Глава 18
Мадам Нанетт приехала на чай точно в условленное время, и я проводила ее в уголок в гостиной, где горничная накрыла столик.
— Боюсь, Майло вызвали по какому-то делу, — сказала я, наливая ей горячий напиток. — Он просил меня принести свои извинения.
— Мы можем обойтись без него, — улыбнулась мадам Нанетт. — Если честно, я рада, что у нас есть возможность поговорить с глазу на глаз.
— Да, очень хорошо познакомиться поближе, — согласилась я. Я подала ей чашку с блюдцем, взяла свою и устроилась напротив гостьи. — Очень рада, что у нас выдался случай с вами увидеться, несмотря на все обстоятельства.
— Я тоже. У меня уже сложилось ощущение, что я знаю о вас очень много. — Мадам Нанетт с теплотой посмотрела на меня. — Вы именно та женщина, на какой, как я надеялась, женится Майло.
— Вот как? — несколько удивленно спросила я.
— Да. Я знала, что он женится на красивой женщине, однако я надеялась, что она окажется еще и хорошей. Отрадно сознавать, что вы сочетаете в себе оба качества.
— Благодарю вас. — Меня тронули ее слова.
— Я не удивляюсь тому, что он выбрал сильную и интеллигентную натуру с головой на плечах, женщину, требовательную к себе и к нему. От другой он бы очень быстро устал.
— А каким Майло был в детстве? — спросила я. Сама не знаю, почему я задала этот вопрос, но мне вдруг очень захотелось узнать. Возможно, никто, кроме мадам Нанетт, не помог бы мне лучше понять его.
Она улыбнулась:
— Таким же, как и сейчас, — очаровательным непоседой.
Я не смогла удержаться от смеха.
— Мне следовало бы догадаться, что он всегда был таким.
— Одну секундочку. У меня есть кое-что для вас. — Она взяла сумочку и открыла ее. Через мгновение она достала небольшую книжечку в кожаном переплете и протянула мне.
Я раскрыла ее на первой странице, и сердце у меня слегка екнуло при виде смотревшего на меня ребенка. Я никогда не видела детских фотографий Майло — насколько мне известно, он хранил очень мало свидетельств своих ранних лет, но почему-то именно таким я его и представляла. В детском личике на желтовато-коричневой фотографии я разглядела черты мужчины, которым он стал: очертания подбородка, проницательный взгляд, черные с отливом волосы. Но больше всего привлекали внимание не по годам взрослая улыбка и сверкающие глаза. У меня почему-то навернулись слезы.
— Он был восхитительным ребенком, — заметила я.
Она кивнула:
— Очень красивым мальчиком. К тому же умненьким и с хорошим характером. В нем очень рано развилось обаяние, и он всегда знал, как извлечь из этого пользу.
Ничего иного я и не ожидала. Я всегда считала, что Майло родился с умением убеждать людей делать то, что хочется ему.
Мадам Нанетт улыбнулась, словно в подтверждение моих мыслей:
— Было очень трудно отказать ему в том, чего он хотел.
Я вполне могла это представить.
— Я сохранила этот альбом с фотографиями и другими воспоминаниями о его детстве, — сказала она. — Уезжая, я взяла его с собой, чтобы при случае отдать Майло.
Я принялась перелистывать страницы. Вот фотография совсем юного Майло на лошади, где он выглядел как прирожденный наездник. Вот еще одна, где он стоит на фоне Торнкреста, нашего загородного дома. Глядя на эти снимки, я ощутила неожиданный прилив материнских чувств. Возможно, когда-нибудь и мой темноволосый ребенок будет стоять вместе с Майло на том же самом месте.
Еще в альбоме были на первый взгляд всякие пустяки: засушенные цветы, листья и перья, которые играют в жизни мальчишек очень важную роль. А еще там лежали его письма, написанные няне, — от детской записки с крупными косыми буквами и ошибками до посланий ровным и уверенным почерком, который у него выработался, когда он уехал учиться. На последней странице была газетная вырезка с объявлением о нашей свадьбе.
— Прекрасный альбом, — призналась я. Мне не хотелось его возвращать, поскольку меня не покидало чувство, что на страницах альбома содержится ключ хоть к каким-то секретам мужа.
— Я бы хотела, чтобы вы оставили его себе, — сказала мадам Нанетт. — Я хранила его для Майло.
Я была глубоко тронута:
— Благодарю вас. Я сберегу его, как сокровище.
— Он вам когда-нибудь рассказывал, как я стала его няней? — спросила мадам Нанетт, сделав глоток чаю.
— Нет, — ответила я. — О своем детстве он говорил мало.
Майло не из тех людей, кто предается ностальгии. Кроме немногочисленных теплых отзывов о мадам Нанетт, я очень мало слышала о его жизни до нашего знакомства.
— Миссис Эймс наняла меня еще до рождения Майло, — начала она. — Я была молодой и неопытной француженкой, поэтому не думала, что задержусь на этой работе. Однако я сразу же ей понравилась. Она говорила, что у меня доброе лицо, а это для нее самое главное.
— Какой была его мать? — спросила я.
— Очень красивая женщина. Черноволосая и с такими голубыми глазами, которых я в жизни не видела. Я знала ее не очень долго, но она произвела на меня сильное впечатление. Она не относилась к тем многочисленным женщинам, которые хотели поскорее отправить ребенка в детскую. Ей не терпелось стать матерью.
Как жаль, что Майло ее никогда не увидел.
— Просто замечательно.
— Вы же знаете, что она умерла при родах.
Я кивнула.
— Для всех это стало тяжелым потрясением. Сами роды прошли нормально, но на следующий день она скончалась от кровотечения. Мистер Эймс, отец Майло, был безутешен. Он носил жену на руках. Были опасения, что после ее смерти он может сотворить с собой что-нибудь ужасное.
Вот это стало для меня новостью. Я много думала об отце Майло. Со слов мужа я знала, что они были не очень близки. Я считала, что причина их непростых взаимоотношений заключалась в юношеской взбалмошности Майло, однако, вполне возможно, причина лежала гораздо глубже.
— Мистер Эймс почти не общался с сыном. По-моему, в детстве Майло пытался завоевать расположение отца, но скоро понял, что без толку. Возможно, именно тогда он решил заручаться расположением всех остальных.
— Да, может, и так.
Я обрадовалась ее искренности со мной. Иногда мне казалось, что о своем муже я не знаю почти ничего. Для меня стало откровением хоть что-то узнать о его детстве.
— Очень рада, что вы воспитывали его ребенком, — сказала я.
— Мне очень нравилось растить его. Он не всегда хорошо себя вел, однако в душе оставался добрым мальчиком. Так что, как видите, везение сыграло свою роль в том, что отношения с Элиосом Беланже сложились именно так, как они сложились.
Я много думала о ее взаимоотношениях с Элиосом Беланже, и теперь она сама о них заговорила. Я подумала, что можно и спросить:
— А что произошло между вами и мсье Беланже?
Мадам Нанетт, как мне показалось, вздохнула:
— Трудно объяснить. Мы были очень молоды. В таком возрасте все прочно уверены в своих чувствах. Юности сопутствует ощущение непобедимости. Лишь с годами начинаешь понимать, что жизнь не всегда оборачивается так, как ты ожидаешь.
— Вы отдалились друг от друга? — подсказала я.
— Не совсем так, — ответила она. — Элиос все больше начал увлекаться парфюмерным делом, сперва как любитель. Аптекарь, у кого он работал, разглядел в нем способности и стал посылать Элиоса собирать различные ингредиенты по всей Франции, потом в Европу, а затем и еще дальше. Вскоре Элиос принялся колесить по всему миру. И все же я думала, что наша любовь выдержит испытание. Он часто писал мне и привозил подарки из дальних и экзотических стран.
— Вы когда-нибудь говорили о свадьбе?
— Нечасто и недолго. Конечно же, молодая женщина всегда думает о замужестве. Однако после его очередной поездки все изменилось. Элиос вернулся и сказал, что мы больше не можем быть вместе, что жизнь нас разводит.
— Вы не подозревали, что он об этом думал и раньше?
— Нет, я думала… впрочем, я ошибалась. Вопросов я ему не задавала. Если ему хочется свободы, я дам ему ее. Так что я пожелала ему всего наилучшего и пошла своим путем.
— И за все эти годы вы с ним не разговаривали?
Мадам Нанетт покачала головой:
— Он зажил своей жизнью, а я — своей. Нам не о чем было разговаривать.
— Как вы думаете, почему он попросил вас вернуться и ухаживать за его ребенком?
— Я об этом думала, — ответила она. — Элиос написал мне официальное и вежливое письмо. Особыми причинами свою просьбу он не объяснял. Как я говорила, я как раз оставила место, и, конечно же, мне было интересно, что стало с Элиосом. Я не видела причин отказываться от такой возможности.
— Вы никогда не говорили о прошлом? — спросила я.
Мадам Нанетт замялась. Я понимала, что это очень личный вопрос, но мне не терпелось услышать ответ.
— Говорили. Всего один раз. Не так давно, поздним вечером. Я уложила Серафину спать и шла по коридору, когда он поднимался по лестнице. «Добрый вечер, мсье!» — поздоровалась я, думая ограничиться лишь приветствием. Но он взял меня за руку. Как-то странно на меня посмотрел, и вдруг я почувствовала, что все долгие годы сгинули и я смотрю на него юного. «Надеюсь, ты счастлива, Нанетт, — сказал он. — Я очень тебя любил».
У меня дыхание перехватило в ожидании продолжения, однако она лишь пожала плечами.
— Я ответила: «Спасибо». И тут он как будто пришел в себя, выпустил мою руку и без единого слова пошел дальше.
— А вы что сделали? — спросила я.
— Ничего. Я не знала, как все это понимать. Не прошло и месяца, как он умер. Мне в какой-то мере жаль, что я тогда ничего не сказала в ответ.
Мадам Нанетт поменяла тему, и мы заговорили о другом, но я чувствовала, что тень прошлого осталась. Хотя она и не из тех женщин, что ищут сочувствия, я не могла не испытывать к ней жалости. Однажды потерять любовь — это тяжело. Она любила и дважды потеряла одного и того же мужчину.
После ухода мадам Нанетт я размышляла над деталями нашего с ней разговора. Казалось, в загадке смерти Элиоса Беланже постоянно всплывали новые обстоятельства, и было нелегко понять, во что же выльется результат.
Мои раздумья прервало громкое гуканье Эмиля. Я подошла, открыла дверцу, а он сразу же запрыгнул мне на руки. Я немного опешила, когда он взобрался мне на плечо, но он благодушно урчал и осторожно гладил меня по голове.
— Да ты добрый парень, так?
Похоже, он со мной согласился.
Я перенесла его на диван и стала кормить кусочками яблока, когда вошла Винельда, чтобы помочь мне переодеться к ужину.
— Ой, вы его выпустили! — возбужденно воскликнула она. Потом подошла ко мне, рассеянно взяла со стула альбом, который оставила мадам Нанетт, и присела.
Эмиль громко загукал, перепрыгнул на колени к Винельде, забрал у нее альбом и протянул мне.
— Прошу прощения! — искренне сказала Винельда. — Я не намеревалась брать то, что мне не принадлежит.
Я решила, что это один из приемчиков обезьянки. Я слышала, что их натаскивали как карманников, но моя, похоже, очень щепетильно относилась к личным вещам других.
Следующие несколько минут Эмиль развлекал нас трюками из своего репертуара, коронным из которых стало заднее сальто со спинки дивана на пол. Настало время посадить его обратно в клетку и начать подготовку к ужину.
Было уже довольно поздно, а Майло так и не появился. Он отсутствовал почти весь день, делая бог знает что, и я еще больше злилась на него. Не только за сегодняшнее, но и из-за всех его выходок в Париже.
Я сидела у туалетного столика в одной комбинации, Винельда укладывала мои волосы, когда я наконец услышала, как он вошел.
Я не оторвала глаз от зеркала, когда он появился в спальне.
— Привет, дорогая, — сказал Майло.
— Значит, ты все-таки соизволил вернуться?
— Я же тебе говорил, что на ужин не опоздаю.
— Ты мне раньше много чего говорил. — Как бы я ни старалась, злость я сдержать не смогла. Меня так и подмывало выяснить отношения, но если мы хотели этим вечером добиться успеха, сейчас было не время.
— Ты на меня злишься, — заявил он.
— Какой же ты прозорливый, Майло, — ответила я, брызгаясь новыми духами «Букет Беланже». — Тебе бы в сыщики податься.
Винельда еще раз провела расческой по моим волосам и отступила назад со словами:
— Так хорошо, мадам?
— Да, Винельда, благодарю вас.
Она подошла к кровати, где лежало приготовленное на вечер мое новое черное платье. И быстро стрельнула глазами к двери, когда Майло шагнул в комнату.
— Вечер у Беланже должен выдаться интересным, — заметил он.
— Ты так думаешь? — Я встала из-за туалетного столика и повернулась к нему. — Уверена, что он покажется довольно скучным по сравнению с тем, как ты проводишь вечера.
Краем глаза я заметила, как Винельда неловко переминается с ноги на ногу. Несомненно, ей было не по себе. Бедняжку не обучали ремеслу горничной, и она еще не овладела искусством глохнуть при звуках супружеских ссор.
— Я сейчас его надену, — обратилась я к ней.
Она принесла платье и помогла надеть его через голову, стараясь не испортить прическу.
— Тебе будет интересно узнать, где я был, — произнес Майло.
— Сомневаюсь. Я бы сказала, что дело касалось азартных игр или лошадей. Или, возможно, женщины. Больше тебе ведь ничего не нужно.
— Ты сегодня вечером какая-то раздраженная.
Винельда покраснела, она едва не толкала меня, торопясь застегнуть платье и поскорее убраться.
— Я сама закончу, Винельда, — сказала я. — Можешь идти.
— Благодарю вас, мадам, — с огромным облегчением ответила она, торопливо сделала книксен и едва не вылетела из комнаты.
— Как же ты ее напугала. Что с тобой такое?
Я сделала глубокий вдох.
— У меня нет сил, Майло. Пока я пытаюсь помочь мадам Нанетт, ты бегаешь по Парижу и занимаешься… — Я нетерпеливо взмахнула рукой. — Да чем угодно занимаешься.
Я отвернулась и потянулась к шкатулке с драгоценностями, выбрав ожерелье из бриллиантов и ониксов на серебряной цепочке.
— К твоему сведению, сегодня днем я не играл на деньги, не ставил на лошадей и не покорял даму. Я был на аэродроме.
Я замерла с ожерельем в руке и обернулась:
— На аэродроме?
— Да, я решил поговорить с людьми, которые там были, когда Элиос Беланже попал в авиакатастрофу.
Я вздохнула:
— А почему ты мне ничего не сказал?
— Я не был уверен, выйдет ли из этого что-нибудь.
— Ну, вышло?
— Сам толком не пойму, — признался Майло. — Механик заверяет, что самолет был технически полностью исправен.
— Конечно, они так бы и сказали, — заметила я.
Майло кивнул, подошел ко мне и развернул, чтобы застегнуть платье.
— Им, разумеется, не хочется, чтобы на них повесили аварию. Но если принять во внимание, что они не ошибаются, остаются всего лишь две версии: погода или ошибка пилота.
— А какая в тот вечер стояла погода? — спросила я, приподняв кончики ожерелья, чтобы он его застегнул.
— Прохладная и ясная, — ответил Майло.
— Тогда, похоже, дело в физическом состоянии мсье Беланже.
— Да. Однако они заверили меня в том, что, когда мсье Беланже приехал на аэродром, с ним все было в порядке. Лишь после авиакатастрофы он показался им оцепеневшим.
Я нахмурилась:
— Как так может быть? Если бы его отравили дома, разве симптомы не проявились бы раньше?
— Вероятно, проявились бы, — согласился Майло.
— А что, если это был сердечный приступ? — внезапно спросила я, снова поворачиваясь к нему. — А что, если его не убили, и все наше расследование — сумасбродная затея?
— Вот и я так подумал, — признался он.
Почему-то я поняла, что есть что-то еще, он недоговаривает.
— Так в чем дело? — вырвалось у меня. — Ведь что-то есть, верно?
Муж продолжил, казалось, с некоторой неохотой:
— Кажется, после того как Элиос разбился на самолете, все бросились ему на помощь. Молодой человек, с которым я разговаривал, первым добежал до аэроплана, а когда он вытаскивал Элиоса из-под обломков, тот пробормотал нечто довольно любопытное. Он произнес: «Не дам им себя прикончить. Надо не забыть заняться завещанием».
Я ахнула:
— Он знал, что кто-то пытается его убить! И кого, как ты думаешь, он имел в виду?
— Боюсь, даже не рискну предположить, — ответил Майло с куда меньшим воодушевлением, чем продемонстрировала бы я после выдачи такой важной информации.
— Если он хотел изменить завещание, то он, очевидно, знал, кто убийца, и пытался ему помешать, прежде чем его убьют.
— Не увлекайся, дорогая, — заметил Майло. — Могло оказаться так, что он чувствовал близость смерти и хотел убедиться, что оставляет дела в должном порядке.
— Да ты сам этому не веришь, так что перестань пытаться убедить меня в обратном! — нетерпеливо бросила я.
— Я не знаю, чему верить. Однако я бы не выдвигал странных предположений, не имея доказательств.
Я не обратила внимания на его слова, когда стала прикидывать возможные варианты развития событий. Очевидно, Элиос Беланже подозревал, что кто-то хочет его убить, отсюда его желание изменить завещание. Но как это соотносилось с пропавшим рецептом? Пытался ли кто-нибудь выкрасть рецепт и подстроить гибель Элиоса Беланже в авиакатастрофе? Возможно, он узнал о предательстве и поэтому захотел изменить завещание. На это у него не хватило времени, однако, возможно, он бросил некий вызов убийце, подтолкнув его совершить вторую попытку. И она оказалась успешной.
— Черновик нового завещания даст понять, кому он доверял, а кому нет, — сказала я.
— Возможно, дорогая, — ответил он, направляясь в ванную, чтобы освежиться, — но, боюсь, мы этого никогда не узнаем.
Так вот что он думал. Если бы я могла хоть что-то сделать, я бы взглянула на этот черновик завещания. Мадам Нанетт обмолвилась, что, по словам Антуана, черновик лежит в ящике отцовского стола. Конечно же, я знала, что это означает: мне придется найти способ проникнуть в кабинет Антуана Беланже.
