Глава 39
- Сергей Игнатич, вы где? – Вот только что Васёк впереди видел спину начальства. Моргнул - и всё. Вокруг лишь шумела и благоухала хвоей лесная чаща. Лупатый обернулся – ботаник исчез, как, впрочем, и дорога, на которой они только что стояли втроём.
- Ну и ну. Чую, дело пахнет керосином.
Странное дело – он совершенно не удивился, потому что после встречи с Дедом Морозом был готов к любой чертовщине и, в отличие от председателя, не обратившего внимание на лиловую дымку, ожидал как раз что-то подобное. Но страшновато всё же было.
Чтобы собраться с мыслями, Василий достал из кармана заветную маленькую бутылочку с водкой.
- Васенька, ты опять?!
Тракторист от неожиданности уронил чекушку.
- Сынок, умный проспится, дурак никогда. Сколько раз говорила, не пей горькую, горькая жизнь будет.
- Ма…мамка?!
- А кто же ещё. Совсем без меня плохой стал. Эх, Васенька, Васенька… - Укоризненно покачала головой пожилая женщина, сидевшая на валуне.
Василий поморгал, но видение не исчезло. Точно, мама. Ласковые бледно-голубые глаза, морщины, собравшие лицо печёным яблоком, красный, в жёлтые розы, платок, завязанный под подбородком.
Знакомое старенькое платье, которое мать одевала двадцать лет подряд, собираясь в город. И грубые, узловатые, испоганенные тяжёлой работой руки.
Вот только Евдокия Фокина умерла десять лет назад.
- Не может этого быть. – Энергично замотал головой Лупатый.
- Материнская забота в огне не горит и в воде не тонет, сына. Неужели ты думал, что я тебя оставила? Я всегда рядом.
От этих слов у Васи сердце ухнуло в желудок.
- Ну, не стой, садись. Разговор у нас будет долгий и неприятный. Но ты ведь знаешь – матушкин гнев, что весенний снег – и много его выпадает, да скоро растает.
«Она. Только мамка так может пословицами сыпать». Фокин подошёл к валуну и сел на траву. Женщина протянула руку и погладила сына по голове. От этой забытой ласки Васька вздрогнул. Слёзы брызнули из глаз.
- Плачь, сынок, плачь. Со слезами вся боль выходит.
Вася обнял мать за колени и уткнулся лицом в её подол.
Евдокия продолжала ерошить волосы сына и говорила. Голос был тихий, ласковый, такой родной:
- Что ж ты бобылём-то живёшь. Ни жены, ни детей. Мужик без жены, как дерево без гусеницы. Некому тебя жалеть, нет никого, кто пирогов напечёт. А дети? Что же ты после себя на земле оставишь? И за могилкой некому ухаживать будет. Васенька, Васенька…
- Дык я это. – Поднял голову Вася. - Женюсь когда-нибудь. Бабу только хорошую найду.
Женщина слабо улыбнулась:
- Да разве ж за тебя хорошая пойдёт теперь – дом запустил, в огороде бурьян по макушку, зарплату всю на водку тратишь, здоровье пропил. Год-два, и пользы от тебя ни по хозяйству, ни в сердечных делах не дождёшься. Сынок, сынок… - опять покачала головой Евдокия.
Вася вжал голову в плечи и снова спрятал лицо в материнских коленях. Платье пахло луковой шелухой.
- Завязывай. Завязывай, сынок, пить. Понимаю, что жизнь твоя беспросветная и бесполезная, и что на трезвую голову выть хочется от безнадёги. Но водка – не выход. Не изменит она ничего. Только в худшую сторону.
Последнее предложение всколыхнуло воспоминания, которые Василий давно похоронил глубоко-глубоко в душе. И даже временами вообще забывал о том, что натворил.
- Вот-вот. – Сказала мама, словно прочитала мысли сына. – А ведь был бы тогда трезвый, до сих пор бы я небо коптила.
- Прости. Прости, мамка! – Схватился за голову Вася и завыл. Потом стал ползать перед валуном и биться головой о землю. – Прости-и-и!
- Что ты, что ты! – Замахала руками Евдокия. – Давно простила. Да и не виноват ты вовсе, это водка проклятая. А то, что теперь совсем один, и никому не нужен – так это я виновата. Жениться не заставила да братьев-сестёр тебе не родила.
- Мама. – Дрожащим голосом сказал Вася. – Ты вернулась ко мне? Насовсем?
Женщина тяжело вздохнула:
- Нет, конечно. Так, повидаться отпустили.
Она поправила платье. Вася вдруг обратил внимание на странную обувь – круглую, чёрную, очень похожую на конские копыта. Но обдумать это Василий не успел. Голос зазвучал издалека, мать стала бледнеть, словно бы стираться из этого мира:
- Сы́ночка, мне пора. Прощай. На том свете хорошо, спокойно, радостно. И душа поёт. А ты иди домой и попробуй что-нибудь изменить в своей жизни.
Евдокия исчезла окончательно. Вася, словно зачарованный, протянул руку к валуну, но камень затянулся лиловой дымкой, а через секунду вместе с ней исчез.
Вдалеке залаяла собака. Лупатый обернулся. За спиной молчаливо растопыривалась ёлка, за ней виднелась дорога к деревне.
***
Огонёк светился ровно и с каждым шагом приближался. Лес уважительно молчал, больше не пытаясь пугать и издеваться. Председатель успокоился и немного повеселел – го́лоса, привыкшего командовать, боится даже чертовщина!
Вскоре Сергей Игнатьевич подошёл к источнику света. Это оказалась небольшая, аккуратная хатка с соломенной крышей и единственным окном. Мужчина храбро постучал в дверь.
- Войдите. – Приглушённо ответили за ней.
Игнатьевич дёрнул дверь на себя, сделал шаг вперёд и от неожиданности зажмурился. Затем медленно открыл глаза.
Он оказался в своём собственном кабинете, который был залит солнечным светом. За старым, но всё ещё вызывающим уважение дубовым столом председателя, в его кожаном кресле, сидел мужчина в сером костюме.
Сергей Игнатьевич обернулся. Вместо деревянной двери лесной избушки увидел свою, обитую дерматином.
Открыл. В приёмной Людмила Борисовна, секретарша, испуганным взглядом следила, как несколько мужчин в штатском перебирают документы в шкафу.
- Что же вы, Сергей Игнатьевич. – С упрёком сказал человек в кабинете. Председатель захлопнул дверь, подобострастно улыбнулся и пожал плечами.
Как и любой человек, занимающий руководящую должность, он узнал посетителей с первого взгляда. Из головы разом вылетел странный лес, в котором только что пришлось бродить.
Когда в гости приходит комитет госбезопасности, думать ни о чём другом ты не можешь.
Гэбист углубился в чтение. Председатель, вытянув шею, пытался понять, что за документ исследует представитель органов, но от двери это рассмотреть было невозможно.
Поэтому Игнатьевич исподтишка стал разглядывать мужчину.
Поскольку тот сидел в кресле, нельзя было определить его рост. Но всё остальное – стройная, подтянутая фигура, строгий костюм и седые виски напоминали Штирлица из «Семнадцати мгновений весны».
Внезапно председатель почувствовал привычное жжение за грудиной. Он трясущимися руками достал из кармана флакончик с нитроглицерином и положил таблетку под язык.
- Не волнуйтесь вы так, Сергей Игнатьевич. Пока это всего лишь проверка. Присаживайтесь.
На негнущихся ногах мужчина подошёл к стулу для посетителей и буквально рухнул на него.
Комитетчик отвлёкся от документа и уставился на председателя мёртвыми глазами-детекторами. Мужчина сжался – ему показалось, что в кабинете зазвучал равнодушный голос: «Нет, не был, не привлекался, женат дважды, алименты платил до совершеннолетия детей, тридцать одна тысяча условных единиц под половицей в спальне, дважды давал взятку декану университета, в котором училась дочь от первого брака. Любовница одна, секс предпочитает стандартный».
Из кармана брюк Игнатьевич достал платок и вытер вспотевший лоб.
Гэбист улыбнулся. Вокруг глаз лучиками собрались морщинки, и человек сразу стал обаятельным, приятным и всё понимающим.
- Поступил сигнал, что у вас тут приписки по урожаю и поголовью свиней имеются. Ну, мы ведь с вами оба понимаем, что без них никак, правильно?
Председатель очумело кивнул, но потом спохватился и отрицательно замотал головой.
- Я тоже думаю, что вы человек честный, порядочный, и очковтирательством заниматься не будете. Да?
- Да. – Выдавил из себя несчастный председатель сельсовета.
Гость улыбаться перестал. Глаза снова стали колючими.
- Уверен, что сигнал ложный. Но, если что-то мы найдём, наказание будет гораздо серьёзней, чем если вы признаетесь сами, понимаете?
Сергей Игнатьевич молча достал вторую таблетку нитроглицерина.
- Ну, как знаете. – Вздохнул человек в костюме, протянул какую-то бумагу и сказал:
- Распишитесь тогда вот здесь, и можете погулять пока.
Ручка выглядела внушительно. Массивная, тяжёлая. Металлический корпус усеян мелкими драгоценными камешками. Игнатьевич потянулся к бумаге, но дрожащие руки подвели, и дорогая письменная принадлежность полетела на пол.
- Простите, сейчас подниму, – забормотал председатель и полез под стол.
И непонимающе уставился на огромные копыта, волосатые ноги и хвост с кисточкой на конце.
- Это что это такое, я вас спрашиваю? – Взревел Сергей Игнатьевич, вскочил, вернее, попытался – макушка встретилась со столешницей. Громко вспомнив мать, председатель выполз из-под стола и заорал:
- Я повторяю – что за маскарад? Кто дал вам право пудрить мозги честным людям? Пошёл вон из моего кабинета!
Интеллигентное лицо чекиста расплылось и превратилось в нагло ухмыляющееся свиное лохматое рыло. Сквозь седину проросли коровьи рога, а руки превратились в лохматые лапы представителя семейства обезьян.
- Не ори, Серёга. Что вылупился? Чертей, что ль, не видел?
Весь стресс, который копился в мужчине с момента пожара, вылился на эту свиную голову. Председатель разразился громкой, эмоциональной тирадой, из которой ни одного слова нельзя произнести в приличном обществе.
С каждым матерным словом чёрт понемногу терял наглый вид.
В конце концов, Игнатьевич выдохся, вытер багровое от злости лицо платком и уже спокойней сказал:
- Пшёл отсюда. Хватает бед и без вас, нехристей.
- А чего это я пойду? Это что, твой кабинет, что ли? - Захихикал Чёрт. – Ты оглянись.
В запале председатель не заметил, что обстановка изменилась. Вокруг шумел лес, правда, время было обеденное, а никак не ночное. Вспомнив, где находится, человек притих.
- То-то же. Разорался. И как у вас языки не отсыхают такими словами пользоваться. Хорошо, что мало кто из вас помнит, откуда они взялись и для чего использовались. – Чёрт одёрнул пиджак, единственное, что осталось от образа служащего КГБ. На волосатой тушке нечистика одёжка смотрелась комично.
- Ладно. Твоя взяла. Жалко, что не подписал, дело бы совсем по-другому пошло.
- Я не подписываю мутные документы. – Высокомерно заявил председатель. В голове его металась мысль, что пора сваливать из этого сумасшедшего места.
- Да, умный ты мужик, – уважительно протянул Чёрт. Услышав похвалу от странного существа, Игнатьевич неожиданно для себя почувствовал прилив гордости.
- А, может, договоримся? – Льстиво добавило существо.
- Нет, нет, я лучше пойду. – Много подобных предложений слышал человек за свою долгую жизнь. Как правило, самые невыгодные говорились таким же тоном.
- Ну, иди Серёга. Ещё встретимся.
- Не понял? – Насторожился председатель.
- А я надолго здесь. Так что бывай. – С хлопком, оставив после себя лишь неприятный запах общественного туалета, Чёрт исчез.
Прямо перед носом Сергей Игнатьевич увидел знакомую ель, а за ней дорогу, ведущую в Красноселье.
- Твою мать. Оно мне надо на старости лет? – Сплюнул председатель и поспешил к людям.
