок под ложечкой.

– Выходит, у Одина был только один глаз?

Стиг кивает и продолжает читать:

– «Когда Норны не пожелали открыть ему тайны судьбы, он повесился на Мировом дереве. В конце концов он узрел в колодце руны и нашел в них ответы, которые искал». – Я киваю, давая ему понять, чтобы он продолжал. – «А теперь послушайте… В сагах сказана правда – Один воистину висел девять дней и девять ночей. Правда и то, что все это время он не вкушал еды и не пил воды. Но о чем саги умалчивают, так это о том, что тогда его охраняла молодая женщина, искусная в ткачестве. Когда он разрезал веревку, на которой висел, и с криком упал, она отвела его в свою избу, угостила медовым вином и ублажила в своей постели. От этой женщины, Аслауг, и пошла линия земных дочерей…»

– Погоди. Мормор написала мне, что я должна поливать дерево, поскольку какая-то женщина по имени Аслауг дала священную клятву более тысячи лет назад.

Стиг вопросительно смотрит на меня, затем снова устремляет взгляд на дневник:

– Здесь говорится, что из-за того, что на Мировом дереве висел Один, оно начало быстрее гнить, и потому он поручил Аслауг и ее потомкам поливать его водой из колодца, дабы поддерживать в нем жизнь.

Я встаю и подхожу к окну. Под ветром ветви дерева неистово качаются, сейчас оно кажется еще более живым, чем прежде. Конечно же, все это вздор, пустое измышление. Не могу же я в самом деле быть потомком скандинавского бога.

Я пристально смотрю на дерево, пытаясь распутать узел своих мыслей. Прямо на меня летит что-то черное. Я отскакиваю назад, и серный комок врезается в оконное стекло, затем исчезает из виду, оставив на стекле пятно. Я обеими руками вцепляюсь в край кухонного стола, и костяшки моих пальцев белеют.

– Fy faen!

Стиг хватает свое пальто. На мгновение мои ноги прирастают к полу. Затем я поспешно надеваю сапоги и бегу вслед за ним, скользя на ступеньках крыльца.

Тяжело дыша, я пробираюсь в сад Мормор и вижу на снегу черную птицу. Во́рона.

– Это?..

Стиг пожимает плечами:

– Не знаю.

Это тот самый ворон, которого я уже видела прежде, я в этом уверена. Его черные, похожие на бусинки глаза моргают и неотрывно смотрят на меня, закрываются и моргают опять. Опустившись на корточки рядом с ним, я протягиваю к нему руку. Я не знаю, что делать, но я точно должна что-то предпринять.

Он встает на лапы, хлопая крыльями, неуклюже пролетает короткое расстояние, затем снова садится на снег. Быть может, он ранен? Я спешу к нему, но он взлетает, затем садится опять и повторяет все то же самое еще раз. А в конце концов садится на низкую ветку корявого дерева. Он каркает, каркает, его горящие глаза так и буравят меня – и на сей раз я понимаю, что должна делать.