Глава 15
— Ключа от чего? — спросила я.
— В том-то и загвоздка, — вздохнула мадам Нанетт. — Никто не знает. После этого дом как будто взорвался, поскольку мсье Антуан сказал, что без рецепта они не смогут запустить «Ангела воспоминаний» в производство.
— Значит, или мсье Беланже положил документы в какое-то другое место, или у кого-то есть дубликат ключа от сейфа, и он взял рецепт, — пришел к выводу Майло.
— Тогда, похоже, все-таки рецепт является самым вероятным мотивом, — предположила я. — Если мы найдем похитителя рецепта, то он, скорее всего, и есть убийца.
Мадам Нанетт кивнула:
— Думаю, так. — Тут она взглянула на часы. — Мне нужно вернуться до того, как меня хватятся.
Майло поднялся:
— Я провожу тебя.
— Нет, нет, не надо, — возразила она. — Не стоит рисковать. Не хочу, чтобы нас видели вместе. Это может все испортить.
— Хорошо, — согласился Майло, — но такси я тебе поймаю.
— Вы ведь придете к нам завтра на чай? — спросила я, вспомнив, что у нее выходной.
Мадам Нанетт замялась:
— Не хочу вам докучать. Понимаю, что и так слишком часто тут появляюсь.
— Чепуха, — заверила я. — Мы всегда рады вас видеть. Очень надеюсь, что вы придете. Мне бы хотелось улучить минутку, чтобы поговорить с вами… не только об этом деле.
Она улыбнулась:
— Хорошо. Тогда до завтра.
Они ушли, а я стала обдумывать, что же мы узнали к этому моменту. Все вертелось вокруг рецепта. Кто-то выкрал оба экземпляра — из портфеля мсье Беланже и из сейфа. Это наверняка кто-то из членов семьи, но зачем он их взял? Чтобы продать? Подержать у себя, пока окончательно не решится судьба «Парфюм Беланже»?
Чутье подсказывало мне, что пропавший рецепт каким-то образом связан с черновиком второго завещания. Возможно, этот черновик мог указать на того, кто имел наиболее веский мотив для убийства Элиоса Беланже. Как бы мне хотелось взглянуть на черновик и узнать, что в нем написано. Но это представлялось весьма маловероятным.
В любом случае, сегодня ночью я мало чего могла достичь в этом деле.
Я прошла в спальню и переоделась. Через несколько секунд я услышала, как вернулся Майло. Я направилась в гостиную.
— И что ты обо всем этом думаешь? — спросила я его.
— Все услышанное определенно наводит на мысли, — ответил муж.
— Наводит на мысли? — переспросила я. — Я бы сказала, что это довольно веские улики.
— Улики, что кто-то похитил рецепт — да. Но вспомни, дорогая, что нам наверняка не известно, что его убили.
Я не понимала, почему он внезапно встретил в штыки мою версию. В конечном итоге, из-за его подозрений мы оказались в Париже.
Я остановилась в дверях, когда поняла, что Майло перекладывает сигареты в портсигар из ящичка на столе.
— Ты что делаешь? — удивилась я.
— Собираюсь в город, — сказал он, пряча портсигар в карман. — Не жди меня.
Я уже ко многому привыкла, но это заявление повергло меня в изумление. На часах начало второго. Я была уверена, что этой ночью он останется со мной.
Я мучительно подыскивала ответ. После обнаружения билета я знала: он что-то скрывает. Наверное, надо радоваться, что в кои-то веки я не озабочена тем, что дело в женщине. Тут я начала ему доверять. К тому же, если бы Майло стремился завязать интрижку, ему не надо было бы ездить в Бове — в Париже для этого поводов более чем достаточно. Нет, здесь что-то посерьезнее. Я подозревала, что это связано с Элиосом Беланже, а если это так, то зачем ему это от меня скрывать?
Я раздумывала, какая тактика может оказаться наиболее действенной, и решила сыграть на основных инстинктах. Я, в конце концов, стояла перед ним в кружевной ночной рубашке.
— А тебе обязательно идти? — игриво спросила я, подошла к нему и обняла за шею. — Я очень надеялась, что этот вечер мы посвятим себе.
Майло улыбнулся мне, приобняв за талию:
— Предложение очень соблазнительное, однако, боюсь, я связан серьезным обязательством.
— И перед кем же?
— Перед Франсуа Жерменом. Узнав, что я в Париже, он предложил сегодня встретиться.
— Но уже страшно поздно.
— Игроки никогда не спят, радость моя.
— А я-то надеялась кое-что с тобой обсудить, — проговорила я.
— Дорогая, как ты только что подметила, уже поздно, и я совершенно уверен, что ты устала. Может, обсудим утром?
Похоже, надо действовать более прямолинейно. Я отступила на шаг, убрав его руки со своей талии.
— Майло, я знаю, что ты от меня что-то скрываешь, — заявила я.
Я ждала, что он начнет все отрицать или же на его лице появятся признаки раздумий, сказать ли правду, но ничего подобного. Он лишь молча смотрел на меня.
Настало время предъявить ему улику:
— Я нашла в твоем кармане билет до Бове.
Возможно, ничто в жизни так меня не выводило из себя, как полное отсутствие у Майло раскаяния, когда его уличают в проступках. Не важно, что он натворил, на какие бы извинения я ни рассчитывала, ему всегда удавалось создать у меня впечатление, будто он считает мое поведение неблагоразумным. Этот раз не стал исключением.
— Ты шарила у меня по карманам? — Муж произнес эти слова непринужденно, но в тоне сквозили нотки осуждения, которые мне не понравились.
— Билет упал на пол, — холодно ответила я. — Но это к делу не относится. Зачем ты туда ездил?
— По делу. Тебя это волновать не должно.
— Я тебе не верю, — отрезала я.
Майло бесстрастно выдержал мой взгляд.
— Это твое право.
— Значит, ты мне не расскажешь, зачем туда ездил?
Он не колеблясь бросил:
— Нет.
Я не понимала, что меня больше раздражает: его нежелание говорить или то, что он не прилагал ни малейших усилий, чтобы скрыть этот факт.
— Почему? — строго спросила я.
— Есть вещи, которые тебя не касаются, дорогая, — пояснил муж.
По-моему, он не мог сказать ничего хуже, чтобы еще сильнее меня разозлить. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, и на несколько мгновений лишилась дара речи.
— Тебе хоть когда-нибудь приходит в голову мысль о том, что нужно думать не только о себе? — спросила я как можно спокойнее, делая над собой усилие, чтобы не взорваться от ярости. Произнеся это, я поняла, что этот вопрос готова была задавать ему во время всей нашей семейной жизни.
— Эймори… — вздохнул Майло.
— Не трудись! — отрезала я. — Ответ я прекрасно знаю.
Я поняла, что больше не смогу сдерживать слезы, а плакать у него на глазах я была не готова. Пусть делает, как ему хочется. Ни слова не говоря, я прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Хотя мне не хотелось в этом признаваться, но в глубине души я надеялась, что он войдет и скажет, что не прав.
Но этого не произошло. Мгновение спустя я услышала, как за ним захлопнулась дверь.
К утру Майло не вернулся. Я полночи провела без сна, лежа на кровати и прислушиваясь, не откроется ли дверь, все еще надеясь, что он все-таки войдет, пусть и поздно. Но после, как мне показалось, многочасового рассматривания темного потолка я наконец забылась тревожным сном.
Утром я проснулась усталой и в довольно мрачном настроении. Быстрый взгляд в зеркало подтвердил, что выглядела я далеко не лучшим образом.
Вошла Винельда и спросила, не помочь ли мне одеться, но я отправила ее по какому-то делу. В это утро мне хотелось побыть одной. Нужно было время подумать. Давно мы с ним так не ругались, и я не очень-то удивилась тому, что это произошло. Тем не менее меня приводило в ярость то, что он ушел и решил не возвращаться.
Мне не хотелось ничего делать, кроме как накинуть на ночную рубашку шелковый халат и целый день дуться, но я приняла ванну и надела платье из розового шелка.
Чувствуя себя более-менее готовой встретить новый день, я вышла в гостиную. Служанка принесла поднос с кофе и выпечкой, однако у меня болела голова и не было аппетита.
Возможно, больше всего меня волновало то, что долгие годы я скрывала от Майло свои эмоции, а теперь, когда ощущала себя достаточно комфортно в наших отношениях и научилась проявлять чувства, он не обращал на них внимания. Я терялась в догадках, всегда ли у меня в семейной жизни будет так: шаг вперед, два назад.
Я налила кофе и положила сахара больше, чем обычно.
Я успела выпить полчашки, когда открылась дверь, и вошел Майло в вечернем костюме. Он закрыл за собой дверь, но ко мне не шагнул. Вместо этого он внимательно всматривался в мое лицо. Наши взгляды на мгновение встретились, прежде чем я снова переключилась на кофейную чашку.
— Доброе утро! — В его тоне не слышалось извинений.
— Доброе утро, — ответила я, не глядя на него. Я была не расположена к светским любезностям. На самом деле я с трудом сдерживала желание запустить ему в голову кофейником. Увы, моему характеру столь же не свойственна театральность, сколь его характеру — раскаяние.
— Ты рано встала.
— По-моему, можно обойтись и без любезностей, Майло, — сказала я.
— А по-моему, сегодня утром они могут особенно пригодиться.
— Нам совершенно очевидно нужно очень многое, — возразила я, — но сейчас я ничего не хочу обсуждать.
Я гадала, где он провел прошедшую ночь, но пока мне не хотелось его об этом спрашивать. Возможно, в глубине души я боялась услышать ответ.
— Полагаю, ты ломаешь голову над тем, где я был всю ночь, — начал Майло, раздражая меня привычкой читать мои мысли.
— Нет, — отрезала я. — Не имею ни малейшего интереса.
— Я привез тебе подарок.
— Правда? — равнодушно спросила я. Обычно Майло не делал мне подарков, когда мы ссорились. Он не из тех людей, которым необходимо искупать свою вину.
— Да, подожди минуту.
Он подошел к двери, открыл ее и знаком велел кому-то войти.
Дверь распахнулась, и вошел посыльный, сгибаясь под тяжестью большой металлической клетки. Мне пришлось приглядеться, чтобы понять, что же в ней, и меня одновременно охватили скептицизм и невольное веселье.
— Обезьянка, — сказала я, переводя взгляд с клетки на Майло. — Ты купил мне обезьянку.
Он улыбнулся:
— Удивлена?
«Удивлена» — не совсем точное определение моего состояния. Майло и раньше делал мне необычные подарки, последний из них — револьвер с инкрустированной жемчугом рукояткой. Однако, если бы мне дали год, чтобы угадать, каким окажется следующий подарок, об обезьянке я ни за что бы не подумала.
Обезьянка была очень маленькая, с большими темными глазами. Она сидела в клетке, склонив набок голову. Похоже, она изучала меня, так же как я изучала ее.
— Как она у тебя оказалась? — поинтересовалась я, пораженная тем, насколько спокойно звучал мой голос.
— Это часть довольно сложного пари. Я сам толком не знал, что выиграл, пока мне ее не принесли.
Я старалась сохранять самообладание. Я жутко рассердилась на Майло, его поведение выводило меня из себя, но ситуация сложилась настолько смешная, что меня так и тянуло расхохотаться. Как это на него похоже — застать меня врасплох.
Я провела ладонью по глазам. Внезапно навалилась усталость.
— Она тебе не нравится. — Своим тоном Майло попытался вызвать у меня чувство вины, как будто он подарил драгоценность, которая мне не понравилась, а не крохотное млекопитающее.
Я издала сердитый звук, нечто среднее между вздохом и смехом.
— Уверена, что обезьянка просто чудесная, но что мы с ней будем делать?
Майло пожал плечами:
— Думаю, увезем ее домой.
— Мы не сможем держать обезьянку в своей квартире. Могу лишь представить, что об этом скажет Винельда. — Она могла в любую минуту войти в гостиную и удариться в истерику при виде животного.
— Тогда отошлем ее жить в Торнкрест.
— Ты же не собираешься ее оставлять?
— Конечно, собираюсь.
Я вгляделась в его лицо и поняла, что он говорит совершенно серьезно. В его глазах читалось веселье, но не насмешка.
— Майло, мы не можем держать у себя обезьянку.
Майло улыбнулся:
— Вот тут ты ошибаешься, любовь моя. Мы можем делать все, что захотим.
— Майло…
— Пойду освежусь, — сказал он, направляясь к спальне. — Возможно, ты составишь Эмилю компанию.
— Эмилю? — не поняла я.
— Обезьянку зовут Эмиль.
Конечно же.
Обезьянка, услышав свою кличку, оживленно загукала. Она почти улыбалась мне.
— Довольно очаровательное создание, — заметила я. — А что она ест?
— Думаю, фрукты и тому подобное.
— А ее прежний владелец не сказал, как за ней ухаживать?
— По-моему, он был счастлив, что избавился от этого непонятного животного. Я общаюсь с ней всего несколько часов, и она уже начинает казаться мне редкой занудой.
— Не надо так говорить. Ты ее обижаешь, — произнесла я с сарказмом.
— Не смеши меня, — возразил Майло, скрываясь в спальне. — Она меня не понимает, потому что привыкла к французскому языку.
