53
Джордан поняла, что может и разозлиться на Хеннесси. В жизни она мало на что злилась – и уж точно не на Хеннесси.
Но теперь она это чувствовала.
Как если бы надежда была кислородом, а гнев пламенем. Оно не могло по-настоящему разгореться, пока Хеннесси страдала, но когда та оправилась настолько, чтобы вечером поехать с Джордан в «Сенко», оно уже пылало вовсю. Сжигало душу дотла.
В норме Джордан нравился «Сенко», пусть даже он ассоциировался с тяжелыми временами. Она повидала столько художественных студий, что сбилась со счета, и, тем не менее, считала автомастерскую «Сенко» одним из самых приятных творческих пространств, где ей доводилось бывать. По сравнению с тем местом, которое она делила с Хеннесси и остальными девочками, тут, можно сказать, царил дзен. Помещение было светлое и просторное, потолок такой высокий, что под ним поместились три автоподъемника. Ничем не украшенные, черные, практичные, они смотрелись как современные инсталляции – на каждом стоял яркий, как конфетка, корпус автомобиля с поднятым капотом и темными внутренностями. Бетонный пол был чисто выметен, однако покрыт каплями масла, брызгами аэрозоля, ошметками покрышек и выведенным по трафарету кроваво-красным логотипом. На полках вдоль стены лежали блестящие ручки и шарниры – металлические части тел, ожидавшие, чтобы их вставили в механических чудовищ, «оно живое, оно живое». Напротив генератора стояла дешевая, но шикарная черная виниловая кушетка. Другая стена была увешана яркими современными рисунками, изображавшими автомобили – подарки от Хеннесси и других девочек за много месяцев. На стене осталось только одно местечко. Оно ждало лепты Джордан.
Она всегда клялась, что нарисует что-нибудь оригинальное, когда сможет жить как оригинал.
То есть никогда.
Джордан с некоторым удивлением отметила, что она ОЧЕНЬ зла. Значит, вот как все время чувствовала себя Мэдокс. Как ей вообще удавалось что-то делать? В душе Джордан не оставалось места больше ни для чего.
В отдельном кабинете находился тату-салон – именно туда и направились тем вечером Хеннесси и Джордан. Джордан сомневалась, насколько это гигиенично, но Сенко не задавал вопросов насчет происхождения «Супры» и насчет происхождения Джордан тоже. Было не самым простым делом найти пять разных тату-салонов, чтобы делать одинаковые татуировки всем девушкам каждый раз, когда Хеннесси производила нового двойника.
– Еще один цветок, – сказал Сенко. – Два цветка, и мы почти закончили.
Он был невероятно компактный – одновременно короткий и тонкий. Так выглядит высокий человек, если смотреть на него издалека. Густые курчавые волосы Сенко были то ли тускло-каштановыми, то ли седыми. Джордан понятия не имела, сколько ему лет. Тридцать? Пятьдесят? Предположительно Хеннесси переспала с ним однажды, но, ради блага Сенко, Джордан надеялась, что это неправда.
Сегодня розовый.
Джордан уже сидела в кресле, а Сенко изучал новый цветок на шее Хеннесси, чтобы убедиться, что рисунок, который он собирался наколоть Джордан, будет в точности соответствовать. Он не торопился. Сенко вообще ничего не делал впопыхах. Точнее сказать, ничего не делал быстро, и в этом заключалась определенная ирония, ведь его профессией было заставлять машины ездить быстрее. Сам Сенко ездил с черепашьей скоростью; однажды Хеннесси увидела его за рулем в городе и потратила десять минут, подзадоривая превысить лимит, прежде чем поняла, что, во‐первых, это невозможно, а во‐вторых, что это Сенко.
– Розовый – самый древний цвет в мире, ты в курсе? – спросила Хеннесси.
Она по-прежнему говорила как пьяная, но кровотечение давно прекратилось. Она полулежала в кресле, держа на коленях местную собачонку, крошечного йоркширского терьера по кличке Грег. Легенда гласила, что в мастерской у Сенко когда-то работал парень по имени Грег, который запорол замену турбины и не смог расплатиться за починку, поэтому Сенко забрал у него собаку в качестве компенсации. Однако Джордан считала эту историю сомнительной.
– Судя по окаменелостям. Цианобактерии. Я читала в «Смитсоновском журнале». Смолоть, разбавить растворителем, и получишь ярко-розовый цвет – краску, которой миллион лет. Хотела бы я ею что-нибудь нарисовать. Например, стейк. Редкий цвет для редкого блюда. Или слишком банально?
Джордан не ответила.
Она не хотела эту татуировку.
Просто удивительно, насколько не хотела.
Десять лет одинаковых татуировок, одинаковых волос, одинаковой одежды, одинаковой жизни. Одинаковых надежд, одинаковых снов, одинакового срока годности.
– Мне сначала надо отлить, – заявил Сенко и медленно встал. – Не уходите.
С целеустремленностью ленивца он вышел из комнаты.
Когда Джордан услышала, как закрылась дверь туалета, слова вырвались у нее; она не сумела их удержать.
– Что ты ему сказала?
Хеннесси и собачка удивленно взглянули на Джордан.
– Стейк? Розовый цвет? Я не виновата, что ему захотелось отлить.
– Ронану Линчу, – уточнила Джордан, не узнавая собственный голос. Она говорила как Мэдокс. Слова напоминали плевки. Полные ненависти. Ронан. Линч. – Он уже был готов с нами сцепиться, потом зашел к тебе, и ТЫ сказала ему что-то такое, что он зарыдал, как только вышел.
– Он ничем не мог нам помочь.
– Откуда ты знаешь? Ты видела картину, которую он создал? Прямо из головы? Ронану это вообще ничего не стоило, а получилось даже лучше оригинала. Он сказал, что, может быть, сумеет сделать что-нибудь для тебя. Ты даже не позволила ему попытаться.
Хеннесси сказала:
– Девочки бы только разволновались.
– В самом деле. Разве можно жить надеждой и радоваться мысли о том, что удастся отпраздновать еще один день рождения? Ты права, ну и херня. О чем я только думала?
Хеннесси нежно взглянула на Джордан.
– Тебе это не идет, Джордан. Ты – не Мэд.
Гнев Джордан не утих. Наоборот, усилился.
– Я потратила несколько месяцев на то, чтобы добыть «Темную леди», – сказала она. – Для тебя, чтоб ты не мучилась. Но также и для остальных, потому что им нужна поддержка. Тринити была готова съесть ведро таблеток, и мы обе это знаем. Мысль о том, что всё еще может наладиться, не дала ей слететь с тормозов. В кои-то веки эта штука перестала над нами висеть. Над ВСЕМИ нами. И ты теперь говоришь, что не стоит пытаться?
Теперь Хеннесси тоже вспыхнула. Она злилась, как Мэдокс, но мрачнее и сложнее.
Она коснулась пальцем виска.
– Ты не знаешь, что происходит ЗДЕСЬ, Джордан. Я подыгрывала вам, я согласилась насчет «Темной леди», хотя знала, что это испоганит нам жизнь. И вот, как я и думала, жизнь испоганена.
– Мы никогда не встречали другого сновидца, – возразила Джордан. – Он знает, что делать. Он знает, что возможно, а что нет.
И тут она прочла на лице Хеннесси, что это и есть главная причина ее упрямства. Джордан прищурилась.
– Я слышу крик о помощи?
Хеннесси сказала:
– Не лезь сюда, Джордан. Это не то, что ты думаешь.
– Я думаю об остальных девочках. Ты могла бы попробовать.
У Хеннесси сверкнули глаза.
– Как будто я когда-либо думала о чем-то другом.
Сенко вернулся. Он начал медленно доставать спирт, перчатки и конверты с иглами. Воздух потрескивал от напряжения, но он, казалось, ничего не замечал.
– Ты хоть раз оказывался на волосок от смерти, Сенко? – поинтересовалась Хеннесси с агрессивной беззаботностью, не глядя на Джордан. – И я не имею в виду обгон на дороге. Я имею в виду настоящий, годный, качественный опыт.
Мастерская Сенко в норме не была местом, где задают вопросы и отвечают на них; Джордан подумала, что Сенко промолчит. Но он остановился в процессе разглядывания игл под увеличительным стеклом и произнес:
– Те дырки от пуль в двери.
– Не заставляй нас ждать, – намекнула Хеннесси.
Сенко повернулся к Джордан и принялся протирать ей горло спиртом.
– Лучше не сглатывать, пока я буду работать, иначе эта штука превратится в лилию, – предупредил он. – Сюда явились трое грабителей. Много лет назад. Тогда мастерская еще была не моя, она принадлежала моему боссу, Табмену. Никто не стал бы грабить МЕНЯ, я был просто лох. Никто и ничто. Табмен дал мне работу, чтобы уберечь от улицы. Сказал, что труп из меня получится так себе. Механик из меня тоже вышел так себе. Ни на что я не годился. Не знаю, почему Табмен терпел. Те парни, которые сюда вломились, хотели поиздеваться. Они поставили мне на шею ногу в ботинке, вот так, и ткнули пушкой, и стали грозить, что сейчас выстрелят. Знаете, что я подумал?
«Я никогда не жила своей жизнью», – подумала Джордан.
– Что, уложив тебя на живот, можно было бы заняться чем-нибудь поинтереснее? – предположила Хеннесси.
Сенко поднял бровь. Он оценил шутку.
– Я подумал: я никогда не пытался ничего исправить. Хоть машину, хоть свою жизнь… ничего. Я всё только портил. Максимум повернул несколько гаек. Не видел дальше собственного носа. Я должен был умереть, и после меня осталось бы одно дерьмо… ладно бы я попытался что-нибудь сделать, но не смог. Я даже не пытался.
– Надеюсь, история заканчивается тем, что ты поговорил с ними по душам, и те три поддонка – это Элиот, Прэтт и Мэтт, – сказала Хеннесси.
Элиот, Прэтт и Мэтт работали в мастерской.
– Я плюнул одному парню в глаз, выкрутил у него пушку и три раза выстрелил в другого через дверь. Получил за это два года, там-то и заинтересовался татуировками… и вот я здесь, – завершил Сенко.
– Очень вдохновляюще, – сказала Хеннесси.
Джордан чувствовала, как пульс бьется у нее на шее, прямо там, где Сенко собирался нарисовать очередной цветок. На шаг ближе к смерти. Она подумала, что не ХОЧЕТ этого. Она хотела перестать бояться, хотела позвонить Диклану Линчу и подарить ему что-нибудь, нарисованное тирским пурпуром, хотела иметь будущее, которое не выглядело бы в точности как прошлое.
Они наверняка могли найти выход.
Так жить было невозможно. Они сдавались, все еще продолжая дышать.
– Готова? – спросил Сенко.
Джордан села. И поймала взгляд Хеннесси.
– Я не буду делать татуировку.
– О, начались нервы, – заметила Хеннесси.
Вскочив с кресла, Джордан вытащила из лифчика десятку.
– Купи себе что-нибудь хорошее, – сказала она Сенко, который ничуть не удивился, возможно потому, что выражение лица у него не менялось настолько быстро.
Джордан направилась к двери. Она услышала, как Хеннесси что-то насмешливо сказала хозяину, прежде чем зашагать следом.
– Джордан, – позвала Хеннесси, – ну перестань дурить.
Джордан вышла в холодную ночь. У нее сразу же замерзли нос, шея, всё тело. Она слышала, как на далеком шоссе выли и сигналили машины. На соседней улице кто-то орал. Джордан чувствовала себя бодрой как никогда.
Дверь у нее за спиной хлопнула.
– Не злись на меня, – попросила Хеннесси.
Джордан свернула на парковку и зашагала к «Супре».
– Тогда пообещай, что попросишь Ронана помочь.
Хеннесси прикусила губы, удерживая ответ.
Джордан раскинула руки, словно говоря «вот видишь».
– Почему ты совсем не думаешь обо МНЕ? – прорычала Хеннесси. – Это не ты истекаешь черной дрянью и выворачиваешься наизнанку. Ты – сон. Я сновидец. Именно мне приходится с этим жить. И именно я вправе принимать решения.
У Джордан отвисла челюсть.
Хеннесси не спешила брать свои слова обратно. Она хотела, чтобы они причинили боль, но Джордан была слишком потрясена даже для этого.
– Ну и развлекайся, – сказала она, села, захлопнула дверцу и посмотрела на Хеннесси через открытое окно. – Вызови себе такси.
Она сорвалась с места. Джордан не знала, что чувствует по этому поводу Хеннесси, потому что, оставив ее на парковке, даже не посмотрела в зеркальце заднего вида.
Впервые она была абсолютно уверена, что у них с Хеннесси – две разных жизни.
