У одного из дядюшек Мегрэ по матери была мания. Стоило ему оказаться в комнате, где есть часы, все равно какие, – большие, маленькие, старинные настенные с маятником и стеклянной дверцей или стоящий на камине будильник, – он сразу выключался из разговора и только ждал момента, когда можно будет их завести.

Так он вел себя всюду – даже в гостях у едва знакомых людей, даже в лавке, куда заходил купить карандаш или, скажем, гвозди.

При этом он был вовсе не часовщик, а служил в мэрии.

Уж не пошел ли Мегрэ в своего дядюшку?

Коул оставил для него у портье конверт с запиской и плоским ключом.

Мегрэ ни разу в жизни не садился за руль автомобиля; узнай это Коул, что бы он подумал о комиссаре и вообще о французской полиции?

Здесь ровесники Мегрэ пилотируют собственные самолеты. Почти все владельцы ранчо, то есть просто-напросто крупные фермеры, имеют аэропланы и по воскресеньям летают на рыбалку. Кроме того, многие используют вертолеты для распыления химических веществ на поля.

Обедать в одиночестве в гостиничном ресторане Мегрэ не хотелось, и он решил прогуляться. Он давно уже мечтал пройтись по городу, но ему ни разу не дали такой возможности. Даже до соседнего, как здесь говорят, блока, то есть квартала, американец едет на машине.

Мегрэ прошел мимо красивого дома в колониальном стиле с белыми колоннами, стоящего посреди ухоженного газона. Вчера вечером комиссар увидел яркую неоновую рекламу: «Caroon. Mortuary» – «Похоронное бюро Коруна».

Во всех газетах печатаются его объявления: «Пышные похороны за скромную плату».

Каждый вечер по радио в купленной им получасовой программе передают слащавую музыку. Покойников у него бальзамируют. И когда Мегрэ заявил, что во Франции мертвых просто зарывают в землю, а не потрошат, словно кур или рыбу, на него посмотрели с почти нескрываемым неудовольствием.

Низенький врач, нервный, сухой и как будто выжатый, ничего стоящего внимания в своих показаниях не сообщил. Он упомянул «голову с почти снятым скальпом», «отрезанную руку», тело, которое «мне доставили буквально по частям».

– Вы можете определить причину смерти?

– Смерть была вызвана наездом паровоза на большой скорости. В результате у жертвы отрезана голова и расколот череп. Куски мозга обнаружены в десяти-пятнадцати футах от путей.

– Вы полагаете, в момент наезда Бесси была жива?

– Да, сэр.

– А могла она в это время находиться без сознания вследствие нанесенных побоев или отравления?

– Вполне вероятно.

– Вы обнаружили следы побоев, нанесенных до наступления смерти?

– При таком состоянии тела обнаружить их невозможно. Вот и все. Можно было, конечно, провести анализы более интимного свойства, но о них не упоминалось.

В центре Мегрэ оказался чуть ли не единственным прохожим; в остальных американских городах, где ему довелось побывать, было точно так же. В деловом квартале не живут. После закрытия контор и магазинов люди разъезжаются в жилые районы, улицы пустеют, и лишь витрины горят всю ночь напролет.

Мегрэ подошел к закусочной для водителей, и ему захотелось съесть сосисок. Перед дверями веером стояло штук шесть машин, обслуживали две девушки. Внутри было нечто вроде стойки со вкопанными в землю табуретами. Но ему, пришедшему на своих двоих, было стыдно войти туда и усесться.

Подобное унизительное ощущение у Мегрэ возникало по несколько раз на дню. У американцев есть все. В любом захолустном городишке машин, да еще каких шикарных, не меньше, чем на Елисейских полях. Одежду и обувь американцы носят только новую. Впечатление такое, будто здесь не имеют представления о сапожниках. Все выглядят хорошо отмытыми и преуспевающими.

Дома у них новые и набиты самой совершенной техникой.

Словом, у американцев есть все.

И тем не менее пятеро двадцатилетних парней предстали перед коронером, потому что всю ночь пропьянствовали с девушкой, а потом эту девушку раскромсал поезд.

Но он-то, Мегрэ, что может сделать? Да и не его это забота. Командировки вроде той, что была предоставлена ему после стольких лет службы, являются, в сущности, увеселительными поездками. Он раскатывает по городам, получает неплохие командировочные, принимает серебряные звезды помощника шерифа, пьет виски и коктейли, выслушивает разные истории.

Но это сильнее его. Такое же чувство беспокойства у Мегрэ бывало во Франции, когда он получал глухое дело, которое во что бы то ни стало надо раскрыть.

Да, у них есть все. Однако газеты заполнены сообщениями о всевозможных преступлениях. В Фениксе только что арестовали шайку гангстеров, самому старшему из которых пятнадцать, а самому младшему – двенадцать лет. Вчера в Техасе восемнадцатилетний школьник (он уже женат) убил свояченицу. Тринадцатилетняя девочка (тоже уже замужем) родила близнецов; муж ее сидит в тюрьме за кражу.

Мегрэ машинально направился к «Пингвину». Вчера он доехал до бара на машине и был уверен, что это совсем рядом. Но теперь понял, каковы расстояния в этом городе, и стал посматривать нет ли такси, поскольку весь уже взмок.

У них есть все. Но почему тогда вчера вечером в «Пингвине» все посетители были такие угрюмые?

Не пошел ли он действительно в своего дядюшку, который заводил часы, в том числе и чужие? Мегрэ впервые задумался о нем и, кажется, понял истинный смысл мании этого добрейшего человека. Дядюшка боялся остановившихся часов. А ведь каждые часы в любой момент могут встать. Люди рассеянны, они забывают заводить механизм.

Дядюшка инстинктивно взял эту заботу на себя.

Мегрэ, почувствовав что-то неладное, тоже всегда испытывал тревогу. Он сразу начинал доискиваться, в чем дело, всюду совал свой нос, вынюхивал…

Что же неладно в этой стране, где у людей есть все?

Мужчины здесь, как правило, высокие, крепкие, хорошо сложены, выглядят приятно и притом жизнерадостны. Женщины в большинстве хороши собой. Магазины забиты товарами, дома – самые комфортабельные в мире, кино – на каждом углу, нищего тут не встретишь, и такое впечатление, что о бедности здесь не имеют понятия.

Бальзамировщик тут покупает на радио музыкальную программу. Кладбища выглядят как великолепные парки, и их не огораживают каменными стенами и решетками.

Вокруг домов газоны, и в этот час мужчины в одних рубашках или голые по пояс поливают траву и цветы. Между соседними садами ни заборов, ни живых изгородей, Все у них есть, черт возьми! Они используют достижения науки, чтобы сделать жизнь как можно приятнее, и при пробуждении вам по вашему радиоприемнику от имени фирмы, производящей овсяные хлопья, сердечно пожелают доброго утра, а в день рождения не забудут поздравить.

Тогда почему?..

Несомненно, этот вопрос и был причиной того, что Мегрэ никак не мог отвязаться от мыслей о пятерых парнях, которых до сих пор в глаза не видел, о погибшей Бесси – он даже не знал, как она выглядит, – и об остальных, кто фигурировал на следствии.

Разные страны во многом не похожи. Но во многом одинаковы.

Нищета – вот что, наверно, больше всего отличает их друг от друга.

Мегрэ была отлично знакома нищета бедных парижских кварталов, крохотных бистро у Итальянской заставы и Сэнт-Уэна, неряшливая нищета окраин, стыдливая – Монмартра или Пер-Лашеза. Знал он дошедших до крайности бродяг, ночующих на набережных, обитателей ночлежек на площади Мобер и ночлежек Армии спасения.

Эта нищета была ему понятна; можно понять, с чего она началась, и проследить, как углублялась.

Но тут – подозревал Мегрэ – нищета не ходит в лохмотьях, она чисто вымыта; это нищета с собственной ванной и потому кажется куда более жестокой, беспощадной, безысходной.

Мегрэ наконец-то добрался до «Пингвина» и взгромоздился на табурет. Бармен узнал его и, вспомнив, что он пил вчера, дружески полуспросил-полупрелрожил:

– «Манхеттен»?

Мегрэ кивнул. Ему было все равно. Недавно пробило восемь.

Вечер только начинался, но человек двадцать уже утоляли за стойкой первую жажду; в некоторых кабинках были заняты столики.

В зале прислуживала молоденькая девушка в брюках и белой блузке. Вчера Мегрэ ее не видел. Он проследил за нею взглядом. При каждом шаге ее бедра обрисовывались под тонким черным габардином брюк.

Обслужив клиента, она бросила пятицентовую монету в музыкальный автомат, и на ее лице сразу же появилось сентиментальное выражение. Отойдя в угол и облокотясь на стойку, она с мечтательным видом слушала музыку.

Здесь нет кафе на открытом воздухе, где можно выпить аперитив, глазея при свете заходящего солнца на прохожих и вдыхая аромат цветущих каштанов.

В Америке пьют, но пьют, укрывшись в барах, недоступных постороннему взгляду, словно удовлетворяют нечистую страсть.

Не потому ли здесь пьют так много?

Машинист поезда давал показания последним. Это был человек средних лет, хорошо одетый, и Мегрэ сперва принял его за судейского чиновника.

– Когда я заметил тело, останавливать поезд было уже поздно: я вел состав из шестидесяти восьми груженых вагонов.

Шестьдесят восемь вагонов-рефрижераторов из Мексики с фруктами и овощами. Плоды везут сюда из всех стран мира. Ежедневно в гаванях швартуются сотни кораблей-фруктовозов.

У американцев есть все.

– Было уже светло? – спросил атторней.

– Начало светать. Она лежала на путях.

Принесли классную доску. Машинист мелом начертил две линии – рельсы – и между ними изобразил нечто вроде куклы.

– Здесь голова.

Бесси лежала между рельсами, не касаясь их.

– Она лежала на спине, подогнув колени, как тут нарисовано. Это рука. А это – другая, которую отрезало.

Мегрэ смотрел сзади на пятерых сержантов, главным образом, на Уорда, который, видимо, был влюблен в Бесси. Вполне возможно, он или кто-нибудь из его приятелей в ту ночь занимался с нею любовью.

– Тело протащило футов девяносто.

– До того как поезд наехал на Бесси, у вас было время определить, жива она или нет?

– Затрудняюсь сказать, сэр.

– А у вас не создалось впечатление, что руки у нее связаны?

– Нет, сэр. Руки у нее, как видно из рисунка, были сложены на животе.

И, понизив голос, машинист торопливо добавил:

– Я собрал с насыпи мозги.

– Вы действительно нашли веревку?

– Да, сэр. Обрывок длиной в полфута. На путях валяется много подобного хлама.

– Веревка лежала рядом с телом?

– Примерно в трех футах.

– Больше ничего не нашли?

– Нашел, сэр.

Машинист порылся в кармане и вытащил маленькую белую пуговицу.

– Пуговицу от рубашки. Я машинально сунул ее в карман.

И он передал ее коронеру, тот – атторнею, атторней – О' Року, который продемонстрировал пуговицу присяжным и положил рядом с собой на стол.

– В чем была Бесси?

– В бежевой блузке.

– С белыми пуговицами?

– Нет, сэр, под цвет блузки.

– Сколько человек в поездной бригаде?

– Пять.

Снова встал Хэролд Митчелл, брат Бесси. Ему дали слово.

– Прошу взять показания у остальных четырех. По его утверждению, помощник машиниста будто бы говорил, что перед наездом успел заметить на руках у Бесси веревку.

– Перерыв!

Что-то, однако, произошло, хотя Мегрэ не понимал – что. Атторней внезапно поднялся, сказал несколько слов коронеру – комиссар их не расслышал. Коронер отдал какое-то распоряжение.

Когда все вышли из зала суда, пятеро сержантов не отправились, как вчера, в сопровождении офицера на базу: помощник шерифа с огромным револьвером повел их в глубь здания.

Мегрэ из любопытства решил взглянуть, куда их повели. Он увидел мощную решетчатую дверь, а за нею еще решетки – тюремных камер на галерее Мегрэ догнал одного из присяжных.

– Их что, арестовали?

Тот сначала не понял вопроса – из-за произношения Мегрэ.

– Да, за спаивание несовершеннолетней.

– Китайца тоже?

– Он же заплатил за одну бутылку виски.

Итак, они сейчас в тюрьме, потому что напоили Бесси, которая к семнадцати годам успела побывать замужем, развестись и, в общем-то, занималась проституцией.

Мегрэ, конечно, понимал, что турист всегда немножко смешон: ему хочется, чтобы везде все было так, как у него на родине.

Может быть, у них здесь все иначе, и дознание, проводимое коронером, – всего-навсего формальность, а настоящее расследование ведется где-то в другом месте?

Но оснований думать так в тот вечер у Мегрэ не было. Один из посетителей, громогласно распрощавшись с приятелями, несколько неуверенной походкой вывалился из бара, и тут Мегрэ увидел О'Рока: раньше его заслонял ушедший.

О'Рок сидел в кабинке, перед ним стояла бутылка пива. Подошла официантка и села рядом с ним. Похоже, они были в хороших отношениях. Разговаривая, старший помощник шерифа поглаживал ее по руке, а потом налил ей стакан пива.

Интересно, знает ли он Мегрэ? Показал ли ему Гарри Коул комиссара среди присутствующих на заседании?

Мегрэ было приятно увидеть своего американского коллегу в баре. Может быть, он тоже не новичок в сыске? По всему видно, что это не первый визит О'Рока в «Пингвин».

Старший помощник шерифа прочно устроился в углу и не разыгрывал из себя сыщика. Курил он не трубку, а сигареты. И вдруг совершил нечто из ряда вон выходящее: закурив сигарету и сделав несколько затяжек, совершенно непринужденно протянул девушке, и та подхватила ее губами.

Была ли она здесь в ночь смерти Бесси? Вероятно, да.

О'Рок шутил, девушка хохотала. Обслужив только что пришедшую парочку, вернулась и опять села рядом с ним.

Похоже, О'Рок за ней приударяет. Лицо у него багровое, рыжие волосы стрижены бобриком.

Почему бы Мегрэ не подсесть к ним? Так бы они и познакомились.

Мегрэ поймал себя на том, что сделал заказ по-французски:

– Un demi!

Спохватившись, тут же поправился:

– Бутылку пива!

Пиво было крепкое, как в Англии. Многие пренебрегали стаканами и тянули прямо из горлышка. Рядом с Мегрэ находился автомат для продажи сигарет – в парижском метро в похожем автомате можно купить шоколадку.

Но что же тут все-таки не так?

Рассказывая о тех, кто вербуется в армию, Гарри Коул заметил:

– Среди них много «условников».

Мегрэ не понял, и Коул объяснил:

– Когда у нас приговаривают человека к двум или, скажем, пяти годам тюремного заключения, это вовсе не значит, что он отсидит весь срок. Через некоторое время, чаще всего через несколько месяцев, его, если он примерно ведет себя, освобождают условно. Он живет на свободе, но обязан являться к офицеру полиции и отчитываться в своих действиях сперва ежедневно, потом каждую неделю и, наконец, раз в месяц.

– Рецидивы часты?

– У меня нет под рукой статистики. У нас в ФБР считают, что условное освобождение предоставляют слишком широко. Бывали случаи, когда освобожденный условно совершал ограбление, а то и убийство через несколько часов после выхода из тюрьмы. Многие из них предпочитают вступить в армию: это автоматически освобождает от надзора полиции.

– Уорд из таких?

– Не думаю. Вот у Маллинза, должно быть, немало судимостей за разные мелкие преступления. Главным образом, за драки и телесные повреждения. Он из Мичигана, а там хулиганов пруд пруди.

И еще одно обстоятельство сбивало с толку Мегрэ. Почти никто здесь не живет там, где родился. Тусонский коронер, являющийся одновременно мировым судьей, происходит из Мэриленда, образование получил в Калифорнии. Машинист, который сегодня давал показания, родом из Теннесси. А бармен прибыл сюда прямиком из Бруклина.

В больших городах на Севере существуют трущобы, то есть районы с домами казарменного типа; люди там ожесточены, подростки в каждом квартале сбиваются в гангстерские шайки.

В предместьях южных городов люди живут в деревянных бараках, сколоченных, в основном, из обрезков.

Мегрэ почувствовал: это ничего не объясняет. Дело в другом.

И вдруг подумал: а что, если О'Рок сидит здесь, чтобы присматривать за ним, Мегрэ? Ничего невероятного в этом нет. Гарри Коул, несмотря на легкомысленный вид человека, играющего жизнью и людьми, вполне мог догадаться, что комиссар сегодня вечером придет в «Пингвин». Может быть, они не хотят, чтобы он совал нос в это дело?

Мегрэ почувствовал, что зря выпил так много. Но что было делать? Здесь не принято, как в парижском кафе, целый час сидеть с единственной рюмкой. Не мог же он без конца в одиночестве бродить по улицам. А идти в кино или сидеть, запершись, в номере отеля тоже не хотелось.

Он поступал, как все. Когда стакан пустел, знаком приказывал бармену наполнить. Мегрэ успокаивал себя: завтра утром достаточно будет хлебнуть снадобья из голубого сифона, и все придет в норму.

У него был записан номер дома, где Бесси жила с Эрной Болтон. Выйдя наконец из бара, он неторопливо побрел по городу, внимательно всматриваясь в названия или – здесь это чаще – номера улиц.

Мегрэ миновал торговый центр с освещенными витринами и пошел по темным улицам.

Специально они, что ли, не закрывают ставни и не задергивают занавески?

У всех домов здесь веранды, и почти на каждой, покачиваясь в креслах-качалках, сидят семьи в полном составе.

Сквозь освещенные окна открываются сцены домашней жизни: ужинает парочка, женщина причесывается, мужчина читает газету, и из каждого дома доносятся звуки радио.

Одноэтажный дом Бесси и Эрны Болтон оказался угловым. Домик выглядел почти кокетливо и даже нарядно. В комнатах горел свет. Хэролд Митчелл и музыкант сидели на диване, а Эрна в пеньюаре готовила им виски со льдом.

Мэгги Уоллек не было. Возможно, она на работе в закусочной – приносит водителям сосиски и спагетти.

Никаких тайн. Жизнь здесь, похоже, проходит в открытую. Нет подозрительных теней, шныряющих вокруг домов, нет плотных гардин, наглухо закрывающих окна. Только машины выскакивают бог весть откуда, без гудков, мгновенно тормозят на перекрестках, когда в светофоре зеленый свет сменяется красным, а потом срываются с места и уносятся бог знает куда.

В этот вечер Мегрэ так и не поужинал. Аптеки в центре города, где он надеялся перехватить сандвич, оказались закрытыми. Закрыто было все, кроме трех кинотеатров и множества баров.

Тогда, не солоно хлебавши, он заглянул в один бар, потом в другой. По-приятельски, как завсегдатай, приветствовал бармена, взгромождался на табурет.

В каждом баре гремела одна и та же оглушительная музыка. Вдоль стойки были установлены никелированные аппараты, соединенные с проигрывателем; посетители совали в них пятицентовки и поворачивали стрелку указателя на название пластинки, которую хотели послушать.

Может быть, этим все объясняется?

Мегрэ был один и вел себя, как должно вести одинокому человеку.

В отель он вернулся чудовищно усталый, в желчном настроении. Дошел до лифта, вернулся, положил ключ от автомобиля Коула в ящик портье: вдруг его коллеге завтра спозаранку понадобится машина.

– Good night, sir! Good night!

У изголовья кровати лежала библия. Точно такие же библии в черных переплетах дожидаются приезжих в сотнях номеров отеля.

Итак, или бар, или библия!

Заседание было назначено на втором этаже и, ожидая сигнала Иезекииля, публика прогуливалась по галерее под лучами уже припекающего утреннего солнца.

Все были в чистых рубашках, все смыли под душем ночной пот.

Так каждое утро они с улыбкой начинают жизнь снова.

При входе в зал Мегрэ слегка оторопел, увидев пятерых гуляк не в авиационной форме, а в мешковатых голубых одеяниях без воротника, несколько смахивающих на пижамы.

Они сразу утратили вид славных мальчишек. Вдруг стала бросаться в глаза не правильность черт, какая-то смущающая асимметричность лиц.

В зале стояла классная доска; на ней все еще оставались нарисованные мелом две линии, изображающие рельсы, а между ними – фигурка.

– Элайес Хансен, представитель Южно-Тихоокеанской железной дороги.

Хансен не принадлежал к поездной бригаде, на вызове которой настаивал Митчелл. Громким, монотонным голосом он невозмутимо разъяснил, в чем состоят его обязанности. По поручению железнодорожной компании он проводит расследование краж, а также несчастных случаев и убийств в поездах.

Внешность Хансена выдавала его скандинавское происхождение, Дело свое он знал. Давать показания ему было не в новинку, и он поворачивался от коронера к присяжным со сноровкой школьного учителя, объясняющего трудную тему.

– Я живу в Ногалесе. Мне позвонили примерно в пять утра, В пять двадцать восемь я на своей машине был уже на месте.

– Вы видели какие-нибудь машины около места происшествия?

– Да, Там стояла скорая помощь и с полдюжины легковых – одни принадлежали полиции, другие проезжающим. Помощник шерифа не пропускал зевак к железной дороге.

– Поезд еще стоял там?

– Нет. Я встретил шерифа Этуотера, который приехал раньше меня.

Хансен указал на одного из сидящих в зале; Мегрэ уже приметил его, но не думал, что это коллега.

– Что вы предприняли?

Свидетель встал, непринужденно подошел к доске, взял мел.

– Позвольте, я сотру.

Потом он нарисовал шоссе, железнодорожные пути, обозначил стороны света и стрелками – направления на Тусон и Ногалес.

– Этуотер сразу же повел меня вот сюда и указал на следы колес, свидетельствующие, что здесь резко затормозила машина, которая после этого встала на обочине. Как известно, грунт там песчаный. От места остановки машины вела четкая цепочка следов, и мы пошли по ним.

– Следы скольких человек?

– Мужчины и женщины.

– Вы не могли бы приблизительно изобразить, как проходили следы?

Хансен нарисовал две пунктирные линии.

– Мужчина и женщина, как мне представляется, шли рядом, но не по прямой. Они неоднократно меняли направление, прежде чем дошли до железной дороги, и, по крайней мере, два раза останавливались. В этом месте – я ставлю тут крестик – они пересекли насыпь. На некотором расстоянии за насыпью следы теряются: там твердый каменистый грунт. Мы прошли обратно до того места, где женщину переехал поезд. Не на самой насыпи, отсыпанной из гравия, а в десяти-пятнадцати футах от нее были обнаружены женские следы.

– А мужские?

– Были, но шли они не параллельно женским Вот здесь кто-то помочился: на песке это четко видно.

– Вы не заметили, следы где-нибудь пересекались?

– Да, сэр. Дважды. Вот здесь и здесь отпечаток мужской обуви перекрывает отпечаток женской. Создается такое впечатление, словно мужчина шел следом за женщиной.

– Обратные мужские следы, то есть ведущие к шоссе, обнаружены?

– Непрерывные и четкие – нет. Тут много нечетких следов, оставленных, видимо, поездной бригадой, санитарами скорой помощи и полицейскими.

– Веревка, о которой говорил машинист, у вас?

Хансен невозмутимо вытащил из кармана обрывок веревки; видимо, он не придавал ей никакого значения.

– Вот она. В сорока футах оттуда я нашел еще одну.

– Атторней, у вас есть вопросы?

– Сколько человек было на месте происшествия, когда вы туда прибыли?

– Человек двенадцать.

– Кроме вас, кто-нибудь занимался расследованием?

– Помощник шерифа Этуотер и, полагаю, О'Рок.

– Вы что-нибудь еще нашли?

– В футах пятнадцати от путей сумочку из белой кожи.

– С той стороны, где следы?

– Нет, с противоположной. Она частично погрузилась в песок: очевидно, ее отшвырнуло в момент удара. Подобные случаи известны. Это результат действия центробежной силы.

– Вы открывали сумочку?

– Я передал ее старшему помощнику шерифа О'Року.

– И на этом вы завершили расследование?

– Нет, сэр. Я обследовал участки шоссе длиной примерно по полмили в направлениях Тусона и Ногалеса. Футах в четырехстах в сторону Ногалеса обнаружил очень четкие отпечатки шин, свидетельствующие, что на правой обочине стояла машина. Рядом были следы нескольких человек, а на шоссе было явственно видно, что машина здесь развернулась.

– Эти следы идентичны следам той машины, о которой вы говорили прежде?

– Нет, сэр.

– Почему вы в этом уверены?

Хансен вытащил из кармана листок и перечислил марки покрышек машины, которая сделала разворот. Все четыре покрышки были стертые, и все были разных марок.

– Вам известно, какой машине они принадлежат?

– Да, я потом установил. «Шевроле» Уорда.

– А что с машиной, от которой идут следы мужчины и женщины?

– Думаю, для шерифа не составит труда найти ее. Покрышки, которые стоят на ней, можно купить только в рассрочку.

– Вы проверили такси, на котором ехали капралы Ван-Флит и У Ли, а также сержант О'Нил?

– Да, сэр. Отпечатки не совпадают. У такси шины марки «Гудрич».

– Присяжные, вопросы есть?

Перерыв. Мегрэ уже раскурил трубку. Помощник шерифа с поясом, набитым патронами, и огромным револьвером вывел пятерых парией в тюремной одежде на галерею; они по очереди сходили в туалет, где комиссар оказался одновременно с Уордом и Митчеллом.

Уж не ошибся ли он? Мегрэ показалось, что, когда он открыл дверь, Уорд и брат Бесси мгновенно замолчали.