Глава девятая

Нейротехнологический беспредел

Первый в мире Супермен обладал суперсилой, поскольку согласился изменить свой мозг. Еще до появления Кал-Эла, загадочного пришельца с другой планеты, который благодаря земному Солнцу обрел способности, и не снившиеся простым смертным, создатели комиксов придумали Билла Данна – жалкого землянина, который превратился в трансчеловека, выпив снадобье, изготовленное другим землянином. Дело было в разгар Великой Депрессии, Данн стоял в очереди за бесплатной едой, и его наугад выхватил оттуда беспринципный химик по фамилии Смолли. Ученый посулил сытно накормить бездомного, и тот согласился пойти к нему домой – а там его опоили психотропным зельем, которое Смолли только что изобрел. Сначала Данну стало плохо, у него начались галлюцинации, но потом он пришел в себя и обнаружил, что обрел сверхспособности – стал телепатом и ясновидящим. «Я – словно губка, которая впитывает все тайны на свете, – заявил новоявленный Супермен. – Я познал все науки, и самые глубокие вопросы для моего неимоверного интеллекта – детская игра. Да я же бог!»

Данн-Супермен быстро учится пользоваться своими новообретенными талантами, но, как правило, за чужой счет. Он внушает окружающим желание одаривать его деньгами. Продавщица в магазине безо всяких вопросов вручает ему 10 долларов, а вскоре один богатей выписывает ему чек на 40 тысяч долларов (на наши деньги 700 тысяч), хотя даже никогда его не видел. Поскольку Супермен предвидит будущее, он крайне удачно вкладывает деньги. Но чем больше он уверен в своих силах, тем разрушительнее становятся его поступки. Он убивает Смолли и пытается развязать глобальный конфликт, раскрыв все дипломатические карты в вымышленной Лиге Наций. Затем Данн едва не убивает незадачливого журналиста, которого отправили выяснить, кто он такой, – и тут действие зелья внезапно начинает слабеть. Данн превращается обратно в несчастного бездомного, и последнее пророческое видение, которое ему предстает, – это зрелище его самого в очереди за бесплатной едой.

Странная история Билла Данна появилась в 1933 году в самодельном малотиражном журнале в виде девятистраничного комикса под названием «Владычество Супермена» («The Reign of the Superman»). Придумали и опубликовали его два старшеклассника по имени Джером Сигел и Джо Шустер. Два года спустя друзья переосмыслили образ своего Супермена и превратили его в того самого Человека из стали, которого мы знаем и любим, в 1938 году продали свою идею в издательство «Detective Comics» – а что было дальше, всем известно. Слава супергероя с Криптона росла и ширилась, и о его скучноватом прототипе все забыли. Однако давняя история о заурядном человеке, который стал незаурядным благодаря технологическому воздействию на мозг, сказка, которую придумали два подростка, в наши дни мощно резонирует с надеждами и страхами нашей эпохи – эпохи, когда футуристические технологии модификации и управления нервной системой человека все чаще воплощаются в реальность.

Среди чудес современной нейротехнологии – таблетки, которые делают людей умнее, устройства, которые на расстоянии следят за нервной деятельностью или стимулируют ее, и генетические методики, способные влиять на структуру мозга как такового. Легко представить себе подобные инструменты в арсенале героя или антигероя из комикса, и история Сигела и Шустера подсказывает, что здесь может пойти наперекосяк: ведь перечень опасностей отнюдь не исчерпывается экспериментами над людьми и бессовестной эксплуатацией достижений науки и техники ради личной выгоды и в ущерб окружающим. В реальном мире нам следует очень тщательно обдумывать, как применять новинки нейротехнологии, чтобы никому не навредить и не нарушить моральный кодекс. Кроме того, мы должны выбирать, какие технологии нам следует разрабатывать и с какой целью. Что нам делать – стремиться к созданию настоящих суперменов или любыми средствами ограждать себя от их появления?

В этой главе мы рассмотрим, как сакрализация и идеализация мозга влияет на наши представления о нейротехнологии. Мы увидим, как сакрализация усиливает соблазн искусственного вмешательства в мозговую деятельность, но при этом способствует искусственному разделению между технологиями прямого и косвенного воздействия на мозг. Более приземленный подход к мозгу и его отношениям с организмом и средой, скорее всего, размыл бы подобные разграничения и изменил нашу точку зрения на нейротехнологию и ее развитие, а главное, побудил бы нас уделять больше внимания социальным вопросам, связанным с теми нейротехнологическими факторами, которые манипулируют нашим мозгом не так явно.

* * *

Пожалуй, самый яркий пример того, как соблазнительна и опасна нейротехнология, – идея «хакнуть мозг», о которой в последние годы так часто твердят в популярных СМИ, что это стало мемом. Надежды и тревоги, связанные с этой мыслью, отражают популярное, но сомнительное представление, что целенаправленное изменение человеческого мозга – это практический способ изменить жизнь человека. В статье в «Atlantic», опубликованной в 2015 году, которая так и называется – «Как хакнуть мозг», журналист Мария Конникова непосредственно связывает это выражение с футуристической целью развить человеческий интеллект до нечеловеческих масштабов. Другие авторы делают упор на предпринимаемые уже сейчас попытки повлиять на поведение при помощи электрической или магнитной стимуляции мозга. Тем или иным разновидностям мозгового хакерства посвящено множество лекций из модной серии TED – об этом говорил и нейрохирург Андрес Лозано, чье выступление посвящено тому, как хакнуть мозг, чтобы укрепить здоровье, и фокусник и гипнотизер Кейт Берри, которого нам следует «считать… хакером человеческого мозга». Тон таких выступлений, как правило, ликующий: «Неужели нужны еще доказательства, что будущее уже настало?» – вопрошает веб-сайт TED. Но есть и те, у кого все это не вызывает особого энтузиазма. Скажем, та же Мария Конникова задается вопросом, не приведет ли мозговое хакерство к «дистопии, в которой судьба человека полностью определяется доступом к технологии усиления когнитивных способностей» или к ситуации, когда «какой-нибудь Большой Брат получит контроль над нашим сознанием».

Хакнуть – это современное, живое слово, и коннотации у него такие же неоднозначные, как у самой этой идеи. С моей точки зрения слово «hacking» в первую очередь означает применение грубой силы и наводит на мысли о тесаках, мачете, серпах и их применении в контексте вроде мясницкой лавки, вырубания джунглей и геноцида в Руанде. А мои студенты из Массачусетского технологического института прежде всего вспоминают о компьютерном взломе. В университете, где пять из десяти самых популярных курсов так или иначе относятся к программированию, хакерство понимают как относительно безобидную в большинстве случаев шалость, развлечение для одержимых компьютерщиков, которые соревнуются друг с другом, кто незаметнее проникнет в чужую систему безопасности, программное обеспечение или «железо» и остроумнее поменяет там что-нибудь. Студенты Массачусетского технологического института славятся своими хакерскими навыками и зачастую проделывают высокотехнологичные фокусы, чтобы произвести впечатление на соучеников, а иногда и на кого-то вне университета. Вот, например, однажды наши хакеры отправили полицейскую машину на самый верх Большого купола на территории кампуса, а в другой раз украли у соперников из Калифорнийского технологического их знаменитую пушку, символ университета, и установили ее у себя. Казалось бы, эти противоположные значения слова «hacking» связаны очень слабо, но и то, и другое предполагает вторжение и бесцеремонность. Например, хакнуть чей-то айфон не значит расколоть его пополам, но все же предполагает, что кто-то грубо вторгается в запретное для него пространство программного обеспечения устройства. Хотя хакнуть что-то шутки ради совсем не так жестоко, как рубить тушу тесаком, это тоже зачастую делается безо всякой деликатности и любыми доступными средствами.

Наверное, большинство из нас считает, будто «хакнуть мозг» ближе к цифровому определению хакерства: так и видишь, как кто-то вторгается в мозг и управляет им, подсоединив его проводками к каким-то рукотворным устройствам со сложными сканерами. Поэтому идея мозгового хакерства подпитывается вездесущей аналогией «мозг-компьютер», которую мы рассмотрели в главе 2. Хакнуть мозг – это даже шикарно и модно: ведь здесь умелое применение последних технических новинок сочетается с остроумием шутников из Массачусетского технологического. Но на самом деле крови и грязи тут тоже предостаточно. Ведь чтобы хакнуть мозг, нужно так или иначе атаковать его – или физически, в ходе хирургической операции, когда нарушается сама структура биологических тканей, либо менее инвазивными методами вроде фМРТ, которые тем не менее вторгаются в укромные уголки мозга. Так что хакнуть мозг – это не обязательно мило и симпатично.

Чаще всего манипуляции на мозге проводятся по медицинским показаниям. Более ста лет врачи для лечения самых разных неврологических и нервно-психиатрических болезней, а также опухолей мозга практиковали исключительно резекционную нейрохирургию – рассечение мозговых структур. Самая печально знаменитая резекционная операция – префронтальная лоботомия, применявшаяся ранее для лечения шизофрении. В наши дни от нее отказались. Эту процедуру разработал в 30-е годы прошлого века португальский нейрохирург Антониу Эгаш Мониш. В ходе лоботомии перерезают белое вещество лобных долей мозга, разрушая нервные связи между этими областями и остальной корой головного мозга. В некоторых случаях это смягчает симптомы психоза, но лишь ценой значительного риска для оперируемого. Один вариант операции предполагает, что хирург при помощи молотка вбивает в глазницу пациента длинную металлическую иглу, а затем, покачивая ею, рассекает глубинные мозговые структуры: «hacking» в самом буквальном смысле слова (см. рис. 14). Около 5 % больных умирали во время операции, более чем у каждого десятого развивались послеоперационные судорожные припадки, а многие другие впадали в кататонию или теряли интерес к окружающему. Тем не менее лоботомии подвергались тысячи пациентов до конца 60-х годов, в том числе и знаменитости – сестра Джона Ф. Кеннеди Розмари и первая леди Аргентины Эва Перон (Эвита).

Рис. 14. Мозговое хакерство – технологии прошлого и настоящего. Слева вверху: схема трансорбитальной лоботомии, разработанная хирургом Уолтером Фрименом (W. Freeman, «Transorbital leucotomy: The deep frontal cut», «Proceedings of the Royal Society of Medicine» 41, 1 Suppl [1949]: 8–12, ©1949, The Royal Society of Medicine; (печатается с разрешения SAGE Publications, Ltd.); справа вверху: хирургические инструменты для лоботомии по Фримену (Библиотека Вэлкам, Лондон); слева внизу: Кэти Хатчинсон управляет протезом руки при помощи нейрокомпьютерного интерфейса; справа внизу: крупный план электродов «BrainGate», имплантированных в мозг Кэти Хатчинсон. (Изображения в нижнем ряду публикуются с разрешения braingate.org)

Лоботомия впала в немилость около полувека назад, однако очень похожие на нее формы хирургического мозгового хакерства широко применяются и сегодня. Чаще всего резективным процедурам подвергаются больные эпилепсией, у которых судорожные припадки не удается контролировать лекарствами; ежегодно проводятся сотни таких операций. В тех случаях, когда причиной судорог становится очаг патологической активности в конкретных областях мозга, врачи пытаются ограничить частоту или тяжесть приступов, разрушив сам очаг или нервные связи вокруг него. Хотя современные операции при эпилепсии приводят к существенным осложнениям меньше чем в 10 % случаев, в прошлом у этого метода бывали просто поразительные провалы. Самый знаменитый случай – история Генри Молисона, которому в 1953 году при операции по поводу эпилепсии удалили правый и левый участки гиппокампа, лишив его краткосрочной памяти до конца дней. Случай Молисона натолкнул ученых на пересмотр представлений о роли гиппокампа в формировании памяти – и в очередной раз подчеркнул, как опасны подобные инвазивные методы.

Современные формы хакерства по медицинским показаниям в дополнение к скальпелю нейрохирурга предлагают более тонкие подходы. Большую популярность завоевала техника глубокой стимуляции мозга, которую применяют для лечения двигательных нарушений, в том числе болезни Паркинсона, и обсессивно-компульсивного расстройства; на сегодня этой процедуре подверглись свыше 100 тысяч больных. Глубокая стимуляция мозга предполагает введение электродов в мозг через крошечные отверстия, высверленные в черепе. Каждый электрод подкожными проводами соединен к имплантированному модулю управления размером с печеньице, и этот модуль регулярно посылает по проводам слабые импульсы электрического тока, понемногу подпитывая энергией нейроны в окрестностях кончика электрода. Считается, что метод глубокой стимуляции мозга, как и резективная хирургия, в первую очередь направлен на дезактивацию тканей в окрестностях зоны вмешательства, однако это воздействие обратимо и может применяться лишь по необходимости. Экспериментальные методы мозгового хакерства применяют электроды и для стимуляции, и для записи сигналов из мозга пациента. Полученную информацию применяют для контроля над методами вроде глубокой стимуляции в реальном времени. Кроме того, записи мозговой деятельности помогают парализованным пациентам взаимодействовать с протезами и другими внешними устройствами при помощи так называемых нейрокомпьютерных интерфейсов.

Блистательной демонстрацией успеха этой технологии стал смелый эксперимент нейрофизиологов Джона Донохью, Ли Хохберга и их коллег. Они вживили комплект из 97 микроэлектродов в кору головного мозга парализованной женщины по имени Кэти Хатчинсон. Нейрокомпьютерный интерфейс позволил пациентке силой мысли управлять роботизированной рукой, и она впервые после тяжелого инсульта, который поразил ее 15 лет назад, смогла самостоятельно попить кофе (см. рис. 14).

Прорывы вроде случая Кэти Хатчинсон будоражат воображение и подливают масла в огонь восхищения мозговым хакерством. Управлять механическим устройством при помощи одной лишь нейронной активности достойно супергероя – Кэти Хатчинсон для нас почти как Чудо-Женщина, которая силой мысли управляет невидимым самолетом. Вдруг подобные суперсилы поджидают и нас с вами прямо за углом? На такие мысли наталкивают и исследования, не имеющие прямого отношения к лечению больных. Скажем, исследователи из Вашингтонского университета при помощи электроэнцефалограммы (ЭЭГ) контролировали устройство для транскраниальной магнитотерапии (ТКМТ), которое при помощи прицельных магнитных эффектов дезактивирует участки мозга под самым черепом. Ученые подсоединили аппаратуру для ЭЭГ и ТКМТ к двум испытуемым, находившимся в разных комнатах, и оказалось, что человек, к которому подсоединены электроды для ЭЭГ, может удаленно вмешиваться в мозговую деятельность второго участника – то есть исследователям удалось наладить коммуникацию между двумя мозгами, пусть и очень примитивную, но все же напоминающую телепатическую связь между талосианами в «Звездном пути». В прессе широко освещался и другой случай, когда нейрофизиологи из Калифорнийского университета в Беркли при помощи компьютерного алгоритма реконструировали видео по сканам фМРТ, снятым, когда испытуемый смотрел это видео. Исследователи получили размытую версию оригинального видеоролика, и это вызвало разговоры, что подобные методы можно применять как рудиментарную форму чтения мыслей. «Человеческий мозг, подобно компьютеру, беззащитен перед хакерскими атаками», – говорилось в одной статье об этой работе.

Целая когорта самопровозглашенных технопророков предсказывает, что нынешние методы мозгового хакерства вскоре превратятся в еще более фантастические инновации, о которых мы еще не догадываемся. «Пройдет 20 лет, и у нас появятся нанороботы, которые проникнут в мозг по капиллярам и в сущности соединят нашу кору головного мозга с синтетической корой в облаке, таким образом расширив ее», – предсказывает Реймонд Курцвейл, писатель и инженер. Курцвейл считает, что грядущее слияние человеческого интеллекта с искусственным радикально изменит положение человека в мире благодаря синтезу, который сам ученый и его последователи называют сингулярностью. Ему вторит Митио Каку, физик и популяризатор науки: «Может быть, когда-нибудь ученые создадут „Интернет разума“, или мозговую сеть, с помощью которой мысли и эмоции будут рассылаться по всему миру. Даже сны можно будет записывать и затем отсылать „мозгопочтой“ по сети», – пишет он, вероятно, вспомнив эксперимент по реконструкции видео, проделанный в Беркли. Многие скептически относятся к подобным предсказаниям, однако смелые прогнозы Курцвейла и Каку все же привлекают внимание.

Футуристические перспективы мозгового хакерства затрагивают даже военных. Можно относиться к этому как угодно, но командование давно уже интересуется отнюдь не только возвращением в строй раненых солдат. Агентство DARPA (Управление перспективных исследовательских программ в области обороны), финансирующее самые смелые армейские проекты, отчасти рассчитывает задействовать нейрофизиологию для «оптимизации человеческих способностей и поведения» на поле боя. Другой крупный прорыв намечается в области «понимания и улучшения взаимодействий между биологическим и физическим миром в целях создания бесшовных гибридных систем». Чтобы развеять всякие сомнения по поводу того, для чего нужны такие системы, команда инженеров из DARPA подсоединила полностью парализованную ниже шеи женщину по имени Джен Шойерман к нейрокомпьютерному интерфейсу – примерно как у Кэти Хатчинсон; инженеры показали, что Джен может двигать роботизированной рукой, а затем сделали так, чтобы она силой мысли управляла симулятором F-35, самого современного боевого самолета в распоряжении министерства обороны США. Директор DARPA Арати Прабхакар рассказала об этой живой Чудо-Женщине на конференции «Будущее войны» в 2015 году. «Теперь мы видим будущее, где мы сумеем освободить мозг от ограничений человеческого организма», – гордо заявила Арати Прабхакар. Сама мысль избавить мозг от бренного тела, хакнув его, отражает увлечение и восхищение нейротехнологией в современном мире. Но еще эта мысль коренится в сакрализации мозга и влечет за собой три заблуждения, связанные с проблемами, которые мы с вами обсуждали на страницах этой книги. Во-первых, это мысль, что мозг в принципе можно отделить от остального организма – идея, ясно показывающая, что мозг стал заменителем бестелесной души дуалиста. Из главы 5 мы узнали, что это неверно не только с философской, но и с биологической точки зрения, – такая концепция противоречит тому факту, что человеческое поведение во многом строится на взаимодействии мозга и тела. Второе заблуждение – подспудное ощущение, что мозг сильнее тела и у него меньше ограничений. В главе 2 приводится критика дискурса, согласно которому у тела и мозга принципиально разный образ действия – мозг более абстрактный и словно бы неорганический. На самом деле биологические субстраты мозга и организма в целом имеют качественно одинаковые слабые стороны – в том числе ограниченную силу и выносливость, а также восприимчивость к травмам и инфекциям и подверженность старению.

Третье заблуждение – мысль, что хакнуть мозг – это хороший способ избавиться от всех ограничений разом. На практике для этого не создано ни одного подходящего устройства. Конечно, от последних побед человеческой нейротехнологии захватывает дух, но все они в той или иной степени ограничены, поскольку хакерство предполагает не только метафорическое, но и физическое насилие. Даже при неинвазивных манипуляциях вроде ТКМТ, говорят, возникает такое чувство, будто у тебя в голове долбит дятел, а грубое подобие телепатии, для которого они требуются, похоже, плохо заменяет старую добрую речь. А более осмысленное неврологическое вмешательство требует рискованных операций на мозге, на которые никто не согласится без крайней необходимости. Тяжелым инвалидам эти технологии позволяют лишь восстановить некоторые функции, да и то отчасти. Способность управлять протезом руки или улучшить свое состояние при помощи глубокой стимуляции мозга – крупный успех только для человека, который до этого был совершенно беспомощен, и любой здоровый подросток с джойстиком управляет симулятором F-35 лучше Чудо-Женщины из DARPA. Естественно, стоит и дальше работать над технологиями реабилитации больных при различных болезнях и черепно-мозговых травмах, однако потенциал применения таких устройств для того, чтобы расширить возможности здорового мозга, пока видится лишь в отдаленной перспективе, да и вообще это как-то малопривлекательно и даже опасно. Тем не менее нейрофизиологическим фантазиям, подкрепленным сакрализацией мозга, отведено особое место в мечтах тех, кто размышляет об эволюции человечества как биологического вида, и вскоре мы в этом убедимся.

* * *

Кого только не было в списке кандидатов на президентских выборах США 2016 года, но самой необычной кандидатурой, пожалуй, был все-таки Золтан Иштван. Иштван – основатель первой политической партии, связанной с так называемым трансгуманистским движением, и кандидат от нее. Он представляет «растущую группу, состоящую из футуристов, борцов за увеличение продолжительности жизни, биохакеров, технологов, сторонников теории сингулярности, крионицистов, технооптимистов и многих других людей научного склада ума», которые всячески стремятся победить смерть и приветствуют радикальные технологические перемены. «Кому не хочется, чтобы его жизнь стала лучше благодаря достижениям науки и техники?» – спрашивает Иштван. Трансгуманистская партия не набрала нужное количество голосов ни в одном из штатов, однако заранее обреченная на провал заявка Иштвана все же попала в выпуски новостей на самых популярных каналах, получила поддержку Роберта Ф. Кеннеди-третьего и завоевала более 20 000 подписчиков в «Твиттере».

Иштван – в прошлом журналист, и его квадратная челюсть и атлетическое сложение никак не соответствуют его приверженности делу, подобающему скорее хилякам-отличникам. Будущий политик впервые заявил о себе публично в 2013 году, когда опубликовал роман «Ставка на трансгуманизм», где рассказывается о правителе-философе по имени Джетро Найтс, который вводит мир в эпоху мира, технофилии и небывалого долголетия. У Найтса, как и у его реального предшественника-философа Иммануила Канта, есть категорический императив – золотое правило, которое велит ему и его соратникам-трансгуманистам «беречь собственную жизнь превыше всего остального». Они уверены, что никакой загробной жизни не будет, и поэтому решают сделать все возможное, чтобы достичь бессмертия. Герой Иштвана приходит к мысли, что «самое разумное и самое важное направление поисков бессмертия – соединение нейронов мозга с компьютерной электроникой с целью скачать человеческое сознание». В идиллическом обществе, которое строит Найтс, у каждого в голове вживлен компьютерный чип, который позволяет мгновенно общаться с другими людьми и устройствами. «Чтобы сохранять молодость и здоровье и быть конкурентоспособными, – пишет Иштван, – люди тратили деньги на функциональное усовершенствование своих тел и на улучшение функционирования мозга, а не на одежду, машины и другие материальные блага». Смартфоны и компьютеры интегрировались в нейронную сеть мозга, поэтому все «постоянно общались, постоянно учились и постоянно развивались».

Нейротехнологии вроде тех, о которых пишет Иштван, глубоко вплетены в ткань трансгуманизма, что показывает, как идеализация мозга формирует весьма смелые представления о будущем, где главной целью человека и общества станет улучшение когнитивных способностей личности. Вдохновитель трансгуманизма Роберт Антон Уилсон более 30 лет назад писал о грядущей «интенсификации интеллекта», которая «расширит сознание и восприимчивость к сигналам и информации». Уилсон полагал, что «Интенсификация интеллекта достижима, поскольку достижения современной нейрофизиологии показывают нам, как изменить любой рефлекс, возникший в результате импринтинга, обусловливания или обучения и прежде нас ограничивавший». Воплощение нейрофизиологических знаний в виде инженерных имплантатов и интерфейсов предсказал еще в конце 80-х Ферейдун М. Эсфендиари, иранский баскетболист, участник Олимпийских игр, который стал первым в мире самопровозглашенным трансгуманистом и сменил имя на FM-2030. В воображении людей вроде FM-2030 футуристические инструменты мозгового интерфейса – это не только усовершенствованные нейрокомпьютерные интерфейсы, напоминающие кинотрилогию «Матрица» и боргов из «Звездного пути», но и нанороботы, которых мы уже упоминали. Нанороботы будут так малы, что смогут свободно плавать по всему организму и взаимодействовать с отдельными клетками мозга. Хотя некоторые эксперты по нанотехнологиям сомневаются, что создавать распознаваемых роботов таких размеров физически возможно, и Рей Курцвейл, и другие футуристы, похоже, твердо верят в могущество подобных устройств. Даже Николас Негропонте, специалист по информатике из Массачусетского технологического института и в прошлом руководитель его знаменитой Медиа-лаборатории, когда-то рекламировал потенциальные возможности нейро-нанороботов и утверждал, что «теоретически возможно загрузить к тебе в кровоток всего Шекспира, и крошки-роботы доберутся до разных областей мозга и поместят туда кусочки Шекспира или кусочки французского, если ты хочешь выучить французский». Разумеется, такие рейдерские налеты на сознание могут привести к любым результатам, отнюдь не обязательно благоприятным. Веб-сериал «H+: Цифровой сериал» рассказывает об эпидемии нейрокомпьютерных наноинтерфейсов, которые атакуют мозговые имплантаты и поражают всех модифицированных людей, которые ими обладают.

Многие трансгуманисты, как и литературный Джетро Найтс, уверены, что через мозг пролегает и путь к бессмертию. В общественном сознании бытует убеждение, что достичь бессмертия можно, если скачать все содержимое мозга человека и загрузить его в новое тело или, скажем, в симулированную среду. Мозг снова функционально приравнивается к душе, самодостаточной и отделимой от тела. «Перезагрузка – это шаг к постгуманизму, – говорит идеолог трансгуманизма Наташа Вита-Мор. – Это копирование и передача мозга, когнитивных качеств человека, в небиологическую систему, например, в компьютерную… И вы окажетесь в совершенно иной Вселенной из цифровой материи. Это будет очень красивая симулированная среда». Многие исследователи, чтобы обеспечить такую перезагрузку, делают ставку на полный анатомический анализ мозговых тканей – коннектомику, хотя современные методы не позволяют даже приблизиться к решению задачи о полном сканировании мозга, не говоря уже о симуляции соответствующих биологических процессов. А чтобы скоротать время до тех пор, когда технический прогресс догонит их ожидания, некоторые трансгуманисты обращаются к крионике как к средству законсервировать мозг после телесной смерти. В главе 5 мы познакомились с фондом «Alcor Life Extension Foundation», который за 80 000 долларов предлагает заморозить мозги клиентов и хранить их неопределенно долго. Глава фонда – Макс Мор, муж Наташи Вита-Мор, философ-трансгуманист, который завещал заморозить и свой собственный мозг после смерти. Одним из первых клиентов «Alcor» был и трансгуманист-первопроходец FM-2030, которому, увы, не удалось осуществить свою мечту о бессмертии: он скончался от рака поджелудочной железы в возрасте 69 лет. Его замороженная голова вот уже почти 20 лет мокнет в баке с жидким азотом в штаб-квартире «Alcor» в городе Скоттсдейле в штате Аризона.

Поиски путей к улучшению когнитивных способностей и бессмертию через технологии, связанные с мозгом, тоже свидетельствуют о сакрализации мозга и отрицании нашей биологической природы, причем все это доведено до абсурда. Мозгу приписывается способность стать порталом на высший план человеческого бытия, и он обретает статус религиозной сущности. Поскольку человек якобы может улучшить и продлить жизнь благодаря нейротехнологии, из этого не просто следует, что личность приравнивается к мозгу: такое мировоззрение предполагает, что можно манипулировать существованием человека, манипулируя только мозгом, а это уже солипсизм. Такой подход в целом игнорирует сложную текстуру внутренней жизни человека, все ее взаимосвязи со средой и обществом, и опошляет все проблемы человеческого общества, поскольку сосредоточен на индивидуальных экзистенциальных вопросах, интересующих в основном людей благополучных. «Даже в тех случаях, когда говорится о пользе [трансгуманистических нововведений] для общества, эта польза воспринимается скорее как кумулятивный результат улучшения жизни отдельных людей», – пишет специалист в области этики Лаура Карбера. И в самом деле, трудно найти место коллективным ценностям – равенству, эмпатии и альтруизму – в трансгуманистской культуре, где каждый в первую очередь стремится защитить свое личное существование, а в особенности существование своего мозга.

Такая позиция не так уж далека от настроений большинства, как может показаться на первый взгляд. Хотя трансгуманисты пока что маргиналы, у этой группы обширные связи с различными профессиональными сообществами. На недавних конференциях трансгуманистов выступали выдающиеся нейрофизиологи, над достижением трансгуманистских целей, возможно, трудятся несколько светил биологической науки. Как мы уже видели, трансгуманистские идеи сильно влияют на деятельность военных агентств вроде DARPA. О растущей популярности трансгуманистских целей говорят и некоторые тенденции в области крупного бизнеса – в частности, гиганты Кремниевой долины все чаще делают инвестиции в исследования по борьбе со старением. Даже за пределами этих силовых центров заметная доля обывателей поддается трансгуманистическим соблазнам в надежде стать умнее и прожить дольше. Да и вообще многие цели трансгуманистов не так уж отличаются от целей современной медицины и образования в широком смысле слова. Другое дело – средства, при помощи которых трансгуманисты рассчитывают улучшить человеческую породу: как они соотносятся с более практичными современными альтернативами?

Есть несколько причин выступить против трансгуманистских идей улучшения человеческой расы посредством целенаправленных технических изменений организма (в противоположность тому, чтобы позволить естественному отбору сделать свое дело). Нет недостатка в культурных табу, запрещающих «играть в бога» с человеческим организмом, однако есть возражения и более общие – они основаны на принципе непредвиденных последствий: грубое вмешательство в проверенные временем физиологические процессы, отточенные в ходе эволюции, может привести к чему угодно. Если менять человека при помощи различных технологических методов, будь то мозговые имплантаты, генная инженерия или лекарства, увеличивающие продолжительность жизни, вероятны побочные эффекты, которые проявятся и у отдельных людей, и у целых групп. Мир, где никто не умирает, столкнется с колоссальными трудностями, не связанными с методами достижения бессмертия. Либо придется жестко контролировать рождаемость, либо рано или поздно встать перед необходимостью делить власть и ресурсы между триллионами транслюдей с неизбежными конфликтами за жизненное пространство. Отсутствие преемственности поколений нанесет сокрушительный удар по культурному и научному прогрессу человечества. Известный афоризм историка науки Томаса Куна гласит, что новые научные теории, как правило, прививаются лишь после того, как буквально вымрут упорные «староверы». Свежие идеи, свежие амбиции, свежая кровь отчаянно нужны не только в науке, но и во многих других сферах жизни. Неужели мы рискнем потенциальными творческими достижениями, кристаллизовав общество, законсервировав его?

Кроме всего прочего, трансгуманисты ставят перед собой цель сделать всех умнее; цель эта благая, не поспоришь, но отрицательные стороны могут быть даже у нее – по крайней мере, с точки зрения эволюции. Есть довольно много данных, что у современных людей наблюдается отрицательная корреляция между образованием и плодовитостью. А вдруг транслюди с повышенными когнитивными способностями так увлекутся своей гениальностью, что перестанут размножаться? Если взглянуть на нашу планету, легко видеть, что наибольших успехов и численности добились вовсе не те организмы, которые располагают наивысшим интеллектом. Вот, например, жуки: они пробыли на Земле примерно в 100 раз дольше нашего и составляют 25 % всех известных видов, а численность их популяции, скорее всего, сильно превосходит 10 триллионов. Великий биолог Дж. Б. С. Холдейн как-то заметил, что Бог, похоже, «не в меру страстно любит жучков».

А трансгуманисты не в меру страстно любят нейротехнологии – и это характерно для их особого взгляда на человечество и ясно показывает, к каким перекосам приводит идеализация мозга. Мы с вами вполне способны представить себе будущее, где вокруг полным-полно изящных изобретений, облегчающих нам жизнь, а типичный трансгуманист хочет, чтобы технологические новинки физически проникали в нас, особенно в голову. Как будто всякие устройства, которыми мы пользуемся, почему-то станут лучше и мощнее, если будут напрямую подсоединены к мозгу. Мы могли бы загружать информацию из Интернета прямо в мозг, минуя стадию чтения. Мы могли бы водить машины просто силой мысли, даже не двигая руками. Мы могли бы общаться, не напрягая голосовые связки и не раздувая легкие. В каждом случае электронные технологии вроде нейронных нанороботов или мозговых микрочипов делают ненужными биологические компоненты, которые, по мысли трансгуманистов, нам только мешают. Такие представления о нейротехнологии перебрасывают мозг в цифровую Вселенную будущего, а остальной организм по большей части остается далеко позади.

Но зачем прямо подключать к мозгу технические устройства, которые улучшают наши когнитивные способности и помогают лучше владеть собой и управлять своим окружением? Видимо, это связано с желанием добраться до сути личности – в полном соответствии с девизом нейроэссенциалистов «Мы – это наш мозг». Однако с практической точки зрения это крайне узколобо. «Почти все преимущества мозговых имплантатов, которые только можно вообразить, мы вполне способны получить при помощи тех же устройств, только расположенных вне мозга, и через природные интерфейсы, скажем, глаза, которые проецируют сотни миллионов битов информации в секунду прямо в мозг», – пишет философ Ник Бостром из Оксфордского института будущего человечества. Представьте себе, например, что вы хотите составить у собеседника представление о жуке; у вас есть выбор – или показать фотографию, или простимулировать непосредственно клетки мозга, чтобы вызвать то же самое изображение. Оба способа по определению создадут один и тот же паттерн мозговой деятельности, соответствующий восприятию жука, но нет никаких сомнений, что показать человеку картинку гораздо проще. И напротив, чтобы прописать идею жука непосредственно в мозг, потребуется инвазивная манипуляция, не говоря уже о познаниях о функционировании мозга, далеко превосходящих все, чем мы располагаем на сегодня. Даже если бы мы уже обладали достаточным пониманием всех механизмов, нам пришлось бы обойти биологические пути ввода и вывода данных, окружающих мозг, а для этого сильно усовершенствовать механизмы, служившие человечеству верой и правдой миллионы лет.

Знакомые примеры из реальной жизни подтверждают, что технические средства способны заметно улучшить умственную деятельность человека без непосредственного контакта с мозгом. Четыре с лишним тысячи лет назад шумеры из южного Междуречья изобрели счеты – вероятно, первую в мире вычислительную машину. Такие устройства позволяют пользователям быстро оперировать с такими большими числами, которые не удержать в краткосрочной памяти и не обработать в ходе эндогенных мыслительных процессов. Величайшее средство улучшения когнитивных способностей человечества – это, вероятно, изобретение систем письма в различных культурах – и на древнем Ближнем Востоке, и в Китае времен династии Шан, и в доколумбовой Мезоамерике. В некотором смысле сила письменного сообщения на том и зиждется, что мозг исключается из уравнения, как только записаны его мысли, поэтому письменные депеши надежнее, чем послания, запечатленные в памяти гонца. Философ Энди Кларк утверждает, что внешние устройства вроде счетов и записей формируют часть «расширенного сознания» человека, который ими пользуется, точно так же как чисто мозговые процессы или функционирование с участием нейроимплантатов. Сознание и личность «лучше всего считать расширенной системой, объединением биологического организма и внешних ресурсов», которые не обязательно прятать под кожу, писал Кларк в авторитетном эссе, которое он создал в 1998 году в соавторстве с Дэвидом Челмерсом.

Подпускать внешние когнитивные ресурсы слишком близко к мозгу очень рискованно, даже если удастся преодолеть биологические препятствия. Скажем, по своему опыту могу признаться, что мой смартфон стал необходимым дополнением ко всем процессам познания и коммуникации, но у меня нет ни малейшего желания подключать его к мозгу: он и без того беспардонно вмешивается в мою жизнь. Та же картина и с компьютерами, которыми я пользуюсь в ходе научных исследований: это чудесные машины, которые ловко перерабатывают огромные числа и помогают нам с коллегами решать различные задачи в лаборатории – но если вживить их нам прямо в череп, никаких дополнительных преимуществ это не даст. Если бы мы при помощи каких-то интерфейсов подсоединили такие компьютеры непосредственно к мозгу, не исключено, что они постоянно отвлекали бы нас, а результаты их вычислений искажались бы постоянным потоком нейронных входящих данных. Пожалуй, единственный «когнитивный протез», которого пока не хватает нам, бостонцам, – это какое-то устройство, которое научит водителей аккуратнее вести себя за рулем, но и здесь, скорее всего, ничего не придется подключать прямо к мозгу. Однако в этом случае промышленность избрала другую тактику, не имеющую практически никакого отношения к когнитивным способностям человека: изобретатели учат машины ездить самостоятельно, без водителей.

Медицинская практика также показывает, что нейротехнология, воздействующая на мозг извне, предпочтительнее устройств, вживляемых внутрь. В 1968 году физиолог и ветеран ВВС Джайлс Скей Бриндли, склонный к эпатажным поступкам, вживил в зрительную кору слепого пациента набор из 80 электродов для стимуляции мозга. Затем он пустил по электродам микроскопически слабый ток, и у пациента появились так называемые фосфены – световые пятна, какие иногда появляются перед глазами, когда их протираешь. Местоположение фосфенов зависело от того, какой именно электрод стимулируется, что означает, что стимуляция разных комбинаций электродов в принципе могла восстановить пространственное восприятие в какой-то рудиментарной форме. Бриндли с соавтором написали о своих успехах триумфальную статью, где предположили, что когда-нибудь подобный метод позволит слепым «читать печатный и письменный текст, возможно, со скоростью, сопоставимой с обычной скоростью чтения у зрячих». Но в дальнейшем Бриндли прославился не возвращением зрения слепцам, а изобретением препарата, вызывающего эрекцию: говорят, как-то раз он снял штаны перед большой аудиторией на крупной конференции и продемонстрировал свои успехи наглядно. Однако идея Бриндли, что при помощи мозговых имплантатов можно добиваться восприятия изображений, впоследствии была вытеснена конкурирующим методом – применением похожих наборов электродов не в мозге, а в самом глазе. Протезы сетчатки зачастую действуют лучше не только потому, что их относительно легче вживлять, но и потому, что они в большей степени опираются на естественные процессы передачи зрительной информации в мозг. А слуховые кохлеарные имплантаты зарекомендовали себя лучше, чем имплантаты в слуховую кору, и стали сейчас главным методом лечения обратимой глухоты.

Кроме того, периферийная нейротехнология – особенно перспективный путь к улучшению крупной и мелкой моторики человека. Исследователи уже разработали независимые от мозга способы восстанавливать двигательные функции у пациентов, утративших конечности. Так называемая целевая мышечная реиннервация позволяет хирургам связывать периферические нервы утраченной конечности с другими группами мышц, которые, в свою очередь, управляют протезом. В 2015 году Лес Бо, которому было 59 лет, получил возможность пройти эту процедуру в Университете Джонса Хопкинса в Балтиморе. Бо потерял обе руки еще подростком в результате удара током. После неврологического переподключения у него появились две кибернетические руки, крепившиеся на культи и двигавшиеся по команде мышц груди и плеч, подвергшихся реиннервации. У Бо ушло целых 10 дней на то, чтобы научиться контролировать новые руки, зато потом он смог складывать кубики и пить из чашки. В отличие от «запертых» больных вроде Кэти Хатчинсон и Джен Шойерман, утративших всякую связь с телом ниже шеи, Лесу Бо не требовалось контролировать свои протезы напрямую через мозг. Однако едва ли его мозг от этого меньше участвовал в управлении искусственными руками. Моторные исходящие данные из мозга Бо запускали подвергнутые реиннервации мышцы, которые непосредственно управляли руками, но этот процесс опирался на вовлеченность мозга в более широкую биологическую среду, а не на попытки обойти ее.

Однако подобный подход выходит за рамки реабилитации инвалидов и применяется и для того, чтобы придать дополнительные способности здоровым людям. Речь идет о так называемых экзоскелетах, которые делают своего носителя сильнее и выносливее и благодаря системе приводов и скоб позволяют человеку исполнять задачи, требующие большой физической силы. Тони Старк, герой «Железного человека», комикса издательства «Марвел», управляет мощным экзоскелетом при помощи импульсов своего мозга, однако реальные экспериментальные экзоскелеты повинуются сигналам тела своих носителей. Скажем, экзоскелет HAL-5, созданный японской компанией «Cyberdyne», контролируется в основном через набор электродов, крепящихся к поверхности кожи; они считывают импульсы мускулатуры своего носителя и интерпретируют их как команды, регулирующие движение скафандра. Этот экзоскелет немного напоминает доспехи штурмовика из «Звездных войн» и позволяет человеку средних физических возможностей без особых усилий поднимать грузы в 50 кило.

Самое близкое подобие Супермена, которое мы можем создать сегодня, вероятно, будет щеголять в экзоскелете производства «Cyberdyne» и в полной мере пользоваться выдающимися средствами связи и вычислительными приборами в виде портативных или нательных электронных устройств. Если этот Супермен будет видеть сквозь стены, то потому, что в его распоряжении окажется дистанционно управляемый дрон с камерой. Если он сможет различать людей в темноте, то потому, что на нем будут инфракрасные очки. Если у него будет суперавтомобиль или суперсамолет, вероятно, они будут «супер» просто потому, что их оснастят автономными механизмами управления, а вовсе не подсоединят к серому веществу владельца. Наш современный Супермен будет воплощением мозга в теле, личностью, чья нервная система получает больше входных данных и преобразует их в большее число действий с помощью периферийных вспомогательных устройств, связанных неинвазивными интерфейсами с разными элементами его естественной человеческой физиологии. Такой герой станет полной противоположностью трансгуманистских представлений о «хакнутом мозге» как главном секрете выхода за границы человеческих возможностей. Попытки усовершенствовать мозг инвазивными нейротехнологическими методами имеют смысл лишь в воображаемом мире, где мозг видится этаким отшельником, отделенным от окружения, где он самодостаточен, как душа. Если согласиться, что мозг – биологический орган, функционирующий в интеграции с остальным организмом и средой, нейротехнолгические расширители человеческих способностей уже не нужно применять исключительно к мозгу.

* * *

Казалось бы, футуристические фантазии об улучшении когнитивных способностей пока маячат очень далеко, однако их последствия уже сейчас тревожат многих из нас. В 2004 году политолог Фрэнсис Фукуяма в своем эссе назвал трансгуманизм «одной из самых опасных идеологий в мире», поскольку он чреват поправками к представлениям о равенстве в трансгуманистском стиле, на основании интеллектуального превосходства. «Если мы начнем превращать себя во что-то высшее, на какие права станут претендовать эти усовершенствованные существа, какими правами будут они обладать по сравнению с теми, кто остался позади? – спрашивает Фукуяма. – Если кто-то уйдет вперед, смогут ли оставшиеся позволить себе не последовать за ним? Прибавьте сюда последствия для граждан беднейших государств – для них чудеса биотехнологии так и останутся недосягаемыми – и угроза идее равенства станет еще страшнее».

Опасения, подобные соображениям Фукуямы, в современном обществе, вероятно, более обоснованны, чем нам кажется на первый взгляд. Хотя имплантаты и нанороботы из трансгуманистских фантазий, вероятно, так никогда и не появятся, нашим современникам доступен другой класс расширителей интеллекта. Это так называемые ноотропные средства (от древнегреческих слов, означающих «изменение разума») – препараты, которые принимают внутрь, улучшающие внимание, память и другие когнитивные способности. Ноотропные средства по духу напоминают волшебное зелье, которое одарило Билла Данна возможностями Супермена, но на самом деле они не такие уж и волшебные. Самые распространенные ноотропы – относительно слабые природные стимуляторы вроде тех же никотина и кофеина, скромные усилители интеллекта, о которых мы немного поговорили в главе 5. Кроме того, к ноотропам относятся некоторые биологически активные добавки, в том числе омега-3 жирные кислоты, которые, как считается, способствуют оптимистичному настрою, и рацетамы – препараты, моделирующие деятельность основных нейромедиаторов в мозге. Самые мощные ноотропы – это проверенные временем рецептурные стимуляторы, скажем, амфетамин и метилфенидат, которые продают в США под коммерческими названиями аддерол и риталин соответственно для лечения синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), а также сильнодействующие средства против сонливости, например, модафинил, который применяют и в медицине, и в армии для поддержания бодрости и остроты внимания. Хотя тяжелые рецептурные ноотропы в США легальны только при назначении врача, ими часто злоупотребляют – в частности, студенты, которым хочется отличиться на экзаменах. Чаще всего они получают лекарства от знакомых, которые приобретают их по законным рецептам, а потом применяют их не для лечения, а для учебных авралов. Исследование, проведенное в 2005 году и охватившее больше 100 четырехлетних колледжей в США, показало, что в среднем 7 % студентов незаконно принимают рецептурные стимуляторы, а в некоторых учебных заведениях эта цифра доходит до 25 %. Несколько исследований заставили усомниться, что ноотропы рецептурной мощности и в самом деле улучшают успеваемость, но их популярность в кампусах многое говорит о вере в их действенность. Студенты, незаконно принимающие рецептурные ноотропы, наверняка ценят потенциальную пользу этих средств настолько, что ради нее готовы рискнуть уголовным наказанием в случае, если их поймают.

Нерецептурные ноотропы в наши дни абсолютно легальны, но и с ними связан целый ряд серьезных вопросов. Стартапы из Кремниевой долины, в том числе «Nootrobox» и «truBrain», заработали миллионы долларов инвестиций на продаже препаратов, в состав которых входят ингредиенты, предположительно обладающие ноотропным действием. У подобной модной продукции всегда есть увлеченные последователи из числа так называемых биохакеров, которые хотят пользоваться всеми преимуществами медикаментозного усиления интеллекта без досадного сопутствующего законодательства. Например, «Nootrobox» продает «рационы» из биодобавок, составленных из аптечных ноотропных средств, – от кофейных жевательных конфет до капсул со смесью из центеллы азиатской («готу кола»), родиолы цельнолистной и всевозможных витаминов и аналогов нейромедиаторов. Каждый ингредиент, по словам создателя, «в целом считается безопасным» по данным Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США, однако доказательств их эффективности так же «в целом» мало, и в настоящее время компания проводит клинические испытания, чтобы доказать эффективность своих товаров.

Неважно, кто вы – замученный студент, мечтающий раздобыть лекарство, чтобы хорошо сдать экзамены, или честолюбивый предприниматель, подумывающий, не стоит ли потратить сотню долларов в месяц на разрекламированные «умные таблетки», чтобы стать еще умнее; наверняка вы уже заподозрили, что кое-какие вопросы Фукуямы стали актуальны. Если вам приходится состязаться с соучениками или сотрудниками, которые принимают ноотропы, можете ли вы позволить себе не следовать их примеру, если учесть, как беспощадна в наши дни конкуренция? Торговцы ноотропами сознательно наживаются на ваших тревогах. «Если не принимаешь „Alpha BRAIN“, то даешь фору другим», – предостерегает веб-сайт компании «Onnit», рекламирующий ее растительную добавку для усиления мозговой деятельности. С этим соглашаются и многие из мира конкуренции. По словам бизнесмена и автора книг по самопомощи Тима Феррисса, «подобно спортсмену-олимпийцу, который ради золотой медали пойдет практически на что угодно, даже если это сократит его жизнь на пять лет, вам следует задуматься, какие таблетки и микстуры стоит принимать». Именно такие умонастроения и наталкивают на мысли об ужасах дистопий. «Все это ведет к созданию общества, в котором я, пожалуй, не хотела бы жить, – сокрушается Маргарет Талбот, штатная сотрудница журнала „New Yorker“, – общества, где мы будем еще больше перегружены работой и еще теснее окружены техникой, чем сейчас, и где придется принимать лекарства, чтобы не отстать от всех, общества, где мы будем кормить детей академическими стероидами вдобавок к ежедневной порции витаминов».

Подобные опасения, связанные с проникновением нейротехнологии в повседневную жизнь, – это обратная сторона восторга перед ее возможностями. Но как то, так и другое коренится в непомерно раздутом представлении о значимости мозга по сравнению со средой и организмом, и как то, так и другое может подтолкнуть к неверным выводам, как и непомерно раздутое представление о чем угодно в нашей культуре. Наверняка вы слышали расхожую фразу: «Кому террорист, а кому борец за свободу». Подобные высказывания подчеркивают, что, с одной стороны, людям свойственна субъективность, и они с легкостью клеймят своих врагов «террористами», а с другой – всегда найдется тот, кто оправдает неправое дело, за которое стоят настоящие террористы. К тому же, хотя страх перед терроризмом всегда занимает первые места в опросах общественного мнения, один колумнист из «New York Times» справедливо указывает, что за последние годы гораздо больше американцев утонуло в собственных ваннах, чем погибло от рук террористов. Как бы кто ни относился к тем или иным группам, терроризму как явлению уделяют гораздо больше внимания, чем он заслуживает, если судить по его объективному влиянию на общество.

Подобной закономерности подчиняются и мозговые технологии с их пропагандистами и очернителями. Мы уже отмечали ненормальную страсть трансгуманистов и им подобных к технологическим подходам, физически влияющим на мозг, хотя более периферийные технологии позволяют достичь лучших результатов безо всех рисков и сложностей, связанных с непосредственными интервенциями в мозг. Подобным же образом опасения, что нейротехнология, в том числе ноотропы, может привести к антисоциальным последствиям, вероятно, отражают искусственное и нецелесообразное разграничение между теми стратегиями повышения когнитивных способностей, которые воздействуют на мозг, и теми, которые влияют на его окружение. Если кто-то по примеру Фукуямы беспокоится, что нейротехнология усугубит неравенство и приведет к гиперконкуренции в обществе, его должны точно так же беспокоить другие меры, которые не так прямо влияют на мозг, но приводят к аналогичным последствиям. Нейротехнология – не террорист и не борец за свободу, а просто одно из множества жизненных обстоятельств, чье воздействие неоднозначно и зависит от контекста.

На самом деле специалисты по этике, размышляющие о последствиях применения ноотропов, в целом быстро переключаются на континуум явлений, в пределах которого следует рассматривать «умные таблетки». В 2008 году в журнале «Nature» появилась заметка об ответственном применении лекарств, улучшающих когнитивные способности, которую написала группа специалистов во главе с Генри Грили, директором Программы «Нейрофизиология и общество» при Стенфордском университете. Ученые проводят параллели между применением ноотропов и другими способами улучшить мозговую деятельность: образованием, питанием, физическими упражнениями и сном – и утверждают, что «с морально-этической точки зрения лекарства, улучшающие когнитивные способности, ничем не отличаются от других, более привычных способов ее улучшить», а «нормальной реакцией со стороны общества было бы, в частности, сделать все эти средства доступными и минимизировать риск». Британская медицинская ассоциация также проанализировала этические вопросы, связанные с усилением когнитивных способностей, и провела примерно те же параллели. Экспертная группа при Ассоциации помещает дебаты об искусственных методах улучшения в широкий контекст и подчеркивает, что «нам следует помнить, что на здоровье, благополучие и социальные успехи прямо или косвенно влияют самые разные общественные факторы». «Если сосредоточиться лишь на одном из них, скажем, на когнитивных способностях человека, – утверждают авторы, – мы упустим из виду тот факт, что на способность человека добиться процветания, физического и психологического, и успеха в обществе влияет множество разных социальных переменных».

Мир относится к человеку и его мозгу совершенно по-разному с колыбели до могилы. Некоторые дети с рождения обладают биологическими особенностями, предопределяющими достижения в учебе: возможно, у них лучше внимание, усидчивость, память или реакция. Но главное даже не это: некоторые дети рождаются у активных небезразличных родителей, которые на день рождения дарят им книжки вместо игрушек и записывают в разные кружки и секции, едва малыши научатся говорить. Различия в уровне жизни влияют на развитие интеллекта с самых разных сторон: от способности родителей тратить время на помощь ребенку с учебой до возможности тратить деньги на предметы роскоши вроде компьютеров и частных уроков. Традиции семьи и широкий социальный контекст играет огромную роль помимо образования как такового, они определяют качество жизни во всем, что касается эмоционального благополучия, честолюбия, здоровья. Когда дети вырастают и покидают семью, привитые в детстве принципы остаются с ними, как, разумеется, и предрассудки, определяемые социально-экономическим происхождением. Следует раз и навсегда уяснить себе, что социально детерминированные факторы влияют на мозг ничуть не меньше, чем генетические особенности или ноотропное средство. Мозг пластичен и подвержен самым разным внешним воздействиям. Образование и ценности отпечатываются в нем подобно другим воспоминаниям и в результате влияют на поведение в дальнейшем. Экономическое и социальное благополучие определяет уровень стресса и соответствующие физиологические механизмы, охватывающие организм в целом. По всем этим причинам представляется маловероятным, чтобы доступные сегодня нейротехнологии существенно испортили и без того ухабистое игровое поле для пестрой команды общества из восьми миллиардов нервных систем.

Из этого вовсе не следует, что нельзя задавать вопросы о регулировании оборота ноотропов. Конечно, необходим дальнейший анализ и законодательные меры, особенно если учесть, как распространена в США наркомания и как мало у нас данных о безопасности и эффективности безрецептурных ноотропных средств. Но если целью контроля над оборотом ноотропов и применением других нейротехнологий, влияющих на когнитивные способности, станет гарантия, что они не поспособствуют неравенству, как боятся критики вроде Фукуямы, пожалуй, не в меньшей степени стоит задуматься, как бы компенсировать несправедливое распределение «нейротехнологий-лайт» – скажем, активных родителей и конкурентной атмосферы, которые уже сейчас усугубляют неравенство гораздо сильнее, чем любое мозговое хакерство, будь то лекарства или устройства.

* * *

Неудивительно, что и мозговые хакеры, и сторонники улучшения человека считают своим божеством-покровителем титана Прометея: его история служит символом некоторых соображений, которые я попытался сформулировать в этой главе. Древнегреческий миф гласит, что Прометей вылепил из глины первого человека, а затем сделал людей могущественными, даровав им огонь, украденный с горы Олимп против воли самого Зевса. За то, что Прометей ослушался главного из богов-олимпийцев, его навеки приковали к скале, и каждый день к нему прилетал голодный орел, который пожирал его печень. В конце концов его освободил герой Геракл. «Прометей похитил огонь у богов ради людей. Это все, что нужно в наши дни юному хакеру, чтобы он сделал Прометея своим кумиром», – говорит идеолог культуры Кен Гоффман. Отголоски легенды о Прометее мы видим и в историях людей вроде Эдварда Сноудена, который рассказал о тайных делишках Агентства национальной безопасности и за это оказался в изгнании, или Аарона Шварца, хакера-активиста, который развернул кампанию за открытый доступ к интернет-ресурсам, был за это арестован и впоследствии покончил с собой. А поскольку самого Прометея в конце концов освободили, его изобретательность оправдана, а подаренная людям технология принята с благодарностью. Но если изобретателя освободить, у него появится возможность делать дальнейшие изобретения и, вероятно, снова впасть в немилость.

Я уже писал, что страхи и надежды, связанные с нейротехнологиями, следует раз и навсегда перестать связывать с мозгом, как Прометея – с его скалой. Мозг – всего лишь призма, сквозь которую преломляются мириады внутренних и внешних воздействий, поэтому мы должны делать ставку на изменение этих воздействий, а не на манипуляции с самой призмой. Если мы усвоим, что мечты о будущем сознания не имеют отношения к мозгу, то заметно расширим простор для изобретения новых технологий. Что же касается опасений по поводу нежелательных побочных эффектов, нам стоит не только задуматься о методах воздействия на мозг с целью усилить когнитивные способности, но и взглянуть на вещи шире – и тогда у нас, вероятно, появятся новые стимулы работать с уже существующим неравенством в образовании и культуре. Ведь его влияние на наш мозг так же объективно, как и воздействие любой таблетки или имплантанта, и оно уже пронизывает все наше общество.

Сакрализация мозга мешает нам размышлять о нейротехнологии примерно так же, как ограничивает представления о психических болезнях и о месте человека в обществе, о чем мы говорили в главах 7 и 8. В этих случаях сакрализация подталкивает к тому, чтобы анализировать сложности человека исключительно с точки зрения его мозга. У сакрализации мозга один ответ на вопросы о том, что делает нас теми, кто мы есть, почему у нас возникают душевные расстройства и как нам улучшить свои когнитивные способности, и этот ответ – мозг. Однако главный урок нейрофизиологии гласит, что мозг – биотический орган, укорененный в континууме природных причин, следствий и связей, которые совокупно составляют наше биологическое сознание. А значит, ограничиваться одним лишь мозгом нельзя. Любой вопрос об изменении или толковании поведения человека предполагает множество ответов на разных уровнях, касающихся не только мозга, но и организма в целом и среды, в которой он обитает. В эпоху эпидемии эгоцентризма и эгоизма, когда социально ориентированные ценности минувших поколений отходят в прошлое, мысль, что ты не только твой мозг, становится едва ли не главнейшим уроком, какой только может преподать нам наука. Если мы усвоим его, то откажемся от мифов об особых качествах мозга, уподобляющих его душе, и поймем, что мозг физиологически неотделим от окружения. Только тогда мы по-настоящему поймем, какое место мы как биологические существа занимаем во взаимосвязанной Вселенной.