Мегрэ заглянул в привратницкую.

– Скажите, когда нотариус женился, у него ведь была собака, не правда ли?

– Отличная эльзасская овчарка. Он очень ее любил, и животное платило ему тем же.

– Собака умерла?

– Нет. Через несколько дней после их возвращения из Канн, где они проводили медовый месяц, они его отдали…

– Вам это не показалось странным?

– Кажется, пес показывал клыки всякий раз, когда госпожа Сабен-Левек к нему подходила. Однажды он даже сделал вид, что хочет ее укусить, и порвал ей подол платья. Мадам очень испугалась. Это она заставила мужа избавиться от собаки…

Вернувшись к себе в кабинет, комиссар вызвал фотографа из отдела идентификации. Сначала Мегрэ протянул ему каннскую фотографию, на которой была запечатлена супружеская пара с собакой.

– Сможете увеличить этот снимок?

– Очень хорошо не получится, но узнать, кто здесь изображен, будет можно.

– А этот? Это фотография для паспорта.

– Сделаю что в моих силах. Когда вы хотите их получить?

– Завтра утром.

Фотограф вздохнул. Комиссару все всегда было нужно срочно. Фотограф уже давно привык к этому.

Г-жа Мегрэ тревожно поглядывала на мужа, что случалось с ней всегда, когда он вел трудное дело. Ее не удивляло его молчание, недовольный вид. Казалось, стоило Мегрэ оказаться дома, как он не знал ни куда себя деть, ни чем заняться.

Он рассеянно жевал, и его жене случалось с улыбкой интересоваться у мужа: «Ты – здесь?» – поскольку вид у него был отсутствующий.

Сегодня он был не в настроении. Ей вспомнился один разговор, который вели двое мужчин однажды вечером, когда они обедали у доктора Пардона.

– Есть одна вещь, – говорил Пардон, – которую я с трудом могу понять. Вы представляете собой прямую противоположность служителю правосудия. Можно даже подумать, что, задерживая преступника, вы делаете это с сожалением.

– Да, бывает.

– И тем не менее вы принимаете дела, которые ведете, близко к сердцу, как будто это касается лично вас.

Мегрэ ответил, не задумываясь:

– Это потому, что каждый раз я переживаю человеческую жизнь. Вы ведь тоже считаете, что когда вас зовут к постели неизвестного больного, это касается вас лично. И разве вы не боретесь за его жизнь так, как будто пациент – дорогое вам существо?

Мегрэ устал, насупился. Правда, поглядев на труп в Гренельском порту, было от чего прийти в плохое расположение духа даже судебно-медицинскому эксперту.

Мегрэ очень нравился Сабен-Левек, хотя он его и не знал. В лицее у комиссара был товарищ, который немного напоминал нотариуса по характеру. С виду он был беспечным, легкомысленным человеком. Он был самым непослушным учеником в классе, прерывал учителя или рисовал на полях тетрадок.

Когда его на час выставляли за дверь, он заглядывал в окно, строя рожи.

Однако учителя на него не сердились и в конце концов начинали хохотать. Правда, на экзаменах он всегда был в первой тройке.

Нотариус, который вел до этого жизнь плейбоя, неожиданно женился. Почему? Любовь с первого взгляда? Или Натали, которую тогда называли Трика, действовала с удивительной ловкостью?

На что она надеялась? На светскую жизнь в шикарной квартире, на путешествия и модные курорты?

Приблизительно после трех месяцев совместной жизни наступил момент, когда Сабен-Левек снова начал гулять.

Почему?

Мегрэ задавал себе вопрос и не находил на него приемлемого ответа. Стала ли Натали постепенно показывать себя такой, какой была теперь? Прекратилось ли воцарившееся было согласие и еще через некоторое время они уже, если так можно выразиться, перестали даже разговаривать друг с другом?

Ни тот ни другой не потребовали развода.

Кончилось тем, что Мегрэ заснул: голова его раскалывалась от вопросов. Когда он встал, выпив в постели первую чашку кофе, которую подала ему жена, шел мелкий дождь.

– У тебя сегодня тяжелый день?

– Может быть. Никогда не знаю, что меня ждет.

Он взял такси. Это был знак. Обычно он пользовался автобусом или метро.

Фотографии ждали его на письменном столе, и были они неожиданно четкими. Мегрэ взял по одной и направился в другой конец коридора, где находился кабинет Перетти. Перетти был начальником отдела светской жизни и единственным, кто носил на пальце кольцо с желтым бриллиантом, как будто люди, с которыми ему было положено встречаться, оказывали на него свое влияние.

Это был красивый, еще не старый человек, с очень черными волосами, одевался он достаточно броско.

– Привет! Давненько я тебя не видел!

Это была правда. Кабинеты у них располагались в одном и том же коридоре, но виделись они редко, и чаще всего в пивной «У дофина».

– Предполагаю, что эта особа тебе неизвестна.

Перетти принялся изучать увеличенный портрет Натали и подошел к окну, чтобы получше его рассмотреть.

– Не жена ли это нотариуса, чью фотографию вчера опубликовали газеты, только моложе?

– Да, это она лет пятнадцать назад. А вот она с мужем несколькими неделями или месяцами позже.

Перетти так же внимательно изучил каннскую фотографию.

– Ни об одном, ни о другом ничего не могу сказать.

– Так я и думал. Но это не все. Я попросил своих людей составить мне список всех ночных заведений Парижа. Вот его копия. Есть ли среди них одно или не одно, где бы оставался тот же хозяин, что и пятнадцать лет назад? Особенно меня интересует восьмой округ и его окрестности.

Перетти проштудировал список.

– Большинство этих кабаре тогда не существовало. Мода меняется. Было время, когда ночная жизнь была сосредоточена на Монмартре. Потом – Сен-Жермен де Пре. Минутку… «Балдахин», улица Понтье. Он был уже тогда, и там до сих пор заправляет один миленький прохвост, которого никогда нечем было попрекнуть.

– Больше нет?

– Еще «У мадемуазель». Авеню Великой Армии. Очень шикарное заведение, держит его женщина, Бланш Боннар. Ей, наверное, за пятьдесят, но она не сдается. У нее еще одно кабаре на Монмартре, на улице Фонтен, оно попроще – «Сладкая дрожь».

– Знаешь, где она живет?

– У нее собственная квартира на авеню Ваграм, и, судя по всему, обошлась она ей в кругленькую сумму.

– Я оставлю тебе список. У меня есть еще экземпляры. Если тебе случайно что-нибудь придет в голову… Да, я забыл спросить, где живет хозяин «Балдахина»?

– Марсель Ленуар? В том же доме, что и его кабаре, на четвертом или пятом этаже. Я как-то проводил у него обыск в надежде найти там наркотики.

– Спасибо, старина.

– Как твое дело?

– Так себе.

Мегрэ вернулся к себе в кабинет. Как обычно по утрам, он отправился с докладом и, глядя на своего начальника, сидевшего в кресле, подумал, что сам мог бы сидеть в нем через месяц.

– Ну, что с этой историей с нотариусом, Мегрэ?

Начальники других служб уже были там, каждый со своим досье.

– Нисколько не продвинулась. Собираю сведения, которые, может быть, пригодятся или не пригодятся никогда…

Мегрэ отправил в газеты увеличенную фотографию Натали с подписью: «Г-жа Сабен-Левек в двадцать лет».

Затем он поднялся в архив, чтобы выяснить, есть ли карточка на ее имя или на имя Трики. Ничего не было. Сведений о судимости не было, и она никогда ни по какому поводу не привлекалась к суду.

– Отвезешь меня на улицу Понтье?

За шофера у него всегда был Лапуэнт или Жанвье, потому что сам Мегрэ никогда не садился за руль. Машину он недавно купил, чтобы в субботу вечером или в воскресенье утром отправляться в свой маленький домик в Мен-сюр-Луар, но вела ее г-жа Мегрэ.

– Что-нибудь новенькое, шеф?

– Поедем повидаться с владельцем одного ночного заведения. Он держал его еще двадцать лет назад.

Жалюзи на окнах кабаре были опущены, но рядом с дверью были выставлены большие фотографии почти обнаженных женщин.

Они вошли через главный вход. Привратница отправила их на четвертый этаж, дверь слева. Открыла им невысокая служанка, одетая с сомнительной опрятностью.

– Месье Ленуар? Не знаю, сможет ли он принять вас. Он только что встал и сейчас завтракает.

– Скажите ему, что комиссар Мегрэ…

Мгновение спустя Ленуар уже встречал посетителей в коридоре. Был он огромным, очень толстым и выглядел тоже достаточно неопрятно. На полинявшую пижаму был надет старый бордовый халат.

– Чем обязан честью?

– Дело не в чести. Продолжайте завтракать.

– Мне неловко принимать вас так.

Ленуар был старым прохвостом, который двадцать пять лет назад содержал публичный дом. Теперь ему было лет шестьдесят, а поскольку был он небрит и еще заспан, то выглядел старше.

– Не пройдете ли сюда…

Квартира выглядела столь же неряшливо, как и ее хозяин, – беспорядок царил повсюду. Они вошли в небольшую столовую, окно которой выходило на улицу.

От яйца всмятку осталась только скорлупка, и Ленуар разбил верхушку второго.

– По утрам мне необходимо прийти в себя…

Он потягивал черный кофе, а в пепельнице лежали окурки сигарет.

– Ну, так вы что-то говорили?..

– Я покажу вам одну фотографию, а вы мне скажете, напоминает ли она вам кого-нибудь.

Мегрэ протянул ему увеличенный портрет Натали.

– Пожалуй, это лицо мне знакомо. Как ее зовут?

– В то время – пятнадцать лет назад – она называла себя Трика.

– У всех у них мания выбирать прозвища как можно смешнее. Трика!

– Вы ее узнаете?

– По правде сказать, нет.

– Ее имя не может оказаться где-нибудь в ваших книгах?

Ел Ленуар неопрятно: подбородок и отворот халата были запачканы желтком.

– Вы что думаете, я записываю имена всех девок, что прошли через мое кабаре? Эти бабы – они то есть, то их нет. Многие из них выходят замуж, и можно только удивляться, какие удачные устраивают себе браки. У меня была одна, так она стала герцогиней в Англии.

– У вас и фотографий их нет?

– Почти все забирают их у меня, когда уходят. Ну а другие я рву и швыряю в корзину.

– Благодарю вас, Ленуар.

– Было очень приятно…

Ленуар поднялся с набитым ртом и проводил их до лестничной площадки.

– На авеню Ваграм, тридцать один.

Это был большой буржуазный дом, где среди прочих проживали два врача, дантист и специалист по составлению налоговых деклараций.

– Вы от кого? – спросила служанка, одетая как театральная субретка.

– Я Мегрэ.

– Полицейский?

– Да.

Бланш Боннар была занята не завтраком, а телефонным разговором. Было слышно, как она говорит в одной из комнат:

– Да… Да… Дорогой мой, не могу я просто так брать на себя обязательства. Мне необходимы более точные сведения, необходимо связаться с моим архитектором… Да… Нет, не знаю, сколько мне на это потребуется времени… Я увижу тебя сегодня вечером в кабаре? Как хочешь… Bye…

Она вышла к ним навстречу, и звук ее шагов заглушался дорожкой, которая закрывала повсюду разноцветные ковры. Бланш Боннар долго разглядывала Мегрэ, обратив внимание на Лапуэнта только ради приличия.

– Вам повезло, что я уже встала. Обычно я поднимаюсь с постели поздно, но сегодня у меня свидание с моим поверенным. Проходите.

Гостиная была мягкой, слишком мягкой на вкус Мегрэ. Хозяйке, как и Ленуару, наверное, перевалило за пятьдесят, но она не думала сдаваться, что было заметно, даже когда она была в утреннем туалете. Она была хорошо сложена и, несмотря на свою толщину, не выглядела отталкивающе, а глаза у нее были и вовсе красивы.

– Дело Сабен-Левека, не так ли? Я ждала вас со дня на день, но не предполагала, что вы докопаетесь так быстро.

Она закурила сигарету с золоченым фильтром.

– Можете курить. Это не мешает даже моему попугаю… Когда я вчера увидела в газетах фотографию, я сразу смекнула, что к чему, и удостоверилась, что не ошиблась.

– Вы знали госпожу Сабен-Левек, когда она называла себя Трикой?

– Еще бы!

Она встала, прошла в другую комнату и вернулась с громадным альбомом.

– Память у меня не очень хорошая, поэтому я все храню. У меня пять таких альбомов, набитых фотографиями. Держите.

Она протянула Мегрэ раскрытый альбом. На странице справа была приклеена одна из тех фотографий, что делают в кабаре.

Это была действительно Натали, еще молоденькая, наивная и непосредственная. На ней было платье с глубоким декольте, в вырезе которого была видна грудь.

Рядом с ней, слегка нагнувшись, Сабен-Левек. На столике – ведерко для шампанского и бутылка.

– Познакомилась она с ним здесь. Она уже месяца два была танцоркой.

– Знаете, откуда она приехала?

– Да. Из Ниццы, где работала в довольно неприглядном кабаре.

– Она была с вами откровенна?

– Все они со мной откровенны. Большинство из них одиноки, довериться некому. Тогда они и обращаются к мамаше Бланш. Могу я вам предложить что-нибудь выпить? Сама я много не пью, но в это время обычно выпиваю рюмочку портвейна.

Портвейн был первоклассный, такой Мегрэ редко приходилось пробовать.

– Фамилия ее была Фрасье, и отец у нее умер, когда ей было лет пятнадцать. Он был бухгалтером или что-то в этом роде. Мать была дочерью русской княгини, и Натали старалась, чтобы это было известно. Видите, несмотря ни на что, я кое-что помню. В моем кабаре она всегда сидела за одним и тем же столиком. На клиентов прежде всего производили впечатление ее молодость и наивность. Они и подходили-то к ней с некоторой нерешительностью. Она улыбалась им, очаровательная, но недоступная.

Редко соглашалась с кем-нибудь пойти. Мне даже кажется, что и раз трех не наберется.

– У нее не было постоянного любовника?

– Нет. Жила она одна в гостиничной комнатушке недалеко отсюда, на улице Бре. Мне она очень нравилась, но вместе с тем я не могла полностью понять ее. Однажды вечером появился Сабен-Левек. Вернее господин Шарль: мы знали его под этим именем. Он уже заходил как-то, много раньше. Ему нравились женщины милые и спокойные, и он сию же минуту заметил Трику. Он подошел и сел к ней за столик. Наверное, пригласил ее пойти с ним, и она отказалась. Целую неделю он приходил каждый вечер, и только тогда она согласилась пойти с ним. Вещи ее остались в кабаре: два платья, нижнее белье, разные мелочи. Через несколько дней она за ними зашла. «Большая любовь?» – спросила я ее. Она взглянула на меня и не ответила. «Он снял тебе квартиру?» – «Еще ничего не ясно…» Она расцеловала меня в обе щеки со словами благодарности, и больше я ее не видела. Однако двумя месяцами позже в «Фигаро» появилась фотография. Трика была в подвенечном платье, а муж ее в визитке. «Г-н Жерар Сабен-Левек, небезызвестный нотариус с бульвара Сен-Жермен, женился сегодня утром…»

Мегрэ и Лапуэнт переглянулись. Что надо думать об этой истории? Девчушка из Кемпера, танцорка из сомнительного кабаре в Ницце, потом из кабаре «У мадемуазель» становится женой одного из самых известных и богатых нотариусов Парижа.

Отец Жерара, человек с принципами, в ту пору был еще жив. Что он сказал об этом союзе? И как ладили между собой эти трое, которые занимали один и тот же этаж?

Уже спустя три месяца Жерар, по своему обыкновению, снова стал время от времени пропадать на несколько дней.

Пила ли уже в это время Натали? И проводила ли она большую часть времени на своей половине?

Шли годы, и пила она все больше. Нотариус отказался от супружеской жизни. Они стали если уж не врагами, то посторонними.

– Теперь она свободна. Свободна и богата. Это внушает вам беспокойство, не так ли, господин комиссар?

– Газеты умолчали кое о чем. Сабен-Левека раз десять, по крайней мере, ударили по голове чем-то тяжелым, и череп его развалился на мелкие кусочки.

– Вы думаете, женщина могла это сделать?

– Женщины при некоторых обстоятельствах могут быть так же сильны, как мужчины, если не сильнее. Если предположить, что она пошла на преступление, то где оно могло быть совершено? В их квартире? Потеря крови огромная. Остались бы следы, а она достаточно умна, чтобы не понять этого. Каким образом потом перевезти тело к Сене? Как перенести его в машину и запихать туда?

– Действительно… Может быть, убийца – какой-нибудь хулиган, который встретил его на пустынной улице?

– Бумажник не тронули, а в нем больше полутора тысяч франков.

– Месть?

– С чьей стороны?

– Со стороны любовника. Любовника одной из тех женщин, которых он уводил из ночных заведений…

– Люди подобного сорта не ревнуют к клиентам, которые платят. Самое большее на что кто-нибудь из них мог решиться, это попытаться его шантажировать.

Мегрэ еще раз взглянул на юную пару, снятую перед бутылкой шампанского, и допил рюмку портвейна.

– Еще?

– Нет, спасибо, хотя вино отменное.

Некоторые подробности прошлой жизни Натали стали ясны Мегрэ, но что они давали ему?

Обедал Мегрэ дома, что удивило г-жу Мегрэ, но присутствовал он в этот день дома или нет, не имело никакого значения. Муж ее был по-прежнему замкнут, по-прежнему хмур.

Обычно он смаковал тушеное мясо с овощами под чесночным соусом, а сейчас даже не замечал, что именно ест.

– Большую чашку кофе.

Это означало, что он просит хорошую трехсотграммовую чашку, из которой пьет кофе по утрам. Он заглянул в газеты, где было помещено интервью с привратником и одним из служащих нотариальной конторы. Вопросы были заданы и Вито, но ответы на них могли привести в уныние.

Вернувшись к себе в кабинет, Мегрэ обнаружил доклад о прослушивании телефонных разговоров.

С того момента, как линия была поставлена на прослушивание, Натали не звонила ни разу, но в то же самое утро позвонили ей; разговор был чрезвычайно краток:

– Это ты?

– Да.

– Мне необходимо тебя увидеть.

Не дослушав, ничего не ответив, она повесила трубку. По всей видимости, с другого аппарата, но с той же самой линии, кухарка звонила мяснику и заказала ему телятину для жаркого, за которой чуть позже отправился Вито.

На контору же, наоборот, обрушился поток телефонных звонков от более или менее взволнованных клиентов. Лёкюрёр старался их успокоить и давал требуемые справки.

Мегрэ поднялся к судебному следователю, которому, по правде сказать, мало что мог сообщить. Славный следователь Куэнде не спешил. Сидя за письменным столом, он неторопливо курил старую трубку, пробегая дело глазами.

– Присаживайтесь, Мегрэ.

– Мне почти нечего вам сообщить. Вы, наверное, получили материалы вскрытия.

– Да, сегодня утром. Убийца не сможет утверждать, что убийство не было преднамеренным. Вам не приходит в голову, где оно могло быть совершено?

– Пока что нет. Специалисты из отдела идентификации занимаются изучением мельчайших швов на одежде и обуви. Принимая во внимание время, которое тело пробыло в воде, мало надежд, что это что-нибудь даст.

Мегрэ передал кисет с табаком следователю и сам раскурил только что набитую трубку.

– Есть только одно направление, где я чего-то добился. Госпожа Сабен-Левек утверждает, что когда она встретила нотариуса, она была секретаршей у адвоката на улице Риволи. Однако выяснено, что этот адвокат умер десять лет назад. Таким образом, опровергнуть ее невозможно. В одном из ящиков письменного стола убитого, где лежали кое-какие снимки, я нашел маленькую фотографию, на которой снята очень молоденькая Натали, а на обороте написано имя: Трика. Это, конечно, прозвище. Зная вкусы нотариуса, я предпринял розыски в кабаре и выяснил, что она была танцоркой, а не секретаршей. Я даже узнал, в каком заведении она повстречала Сабен-Левека.

Следователь оставался по-прежнему рассеян, взгляд его был устремлен на дымок, поднимающийся от трубки.

– Ей случалось возвращаться в подобные заведения? – негромко поинтересовался он.

– Насколько я знаю, нет. Став госпожой Сабен-Левек, она не должна была испытывать ничего, кроме презрения, к той среде, где чувствовала себя униженной. Сегодня утром ей позвонили. Голос был мужской, но выяснить, откуда звонили, не хватило времени. Мужчина сказал: «Мне необходимо тебя увидеть». Не ответив, она повесила трубку. У меня создается впечатление, что она знает много больше, чем говорит. Вот почему я извожу ее. Я собираюсь снова посетить ее без определенного повода.

Оба еще какое-то время молча курили, потом пожали друг другу руки, и Мегрэ возвратился к себе в кабинет.

Зайдя в соседнюю комнату, он спросил Жанвье:

– Кто дежурит на бульваре Сен-Жермен?

– Инспектор Барон.

Повернувшись к Лапуэнту, который ждал от него какого-нибудь знака, комиссар проворчал:

– Я отправлюсь туда один. Попробую. Это произведет на нее меньшее впечатление, и, может быть…

Мегрэ не докончил фразы и махнул рукой, что должно было означать: он не очень-то в это верит.

Комиссар взял такси, которое остановил перед домом. По противоположной стороне бульвара взад и вперед вышагивал мужчина, и Мегрэ подошел к нему.

– Она не выходила?

– Нет. Ничего не заметил. Дом покидал только шофер на «фиате», и, мне кажется, ездил он за покупками, поскольку очень скоро вернулся.

Привратник был настолько славным человеком, настолько гордился возможностью пожать Мегрэ руку, что тот зашел к нему поздороваться.

– Она, судя по всему, не появлялась?

– Нет. Все, кто заходил, шли к врачу на четвертый этаж.

– Вы здесь уже сколько лет?

– Шестнадцать. У меня побаливают ноги, и я не смог работать в дорожной полиции.

– Сабен-Левек был еще в ту пору холостяком?

– Он женился через полгода после моего появления.

– Ему еще случалось пропадать по нескольку дней?

– Всего раза два-три в последние недели перед свадьбой.

– Отец его был еще жив?

– Да. Красивый был мужчина, выглядел как настоящий нотариус. Лицо у него было молодое, а волосы совершенно белые.

– Он хорошо ладил с сыном?

– Думаю, что отец им не очень гордился, но притерпелся…

Мегрэ поднялся на второй этаж, позвонил.

Открыла ему горничная Клер, вид у нее был насмешливый.

– Мадам Сабен-Левек нет дома.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– В котором часу она вышла из дома?

– Около двух часов дня.

Было десять минут четвертого.

– Она воспользовалась какой-нибудь машиной?

– Не думаю.

Насколько Мегрэ знал Барона, от слежки его ничего не могло отвлечь. Да и привратник должен был заметить выходившую Натали.

Мегрэ вошел и закрыл за собой дверь.

– Что вы собираетесь делать?

– Ничего. Оставьте меня в покое. Если боитесь, что сопру что-нибудь, не спускайте с меня глаз.

Начал комиссар с левого крыла, обошел комнаты, которые занимала Натали. Взял даже на себя труд заглянуть в платяные шкафы, что заставило Клер улыбнуться.

– Неужели вы думаете, что она могла спрятаться в шкафу?

– Это место ничем не хуже других.

– Чтобы прятаться, нужно иметь хоть какую-нибудь причину.

– Нужно иметь хоть какую-нибудь причину и для того, чтобы не воспользоваться парадным ходом.

Мегрэ разгуливал по гостиной, поочередно вглядывался в суровые лица, смотревшие с портретов предков, и думал о той жизни, которую вел их потомок. Не вели ли они себя так же, если отрешиться от портретов?

– Где черный ход?

– Придется уж вам сказать: это секрет на весь свет.

– Через двор?

– Нет. Справа от лифта есть маленькая застекленная дверь. Она ведет на коротенькую лестницу, выходящую в сад. Пройдя через него, упираешься в дверь, которая находится в стене ограды. Она выходит прямо на улицу Сен-Симона.

– И дверь эта не запирается?

– Запирается. Так как господин и госпожа Сабен-Левек являются владельцами сада, ключ у них.

– Где лежит этот ключ?

– Не знаю.

Это уже становилось интересно. Кто владел этим ключом, Жерар или его жена? И если хозяином его был он, когда она ключ забрала у мужа?

Мегрэ прошел в небольшой кабинет нотариуса и уселся в удобное кожаное кресло.

– Вы собираетесь здесь надолго обосноваться?

– До возвращения вашей хозяйки.

– Она будет недовольна.

– Почему?

– Потому что ваше присутствие в доме, когда ее нет, не предусмотрено.

– Вы ей очень преданны, не правда ли?

– Почему мне не быть ей преданной?

– Она к вам хорошо относится?

– Она бывает очень противной, несправедливой, агрессивной, но я на нее не обижаюсь.

– Вы считаете, что она не отвечает за свои поступки?

– В такие моменты – да.

– Думаете, она больна?

– Что же ей делать, если алкоголь стал для нее единственным прибежищем?

– Если бы она попросила вас солгать ради нее, пойти на лжесвидетельство, вы бы согласились?

– Конечно.

– Должно быть, малоприятно, когда она блюет вечером в кровати?

– Сиделкам приходится видеть и не такое.

Мегрэ показалось, что он слышит шум у входной двери. Тем не менее он не двинулся с места, а горничная, судя по всему, ничего не услышала.

– Что вы скажете, если я начну кричать и буду утверждать, что вы хотели меня изнасиловать?

Комиссар не мог удержаться от смеха.

– Стоит попробовать. Ну-ка давайте!

Она пожала плечами и удалилась в направлении большой гостиной и другого крыла квартиры. Больше она не появилась – навстречу Мегрэ нетвердой походкой двигалась через гостиную Натали.

Она была мертвенно-бледна, на лице с черными кругами под глазами, как рана, пламенел накрашенный рот. Она чуть не упала, переступая через порог, и Мегрэ встал, чтобы помочь ей.

– Кто вам сказал…

Она тряхнула головой, словно хотела стереть только что произнесенные слова.

– Нажмите кнопку, что рядом с дверью гостиной.

Мегрэ повиновался. Эта кнопка, наверное, была звонком в людскую.

– Жарко.

Не вставая с места, она сняла коричневую твидовую куртку.

– Ну а вам, конечно, не жарко?

– Сейчас нет. Вы наверняка слишком быстро шли.

– Откуда вы знаете, что я шла?

– Оттуда. Вы знаете: я найду шофера вашего такси и узнаю также, куда вы ездили.

Натали смотрела на него в настоящем оцепенении. Казалось, она не в себе.

– Вы умный… Но злой.

Комиссару редко приходилось видеть женщину в таком отчаянии, в таком душераздирающем состоянии. Клер знала, зачем ее позвали, потому что принесла поднос с бутылкой коньяка, рюмку и пачку сигарет. Она сама налила рюмку, протянув ее своей хозяйке, которая чуть не опрокинула поднос.

– Я вам не предлагаю, верно? Вы еще не алкоголик.

Она с трудом произнесла это слово и тут же повторила его.

– Ваш врач никогда не советовал вам полечиться?

– Этот-то! Если бы я его слушала, я уже давно была бы в психиатрической лечебнице. Это было бы только-только на руку моему мужу. Видите, как непредсказуема жизнь.

Она неожиданно замолчала, как будто потеряла мысль.

– Непредсказуема… непредсказуема… – повторила она, потерянно озираясь. – Ах да… Жизнь… Это мой муж умер, а я жива.

Она осмотрелась, повернулась к большой гостиной. На лице ее вдруг отразилось нечто вроде удовлетворения. Потом она выпила рюмку. Потом сказала совсем не весело:

– Все – мое.

Мегрэ ждал, что она вот-вот рухнет на пол, она же, и будучи пьяной, сохраняла тем не менее какое-то чувство реальности.

– Я никогда не бывала здесь.

Теперь она рассматривала стены кабинета.

– Он приходил сюда только почитать.

– Название «У мадемуазель» вам что-нибудь говорит?

Она вздрогнула, и взгляд ее обрел прежнюю твердость.

– Что вы сказали?

– Мадам Бланш, хозяйка кабаре «У мадемуазель»…

– Как вы об этом узнали?

– Какая разница? В моем распоряжении превосходная фотография, на которой вы с Жераром пьете шампанское. Это было до вашей свадьбы.

Она застыла, готовая дать отпор.

– Секретаршей вы никогда не были. Работали, между прочим, в третьесортном кабаре в Ницце, где полагалось удаляться с клиентами наверх.

– Сволочь вы, комиссар!

И она залпом выпила свою рюмку:

– Теперь я – госпожа Сабен-Левек.

Мегрэ поправил:

– Вдова Сабен-Левек.

Грудь Натали порывисто вздымалась.

– Я не подозреваю вас в убийстве мужа. Несмотря на всю свою энергию, вы физически не могли это сделать. Если, конечно, ваш сообщник…

– В тот вечер я даже не выходила из дома.

– Восемнадцатого февраля?

– Да.

– Вы помните этот день?

– Это вы мне сказали, какое было число.

– Кто звонил вам сегодня утром?

– Понятия не имею.

– Кому-то нужно было обязательно видеть вас, и он сообщил вам, что это необходимо.

– Наверняка ошиблись номером.

– Подозревая, что линия прослушивается, вы повесили трубку, но как бы случайно вышли из дома сегодня днем. Воспользовались вы не парадным выходом, а калиткой в саду. Кстати, у кого из вас двоих был от нее ключ?

– У меня.

– Почему?

– Потому что он никогда не выходил в сад, а я, случалось, сидела там летом. Я прятала ключ в углубление стены.

– И вы им пользовались для чего?

– Ну, чтобы сходить напротив за сигаретами. И даже чтобы пропустить рюмку у стойки. Там вам подтвердят. Я ведь известная в округе пьяница, разве не так?

– Куда вы ходили сегодня после обеда?

– Гуляла.

– И куда вас привела ваша прогулка?

– Даже не знаю. Кажется, в какой-то бар.

– Нет.

Она пошатнулась, и Мегрэ в конце концов стало ее жаль.

Он встал.

– Я сейчас позову вашу горничную, и она уложит вас в постель.

– Я не хочу в постель.

Ее, казалось, пугала такая перспектива. Натали находилась в состоянии ужаса, вывести ее из которого было невозможно.

– Тем не менее я отпускаю вас.

– Нет. Останьтесь тут. Я предпочитаю, чтобы вы уж лучше были тут. Вы что-нибудь смыслите в медицине?

– Ничего.

– Дайте вашу руку.

Она приложила его руку к своей груди: сердце билось сильно и быстро.

– Вам не кажется, что я могу умереть?

– Нет. Как зовут вашего врача?

– Его я тоже не хочу видеть. Он упрячет меня в больницу. Это очень злой человек. Он друг Жерара.

Мегрэ перелистал справочник и нашел фамилию врача, который жил в двух шагах отсюда, на Лилльской улице, и его телефон.

– Алло… Доктор Блуа?.. Это комиссар Мегрэ… Я у госпожи Сабен-Левек… Она очень неважно себя чувствует, и мне кажется, ей было бы необходимо вас увидеть.

– Вы уверены, что она не разыгрывает комедию?

– Это уже не раз случалось?

– Да. Если, конечно, она не напилась до полусмерти.

– Сегодня, скорее, это…

– Сейчас буду.

– Он опять будет делать мне укол, – ныла Натали. – Он мне их всегда делает, когда приходит. Это кретин, который думает, что он хитрее всех на свете… Не уходите. Не оставляйте меня с ним одну. Это злой человек. На свете так много злых людей, а я совершенно одна. Понимаете, совершенно одна…

Она начала плакать, не вытирая бежавших из глаз слез. Из носу у нее потекло.

– У вас есть платок?

Она отрицательно покачала головой, и Мегрэ, как ребенку, протянул ей свой.

– Только не позволяйте ему отправить меня в больницу. Я не хочу туда ни за что на свете.

Помешать ей пить было невозможно. Она внезапно хваталась за рюмку, и уже через мгновение та была пуста.

Раздался звонок в дверь, потом Клер ввела очень высокого мужчину атлетического сложения, который, как позже стало известно Мегрэ, когда-то играл в регби.

– Счастлив с вами познакомиться, – проговорил он, пожимая комиссару руку.

Он равнодушно взглянул на Натали, которая, застыв, с ужасом смотрела на него.

– Ну что, как всегда? Пойдемте к вам в комнату.

Она попробовала сопротивляться, но он взял ее за руку, не выпуская из другой свой саквояж.

– Господин Мегрэ, не разрешайте отправить меня…

Клер шла за ними следом. Комиссар не мог придумать, чем ему заняться, и в конце концов уселся в кресло в большой гостиной, через которую должен был пройти врач.

Все произошло значительно быстрее, чем он предполагал. Доктор вышел – на лице его было написано такое же равнодушие.

– Это, по крайней мере, в сотый раз, – проговорил он. – Ее место – в лечебнице, во всяком случае, надолго.

– Она уже была такой, когда Сабен женился на ней?

– Не в такой мере. Но она привыкла пить и не могла без этого. Сначала была история с собакой, которая ее терроризировала, и пес действительно показывал клыки всякий раз, стоило ей только подойти к нему или к Жерару. Она выставила за дверь шофера и проделывала это не один раз, так же меняла и горничных…

– Думаете, она сумасшедшая?

– Так сказать нельзя. Скорее неврастеничка. Столько пить…

Врач то и дело перескакивал с одного на другое.

– Вы уже выяснили, кто убил беднягу Жерара? Мои родители живут тут давно, и мы играли вместе с ним в Люксембургском саду. Потом встретились в лицее, были студентами… Таких людей на свете не бывает…

Не прерывая разговора, они спустились по лестнице и еще какое-то время разговаривали на улице.