Мартин с наслаждением поедал кашу и запивал ее каким-то кислым пойлом, именуемым другими узниками вином. На этот раз он не успел занять место у огня, но новое одеяло, любезно предоставленное монахами ордена, оказалось довольно теплым. Новый друг Мартина по имени Лукас сидел рядом и читал молитву. Закончив, он произнес «аминь» и перекрестился.

— Никогда еще не видел столь набожных разбойников, — ухмыльнулся Мартин.

— А ты повидал много разбойников?

— Приходилось, — кивнул адвокат. — С рождеством! — он поднял стакан с вином и обвел им помещение казармы. Остальные заключенные отозвались на поздравление и тоже приложились к пойлу, выданному по случаю такого праздника.

— Не самое веселое мое рождество, — печально заметил Лукас. — Но поделом мне. Не следовало связываться с этими бандитами.

— Ты просто пытался прокормить семью и делал, что умеешь. Не осуждай себя.

— Но теперь я вообще никак не могу их прокормить, потому что кормлю костры инквизиции, обеспечивая их деревом!

— Мы все тут этим заняты.

— Так что ты там говорил про побег? — Лукас наклонился ближе к Мартину и понизил голос. — Правда, что у тебя есть план? Почему мы так и не вернулись к этому разговору?

Мартин пожал плечами и уставился в потолок.

— Не знаю. Может, потому что этот план невыполним.

— Даже если я освобожу нас от оков?

— Да, даже если так. Стража стала внимательнее наблюдать за нами. Они знают, что некоторые сдают и готовы предпринять попытку побега, невзирая на опасность быть убитыми.

— Разве это не играет нам на руку? Мы можем поднять всех на бунт, а сами сбежать под шумок, пока стражники будут заняты другими.

— Неблагородно, Лукас! — адвокат неодобрительно покачал головой. — Мы все тут братья по несчастью. К тому же бежать отсюда готовы далеко не все из нас. Большинство узников рады, что проводят время на воле, а не во мраке темницы.

— Разве это воля? Постоянно ходить с цепью между ног! Лучше уж сдохнуть.

— Не лучше. Твой приятель погиб. Думаешь, что его последние мысли были радостными? Нет, умирать плохо… Да и потом, куда мы с тобой подадимся после побега? До ближайшей деревни отсюда путь не близкий, а лес большой, можно и заблудиться. Погибнем от холода и голода раньше, чем выберемся.

Мартин допил вино и поставил кружку на пол рядом с лежаком. Каша была съедена, а бульон выпит. Он бы не отказался от добавки по случаю праздника, но взять ее было неоткуда.

В последнее время он бросил мысли о побеге. Дело было даже не в том, что на его глазах убили человека, просто он стал осознавать, что сбежать — это одно дело, а вот выжить после побега — совсем другое. Мартин решил повременить с этими мыслями до весны, когда воздух нагреется, снег на склонах начнет таять, а выжить будет проще.

Он прилег на лежак, натянул одеяло повыше и повернулся на бок, почти мгновенно засыпая от усталости. Вино приятно расслабило и согрело ломящее от постоянной работы тело.

Наутро их ждало пополнение в отряде. Со стороны центрального здания крепости вели заключенного, одетого так же, как и все дровосеки, в толстую мешковатую одежду, с чепцом на голове и перчатками, сжатыми в руке.

По его внешнему виду можно было определить, что какое-то время он все же провел в темнице: узник угрюмо щурился на свету, а его лицо поросло приличным количеством растительности. Ноги и даже руки новенького были скованы кандалами, соединенными между собой цепью. Такая мера предосторожности хорошо объяснялась его высоким ростом и широкими плечами. Он был опасен. Мартин понял это по гибкости его движений и сосредоточенному выражению глаз, подмечающих каждую мелочь.

— Даймонд, будь он неладен! — удивленно протянул один из лесорубов. — Неужто этого проклятого ублюдка ведут в наши ряды?

Мартин почувствовал, что при упоминании этого имени все его внутренности сжались от накатывающего к горлу страха.

— Да тише ты! — шикнул другой лесоруб. — Не зли зверя, а не то он придушит тебя вон той цепью, ты и моргнуть не успеешь!

— Может, его ведут, чтобы он шпионил за нами?

— Это вряд ли, — покачал головой Мориц, который был у дровосеков кем-то вроде старшего в отряде. — Скорее, чем-то насолил инквизиции, вот и определили на лесоповал. Держитесь от него подальше и не связывайтесь. Говорят, половина людей, что томится в подземельях крепости — его рук дело.

Благодаря новому дровосеку орден усилил стражу на рабочей площадке. Теперь помимо пятерых молодых стражников в охране прибавился еще один охотник ордена, опытный и закаленный на вид. Он держал в руках арбалет и почти не сводил глаз с особо опасного узника, ловко орудующего топором. Тогда-то Мартин и понял, что лучший убийца инквизитора действительно больше не в почете. Что же, это могло быть даже очень хорошо. Как говорится, враг моего врага — мой друг.

Вечером, после перехода через ущелье и перевал, когда всех заключенных, по обыкновению, закрыли в казарме, рядом с лежаком Даймонда образовалось пустое пространство. Последовав совету Морица, все лесорубы решили держать от него дистанцию.

Все, но не Мартин.

Он долго собирал волю в кулак, чтобы подойти к человеку, который когда-то пытался убить его. Давно зажившая рана в руке, оставленная охотником, заныла, будто напоминая, что стоит последовать примеру остальных и не водиться с новеньким. Но Мартин проигнорировал предупреждение своего чутья и подвинул свой лежак поближе к месту, занимаемому бывшим охотником, который сидел у стены и, бренча цепями на руках, ел кашу из миски, прислушиваясь к разговорам дровосеков.

Когда он увидел, что один из заключенных приближается в полумраке, то тут же остановился и поднял хищный взгляд на адвоката. Похоже, он не узнал его, хотя это было неудивительно. С тех пор Мартин стал совсем другим человеком, и в нем уже не узнавались черты щеголя, одевающегося по последней моде.

— Ты Даймонд, верно? — тихо спросил Мартин. — Охотник инквизитора?

Узник не ответил и продолжил трапезу, опустив голову.

— Прости за беспокойство! Меня зовут Мартин. Мартин Мюллер, ты должен помнить меня.

Убийца изумленно поднял взгляд, в котором отразился отблеск огня из очага. Впрочем, его удивление быстро исчезло. Лицо охотника вновь стало каменным.

— Я думал, ты мертв, — коротко отозвался он и опять вернулся к каше.

— Как видишь, нет. Хотя, выгляжу я не лучше мертвеца, — Мартин неловко посмеялся своей шутке. — Почему ты здесь?

— Это не твое дело, Мюллер. Радуйся, что мне уже нет необходимости завершать недоделанную работу и ложись спать. Завтра будет трудный день.

— А у нас каждый день трудный! Я тут уже давно, а вот ты нет. И похоже, что сейчас тебе не помешает чья-то дружба.

Убийца презрительно усмехнулся.

— Мне не нужна ничья дружба. А тем более — твоя.

Адвокат оглянулся по сторонам. Другие узники кидали на них косые взгляды, в которых сквозило удивление. В их глазах Мартин выглядел безумцем, кладущим голову в пасть к волку.

— Я могу тебе доверять? — спросил он. — Ты больше не работаешь на орден?

— Больше не работаю, но и доверять мне не советую.

— А я рискну, — он опустился на корточки рядом с убийцей. — Я хочу сбежать отсюда.

— Не сомневаюсь, — Даймонд покончил с кашей и перешел к кружке с водой, наслаждаясь каждым ее глотком.

— До того, как здесь появился ты, это было невозможным. Но сейчас у нас есть шанс. Ты ведь сможешь справиться со стражей, верно?

— Может быть. А может и нет.

— Ты ведь не собираешься оставаться здесь? Я видел это в твоих глазах, пока ты работал. Это было не настолько явно, как у других, пытавшихся сделать ноги, но я все равно заметил это.

Даймонд отбросил пустую посуду в сторону и уставился на Мартина безумным взглядом.

— Какого дьявола ты от меня хочешь, Мюллер? Говори прямо и не виляй.

Он повысил голос, и теперь все лесорубы резко заткнулись, прислушиваясь к их разговору. Мартин обернулся на них, выпрямился во весь рост и громко сказал:

— Не один я хочу этого. Мы все хотим сбежать. У каждого из нас дома остались близкие люди, которые считают нас мертвыми или вообще даже не догадываются о наших судьбах.

— Замолчи, Мартин, — строго сказал Мориц. — Это не тот человек, перед которым стоит вести такие толки.

— А почему нет?! Он теперь тоже один из нас. Да, он многих из вас упек за решетку, а теперь и сам оказался в том же положении. Но он может помочь нам, а мы ему. Я знаю, что в глубине души, каждый из вас хочет вернуться домой.

— Это невозможно, — покачал головой Мориц. — Смирись.

Даймонд поднял глаза на предводителя лесорубов.

— Верно, Мориц, невозможно, пока ты здесь.

Старик вздрогнул, будто увидел перед собой призрака.

— Откуда ты знаешь его имя?! — насторожился Мартин. — Вы двое знакомы?

Даймонд улыбнулся хищным оскалом и ответил:

— Мориц и не подозревает, что я знаю о нем больше, чем он думает, правда, старина? Ты ведь был одним из шпионов инквизиции в ордене, пока не зарезал проститутку в борделе и не был объявлен в розыск городскими властями. Инквизитор забрал тебя с улиц, но решил, что даже такой, как ты, еще может сослужить службу. Честно говоря, я думал, тебя убили, пока не узнал, что тебя подсаживают в камеры к узникам, чтобы ты вытягивал из них признания в ереси и потом доносил инквизиции.

— Что?! — раздалось в толпе. — Это правда?!

— Нет, он лжет! — Мориц вскочил со своего лежака и инстинктивно вжался в стену. — Не верьте ему, это он шпион инквизитора!

Мартин пораженно покачал головой. А ведь он так доверял ему, что чуть было не рассказал о своем плане побега и о том, что его новый напарник Лукас сможет избавить их от оков.

— Так по этой причине каждый новичок определяется с тобой в пару на первое время работы? — спросил Мартин, подойдя к старику почти вплотную. — Чтобы ты промывал ему голову и вытягивал из него информацию? Ведь так и было со мной!

Старик опустил глаза в пол и молчал.

— Что же нам с ним делать? — спросил Мартин, обращаясь к Даймонду.

— На ваше усмотрение. Если вы действительно хотите устроить побег, то уже завтра вас будет охранять такое количество человек, что даже при численном превосходстве у вас не останется никаких шансов.

— Я ничего не расскажу! — Мориц поднял руки к лицу и заплакал, как маленькое дитя. — Только оставьте меня в живых. Я и сам не прочь сбежать отсюда, чтобы вернуться к семье. Я уйду с вами…

— Нет у тебя никакой семьи, — прервал Даймонд. — Если я правильно помню, ты донес на родителей собственной жены и она, вместе с ними, отправилась на плаху. Как видишь, я наслышан про тебя, Мориц. В ордене многие судачили о тебе, как о самом бесчестном и трусливом шпионе, хотя такие, как ты, здесь ценятся, видит Бог!

Мориц прекратил канючить и поднял на Даймонда глаза полные ненависти.

— Нам придется убить его, — тихо произнес Мартин, сам не веря тому, что эти слова исходили от него.

— Вперед, — улыбнулся Даймонд. — А я погляжу на драматичный конец великого шпиона инквизиции.

Мартин взглянул на товарищей с немым вопросом, застывшим в глазах. Все дровосеки тут же потупили взоры.

— Кто это сделает? — спросил адвокат, но ответом ему было неловкое молчание. — Никто? Хорошо… Значит, придется мне, — он взволнованно выдохнул и посмотрел на старого Морица. Только недавно он считал его своим хорошим приятелем, а теперь на лице старика проявилась его истинная сущность хитрого и беспощадного предателя, готового сдать своих товарищей при первой возможности.

Мориц ударил первым. Он бросился на Мартина, волоча за собой цепи оков, сковывающих лодыжки. Адвокат не выдержал натиска и упал под весом худого, но жилистого тела дровосека. Его костлявые и удивительно цепкие пальцы впились в шею Мартина. Даймонд наблюдал за всем этим со стороны с презрительной улыбкой, играющей на губах. Все остальные, казалось, оцепенели, даже не пытаясь прийти Мартину на помощь. Это была драка не на жизнь, а на смерть. И тот, кто выйдет из нее победителем, тот и определит дальнейшую судьбу этих несчастных узников. Прогнувшиеся и сломанные от лишений, эти узники смотрели, как Мартин дергался, задыхаясь и пытаясь дотянуться до шеи противника, но не спешили спасать его от верной смерти, готовые лучше смириться со своим положением и забыть о безумной идее побега, чем пойти против инквизиции.

Когда Мартин почти перестал сопротивляться, Даймонд неторопливо поднялся с места, стараясь не шуметь цепями. Он лениво подошел к дерущейся на полу парочке и, схватив старого доносчика за подбородок и затылок, свернул ему шею.

Тело старика тут же обмякло, повалившись на адвоката. Мартин тяжело закашлялся, вылезая из-под убитого Морица и судорожно ловя ртом воздух. Даймонд вернулся на свой лежак и вытянул ноги, укрываясь одеялом.

— Спасибо… — кое-как просипел Мартин, смотря выпученными глазами на труп дровосека. — Спасибо…

Обитая железом дверь, как и всегда по утрам, открылась с протяжным, заунывным скрежетом. Каждый раз этот скрежет отдавался неприятным ощущением в груди молодой девушки, сидящей у небольшого окна на вершине самой высокой башни огромного замка графа Стефана фон Шеленберга.

Длинные волосы девушки рассыпались по плечам, ее пустой, невыразительный взгляд смотрел в никуда. Она не видела раскинутой за окном снежной долины, не видела и линии леса, чернеющего на горизонте, а только-только восходящее солнце не смогло осветить черты ее бледного, усталого лица.

Единственным, что по-настоящему привлекало ее внимание, была высота, от которой захватывало дух. Высота манила ее, как ничто другое в этом тусклом, бессмысленном существовании. Больше всего на свете она желала просто отдаться этой высоте, ощутить свободный полет и разбиться о землю, словно раненая птица. Но толстые прутья решетки на застекленном окне были непреодолимым препятствием для ее слабых рук.

Юркая служанка средних лет с подносом в руках быстро проскользнула за отворившуюся дверь и тут же захлопнула ее ногой прямо перед носами двоих стражников, с любопытством заглядывающих внутрь, чтобы хоть краем глаза увидеть девушку, которую они охраняли денно и нощно то ли от самой себя, то ли от какой-то неведомой угрозы извне.

— Доброе утро, миледи. Неужто вы просидели так всю ночь? Вы не замерзли?

Мария не обратила на женщину никакого внимания, продолжая безучастно смотреть сквозь стекло. Служанка поставила поднос с горячими блюдами на небольшой стол в центре комнаты и суетливо принялась заниматься затухающим очагом. Мария же не выказала ни малейшей заинтересованности к еде, невзирая на дразнящие ароматы специй, в миг разнесшиеся по ее скромным покоям.

— Мне велено накормить и причесать вас, миледи. Граф прибудет к вам после полудня. Он сказал, чтобы вы хорошо выглядели к его приходу.

Служанка подошла к девушке с гребешком и стала осторожно водить по ее поблекшим волосам. Женщина не могла не заметить тех разительных перемен, произошедших с ее госпожой за короткий период времени после злополучного дня аутодафе. Некогда крепкая, гордая, с высоко поднятой головой и расправленными плечами девушка превратилась в худую, осунувшуюся даму с преждевременными морщинами на лбу и серыми кругами под глазами.

— Сегодня вы выглядите еще хуже, чем вчера. Не думаю, что лорд Стефан будет этому рад. Вам стоит больше есть и спать, иначе вы рискуете потерять его доброе расположение.

Только тут Мария как будто бы оживилась и медленно повернула голову, переведя взгляд на женщину.

— Ты думаешь, что я стремлюсь ему понравиться? Он удерживает меня здесь, как в тюрьме, под постоянным присмотром стражи уже с осени. Когда мне выпадает возможность прогуляться по саду, за мной повсюду следуют его люди. А еще…

Мария вдруг запнулась на полуслове и из ее больших глаз потекли слезы. Ее безжизненное до того лицо теперь искривилось в гримасе горя и сильнейшей душевной боли.

— Разве это та забота, о которой говорил мой отец в своем письме? Разве так заботятся о дочери лучшего друга?

— Тихо-тихо, перестаньте, миледи! — служанка смахнула с ресниц навернувшуюся слезу и прижала голову Марии к своей необъятной груди. — Не печальтесь. Все не так уж плохо. Здесь уютно и тепло, я забочусь о вас, как могу. Графа вы видите редко… Быть может, вам просто нужно согласиться на его предложение и стать его законной супругой?

Мария понуро опустила голову и, шмыгнув носом, утерла слезы, понемногу успокаиваясь. Она была все ближе к тому, чтобы сдаться. В память о Мартине, пусть и убитого в борделе в компании двух девушек легкого поведения, Мария держалась так долго, как могла. Может, он и предал ее, но заплатил за это сполна, а Мария не могла так просто стать женой другого человека, которого, к тому же, совсем не любила.

— Нет, — наконец сказала она. — Я не готова стать его женой. В моем сердце еще остались чувства к моему жениху Мартину, Царствие ему небесное! Почему Бог забрал всех близких мне людей? — она опять расплакалась, не в силах больше сдерживаться.

— Он наслал на вас огромные испытания, миледи. Но вы должны бороться. Должны продолжать жить.

В то утро служанке все же удалось уговорить Марию немного поесть, а потом привести себя в порядок и сменить платье. Граф явился, когда солнце уже встало в зените и залило маленькую комнатку башни своим согревающим светом.

Стефан фон Шеленберг был не в духе. Мария заметила это по его хмурому лицу, на котором обычно всегда играла улыбка и учтивое выражение.

— Здравствуй, Мария, — сказал он сдержанно, присаживаясь на кровать рядом с девушкой. — Я пришел, чтобы в последний раз просить твоей руки и сердца.

— Вы ведь уже знаете, граф, что сердце мое занято, а рука, хоть и свободна, вам принадлежать не станет.

На полной физиономии графа с двумя подбородками появилась несвойственная ему злобная мина. Он свирепо замычал, раздвинув ноздри и часто задышав. Его свирепый взгляд будто пытался испепелить Марию на месте.

— Кем занято твое сердце?! Ты хочешь сказать, что до сих пор питаешь чувства к предавшему тебя, да к тому же еще и усопшему человеку?

Мария недоуменно изогнула бровь и ответила вопросом на вопрос:

— К чему эта напускная злоба, граф фон Шеленберг? Неужто вы пытаетесь меня запугать? — Мария поднялась с кровати и встала напротив мужчины. — Я прекрасно знаю, что вы не сможете сделать ничего, кроме как отстегать меня по голой спине своей никчемной плеткой. Вы пришли сюда, чтобы в очередной раз поиграть со мной? Ведь так вы называете свое гнусное развлечение, проклятый извращенец?!

Мария ошиблась. На этот раз злоба графа оказалась вовсе не напускной. Теперь он и вправду злился.

Он приходил к ней раз в неделю. Сначала он был вежлив и учтив, старался разыгрывать из себя благородного рыцаря, готового добиваться ее любыми способами. Через месяц тщетных уговоров он стал груб. Его просьбы поиграть превратились в угрозы, а потом он и вовсе перешел к рукоприкладству. Мария долго сопротивлялась, но потом, поняв, что дальше этого дело не зайдет, перестала обращать внимание на странности графа. Он стал приходить чаще, иногда посреди ночи, когда она сидела у окна, вглядываясь в кромешную темноту и не видя ничего, кроме обожженных лиц своих матери и брата. В такие моменты ей настолько было безразлично все происходящее за пределами ее мира грез, что она даже не противилась, когда граф, пыхтя и сопя, рвал на ней платье и начинал с безумным, нездоровым удовольствием оставлять на ее белой коже красные линии от десятка тонких ремней своей плетки. Она лежала, сглатывая нарастающий в горле ком, зажмуривая глаза и вспоминая родной дом, лица близких людей, любимые сердцу поля, луга, озера и реки во владениях ее семьи, нечестно отнятых врагами.

Ремни плетки били совсем не больно, но само унизительное положение, в которое ставил ее граф, было для нее хуже любой физической боли. Он проводил своими толстыми, потными от натуги пальцами по ее нежному телу и в тот самый момент, когда Мария думала, что сейчас он перейдет к более низкому поведению, граф уходил, внезапно успокоившись. Тогда в уме девушки появилось подозрение, что фон Шеленберг вовсе не сдерживает свое нарастающее желание овладеть ею. Он просто не может этого сделать. Истинной причины Мария не знала, но это не казалось ей столь важным.

Граф поднялся и угрожающе надвинулся на нее. Мария не отступила. Он был ниже ее на несколько голов, а грузное тело не позволяло ему быстро двигаться. Как только он протянул руки, девушка с легкостью увернулась, сделав шаг в сторону и толстяк едва не упал, успев облокотиться о стол.

— Хотите опять поиграть в догонялки? — к Марии вновь возвращались упрямые черты ее непростого характера. Она вздернула подбородок и наградила графа взглядом полным неприязни. — Вы же знаете, что даже в этой маленькой каморке вам меня не обыграть!

— Прекрати, я не для этого сюда пришел, — граф выпрямил спину. Он сделал несколько вдохов и успокоился. — У меня есть к тебе предложение. Я хочу заключить с тобой сделку.

Мария подошла к окну и прислонилась к подоконнику, скрестив руки на груди и сосредоточенно глядя на старика.

— Я слушаю.

Стефан фон Шеленберг замялся. Или, как показалось Марии, даже смутился. На его заплывшем лице вновь появилось какое-то жалобное, а, скорее, даже жалкое выражение. Теперь это была не наигранная жалость к Марии и ее сложной судьбе, это была жалость к самому себе. И на этот раз она была настоящей.

— Я должен рассказать тебе что-то. Хотя ты и сама уже все поняла. Ты права насчет того, что я не могу сделать ничего большего, кроме как отхлестать твое прекрасное тело этой треклятой плеткой…

— Продолжайте.

— Много лет назад, когда я был молод и виден собой, у меня была красивая жена, самая прекрасная во всем герцогстве. Все мне очень завидовали, мои друзья и неприятели, другие графы и бароны, даже герцоги… Все в тайне восхищались ею и грызли локти оттого, что она принадлежала мне, а не им.

— Это плохая, черная зависть, — заметила девушка. — И я бы на вашем месте не стала радоваться такому.

— А я был рад, — мечтательно улыбнулся граф, уносясь в воспоминания своей молодости. — Позже я понял, что был слишком самоуверен. Родив мне сына, она сбежала с каким-то рыцарем даже не из этих краев.

Мария почувствовала, что и сама невольно начинает жалеть графа. Что-что, а истории о несчастной любви задевали молодую леди до глубины души.

— Прошло много лет, я растил сына один и был посмешищем для всех тех людей, которые когда-то испытывали ко мне зависть. Они шептались за моей спиной, но их слова неизбежно доходили и до меня вместе со слухами. Не было ни одного города или даже деревушки, где не судачили бы о графе фон Шеленберге, взявшего в жены шлюху, которая обманула его и сбежала с другим. Меня считали слабым и никчемным за то, что я не нашел того рыцаря и не расправился с ним и с предательницей-женой. Говорят, эту историю обсуждали даже при дворе императора, выставляя меня далеко не в лучшем свете.

— Может и так, — пожала плечами Мария. — Но я точно знаю, что был один человек, который не обращал никакого внимания на ваш позор. Мой отец любил вас и был вашим другом несмотря ни на что.

— Альберто жалел меня, — граф опустил глаза в пол. — Но никогда не говорил мне этого. Он имел счастливую, полноценную семью и был счастлив.

На лицо девушки надвинулась мрачная тень.

— Был… Что сталось с вами дальше?

Граф помялся, раздумывая над тем, стоит ли ему говорить девушке всю правду. Он сомневался, но потребность выговориться хоть кому-то постепенно брала верх.

— Через несколько лет я нашел этого рыцаря. Вместе со своими воинами я отправился войной на его земли. Они прятались в маленьком, невзрачном замке, в глуши. Первая атака оказалась неудачной, я недооценил врага. Позже я вернулся с большим войском, мы взяли крепость в продолжительную осаду, а потом разрушили ее с помощью осадных орудий. Тот рыцарь трусливо бежал, оставив своего родного брата прикрывать его отступление. Уже внутри я скрестил мечи в драке с его братом и проиграл. Кем был я? Молодым графом, державшим оружие только на охоте, а он привык к таким битвам. Он ведь был рыцарем и ходил в походы. Он поступил нечестно, не по-рыцарски, ударив меня мечом между ног. Я был окончательно разбит таким поворотом событий. По моему приказу мои воины убили его.

— С тех пор вам не приходилось иметь близость с женщиной, так? А теперь вы рассказали это мне. Но для чего?

— Я рассказал тебе это, чтобы ты поняла меня, и чтобы тебе было легче принять решение. Мое предложение заключается в следующем… Ты ведь хочешь вернуться домой?

Мария подняла на графа взгляд, в котором проскользнули одновременно надежда и недоверие.

— Я выкуплю земли твоего отца и верну их тебе, если ты вступишь со мной в брак. Ты сможешь жить в своих землях, но будешь сопровождать меня во всех важных поездках и встречах. Когда я увидел тебя, Мария, я был поражен твоей красотой! Ты превосходишь своим великолепием даже мою жену! Я правда восхищаюсь тобой. Только представь, как они будут восхищаться! И завидовать…

Девушка скромно потупила взор от таких неожиданно приятных слов.

— Вы хотите, чтобы люди перестали говорить пакости у вас за спиной?

Граф робко кивнул.

— Хорошо, — кратко ответила Мария, отворачиваясь к окну.

— Правда?! — восторженно воскликнул фон Шеленберг, изумленно посмотрев на девушку.

— Да. Только предупреждаю: можете забыть о своих дурацких играх с плеткой, я в них больше не играю. Я согласна исполнять роль вашей супруги перед людьми, на которых вы укажете, но прикасаться ко мне вы больше не сможете.

— О, спасибо, дорогая Мария! — граф упал к ногам девушки и обхватил ее лодыжки, покрывая поцелуями полы ее длинного платья.

— Перестаньте, граф! Хватит. Оставьте меня одну, пожалуйста. Я должна побыть одна.

— Все, что захочешь, Мария!

Тяжело дыша, граф поднялся с колен и выбежал из комнаты, по-детски подпрыгивая от радости.