Зачем ему было следовать за мной сюда?

Проснувшись, я ощущаю аромат оладий и свежесваренного кофе. И на одно чудесное, но мимолетное мгновение все становится на свои места: Мормор возится на кухне, готовя завтрак. Но тут я все вспоминаю, и мое сердце словно сжимает кулак. Я сажусь на кровати, сознание мое заторможено, и я начинаю вспоминать то, что произошло накануне. Сундук стоит в изножье кровати, его содержимое снова оказалось в нем, крышка закрыта.

На подушке рядом с моей головой лежат несколько открытых дневников. Должно быть, я заснула, когда просматривала их, хотя, как я ухитрилась заснуть после того, что произошло, я не знаю.

– Nei, Гэндальф! – В голосе Стига звучит смех.

Я надеваю поверх пижамы джемпер, расчесываю щеткой волосы и иду в ванную. Когда я босиком вхожу в гостиную, Стиг стоит у плиты и переворачивает жарящуюся на сковороде оладью, подбросив ее в воздух. Его волосы связаны сзади в хвост, а рукава черного шерстяного джемпера засучены. Гэндальф виляет хвостом и смотрит во все глаза на еду, летающую у него над головой.

– God morgen!

– Который сейчас час?

Стиг выключает газ на конфорке, затем поворачивается ко мне с улыбкой. Если у него и есть похмелье, оно незаметно.

– Одиннадцать. Наконец-то я услышал, как ты встала с постели! Как я и обещал, на завтрак оладьи.

Он ставит на стол тарелку с оладьями, и я выдвигаю из-под стола стул.

– Здорово, спасибо, – говорю я.

Я кладу в рот кусочек оладьи, но почти не чувствую ее вкуса. Жутковатая кукла и вынутые из сундука дневники… все это кажется мне каким-то нереальным. Я даже не помню, как сложила в сундук остальные дневники перед тем, как заснула.

Я смотрю, как Стиг отхлебывает свой кофе. Движущееся колесо прялки – это было реально. Он тоже это слышал. Мне хочется рассказать ему все, и в то же время я не уверена, что мне стоит это делать. С тех самых пор, как, стоя на крыльце, я увидела, как в дом влетают тени, меня не отпускает странное предчувствие надвигающейся беды. Как в ночном кошмаре, когда что-то маячит на краю твоего поля зрения, но тебе слишком страшно на это посмотреть. Заговорить об этом значило бы признать, что кроме нас в доме есть что-то еще – либо это, либо у меня глюки.

Опасения вертятся в моей голове, клюя меня, словно рассерженные птицы. До того как начать принимать лекарства, мама, бывало, писала очередную картину целую ночь, а затем принималась в ужасе кричать. Когда я вбегала в комнату, холст оказывался покрыт черной краской – значит, тот ужас, который она видела, был плодом ее воображения. После того как это случилось во второй раз, папа вызвал врача, и та сказала, что у мамы галлюцинации. Вот тогда-то в шкафчике в ванной и появились бутылочки с пилюлями.

– Ты не заметила никаких изменений? – спрашивает Стиг.

От звука его голоса я вздрагиваю. Комната выглядит как обычно, хотя странно, что он не раздвинул занавесок, хотя снаружи уже светло. Стиг, широко шагая, подходит к окну и с видом довольного собою фокусника раздвигает шторы. Мир за окном сверкает белизной.

– Выпал снег?

Он сияет, как ребенок на Рождество.

– Ja, snø – И его много!

Я кладу в рот еще кусочек оладьи и запиваю его кофе. На сей раз у него менее горький вкус. По-видимому, Стиг запомнил мои слова и смешал молотый кофе с сырым яйцом. Я изо всех сил стараюсь улыбнуться, благодарная ему за то, что он пытается сделать для меня что-то хорошее.

Стиг вытирает оконное стекло.

– Я еще не выходил. Ждал, когда встанешь ты.

Я смотрю на него поверх края своей чашки.

– Я хотел, чтобы мы сделали это вместе, – объясняет он.

На этот раз мне не приходится выдавливать из себя улыбку.

– Хочешь еще оладий? – спрашивает он.

Как звучали слова, которым он учил меня вчера вечером?

– Takk for maten.

Стиг явно впечатлен.

– Ты запомнила!

Он застегивает молнии на своих ботинках и хватает с дивана пальто.

– Пошли!

Я опускаю чашку с кофе, колеблясь. Я надеялась показать ему дневники и попросить его перевести их, но, думаю, это может подождать. Если честно, какая-то часть меня хочет просто-напросто забыть про все эти жутковатые дневники и рисунки и сделать вид, что вчерашнего вечера не было вообще.

– Разве мне не надо сначала одеться?

– Вы и так выглядите прекрасно, мисс Марта.

– Интересно, все норвежцы такие же сумасшедшие, как ты?

Стиг смеется и вскидывает брови.

– Я не стану выходить в таком виде! Подожди минутку.

Я несусь в спальню и натягиваю на себя шесть слоев одежды. Когда я возвращаюсь, Стиг ждет меня у входной двери. Его кожаное пальто застегнуто на все пуговицы, шарф обмотан вокруг шеи. На нем охотничья шапка с краями, отделанными мехом, и длинными ушами. В этой шапке он выглядит настоящим душкой, невзирая на кожаное пальто и ботинки с шипами.

Я надеваю куртку, и на душе у меня становится тепло, когда Стиг поднимает ее капюшон и накидывает его мне на голову.

– Готова? – спрашивает он. Я киваю, и он открывает дверь, а за нею виднеются голубые небеса и белоснежный простор. За одну ночь мир стал как новый. Стиг кланяется и пропускает меня вперед. Я рада, что он подождал, чтобы мы могли насладиться снегом вместе. Мне не очень-то нравится это признавать, но мама и Келли были правы – несмотря ни на что, хорошо, что я больше не сижу, закрывшись в своей комнате.

Снег скрипит под подошвами нашей обуви, когда мы спускаемся по ступенькам крыльца. Моя нога скользит, и я хватаюсь за перила и, пытаясь удержаться на ногах, делаю вид, будто любуюсь видом. Стиг сломя голову бросается в белое поле. Раскинув руки в стороны, он кружится, кружится, крича:

– Я обожаю снег!

Его энтузиазм заразителен. Я ставлю ноги в следы его ботинок и смеюсь над Гэндальфом, который лает и гоняется за своим хвостом. Я пытаюсь немного покружиться, просто чтобы посмотреть, как буду себя чувствовать, кружась. Стиг хватает горсти снега и подбрасывает их в воздух, а Гэндальф пытается их поймать.

Щеки Стига разрумянились, глаза ясны, как небо. Мормор бы понравилось его лицо. И ей очень бы понравился он сам.

– Эй, Марта, лови!

Я поворачиваюсь, и он кидает снежок. Тот пролетает мимо.

– Если хочешь попасть, целься лучше! – кричу я.

Я подбираю пригоршню снега и леплю из него снежок. Когда Стиг наклоняется за новой порцией снега, я бросаю свой снежок, и тот попадает ему прямо в ухо, что весьма удивляет и его, и меня.

– Извини! – говорю я, смеясь.

Стиг потрясает кулаком:

– Ну, держись! – Он хватает с земли пригоршню снега и призывает на помощь свои войска – в данном случае это Гэндальф. – Ты это видел, приятель? – Я поворачиваюсь и взвизгиваю, когда над моей головой пролетает снежок, за которым быстро следует второй. Я несусь прочь, Стиг бросается в погоню. Не в силах догнать меня, он останавливается, чтобы восстановить дыхание.

Я вскидываю руки.

– Ну что, перемирие? – предлагаю я.

Стиг кивает: – Согласен, но только потому, что я джентльмен.

Я ухмыляюсь:

– А не потому ли, что тебе не под силу догнать меня?

Гэндальф трусит, огибая дом, и мы вслед за ним бредем сквозь снег, хотя его навалило, наверное, с полметра. Вид, открывающийся со стороны задней части дома, оказывается еще более потрясающим. Ровное белое пространство тянется до самого леса, и ничьи следы – ни человечьи, ни звериные – не нарушают его ледяного совершенства. Если вокруг и бродит волк, недавно он здесь не проходил.

Ветви елей на опушке леса согнулись под грузом снега – они похожи на королев из волшебных сказок, облаченных в белые шубы с рукавами, на которых сверкают бриллианты. Даже корявое дерево под слоем снега выглядит не таким мрачным. Его вид омрачает мой радостный настрой. Мне совсем не хочется к нему приближаться, но я не могу обмануть ожидания Мормор, подвести ее. Когда мы вернемся в дом, я попрошу Стига перевести мне дневники – возможно, в них найдется объяснение, почему я должна его поливать.

Каркнув, на одну из низко расположенных веток садится ворон – иссиня-черный, он особенно резко выделяется на фоне снега. Он дергает головой, пристально смотрит на меня, затем расправляет крылья, и я вижу на его груди несколько серых перьев. Он выглядит точь-в-точь как тот ворон, которого я видела, когда сошла с парома в гавани Шебны, но зачем ему было следовать за мной сюда?

Стиг бросает снежки и гоняется за Гэндальфом. Я совсем уже было собираюсь позвать его, но останавливаю себя. Скорее всего, он решит, что это мои выдумки. Я поворачиваюсь к дереву спиной и иду прочь, но я совершенно уверена, что этот ворон следит за каждым моим движением. Резкое карканье заставляет оглянуться. Точно, он не сводит с меня глаз.

– Эй, Марта, мой нос все еще находится на моем лице?

– Что?

Подошедший ко мне Стиг тычет себя пальцем в лицо.

– Я так промерз, что мне показалось, что он отвалился.

Я корчу рожу от его глупой шутки, затем нагибаюсь, чтобы слепить еще один снежок. Внезапно ворон устремляется вниз, проносится мимо моей головы, и я в страхе отшатываюсь.

Стиг фыркает от смеха:

– Ты что, боишься птиц?

– Нет, я просто…

Птица возвращается на ту же ветку и каркает опять. И у меня возникает странное чувство, что он хочет что-то мне сказать.

– Пошли! Давай вернемся в дом, пока у меня и впрямь не начали отваливаться части тела! – говорит Стиг.

Я с усилием отрываю взгляд от дерева и бреду сквозь снег вслед за Стигом. Пока мы медленно идем к двери дома, ворон летит над нашими головами, следуя за нами, словно зловещая тень.