Мегрэ шел вдоль набережных Сены, рассеянно глядя на воду: трубка во рту, руки в карманах, настроение, судя по всему, у него было скверное.

Он не мог отделаться от угрызений совести. Он вел себя с Натали жестоко, почти безжалостно, а ведь он не испытывал к ней никакой враждебности.

Особенно сегодня. Она была растеряна, не в силах доиграть до конца свою роль, и вдруг не выдержала. Он хорошо знал, что это не было спектаклем: силы Натали оказались на исходе. Да и он, по совести говоря, неплохо справился со своими обязанностями, и если был жесток, то лишь из уверенности, что это необходимо.

Да и врач, который знал ее не первый год, был с ней не более мягок.

Теперь, после укола, она спала глубоким сном. Но когда проснется?

В огромной квартире не было никого, кроме горничной Клер Марель, на чью преданность она могла рассчитывать. И так продолжалось пятнадцать лет

Кухарка Мари Жалон, на руках у которой практически вырос Жерар Сабен-Левек, всегда считала ее самозванкой. Дворецкий Оноре с отвращением взирал на нескончаемую череду бутылок. Была еще уборщица, которая приходила по утрам, некая мадам Ренге; видел ее комиссар только мельком и подозревал, что она тоже принадлежит к клану Жерара.

Нотариус был одним из тех людей, кто всю жизнь сохраняет в себе нечто ребячливое, и ему из-за этого все прощается. От ребенка в нем сохранился присущий детям эгоизм и одновременно какая-то душевная чистота.

Еще до свадьбы он начал вести ту жизнь, к которой вынужден был вернуться вскоре после нее. В принадлежавшей ему нотариальной конторе он был блудным сыном, которому всегда сопутствовала удача. И когда его брала охота, он становился вечером г-ном Шарлем.

Он был известен почти во всех кабаре на Елисейских полях и по соседству. На этот счет удалось выяснить кое-что любопытное. Его не смогли припомнить ни в Сен-Жермен де Пре, ни на Монмартре. Он выходил на охоту, если можно так выразиться, только в определенном районе – самом элегантном, самом снобистском.

Стоило ему появиться, как швейцары в галунах выражали ему свое уважение, здороваясь с известной фамильярностью: «Добрый вечер, господин Шарль»…

И добрую половину ночи он оставался г-ном Шарлем, вечно молодым человеком, который всем улыбается и раздает крупные чаевые.

Танцорки, со своей стороны, наблюдали за ним, спрашивая себя, не наступил ли их черед. Иногда он лишь выпивал с одной из них бутылку шампанского. В другой раз уводил ее с собой, и хозяин не смел этому противиться.

Счастливый человек. Человек без проблем. Он не посещал людей своего круга. Его нельзя было увидеть в гостиных. Ему нравилась доступность профессионалок, и когда ему случалось провести у одной из них несколько дней, он с удовольствием помогал ей по хозяйству

Он наверняка не хотел жениться. Он не испытывал необходимости видеть в квартире женщину.

Тем не менее он женился на Натали. Предстала ли она перед ним как воплощение нежности и покорности, не говоря уж о женской слабости?

Возможно. На фотографии для паспорта у нее был трогательный вид юной, легко ранимой девушки.

Она приняла его покровительство. Сумела убедить, что он сильный…

Замуж она выходила в белом, как настоящая девица, а попав в дом на бульваре Сен-Жермен, пришла в восхищение. В Канне большая вилла во вкусе 1900 года тоже показалась ей раем, и она даже решила переносить присутствие собаки, которая скалила на нее зубы.

Что послужило поводом к разрыву?

Дни напролет Натали оставалась одна в огромной квартире. Свекор ее и Жерар были внизу, каждый в своем кабинете, а обеды проходили как-то натянуто. Клер у нее тогда еще не было, а для горничной она была просто женой хозяина.

Постепенно Натали ожесточилась. Для начала она потребовала от мужа избавиться от собаки, и он нехотя согласился. Вечерами им было нечего сказать друг другу. Книг она не читала. Только смотрела телевизор.

Спали они еще вместе, хотя настоящей близости между ними не возникло.

И в один прекрасный день Жерар, ничего не говоря, вышел из дома и отправился в район площади Звезды, чтобы вновь выступать в роли г-на Шарля.

Таков был его истинный характер, в этом он был как ребенок. Удаль переполняла его. Все его ждали, все ему были рады.

Она-то думала стать центром дома, а стала его бесполезным украшением. Ее терпели. О разводе он не заговаривал, но у них уже были раздельные комнаты, и Натали одна томилась в постели, вновь и вновь припоминая свои обиды.

Было не холодно. Солнце медленно клонилось к западу, и Мегрэ никуда не торопился. Раза два он столкнулся с прохожими, шагавшими в противоположном направлении.

Поскольку Натали была танцоркой, пить она уже привыкла в меру или не очень. Оставаясь одна в квартире, пить она начала больше, чтобы забыться.

Был ли Мегрэ прав? Просто он таким образом восстанавливал прошлое. Чем больше она пила, тем дальше муж уходил от нее. Свекор умер. У Жерара появились дополнительные заботы, и у него все чаще возникала необходимость расслабиться.

Они сумели выдержать пятнадцать лет – и тот, и другая. Именно это и изумляло Мегрэ. В течение пятнадцати лет, не произнося ни слова, встречались они в комнатах, где по-настоящему никто не жил. Кончилось тем, что она не смогла больше видеть перед собой мужа за обедом.

Натали стала посторонней, и ей повезло, что появилась Клер, ставшая ее единственной союзницей.

Почему она не уходила? Почему терпела это существование?

После обеда она отправлялась в кино. По крайней мере, говорила, что туда идет. Время от времени заставляла шофера отвезти ее в какой-нибудь бар на Елисейских полях, где пила в одиночестве, сидя на высоком табурете.

Бармены сами наполняли ей рюмку, когда она пустела. Ни с кем Натали не заговаривала. Никто не заговаривал с ней. Для других она была «пьющей женщиной».

Удалось ли ей в конце концов встретить мужчину, которому она стала нужна, кто дал ей понять, что она что-то значит?

До сих пор расследование не давало оснований для таких предположений. По утверждению Вито, она всегда выходила из баров одна, не очень твердо держась на ногах.

Теперь Натали стала вдовой. Квартира, контора, состояние принадлежали ей, но не слишком ли поздно? Пила она больше, чем когда-либо. Чего-то боялась. Казалось, жизнь, реальность пугают ее.

Куда она ходила, когда вышла через садовую калитку? И кто звонил ей утром?

У нее было сложно отличить правду от лжи. Искусная актерка, она в несколько минут могла превратиться в светскую даму, чтобы предстать перед журналистами и фотографами.

Мегрэ перешел Новый мост и заглянул в пивную «У дофина».

– Пастис, как давеча?

– Нет. Коньяку.

Это был вызов. Он решил поступать, как она. Пить коньяк. И первый же глоток обжег ему горло. Тем не менее, прежде чем отправиться в уголовную полицию, он заказал еще рюмку.

На письменном столе его ждала та же папка с делом, которую он уже изучал со своим коллегой из отдела светской жизни.

Мегрэ взял ее и отнес в инспекторскую. В комнате в это время находилось человек двадцать.

– Мне понадобятся десять инспекторов, те, кто меньше всего похож на полицейских.

У одних на лицах появились улыбки, другие поджали губы.

– Вот список всех кабаре и ночных заведений Парижа. Сен-Жермен-де-Пре и Монмартром можете не заниматься. Работайте только в восьмом округе и рядом.

Он протянул Люкасу список и дюжину каннских фотографий.

– Скрывать, где вы служите, не надо, но избегайте привлекать к себе внимание. Каждому из вас вручат фотографию и определенное количество адресов. Отправляйтесь туда ближе к полуночи. Расспрашивайте бармена, если удастся – хозяина, метрдотеля и танцорок. Запомните число – восемнадцатое февраля. Запомните также имя: господин Шарль. Я забыл: есть еще продавщицы цветов, которые ходят из одного заведения в другое. Знаю, что чудес не бывает, но мне хотелось бы выяснить, не видел ли кто-нибудь господина Шарля восемнадцатого февраля.

Он передал папку Люкасу и, по-прежнему озабоченный, вернулся к себе в кабинет.

Наверное, он искал иголку в стоге сена, но бывает, что люди вспоминают какое-то число в связи с днем рождения, случайным событием.

Лапуэнт пошел за ним.

– Разрешите, шеф?.. Я хотел бы обратить ваше внимание на один телефонный звонок, на который позволил себе ответить в ваше отсутствие… Звонили из муниципального совета. Из Пюто сообщили, что постовым полицейским, которого заинтересовало, что черная машина марки «ДС» уже несколько дней стоит около пустыря, представлено донесение. Кажется, на сиденье рядом с шофером или, вернее, на спинке сиденья есть пятна крови.

– Кому принадлежит машина?

– Некоему Даннери из министерства путей сообщения, он живет на улице Ла-Боэси.

– Когда у него была украдена машина?

– Это-то и интересно: восемнадцатого февраля. Он заявил о краже в свой комиссариат. Никто и не вспомнил об этом пустынном уголке в Пюто.

– Номера поменяли?

– Даже не меняли. Поэтому сразу и установили владельца.

– Где находится машина?

– Я попросил комиссара полиции в Пюто, чтобы ее не трогали и выставили постового.

Наконец-то материальная улика! Конечно, совсем крохотная, но случайно может куда-нибудь привести.

– Соедини меня с доктором Гренье. Только бы он не был занят на вскрытии!

– Гренье?.. Это Мегрэ. Вы мне нужны.

– Сейчас?

– Как можно быстрее.

– Еще один труп?

– Нет. Но похоже, машина, на которой привезли труп.

– Куда мне надо идти?

– Сюда. Я точно не знаю, где она находится. Мы заедем в комиссариат в Пюто, там – в курсе дела.

– Идет. Дайте мне четверть часа.

Потом Мегрэ позвонил Мерсу в отдел идентификации.

– Мне нужны твои специалисты, которые занимаются нотариусом.

– Они тут. Куда им ехать?

– В комиссариат Пюто, там им скажут, где стоит машина.

За всем этим Мегрэ стал понемногу забывать, что сегодня ему выпал тяжелый денек. Он посадил в машину доктора Гренье, Лапуэнт сел за руль и повез их в Пюто, что в это время суток было делом непростым.

– Редко вы к нам заглядываете, господин начальник…

– Может быть, кто-нибудь из ваших покажет нам, где машина, которую только что обнаружили?

– Это нетрудно.

Мегрэ отдал распоряжение постовому полицейскому, который не без труда втиснулся в машину.

– Это совсем рядом. Перед строительной площадкой. Там сносят старую халупу, чтобы на ее месте построить блочный дом…

Машину покрывал слой пыли. С нее сняли резину и фары. Постовой вышагивал взад и вперед, а к Мегрэ бросился мужчина лет пятидесяти.

– Видите, в каком они виде мне ее оставили?

– Вы хозяин машины?

– Жорж Даннери, инженер министерства путей сообщения…

– Где была украдена машина?

– Прямо у дома. Мы с женой обедали и собирались поехать в кино в Латинском квартале. Автомобиль исчез. Я побежал в комиссариат… Кто мне оплатит новую резину, фары и ремонт?

– Вам надо будет обратиться в соответствующую службу.

– А какая служба – соответствующая?

Несколько раздосадованный, Мегрэ признался:

– Понятия не имею.

Машина была обита внутри серой тканью, в которую впиталась кровь; судебно-медицинский эксперт вытащил из сумки маленькие пузырьки и погрузился в свою непростую работу.

Люди из отдела идентификации искали отпечатки пальцев на руле, переключателе скоростей, тормозе, а также дверцах.

– Что-нибудь есть?

– Прекрасные отпечатки на руле. Остальные все такие четкие. Кто-то курил «Жиган» – полная пепельница этих окурков.

– А убитый?

– Здесь ничего. Кровь на спинке сиденья.

– И кусочки мозга, – вмешался в разговор врач. – Именно такие следы должны были остаться, если здесь находился человек, которому я делал вскрытие.

Они педантично проработали еще час. Собралась группка любопытных, и два постовых из Пюто не давали им приблизиться.

Машина, загнанная под строительные леса, где в это время никто не работал, была видна только наполовину.

Г-н Даннери переходил от одного к другому: он нервничал и занимало его только одно – кто оплатит ему ремонт.

– Вы застрахованы от кражи?

– Да, но компании никогда не платят всю сумму. А я не собираюсь выкладывать деньги из собственного кармана. Если бы в Париже на улицах лучше следили за порядком, такого не могло бы случиться.

– Ключи вы оставили в машине?

– Мне не могло прийти в голову, что ими кто-нибудь воспользуется… Надо менять всю обивку… Я даже не могу ответить себе, согласится ли моя жена сесть в машину, в которой перевозили труп.

Люди из отдела идентификации обнаружили несколько шерстяных ниток, которые могли быть из твидового пиджака.

– Продолжайте в том же духе, ребята. Постарайтесь представить мне первое заключение, пусть даже неполное, завтра утром.

– Попробуем, шеф.

– С моей стороны задержек не будет, – проговорил судебно-медицинский эксперт. – Простой анализ крови. Я позвоню вам домой сегодня вечером.

Лапуэнт высадил комиссара у его дома. Г-жа Мегрэ встретила мужа у двери и, нахмурившись, взглянула на него.

– Не очень устал?

– Очень.

– Твое дело двигается?

– Кто знает…

Как никогда сумрачный, он, казалось, даже не замечал, что ест. После обеда поглубже устроился в кресле, раскурил трубку и уставился в телевизор.

Он думал о Натали.

Мегрэ дремал в кресле, когда тишину, окутывавшую его, разорвал резкий телефонный звонок. Горела только лампа. Телевизор был выключен. В трех шагах от него г-жа Мегрэ шила, устроившись на стуле.

В кресло она никогда не садилась, утверждая, что чувствует себя в нем как в тюрьме.

Тяжело ступая, он подошел к телефону.

– Комиссар Мегрэ?

– Да, я…

Наверное, говорил он невнятно, потому что на другом конце провода спросили:

– Я вас разбудил?

– Нет. Кто у аппарата?

Голос был ему незнаком.

– Доктор Блуа. Я на бульваре Сен-Жермен, здесь госпожа Сабен-Левек только что пыталась покончить с собой.

– Она в тяжелом состоянии?

– Нет. Я подумал, что вам захочется повидаться с ней прежде, чем я сделаю ей более сильный укол.

– Сейчас буду. Спасибо, что позвонили.

Жена уже протягивала ему пиджак, снимала с вешалки пальто.

– Надеюсь, ты ненадолго?

– Вызови мне такси.

Пока она звонила по телефону, он набил трубку и налил себе стопочку сливянки. Он был взволнован. Это г-жа Мегрэ видела прекрасно. Конечно, ему недоставало сведений о том, что произошло, но определенную ответственность за случившееся он не собирался с себя снимать.

Мегрэ поцеловал жену. Она проводила его до двери и открыла ее. Облокотившись на перила, она провожала его взглядом, и, спускаясь, он помахал ей рукой.

Спустя две минуты перед домом остановилось такси. Мегрэ еще собирался назвать адрес, куда ехать, как шофер хитро спросил:

– Набережная Орфевр?

– Нет. В следующий раз. Бульвар Сен-Жермен, дом двести семь «а».

На светящихся уличных часах Мегрэ увидел, что было двадцать минут одиннадцатого. Значит, сам того не заметив, он проспал около двух часов.

Расплатившись с таксистом, Мегрэ позвонил у входной двери, и бывший полицейский открыл ему.

– Не знаю, что именно произошло, но врач там, наверху.

– Он только что звонил мне.

Мегрэ взбежал по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки, и Клер Марель открыла ему дверь.

Доктор Блуа ждал его в небольшом кабинете Жерара Сабен-Левека.

– Она в постели?

– Да.

– Состояние вызывает тревогу?

– Нет. К счастью, горничная раньше работала у врача и сразу же, даже прежде, чем позвонила мне, наложила жгут выше запястья.

– Мне казалось, что после укола она должна была проспать до завтрашнего утра, если не больше…

– Именно так и должно было случиться. Не понимаю, как она могла проснуться, встать, начать бродить по квартире. Горничная, чтобы не оставлять ее одну, поставила себе раскладушку в будуаре. Проснулась она как от удара и увидела хозяйку, которая шла мимо нее как привидение – это ее собственные слова – или лунатичка. Она прошла через большую гостиную, через столовую. Вошла на половину мужа… «Что вы делаете, мадам? Вставать нельзя ни в коем случае. Вы слышали, что сказал доктор.» Рот у нее был сведен в улыбке, которая больше походила на гримасу. «Ты храбрая девочка, Клер.» Не забывайте, что в этот момент свет был погашен всюду, кроме будуара. Сцена, должно быть, была впечатляющая, но девушка сумела сохранить хладнокровие. «Дай мне выпить…» – «Не думаю, что мне следует это делать.» – «В таком случае я сама схожу за бутылкой.» Клер решила, что лучше даст ей выпить сама. Она уложила хозяйку, потом позвонила мне. Я играл с друзьями в бридж. Бросился сюда. Рана глубокая, и мне пришлось наложить три зажима. Она ничего не сказала. Смотрит в одну точку, на лице ничего не отражается, разве что равнодушие.

– Она знает, что вы мне звонили? – спросил Мегрэ.

– Нет. Я звонил из кабинета. Я подумал, что вы, может быть, захотите поговорить с ней прежде, чем я введу ей большую дозу снотворного. У этой женщины потрясающе крепкий организм.

– Я зайду к ней.

Мегрэ снова прошел через комнаты, вошел в будуар, где стояла складная кровать, на которой еще сохранилось углубление от лежавшего на ней тела.

– Видите, что вы наделали? – спросила у него Клер. Она не сердилась, но голос у нее был грустный.

– Как она?

– Лежит неподвижно, смотрит в потолок и не отвечает, когда я с ней заговариваю. Я вас только прошу – будьте с ней гуманны.

Мегрэ чувствовал себя неловко, входя в спальню. На простыне, которая закрывала Натали до подбородка, покоилась ее забинтованная рука.

– Я так и знала, что вас попросят приехать.

Голос был усталый.

– Я действительно хотела умереть. Это единственный выход из положения, правда?

– Из какого положения?

– Из того, что жизнь для меня потеряла всякий смысл.

Эти слова удивили комиссара: казалось, они противоречат действительности. К мужу она не испытывала ни малейшей любви, даже намека на дружеские чувства.

Значит, муж никак не мог быть для нее смыслом жизни.

– Я знаю, что вы только исполняли свои обязанности, но вы были жестоки…

– Вам нечего мне сказать?

Она помолчала.

– Передайте мне бутылку. Когда доктор сделает мне укол, будет слишком поздно.

Мегрэ поколебался, но взял с комода бутылку.

– Рюмку не надо. У меня слишком трясется рука, и я ее опрокину.

Она стала пить из горлышка: печальное зрелище в комнате, где все изысканно и шикарно.

Натали чуть не уронила бутылку, и комиссар еле успел ее подхватить.

– Что вы со мной сделаете?

Отдавала ли она себе отчет в том, что делает? Ее слова, произносимые глухим, тусклым голосом, можно было истолковать по-разному.

– Чего вы ждете?

– Ничего. Мне больше нечего ждать. Я больше не хочу оставаться одна в этом большом доме.

– Это теперь ваш дом.

Рот у нее снова перекосился.

– Да. Мой. Весь – мой.

В этих словах была горькая ирония.

– Кто мог предсказать мне такое, когда я была маленькой танцоркой, правда?

Мегрэ молчал, трубку он так и забыл вынуть изо рта.

– Я – госпожа Сабен-Левек!

Она хотела засмеяться, но у нее вырвалось что-то похожее на рыдание.

– Теперь вы можете меня оставить. Обещаю, что не буду больше пытаться покончить счеты с жизнью. Отправляйтесь к жене. Вы-то ведь – не один!

Натали немного повернула голову и посмотрела на него.

– Вы выбрали себе грязную работу, но это, наверное, не ваша вина.

– Постарайтесь провести спокойную ночь.

– Не бойтесь. На этот раз доктор Блуа увеличит дозу, и только Богу известно, когда я проснусь.

– Спокойной ночи, сударыня.

Мегрэ вышел на цыпочках, почти так, как выходят из комнаты, где лежит покойник. Клер дожидалась его в будуаре.

– Она разговаривала с вами?

– Да.

– В чем-нибудь призналась?

– Нет. Доктор все еще в кабинете?

– Наверное.

Мегрэ пошел к нему.

– Теперь ваша очередь. Я вас здесь подожду.

Мегрэ набил трубку и опустился в кресло. Через несколько минут в комнату вошла Клер. Казалось, комиссар стал ей менее ненавистен.

– Почему вы держитесь с ней так сурово?

– Потому что уверен: она знает, кто убил ее мужа.

– У вас есть доказательства?

– Нет, доказательств у меня нет. Будь они у меня, я уже арестовал бы ее.

Странно, но девушка не протестовала.

– Она несчастная женщина.

– Я это знаю.

– В доме, кроме меня, ее все ненавидят.

– И это я тоже знаю.

– Можно подумать, что, когда на ней женился месье Жерар, она заняла чье-то место.

– Вы когда-нибудь сопровождали ее, когда она выходила из дома?

– Нет.

– Знаете, куда она ходит?

– В кино.

– Вы находили у нее в сумке или в карманах билеты в кино?

Было ясно, что Клер никогда об этом не думала. После некоторого размышления, она в конце концов ответила:

– Нет.

– Она тратила много денег?

– Месье Жерар давал ей все, что она захочет. Она говорила, чтобы я приготовила ту или иную сумочку и положила туда столько-то денег.

– А сколько, например?

– То несколько сотен франков, то – две-три тысячи… – Клер закусила губу. – Я не должна была вам это говорить.

– Почему?

– Вы это лучше меня знаете… В магазинах она почти ничего не покупала. Приглашала поставщиков сюда. Сама ходила только к парикмахеру.

В кабинете появился врач и объявил, обращаясь к горничной:

– На этот раз, думаю, вы можете спать спокойно. Я ввел ей дозу, которая применяется при лечении сном. Не удивляйтесь, что завтра утром она не проснется. Я зайду около полудня.

– Спасибо, доктор.

Клер вышла, а доктор сел, скрестив ноги.

– Она не сказала вам ничего интересного? В том состоянии, в котором она находится, бывает, говорят больше, чем было бы нужно.

– Она спросила меня, между прочим, что я собираюсь с ней делать.

– Она только что спросила меня о том же.

– Думаю, ей многое известно о смерти своего мужа.

– Во всяком случае, она изо всех сил что-то скрывает. Это и привело ее в состояние, в котором она находится. Удивительно, что у нее не началась истерика.

– Она попросила у меня выпить и была так настойчива, что я передал ей бутылку.

– Правильно сделали. В том состоянии, в котором она находится…

– Что ее ждет с медицинской точки зрения?

– Она будет все больше терять контроль над собой.

– Вы хотите сказать, что ее ждет безумие?

– Я не психиатр. Через день-два я как раз собирался показать ее психиатру. Во всяком случае, если она будет пить, как пила, долго она не протянет. Оставлять ее здесь, где нет специального оборудования по уходу, нельзя. Ее нужно поместить в клинику. Не обязательно в психиатрическую. Можно устроить так, чтобы ее лишили выпивки и предоставили необходимый отдых.

Врач вздохнул.

– Не люблю я заниматься такими пациентами. Кстати, вы знаете, когда похороны?

– Я не посмел ее об этом спросить.

– Думаете, она захочет торжественную панихиду?

– Этим, наверное, займется старший клерк. Она не в состоянии.

– Чем спокойнее будет дома, тем лучше для нее. Я не видел траурного катафалка ни в прихожей, ни в большой гостиной.

Оба встали, вышли на улицу и распрощались. Мегрэ вернулся домой и лег. Спал он плохо, его мучили кошмары. Когда жена, протягивая чашку кофе, разбудила его, он чувствовал себя разбитым, как после тяжелой физической работы.

Мегрэ позвонил на службу:

– Лапуэнт… Еще не пришел?

– Только что появился.

– Дай мне его, Люкас.

– Слушаю, шеф, – раздался голос Лапуэнта.

– Заезжай за мной. Но прежде всего, успокойся: ничего нового.

Мегрэ принял ванну, побрился, оделся и проглотил две таблетки аспирина, потому что голова у него раскалывалась. К завтраку он почти не притронулся.

– Вот уж я порадуюсь, когда закончится это дело, – проворчала г-жа Мегрэ. – Ты принимаешь его слишком близко к сердцу: кончится тем, что сам заболеешь.

Он угрюмо взглянул на нее и попытался улыбнуться.

– Газеты почти замолчали об этом деле. Почему?

– Потому что сказать пока нечего.

Лапуэнта он увидел за рулем небольшого автомобиля и сел рядом.

– На столе у меня что-нибудь есть?

– Заключение экспертизы. Шерстяные нитки, найденные в машине, соответствуют ткани на пиджаке потерпевшего…

– Люди, которых я отправил по кабаре?

– Господин Шарль известен почти всюду и слыл шикарным малым.

– Восемнадцатое число?

– Ни один бармен, метрдотель или танцорка не вспоминают именно этот вечер. Правда, может быть, Жамен кое-что обнаружил. Он говорил со старухой цветочницей, которая обслуживает ночные заведения в квартале. Для нее восемнадцатое февраля день не простой – это день рождения ее дочери. Она утверждает, что господин Шарль, который всегда покупал у нее цветы, был в тот вечер в кабаре «Крик-крак» на улице Клемана Маро.

– Больше она ничего не сказала?

– Он был вместе с Зоэ, которой подарил красные гвоздики.

– Адрес старухи есть?

– Жамен его записал. Она хочет прийти лично к вам, потому что некогда встречала вас, когда вы работали в службе охраны порядка.

Они подъехали к воротам, которые уже стали Мегрэ знакомыми.

– Мне вас подождать?

– Нет. Пойдешь со мной.

Мегрэ на ходу поздоровался с привратником и вошел в переднюю нотариальной конторы. Дежурная пропустила его, и, пройдя через кабинет нотариуса, Мегрэ вошел в кабинет к Лёкюрёру. Тот закончил диктовать, знаком попросил секретаршу удалиться, поднялся и пожал Мегрэ руку.

– Кажется, она пыталась покончить с собой и ночью приходил врач?

– Ничего серьезного. Она спит.

– Как по-вашему, почему она это сделала?

– Знай я это, все было бы быстро закончено. Как у вас с нотариальной стороной дела?

– Завещание будет вскрыто сегодня в три часа дня. Я, в общем, знаком с ним, поскольку подписывал его в качестве свидетеля. Госпожа Сабен-Левек наследует состояние, виллу в Канне и доход от конторы. Что будет со мной – решит нотариальная коллегия, согласно воле хозяина, контора действительно должна перейти ко мне.

– Есть еще один вопрос, который требует срочного разрешения, – похороны.

– Могу вам сообщить, что у Сабен-Левеков есть семейный склеп на кладбище Монпарнас.

– С этим решено. Думаю, что будет не слишком прилично отвезти гроб на кладбище, забрав его в Институте судебной медицины. Госпожа Сабен не в состоянии этим заниматься. Да и катафалка я тоже не вижу в квартире на втором этаже.

– Почему не установить его в конторе?

– Я думал об этом же. Вы сможете заняться всем необходимым?

– Я немедленно позвоню в похоронное бюро. Извещения о смерти, наверное, необходимо разослать всем клиентам?

– Я тоже так думаю. И уведомление о смерти в газетах. Кстати, журналисты вам не досаждали?

– Понабежала целая дюжина, вопросы они задавали нескромные, и я их выставил. Двое даже спросили, какой цифрой определяется состояние нотариуса.

– Держите меня в курсе всего, что касается похорон, но госпожу Сабен-Левек пусть не беспокоят.

– Ее не будет в церкви?

– Не думаю. Как скажет врач.

Раз уж он находился в доме, Мегрэ, которого по-прежнему сопровождал Лапуэнт, поднялся наверх. Открыла ему Клер.

– У меня были кое-какие дела внизу, и мне захотелось узнать, все ли в порядке.

– Она спит.

– Ей звонили?

– Нет. Только какой-то журналист, требовавший встречи; он очень рассердился, когда услышал, что это невозможно.

Было видно, что Клер устала. Выспаться ей, наверное, не удалось.

– Отвези меня на улицу Клемана-Маро…

Только для того, чтобы оживить в памяти картину. Ночью улица была почти пустынна. Фасад кабаре был разрисован, а дверь полуоткрыта.

Две уборщицы подметали пол, усыпанный конфетти и серпантином. Стены были затянуты разноцветной материей.

– Что вы хотите? Если вы ищете месье Феликса, то его здесь нет.

– Кто такой месье Феликс?

– Бармен.

Вошел уверенно держащийся мужчина.

– Смотрите-ка, комиссар!.. Здесь у нас вчера вечером был один из ваших инспекторов.

– Какого вы мнения о Луизе?

– Раньше она была панельной проституткой и, если так можно выразиться, никогда не покидала своего квартала. С годами ей пришлось менять профессию. Теперь она продает цветы в ночных заведениях.

– Ей можно доверять?

– В каком смысле?

– Не слишком ли богатое у нее воображение? Верить тому, что она говорит?

– Без сомнения. Секреты она тоже хранить умеет. У большинства этих девиц они имеются, и она их все знает.

– Благодарю вас.

– Почему вы ею интересуетесь?

– Потому что она уверяет, что видела господина Шарля здесь, с девицей, ночью восемнадцатого февраля.

– Почему она помнит число?

– Кажется, это день рождения ее дочери.

– Тогда это правда.

До набережных Сены отсюда было недалеко, а к речному причалу вел лестничный спуск.