Лес менялся прямо на глазах. Деревья становились все выше, закрывали своими кронами небо. Стволы вековых сосен были необхватными, покрытыми толстой шершавой корой. Солнечные лучи сквозь густой, взметнувшийся в высоту метров на тридцать лесной полог почти не проникали, лишь изредка на землю ложились отдельные, редкие пятнышки света. Но при этом душно в лесу не было, дышалось легко. Росший в тени подлесок оставался низким, не скрадывал перспективу. На стволах поваленных деревьев зеленел мох, кое-где мелькали какие-то скромные синенькие и белые цветочки, изредка показывали свои яркие шляпки грибы. А в целом, благодаря колоннам стволов и обилию воздуха, лес напоминал гигантский пустой собор, в котором принц и принцесса самим себе казались ничтожными, крошечными фигурками на фоне бесконечного, как Вселенная, пространства.

— Мы все ближе к сердцевине леса, а там и твой домик должен отыскаться, — бодрым тоном сказал Филипп. — Здесь, конечно, не все так, как в реальном мире, но тем не менее похоже. Короче говоря, мы будем на месте завтра утром, я думаю.

Чем дальше Аврора шла рядом с принцем по лесу, тем чаще ей приходилось приостанавливаться и пережидать, когда в ее голове, словно бомба, взрывалось очередное воспоминание и начинали мелькать разрозненные, лихорадочно сменяющие друг друга образы.

…Вот рука, похожая на ее собственную, только меньше размером, тянется за цветком, из сердцевины которого неожиданно вываливается перепачканный желтой пыльцой жучок.

…Тетушки никак не могут понять, почему Роза так боится бушующей за стенами их домика грозы. Они успокаивают, баюкают ее, но по их виду можно предположить, что сами тетушки сейчас с огромным удовольствием выбежали бы наружу, под струи ливня и разряды молний.

…Неожиданное открытие во время одной из дальних прогулок: опушка на краю леса и виднеющийся вдали за ней замок…

Промелькнувший в голове образ замка немедленно вызвал у находящейся здесь, по эту сторону сна, Авроры целый рой мыслей.

«Почему мне так ни разу и не хватило смелости дойти до того замка?»

«Какой еще тот замок? Ведь это же был мой замок!»

«Да, мой замок, только настоящий. Не увитый колючками».

…А воспоминания все не отступали, обрушивались одно за другим, как катящиеся с горы камни, и били, били, били по голове. Мелькающие в готовом лопнуть от напряжения мозгу Авроры образы становились все менее разрозненными, постепенно складывались в связные картины, но от этого бедной принцессе было совсем не легче. А что хуже всего, эти картины начинали наслаиваться друг на друга, и тогда память Авроры словно предлагала ей две версии одного и того же события, произошедшего в разных мирах. Две версии одного и того же события, и обе всплывают в таких деталях, что кажутся одинаково реальными. И уже невозможно понять, где сон, где явь, и голова готова расколоться на тысячу мелких кусков…

…Уроки с тетушками в лесном домике. Они давались Розе легко, почти без усилий. Сначала феи учили ее выписывать руны, которые становились золотыми независимо от того, чем и на чем их писала Роза. Пером и чернилами, мелком на камне, веточкой в пыли — все равно они превращались в золотые знаки. А потом были буквы. Алфавит. Прописи. Эти всегда оставались чернильными. Или написанными карандашом. Буквы заучивались легко, и так же легко, словно песня, складывались в слоги, а из них в слова…

…Но тут же воспоминание об уроках в Терновом замке. На них Аврора не понимала ровным счетом ничего. Хуже всего было с цифрами, которые никак не хотели у нее ни складываться, ни вычитаться, ни… Одним словом, с каждым новым уроком Аврора все сильнее ощущала себя самой последней, непроходимой тупицей…

…Двенадцатилетняя Роза целыми днями пропадает в лесу, лазит по деревьям, наблюдает за муравьями, собирает цветы, пытается охотиться вместе с лисами. Нагулявшись, набегавшись, она радостно спешит домой, зная, что там ее ждут заботливые тетушки. Они расцелуют Розу, умоют, накормят ее, и она начнет тихонько клевать носом, слушая их бесконечную милую болтовню…

…Двенадцатилетняя Аврора бесцельно слоняется по Терновому замку, заходит в пустые комнаты, валяется на пыльных диванах. Родителям нет до нее никакого дела, она им не нужна. Она вообще никому не нужна. Интересно, заметит ли кто-нибудь ее исчезновение, если она умрет на одном из этих диванов? Как скоро ее хватятся? Спустя сколько дней найдут? Проголодавшись, Аврора встает с очередного дивана и отправляется на поиски еды. Снова бредет по сумрачному замку — неряшливо одетая, с непричесанными, грязными волосами…

Аврора, как могла, старалась не сгибаться под грузом сменяющих друг друга воспоминаний и упорно продолжала идти вперед, вслед за Филиппом, помня слова принца о том, что, если не случится ничего непредвиденного, они доберутся до места всего через каких-нибудь пару часов. Интересно, можно ли считать непредвиденным обстоятельством ворох внезапно обрушившихся на нее воспоминаний? В каком-то смысле да, наверное.

Иногда держаться на ногах и не сгибаться Авроре неожиданно помогала какая-нибудь промелькнувшая в воспоминаниях приятная деталь, за которую пыталась уцепиться принцесса. Например, лисы, вместе с которыми она пробовала охотиться, живя в лесу. Прекрасные рыжие создания, они крутились возле ног Розы, словно кошки, охотно давали себя гладить, почесать за ушком…

Иногда идти вперед ей помогало бешенство, которое вызывало то или иное воспоминание. Как могли те, кто растил ее, так безбожно лгать ей на протяжении целых шестнадцати лет? И при этом говорить, что любят ее! Почему они не открыли ей правду? Почему не рассказали о том, что она принцесса, вынужденная скрываться в лесу от грозящей ей опасности? Насколько легче тогда стало бы жить всем — и тетушкам, и самой Розе…

Но прошел час, прошел второй, и ни приятные воспоминания, ни ослепляющая ярость уже не могли больше поддерживать силы принцессы, и она все чаще начала спотыкаться.

— Я думаю, нам лучше остановиться, — сказал Филипп. — Начинает темнеть, скоро закат, сумерки… Сегодня, похоже, до места нам уже не добраться. Давай переночуем здесь, а завтра с утра пораньше…

Аврора даже ответить ничего не смогла, так устала. Она просто молча кивнула и обмякла, опустившись на траву, словно тряпичная кукла. У Филиппа сил осталось больше. Он соорудил два матраса из мягких, чудесно пахнущих сосновых иголок, затем расчистил маленький пятачок для костерка, сложил пирамидкой сухие веточки и вопросительно взглянул на принцессу. Она поняла его просьбу, лениво шевельнула пальцем, и спустя секунду веточки уже запылали веселым рыжим пламенем, от которого сразу стало уютнее в темном ночном лесу.

Можно было бы, наверное, попробовать не костерок разжечь, а целый дом на этой полянке, как бы это сказать… сотворить?.. Захотеть?.. Нет, не осталось у Авроры на это сил, просто не осталось. Кроме того, она до сих пор все еще не до конца разобралась в том, как работают ее… желания.

А вот на пару мисок каши у нее сил хватило.

Увидев все ту же кашу с каштанами и медом, Филипп тихонько вздохнул, но ничего не сказал.

— Знаешь, я все думаю о том, как работает колдовство Малефисенты, и, кажется, начинаю кое-что понимать, — сказала Аврора. — Магия у нас с ней, конечно, разная, и результаты тоже, но принцип, пожалуй, одинаковый. Она берет… брала… за основу воспоминания, которые хранятся у меня в памяти, и изменяет их, искажая эти картинки или вообще подменяя их своими. Вот как-то так, по-моему. С помощью таких приемов она сумела создать у меня ощущение изолированности, «заточения» в замке. Заставила меня поверить в то, что мне некуда уйти и остается только мерить шагами Терновый замок, эту свою клетку, пока не умру. Вокруг этого ощущения Малефисента выстроила целый мир, в котором она может целиком и полностью контролировать меня, не давая проснуться. Страшная магия, но каким-то странным образом жизнь в Терновом замке стала самым ярким событием в обоих мирах, где мне довелось побывать.

Филиппу явно не нравилось то, что Аврора пытается так глубоко разобраться во всем этом. Зачем ей это нужно?

Свою кашу он уже доел и, честно говоря, не наелся, хотя и сильного голода больше не испытывал. Перекусил, что называется. Сидя на траве, принц вытянул уставшие ноги и попросил, желая сменить тему разговора.

— Роза, дашь мне посмотреть твой меч? Ну, который ты… э… сотворила?

Она охотно передала ему свой меч, Филипп вытащил из ножен свой и начал сравнивать клинки.

— Потрясающе, — сказал он, проводя пальцем то по одному лезвию, то по второму. — Абсолютно одинаковые, с ума сойти!

— Странно, между прочим. Ведь я никогда на мечи особого внимания не обращала, и на твой клинок в том числе. Как же это он у меня таким похожим получился? Сама не понимаю. Кстати, а у тебя был этот меч, когда мы впервые встретились в лесу на полянке? Я что-то не припомню.

— Меч-то у меня был, только я никогда не держал его на виду. Видишь ли, это не простой меч, а королевский. Меч наследника престола. Отец приказал выковать этот меч и подарил его мне на мой шестнадцатый день рождения. А поскольку, как я уже сказал, меч этот не простой, то опасно было бы выставлять его на всеобщее обозрение, сама согласись.

— А разве не должен меч всегда быть под рукой у рыцаря?

— Так-то оно так, но против десятка разбойников с большой дороги с одним мечом много не навоюешь. Взбалмошного безоружного дворянского сынка они, пожалуй, пропустят, только кошелек у него отберут, а вот принца — ни за что! За принца, да еще наследного, знаешь, какой выкуп потребовать с короля можно?

— Понятно, — покивала Аврора. — Вот почему я не заметила меча, когда…

Она нахмурилась, сосредоточилась, пытаясь выудить из глубин памяти воспоминание об их первой встрече в лесу. В реальном лесу.

— Когда?.. — осторожно поторопил ее Филипп.

— Не видела я у тебя меча, — сказала принцесса. — На поляне. Не видела, потому что ты его спрятал.

— Ну, да, — легко согласился принц и улыбнулся.

А вот Аврора не улыбалась ему в ответ, смотрела на Филиппа пристально, с подозрением.

— И ты не сказал мне тогда, что ты принц, — осуждающим тоном объявила принцесса.

— Не сказал, — согласился Филипп. — Но собирался. В тот же вечер собирался тебе это сказать.

— В тот же вечер? — возмутилась Аврора. — Почему в тот же вечер? Почему не сразу? Тогда, на полянке, для этого был самый что ни на есть подходящий момент, разве нет?

— Послушай, Роза, — Филипп старался говорить спокойно, рассудительно, но чувствовалось, что и он на взводе. И то сказать, не самый подходящий для этого момент. Он взял Аврору за руку, она сердито вырвала свои пальцы из его ладони. — В тот день я направлялся в замок твоего отца. Там меня тем же вечером должны были официально представить всему двору как твоего жениха. А я должен был познакомиться со своей невестой, которой не знал до этого, и распрощаться со свободной жизнью.

— И что дальше? Решил перед тем, как жениться на незнакомой тебе принцессе, закрутить напоследок легкий романчик с какой-нибудь крестьянкой или дочерью дровосека?

— Да нет же! Все не так! Просто принцу нельзя раскрывать себя, если перед ним не принцесса или какая-нибудь благородная дама. Простые девушки… Ну, как бы тебе объяснить… Стоит им узнать, что ты принц, и все они сразу же… — Филипп порозовел, начал от смущения заикаться, а Аврора продолжала все так же сурово смотреть на него. — Короче, как только девушки узнают о том, что ты принц, так сразу начинают вешаться тебе на шею. Не потому что ты им очень понравился, просто… Слушай, давай просто прекратим этот разговор и забудем о нем!

— Нет, не давай, — сварливо возразила принцесса. — Ты единственный… точнее, был единственным, кому я доверяла… Думала, что могу доверять. А еще ты был единственным человеком из моего реального прошлого. Моей забытой любовью из моего забытого прошлого, — губы у нее задрожали, голос тоже задрожал, на глазах заблестели слезы. — А выясняется, что и ты мне солгал точно так же, как все остальные. Никто за всю мою жизнь никогда не сказал мне правду. Даже ты… предатель.

— Я же не знал тогда, что ты на самом деле и есть та самая принцесса! Ты же мне тоже этого не сказала!

— Я — другое дело. Я сама тогда не знала, кто я такая. И не смей сравнивать меня с собой.

— Я понимаю, ты сейчас ничему не поверишь, но только знай, в день моей помолвки с принцессой Авророй я сказал своему отцу, что женюсь не на ней, а на простой крестьянке, которую встретил в лесу. Быть может, в моей жизни я много лгал, но то, что говорю сейчас — правда.

Аврора испепелила его взглядом, затем процедила сквозь зубы:

— Я ложусь спать. И кладу между нами оба меча. Надеюсь, ты поранишь себе локоть.

Они улеглись каждый на свою подстилку. Филипп снял плащ, протянул его принцессе, но она с негодованием отпихнула его.

Принц пожал плечами, укрылся плащом и повернулся на бок, прошептав:

— Спокойной ночи.

Аврора тоже повернулась на бок, спиной к Филиппу. Уснула она только под утро.

Спала принцесса не долго, однако проснулась свежей и бодрой. Ничего зловещего вокруг не наблюдалось, прохладный утренний воздух был напоен ароматом лесных трав, в ветках уже чирикали ранние пташки, по-прежнему уходили в небо стройные стволы вековых сосен. Аврору вдруг охватило желание остаться здесь, в этом лесу. Остаться навсегда, не заботясь о том, что ждет ее в реальном мире, когда она проснется.

— Доброе утро. Ты меня уже простила или все еще сердишься?

Принцессе сразу вспомнился вчерашний вечер, и у нее испортилось настроение.

Филипп лежал на боку, подперев голову ладонью, и с улыбкой смотрел на Аврору. Она негромко выругалась себе под нос, жалея о том, что у нее нет одеяла, которое можно было бы натянуть на голову.

— Ну, так что? — спросил принц, хлопая своими длинными ресницами.

— Давай поскорее заканчивать со всем этим, — сказала она, имея в виду «найти фей», «найти способ победить Малефисенту», «Покончить с Малефисентой» и, наконец, «Проснуться». Со всем остальным она собиралась разобраться после того, как выполнит все пункты своего плана и проснется в реальности. Вот тогда и будем выяснять, обручены они с Филиппом по-прежнему или нет. И с родителями будем выяснять отношения, и еще много чего выяснять будем. Нет, ну почему его высочество принца угораздило проснуться так рано, а? Не дал ей насладиться лесным утром и редким покоем в ее бедной измученной противоречивыми воспоминаниями голове.

— Это надо понимать так, что ты меня простила, да? Тогда, пожалуйста, один поцелуй. Всего один. В знак примирения.

Аврора презрительно подняла бровь — непроизвольно или нет, но получилось это у нее точь-в-точь как у Малефисенты.

— Вашу дурацкую просьбу принц, я предпочитаю оставить без ответа, — в лучших традициях придворного этикета объявила она.

Аврора с оскорбленным видом поднялась со своей подстилки. Филипп театрально вздохнул и остался лежать, глядя на принцессу. Она повернулась к нему спиной и замерла, увидев перед собой его же. Филипп шел к ней через лесную поляну с большой рыбиной на плече.

Как же он это?.. Когда же он это?.. Он ли это?!

— Честно говоря, я цветов хотел нарвать, чтобы извиниться перед тобой по всем правилам, но они здесь какие-то невзрачные. А потом решил, что каша у тебя тоже уже поперек горла стоит, прогулялся к ручью, и вот…

Он замолчал, увидев своего двойника. Двойник, тоже молча, следил за ним, лежа на подстилке из сосновых иголок. Аврора потрясенно переводила взгляд с одного Филиппа на другого.

Филипп Рыболов сбросил с плеча добычу и выхватил меч.

— Роза, назад! — крикнул Филипп Лежащий, вскакивая на ноги. — Это новый демон Малефисенты!

— Это он демон, Роза! — возразил Филипп Рыболов, краснея от гнева.

— Рассказывай сказки! — хмыкнул Филипп Лежащий, вытаскивая свой меч. — Я всю ночь спал здесь, рядом с Розой, а вот откуда ты только что появился, дружок? Не из преисподней часом?

— Это я спал здесь! — возмутился Филипп Рыболов. — Просто проснулся два часа назад. Из-за нашей с Розой ссоры. И к ручью пошел. Рыбу ловить.

— Да неужели? — ехидно спросил Филипп Лежащий. — А вот я прекрасно спал. И Роза, между прочим, тоже. А ты, значит, до солнышка встал, и рыбачить, рыбачить… Занятно.

Аврора растерянно переводила взгляд с одного принца на другого. «Проснулся и пошел рыбу ловить? — проносилось у нее в голове. — А почему бы нет? Мне самой каша надоела. Но с другой стороны, умеют ли принцы вообще ловить рыбу, вот вопрос».

Не известно, умел ли Филипп Рыболов читать мысли, но он ответил так, словно Аврора размышляла вслух.

— Ничего занятного или странного. Я люблю рыбачить. С детства. Между прочим, рыбу ловить даже римские императоры любили. Это помогало им расслабиться, отдохнуть…

— Ты у какого-нибудь древнего автора это вычитал, да? — рассмеялся Филипп Лежащий. — Прокололся, братец! Ты демон! Я ненавижу латынь, вот, Роза мне не даст соврать!

Принц Филипп терпеть не мог латынь, это верно, но было что-то в Филиппе Лежащем такое… Ну, неправильное что-то…

— Так, тихо, тихо, — сказала Аврора, мучительно пытаясь понять, кто из двух Филиппов настоящий, а кто демон. Демон — тот, кто лжет. А кто из них лжет? «Нужно проверку им устроить», — решила принцесса.

Оба Филиппа выжидающе смотрели на нее.

— Как зовут твоего коня? — спросила Аврора.

— Самсон, — в один голос ответили Филиппы, метнув друг на друга свирепый взгляд.

— Ладно… — глубже нужно копать, глубже, в недавно вернувшихся к ней воспоминаниях. — Какой цветок ты сорвал для меня в день нашего знакомства?

— Нарцисс, — ответил Филипп Лежащий.

— Не знаю, — жалобно сморщился Филипп Рыболов. — Я вообще названий цветов не знаю, только разве розу и ромашку. Ну, маленький такой был цветок, желтенький вроде бы. Со сладким запахом. Я еще подумал, он на тебя похож.

— До чего романтично! — закатил глаза Филипп Лежащий.

Аврора подумала, что для обычно добродушного Филиппа это слишком язвительное замечание, пожалуй. Ей нужно было сейчас рассуждать логически, но разве такое возможно во сне? Дело осложнялось тем, что Малефисента отлично знала все мысли и воспоминания Авроры, на них она, собственно говоря, и выстроила весь мир Тернового замка. Очевидно, и слугам злой колдуньи известно об Авроре все, что знает о ней их хозяйка. Ну, хорошо, об Авроре Малефисента знает все. А о Филиппе? О том, что с ним было до знакомства с Авророй? Так-так-так… это, пожалуй, то, что надо.

— Расскажи мне о самом ярком воспоминании из своего детства, — попросила она.

— Когда мне исполнилось три года, отец подарил мне мой первый меч, — заговорил Филипп Рыболов. — Деревянный. Я назвал его Кот. Знаешь почему? Потому что на самом деле мне хотелось кота получить на день рождения, а не меч.

— Ты можешь выдумать что угодно, — протестующе вскинул руки Филипп Лежащий. — И я тоже, кстати. Детские воспоминания, как же! А откуда Роза узнает, правда это или нет? Конечно, у меня в три года появился меч, и я назвал его Кот. А в тринадцать лет я впервые поцеловал девушку. Это случилось на кухне, а та девушка была дояркой. Кто это теперь проверит? Деревянный меч, доярка… Ты сможешь доказать, что это правда? Я — нет.

— Да, я поцеловал доярку, когда мне было тринадцать лет, — сказал Филипп Рыболов, сверля своего соперника взглядом. — Только не на кухне это было, а возле коровника.

— Вот видишь? — пожал плечами Филипп Лежащий.

Аврора прикусила губу. Детские воспоминания принца — тоже не то, на них не обопрешься. Что же тогда, что же, что же? Было ли в жизни реального Филиппа то, что знали они оба — она в своем лесу, он в своем дворце? Так-так-так… А есть ли что-нибудь общее, что они могли знать о Терновом замке? Есть!

— Твой отец, король Губерт, — сказала Аврора. — Расскажи о нем.

Оба Филиппа были удивлены, она это заметила.

— Напыщенный. Шумный. Властный, — снова пожал плечами Филипп Лежащий.

— Ну-ну, полегче, — осадил его Филипп Рыболов. — Ты о моем… своем… нашем отце говоришь, а не о конюхе каком-нибудь.

— Как он выглядел? Лицо? Осанка? — продолжала допытываться принцесса.

— Старик, он и есть старик, что о нем еще скажешь? — хмыкнул Филипп Лежащий.

— Полегче, я сказал! — угрожающе прорычал Филипп Рыболов, поднимая свой меч.

— Вот-вот, давай, используй любой предлог, чтобы броситься на меня и начать драку! — огрызнулся Филипп Лежащий и тоже вытащил свой клинок. — Сам-то о короле Губерте вообще ничего не можешь сказать… подделка!

Тут Филиппы бросились друг на друга, зазвенела сталь. С криком вспорхнули с веток деревьев птицы.

Противниками принцы оказались достойными, точнее сказать, равными — сразу чувствовалось, что фехтовать их учил один и тот же, причем очень хороший, мастер. Легко предугадывая каждый новый прием, каждый новый выпад друг друга, Филиппы двигались по лесной поляне. Удар — блок — поворот — выпад — прыжок… Со стороны их поединок был похож на сложный танец и мог бы заворожить, если бы не жизнь каждого из соперников, которая была ставкой в этой дуэли.

Аврора напряженно наблюдала за поединком, сжимая рукоять собственного меча. Кто бы ни победил в этом бою, врасплох ее он не застанет. Протанцевав так минут пять, противники вымотались и, не сговариваясь, опустили клинки и отступили назад.

— Неплохо, демон, — сказал один из Филиппов.

— Ты тоже в порядке, исчадие ада, — ответил второй, небрежно салютуя сопернику.

Теперь Аврора уже и не знала даже, кто из них Филипп Рыболов, а кто Филипп Лежащий. Слегка передохнув, принцы вновь сошлись в бою, и вот одному из них уже удалось вскользь задеть противника мечом, но он тут же получил в ответ удар по голове плоской стороной клинка.

Каждый из этих ударов заставил Аврору испуганно вздрогнуть.

— Послушай, — сказал ей тот Филипп, что стоял слева. — Ты не можешь доверять ни одному из нас. Малефисента очень сильна, а ее колдовство безупречно.

— И меня послушай, — вступил Филипп, стоявший справа от нее. — Зачем тебе вообще доверять, проверять… Ведь ты уже и так знаешь, что настоящий Филипп это я, правда?

— Нет, это я настоящий Филипп, а ты лживое, подлое исчадие ада!

— Впрочем, все это не важно, — заметил «правый» Филипп. — Как ты убедилась, настоящему Филиппу, то есть мне, тоже верить нельзя. Я тебе солгал тогда в лесу, ты сама об этом сказала. Солгал, несмотря даже на то, что без памяти влюбился. А значит, легко мог бы и снова солгать. Ради благого дела, например. Какого такого благого дела? Ну, скажем, ради твоей безопасности. Если бы решил, что тебе слишком опасно идти дальше вместе со мной. Или еще что-нибудь… Разве ты достаточно хорошо меня знаешь? Разве можешь мне доверять? Особенно теперь, когда знаешь, что однажды я тебе уже солгал?

Аврора приложила руку к своему пылающему лбу. «Левый» Филипп выглядел сейчас довольно жалко, мялся, понимал логику рассуждений своего двойника, знал, куда он клонит, но возражать не пытался.

— И вот что я тебе скажу. Ради твоей собственной безопасности и ради успеха всего дела тебе действительно лучше идти дальше одной, — закончил «правый» Филипп.

Боль от этих слов была сильнее, чем от удара мечом. Впрочем, давно известно, что правда бьет больнее любого клинка, а слова «правого» Филиппа как раз и были ничем не приукрашенной правдой.

Аврора сама понимала, что снова осталась одна. Она и раньше всегда была одна. Одна останется и в будущем, надо полагать. Она одна, и может доверять только самой себе. Собственно говоря, ничего нового в этом нет. Разве как-то иначе обстояло дело в любой из ее прошлых жизней? Нет, к одиночеству ей не привыкать, оно было ее постоянным спутником и в лесу среди кроликов и белок, и в темных коридорах Тернового замка.

Слова «правого» Филиппа причинили, по всей видимости, сильную боль и Филиппу «левому».

— Но я… люблю тебя, — в отчаянии обратился он к принцессе. — Я хочу быть с тобой, защищать тебя, помогать…

— Нет-нет, это я хочу делать все это, — бесцветным ровным голосом возразил «правый» Филипп.

Аврора поняла, что откладывать решение нельзя, нужно принимать его немедленно, иначе она может застрять здесь навсегда. Ведь смысл этой ловушки, которую приготовила для нее Малефисента, именно в том и состоит, чтобы заставить ее принять решение. Малефисенте хорошо известно, что это самое трудное задание, которое только можно предложить глупой принцессе.

Аврора повернулась и пошла прочь, надеясь на то, что ей удастся отойти достаточно далеко раньше, чем возобновится дуэль между Филиппами, и в созданной ее воображением роще снова раздастся звон мечей.

И этот звон будет преследовать ее до тех пор, пока она не проснется.

— Я украл у своей матери жемчужную сережку! — крикнул вдруг один из Филиппов.

Аврора продолжала идти прочь, не оборачиваясь и прикрыв глаза.

— Я украл сережку только потому, что она была очень красивая, только поэтому. Позже, когда мама умерла, у меня нашли эту сережку и спросили, зачем я ее взял. Может быть, для того чтобы оставить ее как память об умершей матери? И я сказал «Да, в память о ней», хотя на самом деле украл сережку, когда мама была еще жива. Я сказал «да», потому что хотел, чтобы все жалели меня и продолжали хорошо относиться ко мне и чтобы никто не считал меня вором.

Вот теперь у принцессы уже не хватило сил, чтобы не обернуться.

Этот Филипп говорил странные вещи, так, очевидно, казалось и второму Филиппу, с неприязнью смотревшему на него.

— Зачем ты рассказываешь ей про нас все это? — спросил он.

Но первый Филипп, оказывается, еще не закончил:

— Когда мне было десять лет, то есть когда я уже хорошо знал, что можно делать, а что нельзя, я сказал своей сестре Мэри, что она красивее другой моей сестры, Бриджит. Причем сделал это в присутствии Бриджит, — признавшись в этом, он виновато опустил голову.

Принцесса крепче ухватила рукой рукоять меча и начала приближаться к Филиппам.

— А еще однажды я поймал мышь и выпустил ее в комнате, где была кошка. И смотрел, как кошка играет с мышью, пока та не умерла. Это было ужасно, и потом я несколько дней рыдал, мне было очень жалко мышь. Я даже покаялся о своем поступке на исповеди. Но все же я сделал это! Сделал, потому что мне хотелось посмотреть, что же будет.

— Ну, хватит, хватит, — занервничал второй Филипп. — Разоткровенничался! Думаешь, ей очень интересно знать все эти гадости?

— А еще я писал в постель до тринадцати лет!

И Аврора, и второй Филипп ошеломленно уставились на него.

— Да, я писал в постель до тринадцати лет, — продолжал первый Филипп, и в его голосе прорезались истеричные нотки. — Не все время, конечно, но и не просто раз-другой. Мой отец ужасно сердился, с горничной взяли клятву, что она будет помалкивать, мне говорили, что я позорю весь наш род. Пороли даже, только что толку? Я понимаю, что наследники трона в постель не писают, а я вот писал. Про это никто теперь не знает, только мой отец, я, а теперь еще и ты. А рассказываю я это тебе потому, что люблю тебя, у меня нет секретов от тебя. Никаких. Ни плохих, ни хороших. Я хочу, чтобы ты снова начала мне верить. Да, я солгал, но с этой минуты клянусь говорить тебе только правду и не скрывать ничего, — он облизнул пересохшие губы и тихо добавил: — А теперь уходи. Ради блага своего королевства, своего народа, ради собственной безопасности — уходи. И знай, что, если мы еще где-нибудь, когда-нибудь встретимся с тобой, я никогда больше тебе не солгу. Ни единым словом. И весь остаток жизни буду делать все для того, чтобы ты простила меня.

Второй Филипп хотел что-то сказать, даже раскрыл уже рот, но не успел — Аврора вонзила ему в грудь свой меч. По самую рукоять. Лицо второго Филиппа перекосилось от боли, но оставалось человеческим, из уголков рта потекла алая кровь. Принцесса невольно отступила назад, решив, что совершила страшную, непоправимую ошибку.

Но тут же кровь второго Филиппа стремительно почернела, а его тело с шипением принялось съеживаться, словно проколотый воздушный шар. Очертания фигуры второго Филиппа размывались, становились прозрачнее, демон исчезал — так же бесследно и бесславно, как и его предшественники.

Первый, живой Филипп с побледневшим лицом следил за гибелью демона. «Как ужасно, должно быть, наблюдать со стороны за собственной смертью!» — мелькнуло в голове Авроры.

И все же Филипп сумел взять себя в руки и даже, сделав шаг вперед, нанес удар мечом, который добил демона.

Затем принц отбросил в сторону испачканный черной кровью меч, повернулся к принцессе и обнял так крепко, что у нее затрещали ребра и перехватило дыхание. Но Аврора не вскрикнула, не поморщилась, не произнесла ни слова, хотя сказать ей хотелось о многом.

О том, как именно она догадалась, что правый Филипп — настоящий, о том, что за ложь его она еще не простила, хотя, наверное, простит, потому что идеальных принцев на свете не бывает. И что она будет помнить этот день до конца своей жизни, и все, что Филипп сказал сегодня, тоже будет помнить всегда, и не важно, что их ждет впереди — они теперь будут вместе до самого конца.

А еще Аврора только что убила существо, внешне совершенно не отличимое от настоящего принца. Ей повезло — она угадала. А если бы ошиблась?

Вот и поэтому тоже Аврора молчала, позволяя принцу обнимать себя.