Глава 15

Я прошёл вслед за хозяином дома на кухню.

— Водку будешь? — довольно миролюбиво спросил Железняк.

— Я пришёл спасибо сказать, — начал было я, но бывший майор меня перебил.

— Успеешь сказать. Будешь водку?

— Почему бы и нет? – ответил я, нисколько не лукавя, потому как понял, грамм сто водки мне в тот момент совершенно бы не помешали. – Почту за честь выпить с тобой!

Железняк усмехнулся, достал небольшую рюмку, стилизованную под гранёный стакан и поставил её рядом с такой же, уже стоявшей на столе. Из уже полупустой бутылки разлил по рюмкам водку. Мы подняли налитое, чокнулись и, душевно вздохнув, залпом выпили. Лишь после того, как огненная влага обожгла горло, я начал шарить по столу в поисках закуски или «запивона». Обнаружив тарелку с солёными помидорами черри, я быстро схватил один из них пальцами и отправил себе в рот. И надо сказать, мне это понравилось. Холодная водочка, вкусный солёный помидорчик, оказался бы ещё Железняк хорошим собеседником, и можно было неплохо скоротать вечер.

Но, увы, планы были другие. Во-первых, надо было идти к Соломонычу, а во-вторых, Железняк, судя по его виду, совершенно не горел желанием выступать в этот вечер в роли хорошего собеседника. Поэтому я сразу же обозначил степень и границы планируемого присутствия в этом доме:

– Я бы ещё от одной рюмочки не отказался, немного позже. А так надоедать не буду. Хотел спасибо сказать. Если бы не ты… да ты и так всё сам прекрасно понимаешь. В общем, спасибо!

– Не за что, — спокойно ответил Железняк.

— Честно скажу, — признался я. – Всё ещё не могу поверить, что Соломоныч уговорил тебя мне помочь.

– Ты забыл, что я тебе на воле говорил?

— Когда конкретно? — я быстро начал вспоминать всё, что мне говорил Железняк в Питере. — Ты много чего говорил!

— Про то, что ничего личного. Да и Соломоныч умеет уговаривать.

Эту вторую фразу я уже в тот день слышал, поэтому лишь подчеркнул для себя её важность.

– Это точно, ничего личного, – согласился я. – Но всё равно спасибо! Тебе красные за это не будут теперь мстить?

– Если не узнают, не будут. Если узнают – плевать!

Я оценил философский ответ, а Железняк ещё раз усмехнулся.

– Странная штука – жизнь. Я пытался тебя убить, но не смог, и за это попал сюда. Ты пытался от меня убежать. Смог, но тоже попал сюда. И сидим вот теперь водку пьём.

Мой бывший преследователь опять наполнил рюмки.

– Часто пьёшь? – поинтересовался я.

– Каждый день.

– И как думаешь, на долго тебя хватит?

– Да хер его знает, по сути, меня уже нет, – честно ответил Железняк.

– В смысле нет? – осторожно спросил я, ожидая услышать в ответ информацию как-либо связанную с Игрой.

– Моей семье сказал, что я погиб. Утонул при задержании опасного преступника, – Железняк со злостью ударил кулаком по столу. – Уроды! Нашли что сказать! Утонул как лох какой-то! Могли бы соврать, что взорвался или пропал без вести!

– Наверное, нельзя что пропал, – предположил я. – Чтобы не ждали, не надеялись зря.

– Могли сказать, что взорвался! – стоял на своём Железняк. – А жена всё равно потом узнала. Я смог отсюда весточку передать через чёрный телеграф.

Мне стало интересно, что это был за телеграф такой. Подумал, что надо будет потом спросить о нём у Соломоныча. Железняка донимать такими расспросами в момент, когда у него душу на изнанку выворачивало, было бы некрасиво.

– Она хотела сюда приехать. С детьми. Я запретил, – Железняк сжал в руке рюмку так сильно, что она не выдержала и сломалась.

Отряхнув ладонь от осколков, вытерев стеклянные крошки и кровь с ладони о штаны, Железняк достал ещё одну рюмку и наполнил её до самого края. Затем сразу же выпил.

– Детей сколько у тебя?

– Двое. Сын – десять лет. И дочка – четыре. Думают, что батя утонул в Финском заливе.

Я выдержал небольшую паузу и снова спросил:

– Ты прости, конечно, но можно я тебе один вопрос задам? Почему тебя сюда отправили? Я уже понял, что из-за меня. Но почему? У вас что там, такая строгость? За каждое невыполненное задание на Точку отправляют?

– Завалить тебя было задание клана. Это долгая история. Но когда меня раскусили, ну, что я тебя пытался неоднократно убить, пришлось дураком прикинуться. Да ты сам видел. Меня закрыли на несколько дней. Я был уверен, что мои соклановцы меня вытащат, – Железняк на некоторое время замолчал, словно что-то обдумывал, а затем продолжил. – Ладно, сейчас-то уже что скрывать. Меня, вообще, на эту работу в КСК устроили товарищи по клану. Я сам немного с другой организации. Меня внедрили в КСК, чтобы кое-какие оперативные вещи через меня делать. Когда пришло сообщение от Системы о Новом Игроке, наши красные кланы разделились. Большинство хотели найти этого игрока и принудить к союзу, но некоторым это спутало все карты. В том числе и моему клану. Когда я получил информацию, о парне десятого уровня в больнице, я сразу же поехал с целью проверить всё на месте и если что, там же и устранить проблему. Но за мной Черноволов увязался. Ну а дальше ты знаешь.

Железняк снова налил себе и мне и, не чокаясь, выпил. Я решил в этот раз пропустить.

– Я думал, меня вытащат, а на меня забили. Мой шеф в КСК не дурак, он меня сразу раскусил, за три дня все документы оформил и сюда отправил. Я до последнего был уверен, что меня вытащат. Но меня тупо привезли сюда и как скотину выпустили за забор.

Железняк снова ударил по столу, но на этот раз ладонью. Всё, что было на столе, послушно подпрыгнуло.

– Знаешь, я в тот день, когда меня повязали, утром пообещал сыну, что на выходных пойду с ним в детский центр в аэрохоккей играть. Ты знаешь, что такое аэрохоккей?

Я кивнул, давая понять, что знаю.

– Он у меня страсть как любит его. Так ещё получилось неожиданно. Я на работу собрался, хотел быстро убежать, пока дети спали, а сын проснулся и вышел в коридор. Я ему говорю: «Пока, до вечера!» А он мне: «Папа, когда мы с тобой пойдём играть в аэрохоккей?» Ответил ему, что на выходных обязательно, поцеловал в макушку и пошёл на работу. Ещё думал, главное, не забыть и на выходных сходить. Но на выходных уже был здесь. А дочке даже «пока» не сказал. Зачем было будить, если вечером собирался вернуться? Правда, ведь? Я и не разбудил. Кто ж знал?

Железняк быстро налил себе ещё одну рюмку и залпом выпил.

– На выходных, говорю, сынок, пойдём в аэрохоккей играть, обещаю!

Железняк уже разговаривал сам с собой. Мне стало не по себе. Нет, пьяным мужиком меня было не испугать. Стало физически тяжело от другого: я словно нутром своим ощутил его боль, обиду и отчаяние. И невероятное пожирающее его изнутри чувство вины за то, что не сводил сына поиграть в аэрохоккей и не попрощался с дочкой. И будучи невольным свидетелем этого всплеска чудовищной душевной боли и безграничного человеческого отчаяния, я пропустил это всё через себя и пришёл в ужас от того, как мне стало тяжело. А ведь Железняк мне рассказывал о своей боли всего-то несколько минут. А сам он жил с этим постоянно. Немудрено, что он пил каждый вечер. Тут не то, что спиться, тут с ума сойти можно было.

Суровый бывший следователь смотрел сквозь меня, думал о своём, и я догадывался, о чём. Его полные боли, потухшие глаза предательски заблестели.

– Тебе пора, – негромко сказал Железняк.

Я не заставил просить себя два раза, быстро вскочил со стула и направился к выходу. Хотел что-либо сказать на прощанье, но, ещё раз посмотрев на Железняка, понял, уходить надо молча.

Покинув дом человека, пару часов назад спасшего Кате, а, возможно, и мне, жизнь, я прошёл буквально по улице метров сто и понял, что совершенно не понимаю, куда иду. Сел на землю, прижался спиной к какому-то зданию. В висках пульсировала кровь, не хватало воздуха, словно я пробежал марафон. Видимо, это обрушившиеся на меня эмоции, сдавившие грудь, вступили в реакцию с принятой на эту грудь водкой.

Пора было идти к Соломонычу, но прежде надо было прийти в себя. Я закрыл глаза и постарался хоть какое-то время ни о чем не думать.

Наверное, я уснул. Или просто мой мозг отключился на какое-то время от чрезмерных психологических нагрузок, выпавших мне за последние дни. Сколько я пробыл в таком состоянии, сидя на земле, неизвестно.

– Дядь, ты опять военного искал? – звонкий голос знакомого мальчишки, звучал, словно из испорченного динамика, который не мог выдавать никаких частот, кроме низких.

Постепенно голос превратился в обычный мальчишеский, я открыл глаза и увидел пацана. Он стоял напротив и с интересом меня разглядывал.

– Ага. Нашёл, – ответил я мальчишке.

Поднялся с земли, сунул руку в карман, не знаю, зачем, достал оттуда двести рублей и отдал их пацану. Затем направился в сторону жилища Соломоныча.

Охранник на входе уже приветствовал меня как родного, показал знаком, чтобы я проходил, а сам остался на своём посту. Я подошёл к дому и позвонил в звонок. Спустя две минуты открылась дверь.

– Проходи! – Соломоныч был в хорошем настроении. – Хочешь кальвадоса? Меня блатные так утомили, что я решил немного расслабиться.

– Нет, спасибо. Я с Железняком водки выпил, – честно ответил я.

– Жаль. Мне такой камамбер привезли, очень хорошо под кальвадосик идёт. Но раз с водки начал, то лучше не мешать. Какую предпочитаешь? Пшеничную классику или анисовую?

– Да мне, наверное, хватит, – покривил я душой, так как напиться мне очень хотелось, но вот делать это у Соломоныча точно не стоило.

– Ну как скажешь. Есть хочешь? Или может кофе?

– От кофе не откажусь.

– Ну тогда пойдём на кухню! Сейчас я только свою радость заберу!

Соломоныч довольно резво куда-то метнулся, и через минуту с бутылкой кальвадоса, бокалом и тарелкой сыра уже вёл меня на кухню. Там он включил автоматическую кофе-машину, и спустя ещё пару минут, я пил вкуснейший капучино. Надо признаться, кофе – моя слабость. Но это легко объяснялось. Вырасти в Питере и не приучиться пить этот замечательный горячий напиток, было трудно. Когда почти круглый год погода располагает к тому, чтобы согреться, а алкоголь не всегда уместен, кофе становится ему отличной заменой. В Питере на вынос его делают практически везде: от овощных ларьков, до точек по продаже шаурмы. И это не считая множества разбросанных по всему городу точек, заточенных исключительно на продажу кофе на вынос. А пышечные! С их сладким растворимым кофе со сгущённым молоком, подаваемом в гранёном стакане. Никакой латте или гляссе не сравнится с этим вкусом, знакомым с самого детства. Да ещё и с пышкой. Вкусной, ароматной питерской пышкой. Я вспомнил свою любимую пышечную на Большой Конюшенной и чуть не прослезился от нахлынувшей ностальгии.

– Что с тобой? – голос Соломоныча вырвал меня из мягких цепких лап приятных воспоминаний.

– Да вспомнил кое-что. Вы карту нашли?

– Какую карту?

– Ленобласти. Я же говорю, просто по памяти я не нарисую схему проезда. И ещё у меня к Вам просьба есть.

– Ещё просьба?

Мне показалось, Соломоныч смеётся надо мной, я даже немного обиделся, но виду не подал.

– Это мелочь. Пожалуйста, попросите того, кто у вас поедет за артефактом, чтобы он с собой лишних людей не брал. У меня там схрон. А в нём не только артефакт. Ещё оружие, деньги. Мало ли, вдруг как-нибудь… – я понимал, что говорить о возможности покинуть Точку, было глупо. – Ну просто, мало ли.

Соломоныч кивнул головой и наполнил свой бокал. Подержал его в руке, немного нагрел содержимое и медленно выпил напиток, подержав его недолго во рту, перед тем, как проглотить. Затем он взял кусок камамбера и с нескрываемым наслаждением принялся его жевать.

– А не жалко отдавать? – неожиданно спросил он меня, доев сыр.

– Да нет, у нас же уговор был. Да и Катя жива. Это важнее.

В принципе я не врал. Мне, конечно, было досадно, что я лишился артефакта, но отмотай время на сутки назад, я бы поступил так же. Не мог я поставить кусок дерева, пусть и с чудо-свойствами выше Катиной жизни.

– По сути, ты и не пытался её по-другому вытащить. Сразу решил менять на артефакт. Видимо, не так он тебе и нужен был.

А вот это меня уже разозлило. Я быстро глянул на статы Соломоныча, чтобы вспомнить его полное имя.

– Роман Соломоныч! Судя по всему, Вам доставляет удовольствие напоминать мне, что я лишился очень ценной вещи. Причём, делаете Вы это с особым цинизмом. Не знаю, зачем, но и знать особо не хочу. Спасибо за кофе, и будьте добры, дайте мне обещанную карту! Я нарисую Вам схему проезда к схрону. Я безмерно благодарен Вам за помощь, но мне не нравится этот разговор. И я хочу побыстрее его завершить!

Мой недавний покровитель, а ныне насмешник внимательно меня выслушал с очень серьёзным выражением лица, а потом расхохотался в полный голос.

– Соломоныч, это не отчество, – сказал он сквозь смех и вытер проступившую от громкого искреннего смеха слезу. – Ладно, посмеялись и хватит. А теперь слушай меня внимательно!

Бывалый коммерсант мгновенно стал очень серьёзным.

– Мы с тобой поступим так: сейчас ты мне никаких схем рисовать не будешь, артефакт будет лежать там, где он лежит, просто с этой минуты он будет считаться моим!

– Если не можете организовать, чтобы его сейчас забрали, давайте я просто нарисую схему. Заберёте, как сможете. А то мало ли, что со мной завтра будет. Чтобы потом Вы не думали, что я специально решил не отдавать.

– Артефакт будет лежать там, где лежит! – железным голосом сказал Соломоныч. – Схема мне не нужна! И запомни две вещи! Первая: если ты когда-то доберёшься до артефакта и решишь создать с его помощью клан, если ты будешь иметь для этого все необходимые доступы, то знай! Я разрешаю тебе взять мой артефакт и создать клан! Шансов, что ты когда-либо сможешь отсюда убежать и создать его – ничтожно мало. Но ты должен знать: я разрешаю тебе взять артефакт и использовать его для создания своего клана!

Я был немного ошарашен полученной информацией, а Соломоныч продолжил:

– Второе, что ты должен запомнить: если ты когда-либо, где-либо, при каких-либо обстоятельствах опять решишь просрать артефакт, помни: он принадлежит мне! Это мой артефакт! И ты не имеешь права им распоряжаться! Ты его даже трогать не имеешь права, если это не будет связано с созданием клана. Я выразился понятно?

Я закивал головой, не найдя сразу нужных слов. И мне стало стыдно. За свой гонор, за нехорошие мысли в отношении Соломоныча. Я думал, что он вытаскивал Катю за артефакт, а он просто помогал мне его не потерять.

Или он просто боялся, что артефакт достанется блатным, а на Катю ему было плевать. Такой вариант тоже вполне мог иметь место. Но с другой стороны, зачем он тогда оставил артефакт мне? Не проще ли было забрать его и спрятать, чтобы я его опять не удумал кому-либо отдавать? Или ему было важно, чтобы он остался именно у меня? Может, он надеялся, что я рано или поздно создам-таки клан? Я и сам был не против такого расклада, но для чего это было нужно Соломонычу? Этого я не знал. Но это незнание не помешало мне испытать чувство искренней благодарности и нескрываемого уважения к старому коммерсу.

– Я всё понял. Спасибо! – негромко сказал я.

– Ну а теперь о весёлом! – улыбнулся Соломоныч, и от его серьёзности не осталось и следа. – После вашего ухода блатные делили немалое наследие Берёзы. Чуть не перерезали друг друга, но поделили. Впрочем, тебе это не интересно. Тебя другое должно заинтересовать! И я сейчас скажу что! В качестве исключительной благодарности твоей подруге за оказанную неоценимую помочь в выявлении крысы, а точнее трёх, блатные решили презентовать ей тепличный комплекс!

Соломоныч посмотрел мне в лицо и усмехнулся.

– Судя по твоей морде, ты вообще не догнал о чём речь.