4
Мегрэ расположился у себя в кабинете и, полуприкрыв веки, рассматривал сидевшего перед ним мужчину: одет тот был в строгую униформу шофера, в замешательстве то и дело вертел в руках фуражку.
Лапуэнт пристроился у края стола со своим неизменным блокнотом для стенографирования. Это он съездил за шофером на бульвар Сен-Жермен и нашел его там в комнатке над гаражом.
Мегрэ пришлось долго настаивать, прежде чем оробевший собеседник опустился на стул.
– Вас зовут Витторио Петрини?
– Да, месье.
Он был превосходно вышколен: то и дело казалось, что он сейчас начнет отдавать честь.
– Родились где?
– В Патино. Это деревушка к югу от Неаполя.
– Женаты?
– Нет.
– Сколько вы уже во Франции?
– Десять.
– Вы сразу же поступили на службу к вашим нынешним хозяевам?
– Нет, месье. Я четыре года служил у маркиза д'Орсель.
– Почему вы его оставили?
– Потому что маркиз умер, месье.
– Скажите мне, в чем состоят ваши обязанности у Сабен-Левеков?
– Они у меня несложные, месье. Утром я езжу по магазинам с мадемуазель Жалон.
– Кухаркой?
– Ей трудновато ходить. Она уже в возрасте. Потом я ухаживал за машинами, если месье не нуждался в моих услугах.
– Вы говорите «не нуждался»…
– Как, месье?
– Вы говорите, как будто это было в прошлом.
– Я уже давно не видел месье.
– Какой машиной он пользовался?
– Иногда «фиатом», иногда «бентли» – в зависимости от того, к кому должен был ехать. Нам случалось уезжать километров на пятьдесят, даже на сто от Парижа. Среди клиентов месье есть очень старые люди, и в город они не заезжают. Некоторые живут в очень красивых замках.
– Ваш хозяин разговаривал с вами дорогой?
– Бывало, месье. Хозяин очень хороший, не гордый, почти всегда в хорошем настроении.
– Хозяйка по утрам никогда не выезжает?
– Почти никогда. Клер, ее горничная, говорила, что она очень поздно ложится. Бывает даже, что она не завтракает.
– А днем?
– Месье я почти никогда не был нужен. Он был в конторе.
– Он сам не садился за руль?
– Иногда. Но тогда он любил брать «фиат».
– А хозяйка?
– Она иногда выходила часа в четыре-пять. Без меня. Без машины. Кажется, ходила в кино, почти всегда куда-нибудь в Латинский квартал, а возвращалась на такси.
– Вам не казалось странным, что она не просит вас отвезти ее и встретить?
– Казалось, месье. Но не мне об этом судить.
– Случалось ей выезжать вместе с вами?
– Один-два раза в неделю.
– Куда она ездила?
– Недалеко. На улицу Понтье. Она шла в маленький английский бар и оставалась там довольно долго.
– Вы знаете название бара?
– Да, месье. «Пиквик».
– В каком состоянии она оттуда выходила?
На этот вопрос шофер ответил не сразу.
– Она бывала пьяна? – упорствовал Мегрэ.
– Иногда я помогал ей сесть в машину.
– Она сразу же возвращалась домой?
– Не всегда. Бывало, она просила остановиться у другого бара, который в отеле «Георг Пятый».
– Она и оттуда выходила одна?
– Да, месье.
– Она могла сесть в машину?
– Я ей помогал, месье.
– А по вечерам?
– Она никогда не выходила по вечерам.
– А хозяин?
– Он выходил, но без машины. Думаю, предпочитал брать такси.
– Каждый вечер?
– О нет. Иногда неделю, а то и дней десять оставался дома.
– Но бывало также, что он по нескольку дней не возвращался?
– Да, месье.
– Вы никогда не отвозили их куда-нибудь вместе, вдвоем?
– Никогда, месье. Вернее, один раз, на похороны. Года три-четыре назад.
Шофер продолжал теребить фуражку с кожаным козырьком. Синяя униформа сидела на нем прекрасно, ботинки блестели.
– Что вы думаете о своей хозяйке?
Он смутился, попытался улыбнуться.
– Вы ведь знаете, правда? Не мне о ней говорить. Я только шофер.
– Как она вела себя с вами?
– Когда как. Иногда и слова не скажет, сидит с поджатыми губами, как будто сердится на меня. А то называет меня «малыш Вито» и говорит без умолку.
– О чем?
– Трудно сказать. Иногда: «Не могу понять, как я до сих пор выношу эту жизнь…» Или, когда приказывает отвезти ее: «В тюрьму, Вито».
– Она так называла дом на бульваре Сен-Жермен?
– Когда пройдется по нескольким барам – да. «Знаете, я пью из-за этой свиньи, вашего месье. Любая женщина запила бы на моем месте». Все в таком роде, понимаете. Я молча слушал. Я очень люблю месье.
– А ее?
– Мне не хотелось бы отвечать.
– Восемнадцатое февраля – вам это что-нибудь говорит?
– Нет, месье.
– Это день, когда ваш хозяин в последний раз вышел из дома.
– Он, наверное, выходил один, потому что машина ему не потребовалась.
– Что вы делаете вечерами?
– Читаю или смотрю телевизор. Пробую избавиться от своего акцента, но не выходит.
Этот разговор был прерван телефонным звонком. Мегрэ указал Лапуэнту на телефон.
– Да… Он здесь. Передаю трубку… – И, обращаясь к Мегрэ, инспектор пояснил: – Комиссар полиции пятнадцатого округа.
– Слушаю, Жадо.
Мегрэ давно знал его и очень ему симпатизировал.
– Извините, что беспокою, господин дивизионный комиссар. Думаю, то, что я вам скажу, вас очень заинтересует. Бельгийский речник Жеф ван Рутен проверял у набережной Гренель, как работает мотор, и очень удивился, когда увидел, что посреди водоворотов на поверхность поднимается человеческое тело.
– Личность установили?
– У него в кармане брюк оставался бумажник. Жерар Сабен-Левек. Это вам что-нибудь говорит?
– Да, черт возьми! Вы на месте происшествия?
– Нет еще. Я прежде всего хотел предупредить вас. Кто это?
– Нотариус с бульвара Сен-Жермен, который исчез больше месяца назад. Сейчас еду. Встречу вас там. И спасибо.
Мегрэ запихал в карман вторую трубку, повернулся к шоферу:
– Пока вы мне больше не нужны. Можете идти. Благодарю за помощь.
Оставшись наедине с Лапуэнтом, Мегрэ вздохнул:
– Его-таки убили.
– Сабен-Левека?
– Только что вытащили тело из Сены, набережная Гренель. Поедешь со мной. Сначала предупреди отдел идентификации.
Маленький автомобиль выбрался из заторов машин и достиг Гренельского моста в рекордное время. На берегу Сены, ниже набережной, были свалены брусья, груды кирпичей, какие-то трубы. Несколько барж стояли под разгрузкой.
Вокруг безжизненного тела сгрудилось человек пятьдесят – постовому стоило большого труда не подпускать их близко.
Жадо был уже на месте.
– Товарищ прокурора сейчас будет здесь.
– Бумажник у вас?
– Да.
Жадо передал Мегрэ бумажник. Был он, естественно, совершенно размокший, липкий, дряблый. Лежало в нет три пятисотфранковых купюры и несколько стофранковых, удостоверение личности и права. Чернила расплылись, но некоторые слова еще можно было прочесть.
– Больше ничего?
– Нет, есть. Чековая книжка.
– Тоже на имя Сабен-Левека?
– Да.
Мегрэ украдкой поглядывал на разбухшее тело, распростертое на мостовой. Как всегда в подобных случаях, комиссару пришлось пересилить себя, чтобы к нему приблизиться.
Вздутый живот был похож на переполненный бурдюк. Грудь была распорота, и оттуда вылезали внутренности мерзкого белого цвета. Что касается лица, в нем уже не оставалось почти ничего человеческого.
– Лапуэнт, звони Лёкюрёру, пусть сейчас же едет сюда.
Мегрэ не мог допустить, чтобы это увидела Натали.
– Где речник?
Ему ответили с сильным фламандским акцентом:
– Я здесь, господин полицейский.
– Вы тут долго стояли?
– Больше двух недель, понимаете. Я рассчитывал задержаться дня на два, чтобы выгрузить кирпичи, но забарахлил мотор. Механики пришли чинить. На это потребовалось время. Сегодня утром они закончили работу…
Рядом с речником стояла его белобрысая жена со светловолосым младенцем на руках: судя по всему, она не понимала по-французски и с беспокойством переводила взгляд с одного собеседника на другого.
– Около трех я решил сам проверить мотор, потому что рассчитывал завтра утром отплыть в Бельгию, взяв груз вина в Берси. Я почувствовал: что-то мешает, и когда мотор заработал, тело неожиданно всплыло на поверхность. Оно, наверное, зацепилось за якорь или винт, поэтому все распорото. Вот уж повезло, правда, месье…
Товарища прокурора, которому не было и тридцати, звали Орон. Выглядел он очень элегантно, очень изысканно.
– Кто это? – спросил он, пожав Мегрэ руку.
– Мужчина, который исчез больше месяца назад, Сабен-Левек, нотариус с бульвара Сен-Жермен.
– Он украл кассу?
– Не похоже.
– У него были причины для самоубийства?
– Не думаю. Последней, кто его видел, была девушка из ночного кабаре.
– Значит, его убили?
– Вероятно.
– Здесь?
– Не представляю, каким образом могли его привезти живым на берега Сены. Идиотом он не был… Привет, Гренье. У меня тут для вас грязная работенка.
– Видел.
Это был один из новых судебно-медицинских экспертов.
– Здесь я ничего не могу сделать. Констатировать смерть было бы с моей стороны смешно: она достаточно очевидна.
Подъехал фургон Института судебной медицины. Но сначала пришлось предоставить поле деятельности фотографам из отдела идентификации. Первый клерк нотариуса не заставил себя ждать и уже спускался по каменным ступеням, ведущим на грузовой причал.
Мегрэ указал ему на бесформенную массу, распространявшую зловоние.
– Посмотрите, он ли это.
Подойти ближе первый клерк не решался. Держался он неестественно прямо и не отнимал от носа и рта носовой платок.
– Это действительно он, – заявил Лёкюрёр.
– Как вы его узнали?
– По лицу. Это действительно он, хотя лицо и изуродовано. Думаете, он бросился в воду?
– С чего бы это?
Лёкюрёр отошел, встав как можно дальше от тела.
– Не знаю. В воду бросаются многие.
– У меня его бумажник и чековая книжка.
– Значит, я не ошибся, опознав его.
– Я вызову вас завтра утром на набережную Орфевр, чтобы подписать свидетельские показания.
– В котором часу?
– В девять. У вас такси?
– Вито успел вернуться. Я попросил его привезти меня сюда. Он ждет в «фиате» на набережной…
– Я тоже им воспользуюсь… Идешь, Лапуэнт?
Мегрэ подошел к судебно-медицинскому эксперту: тот, кажется, был единственным человеком, который чувствовал себя нормально рядом с трупом.
– Сможете ли вы уже сегодня вечером сказать мне, был ли он убит, прежде чем попал в воду?
– Постараюсь. Это будет нелегко, учитывая состояние, в котором находится тело.
Трое мужчин врезались в толпу любопытных. Жеф ван Рутен устремился за Мегрэ.
– Вы будете начальник, да?
– Да.
– Я смогу отчалить завтра утром? Я сказал все, что знал.
– Сначала вы отправитесь в комиссариат, чтобы там записали ваши показания, вы их подпишете.
– В какой комиссариат?
– Вон там господин в черном плаще с маленькими черными усиками. Это комиссар здешнего округа. Он вам скажет, что надо делать.
В «фиате», который Вито, как все личные шоферы, вел осторожно, их было четверо.
– Простите, господин Мегрэ, – чуть слышно проговорил первый клерк. – Нельзя ли на минутку остановиться около бистро? Если я не выпью чего-нибудь крепкого, меня вырвет.
Из машины, остановившейся перед баром, они вышли все трое: в баре никого не было, кроме двух грузчиков. Лёкюрёр заказал себе двойную порцию коньяка, он был мертвенно-бледен. Мегрэ ограничился кружкой пива, а Лапуэнт тоже заказал себе коньяк.
– Я не ожидал, что его найдут в Сене.
– Почему?
– Не знаю. Я иногда думал, что он уехал с какой-нибудь женщиной. Он мог быть на Лазурном берегу… где угодно. Предположить, что произошла трагедия, я мог только по одной причине – он мне не звонил.
До бульвара Сен-Жермен они добрались быстро.
– Вы должны будете проверить все последние счета и навести справки в банке.
– Не доверите ли мне чековую книжку, чтобы я мог сверить те суммы, что в ней значатся?
Мегрэ передал ее первому клерку и направился к правой двери, в то время как Лёкюрёр открыл левую.
– Опять! – недовольно воскликнула горничная, открыв дверь.
– Да, мадемуазель, это опять я. И буду вам признателен, если вы незамедлительно известите вашу хозяйку, что я ее жду.
Не дожидаясь приглашения, Мегрэ сам, не вынимая трубки изо рта, направился к будуару: он как будто бросал вызов.
Прошло добрых десять минут, прежде чем появилась Натали – вместо домашнего туалета на ней был очень элегантный костюм.
– Я собиралась выходить.
– Чтобы отправиться в какой бар?
– Это вас не касается.
– У меня для вас важная новость. Только что обнаружен ваш муж.
Она не спросила, жив он или мертв. Только поинтересовалась:
– Где?
– В Сене, в Гренельском порту.
– Я так и знала, что с ним что-нибудь стряслось.
Рот у нее был перекошен, взгляд достаточно тверд. Она, конечно, выпила, но держалась.
– Предполагаю, что мне надо поехать опознать тело? Он в морге?
– Во-первых, моргов уже давно нет. Это теперь называется Институт судебной медицины.
– Вы сами меня туда отвезете?
– В опознании нет необходимости. С этим справился господин Лёкюрёр. Если вы настаиваете…
– Вы меня оскорбляете?
– Чем?
– Считаете, что я настолько извращена?
– С вами никогда не угадаешь…
Сакраментальная бутылка коньяка с рюмкой стояла на столике. Она налила себе, не предложив посетителям.
– Что теперь будет?
– Сегодня вечером это станет известно журналистам, и они вместе с фотографами начнут трезвонить в ваши двери.
– Помешать им в этом никак нельзя?
– Вы можете их не принимать.
– И тогда?
– Они примутся искать в других местах. Вас они не пощадят, скорее, напротив. Это обидчивые люди. Возможно, им что-то удастся обнаружить.
– Мне нечего скрывать.
– Поступайте, в конце концов, как вам заблагорассудится, но на вашем месте я их принял бы. Постарался бы выйти к ним в достаточно пристойном виде. Первые появятся через час с небольшим.
Пить она больше не стала, даже налитую вторую рюмку.
– Они держат связь с комиссариатами…
– Вам доставляет удовольствие так со мной говорить, правда?
– Можете быть уверены, что не слишком.
– Вы меня презираете.
– Я никого не презираю.
– Это все, что вы хотите мне сказать?
– Да, все. Мы, вероятно, скоро опять увидимся.
– Не имею ни малейшего желания. Я вас презираю, господин комиссар. А теперь убирайтесь! Клер!.. Выставите этих господ за дверь.
На тротуаре, напротив дома 207-а по-прежнему стоял инспектор, и Мегрэ не решился положить конец слежке, предпочтя, в конечном итоге, продолжать ее.
Прослушивание телефонных разговоров ничего не дало, и нужно было подождать результата, раз уж Натали не постеснялась выйти вечером к телефону-автомату, накинув меховое манто поверх ночной рубашки.
– Что ты обо всем этом думаешь, Лапуэнт? – поинтересовался Мегрэ, садясь в машину.
– Если она будет вести себя с журналистами так же, завтра утром можно ожидать любопытных сообщений в газетах.
– На Набережной мне сегодня больше нечего делать. Высади-ка меня у дома.
Г-жа Мегрэ встретила его, хитро улыбаясь.
– Доволен?
– Чем это я должен быть доволен?
– Разве твой покойник не обнаружен?
– Сообщили по радио?
– Да, в шестичасовых известиях было краткое сообщение по этому поводу. Есть хочешь?
– Нет. После такого дня, какой пришлось провести, аппетит не появляется.
Мегрэ направился к буфету и задумался, что бы себе налить, потому что его подташнивало. В конце концов он решился на стопку джина. Такое случалось нечасто. Бутылка стояла нетронутой уже больше года.
– Тебе налить? – спросил он.
– Нет, спасибо. Сядь и почитай газеты, а я тебе приготовлю немного поесть.
Суп уже поспел. После него она подала салат с ветчиной и ломтики холодной картошки.
– Тебя что-то мучает? – негромко спросила г-жа Мегрэ, пока муж ел.
– Я кое-чего не понимаю, и это мне не нравится.
– С кем ты работаешь?
Г-же Мегрэ было известно, что его всегда сопровождает кто-нибудь из ближайших сотрудников. Иногда это был Жанвье. Иногда Люкас, но он теперь заменял Мегрэ, когда тот отсутствовал. На этот раз судьбе было угодно, чтобы это был Лапуэнт.
– Телевизор включить?
– Нет. Мне что-то лень смотреть.
Комиссар устроился в своем кресле и принялся листать газеты, но голова его была занята другим, особенно Натали, которая только что в столь грубых выражениях выставила его за дверь квартиры.
В девять он уже дремал, и жена собиралась будить его, чтобы он перебрался на кровать, когда телефонный звонок заставил Мегрэ подскочить на месте.
– Алло!.. Да, я слушаю. Это вы, Гренье?.. Удалось что-нибудь обнаружить?
– Сначала один вопрос. Этот господин имел привычку носить шляпу?
Мегрэ подумал.
– Я никогда его не видел, и мне не пришла в голову мысль расспрашивать на этот счет его жену или служащих. Подождите-ка… Одевался он изысканно, старался выглядеть моложаво… Я представляю его себе скорее с непокрытой головой…
– А может быть, кто-то снял с него шляпу, прежде чем ударить по голове?.. Да не один раз, а раз десять, по моему мнению, с большой силой. Череп – на кусочки, как мозаика…
– Пули нет?
– Ни в голове, ни где бы то ни было. Не знаю, каким предметом воспользовались: молотком, разводным ключом или монтировкой. Возможно, монтировкой. Двух таких ударов вполне хватило бы, но убийца остервенел.
– А что это за дыра на уровне талии?
– Это позже. Тело уже начало разлагаться, когда зацепилось за якорь или что-то в этом роде. Мне показалась интересной одна деталь. Щиколотки повреждены, как мне кажется, чем-то вроде железной проволоки, причем так сильно, что одна ступня почти отвалилась. К этой проволоке, должно быть, привязали что-то тяжелое – груз или бутовый камень.
– Долго, по вашему мнению, он пробыл в воде?
– Точно сказать невозможно. Несколько недель.
– Четыре, пять?
– Возможно. По ходу дела я проверил одежду. В одном из карманов обнаружилась связка ключей. Я пришлю их вам завтра утром, как только смогу.
– Буду ждать с нетерпением.
– У вас в распоряжении больше людей, чем у меня. Пришлите кого-нибудь за ними.
– Идет. Оставьте ключи у вахтера.
– Теперь я отправлюсь в горячую ванну и хорошенько поем. Не хотел бы я иметь такую работенку каждый день. Спокойной ночи, Мегрэ.
– Спокойной ночи, Гренье. И спасибо.
На следующий день комиссар появился у себя в кабинете, когда не было еще девяти. Первым делом он отправил инспектора в Институт судебной медицины за связкой ключей.
В дверь постучали. Это был Лапуэнт, который сразу же понял, что есть новости.
– Мне звонил Гренье. Удар Сабен-Левеку был нанесен тупым предметом, как пишут в донесениях. Ударов десять, чрезвычайно сильных. Прежде чем бросить тело в воду, к щиколоткам привязали камень или какой-нибудь груз. Кроме того, Гренье нашел в одном из карманов связку ключей.
– Газеты видели?
– Нет еще.
Лапуэнт отправился за ними в инспекторскую и со странной улыбкой подал Мегрэ.
– Взгляните.
Шапка в одной из ежедневных газет гласила:
«Убийство известного нотариуса».
Фотография была достаточно неожиданна для того, кто видел молодую женщину самое меньшее за час до того момента, как ее сфотографировали. Опьянения не было и следа. Она не поленилась переодеться, и вместо бежевого костюма на ней был черный костюм с белой кружевной блузкой.
Темные волосы тщательно уложены. Лицо, которое казалось осунувшимся, было печально фотогеничной печалью, в руке она держала носовой платок, словно только что плакала и боялась, что заплачет снова.
«Его безутешная жена ничего не понимает».
Интервью с Натали было достаточно длинным, с вопросами и ответами. Журналиста она приняла не в будуаре, а в большой гостиной.
– Когда исчез ваш муж?
– Приблизительно месяц назад. Я не беспокоилась, так как бывало, что его вызывал в провинцию кто-нибудь из клиентов.
– Кто замещает его в конторе?
– Его первый клерк, очень компетентный человек. Муж полностью ему доверял и дал общую доверенность.
– Вы часто выходите?
– Редко. Принимаем мы только немногих друзей. Мы ведем спокойную жизнь.
– Это вы обратились в полицию?
– Я решила повидаться с комиссаром Мегрэ, чтобы поделиться с ним своими тревогами.
– Почему с Мегрэ?
– Не знаю. Я читала отчеты о многих делах, которые он вел, и это внушило мне доверие к нему.
Интервью с Жаном Лёкюрёром было короче предыдущего.
– Мне нечего вам сказать.
– Он не оставил вам никакой записки?
– Нет. Он никогда не оставлял мне записок, но звонил каждые два-три дня.
– Так было и на этот раз?
– Нет.
– Это вас обеспокоило?
– Когда прошло дней десять…
– Вам не приходило в голову обратиться в полицию?
– Я просто поделился своими тревогами с госпожой Сабен-Левек.
Другая газета поместила фотографию сидящей Натали, по-прежнему в большой гостиной.
«Загадочная смерть парижского нотариуса».
Текст был почти такой же, разве что эта газета подчеркивала тот факт, что полиция предупреждена не была. В заключение сообщалось: «Судя по всему, такие загадочные исчезновения были для г-на Сабен-Левека привычны».
– Самое удивительное, – заметил Лапуэнт с некоторым восхищением, – как это она сумела перемениться в столь короткое время!
Вернулся инспектор со связкой ключей: в ней было полдюжины маленьких ключиков и ключ от сейфа, вероятно, с первого этажа.
Бонфис принес Мегрэ список парижских ночных ресторанов и кабаре, и комиссар был удивлен их количеством. Три страницы машинописного текста через один интервал!
Он сунул список в ящик стола, поднялся и вздохнул:
– На бульвар Сен-Жермен.
– Вы думаете, она вас примет?
– Я собираюсь встретиться не с ней. Мне нужно прежде зайти в прокуратуру.
Мегрэ сообщили, что вести дело поручено следователю Куэнде, – еще с первых лет своей службы комиссар знал этого добродушного и улыбающегося старого следователя. Кабинет его он нашел в самом конце длинного коридора, где помещались судебные следователи.
Куэнде протянул ему руку.
– Я ждал вас. Присаживайтесь.
Письмоводитель печатал на машинке, возраста они со следователем были почти одинакового.
– Я прочел только то, что пишут в газетах, поскольку донесения у меня еще нет.
– Это потому, что не о чем доносить, – ответил комиссар, по-прежнему улыбаясь. – Вы забываете, что тело обнаружено только вчера.
– Я наслышан, что вы занимаетесь этим делом уже три дня.
– Безуспешно. Сегодня утром мне необходимо постановление на обыск.
– На бульваре Сен-Жермен?
– Да. Госпожа Сабен-Левек не испытывает к моей персоне большой симпатии.
– Из ее интервью этого не явствует.
– Она плетет журналистам что ей вздумается. Мне хотелось бы досконально обследовать квартиру нотариуса: до сих пор я мог произвести только поверхностный осмотр.
– Вы не заставите меня долго ждать известий?
Это был намек на репутацию Мегрэ. Во Дворце правосудия считалось, что он ведет следствие как ему заблагорассудится, не очень-то думая о следователях.
Спустя двадцать минут Мегрэ с Лапуэнтом уже входили под ставшие им знакомыми своды. Мегрэ пришло в голову заглянуть в привратницкую, где их встретил мужчина весьма солидного вида. Привратницкая походила на гостиную.
– Я не знал, заглянете ли вы ко мне, господин комиссар.
– Я так торопился…
– Понимаю. Я в прошлом полицейский, служил постовым. Предполагаю, что вас интересует мадам?
– Такие штучки встречаются нечасто.
– Это странная пара, вернее, была странная пара, раз бедняга умер. У людей две машины и шофер. Но выходят они чаще всего пешком. Я никогда не видел, чтобы они шли куда-нибудь вместе, и, кажется, едят они тоже порознь.
– Почти всегда.
– Они никого не принимают, хотя журналистам она сказала другое. Что до нотариуса, он время от времени закатывается куда-нибудь по-холостяцки: ничего с собой не берет, нос задрал, руки в карманы. Мне кажется, у него где-то есть другая семья или пристанище в городе.
– Я загляну к вам при случае. Вы, кажется, весьма наблюдательны…
– Привычка, не так ли?
Спустя несколько мгновений Мегрэ уже звонил в дверь квартиры.
Увидя перед собой двух мужчин, Клер побагровела от ярости и наверняка бы захлопнула дверь перед носом у Мегрэ, не выстави он предусмотрительно ногу.
– Мадам…
– Мне нет дела до нее. Если вы умеете читать, прочтите эту бумагу. Это постановление на обыск, выданное судебным следователем. Если вы не хотите предстать перед судом за сопротивление властям…
– Что вы хотите осмотреть?
– Вы мне не нужны. Квартиру я знаю.
И в сопровождении Лапуэнта комиссар направился на половину нотариуса. Больше всего его интересовал кабинет. Из мебели – маленький письменный стол красного дерева, где было четыре закрытых на ключ ящика.
– Открой окно, ладно? Здесь пахнет затхлостью.
Мегрэ перепробовал три ключа, прежде чем подобрал подходящий. В ящике лежала только именная почтовая бумага, конверты и две ручки, одна из которых была из литого золота.
Содержимое второго ящика оказалось более интересным. Там находилось несколько любительских фотографий, сделанных в большинстве случаев на Лазурном берегу в парке огромной виллы в стиле начала века. Натали была лет на двадцать моложе, а нотариус, без пиджака, был похож на студента.
На обороте значилось: «Флорентина»; так, по всей видимости, называлась вилла.
На одной из фотографий рядом с семейной парой, совсем рядом с Сабен-Левеком, стояла эльзасская овчарка.
Только сейчас Мегрэ осознал, что в доме не было ни кошки, ни собаки.
Он уже собирался закрыть ящик, когда обнаружил в самой глубине маленькую фотографию, как на паспорт, – такие фотографии можно сделать в фотоавтомате. На ней тоже была изображена Натали, еще моложе, чем на каннских фотографиях, выглядела она на ней совершенно иначе. Нарочито загадочная улыбка, вопросительный взгляд.
На обороте – только одно слово или имя: «Трика».
Судя по всему, это было прозвище, и выбрала она его вовсе не для того, чтобы поступить на место секретарши к адвокату с улицы Риволи.
Когда она рассказывала Мегрэ о своем прошлом, когда называла имя своего мнимого прошлого хозяина и особенно когда ему стало известно, что тот уже десять лет как умер, он никак не мог отделаться от чувства беспокойства.
Ей в тот момент было известно, что адвоката нет в живых, и опровергнуть ее слова некому. Возможно, она никогда не была секретаршей или стенографисткой.
– Взгляни-ка, Лапуэнт. Что это тебе напоминает?
Инспектор на мгновение задумался.
– Шикарную цыпочку.
– Таким образом, мы выяснили, где нотариус находил себе подружек.
Мегрэ бережно уложил фотографию в свой бумажник. Теперь настала очередь левых ящиков письменного стола. В верхнем были только неиспользованные чековые книжки. Одна из них, правда, была закончена, а на корешках чеков вместо имени получателя всюду значилось: «На предъявителя».
Была и всякая ерунда: наручные часы, запонки с маленьким желтым камнем в центре каждой из них, резинки, марки.
– Вас это забавляет?
Это была она. Клер вытащила ее из постели. Натали только что приняла хорошую порцию коньяка; спиртным от нее несло на расстоянии трех шагов.
– Добрый день, Трика.
У нее хватило самообладания не выдать себя.
– Не понимаю.
– Это не имеет никакого значения. Вот, прочтите. Он протянул ей постановление на обыск, которое она отпихнула.
– Знаю. Горничная мне сказала. Располагайтесь, следовательно, как у себя дома. Мое домашнее платье вы тоже собираетесь обыскивать?
Выражение глаз у нее было другое, чем накануне. В них уже не было беспокойства – в них был плохо скрываемый ужас. Губы у г-жи Сабен-Левек дрожали больше обычного, руки – тоже.
– Я еще не закончил с этой половиной квартиры.
– Мое присутствие вас смущает?.. Уже давно мне не представлялось случая входить на эту половину дома.
Мегрэ, не думая больше о ее присутствии, открывал и закрывал ящики, перешел в гардеробную, двери куда так и остались распахнутыми.
Там он обнаружил десятка три костюмов, преимущественно светлых тонов. Все они были от одного из известнейших парижских портных.
– Можно подумать, что ваш муж не носил шляпы…
– Поскольку я с ним никогда не выходила, мне это неизвестно…
– Браво вашей вчерашней комедии перед журналистами!
Несмотря на свое состояние, она, польщенная, не могла не улыбнуться.
Кровать была низкой и широкой, комната со стенами, обитыми кожей, носила отпечаток ее принадлежности мужчине.
Можно было подумать, что в ванной комнате еще накануне кто-то был. В стаканчике зубная щетка, на полочке – бритва, мыло для бритья и квасцы. Пол был из белого мрамора, стены, ванна и другие детали обстановки тоже. Большое окно выходило в сад, который Мегрэ увидел впервые.
– Это ваш сад? – спросил он.
– А чей же?
Редко можно увидеть столь красивые деревья в частном парижском саду.
– Кстати, Трика, в каком заведении вы обслуживали посетителей?
– Мои права мне известны. Я не обязана вам отвечать.
– Тем не менее отвечать следователю вам придется.
– В этом случае я буду в сопровождении адвоката.
– Значит, адвокат у вас уже есть?
– Очень давно.
– Тот, что с улицы Риволи? – с иронией спросил комиссар.
Он не нарочно был с нею столь суров. Что бы он ни делал, все приводило ее в отчаяние.
– Это мое дело.
– Пойдем теперь к вам.
Мимоходом комиссар успел прочесть названия нескольких книг, стоявших в стенном шкафу. Там были современные авторы – все из лучших, были книги и на английском – нотариус, должно быть, свободно говорил на нем.
Пройдя через малую и большую гостиную, они оказались в будуаре Натали, которая, так и не присев, не отрывала от полицейских взгляда. Мегрэ выдвинул несколько ящиков, в которых не было ничего, кроме каких-то безделушек.
Мегрэ прошел в комнату. Кровать была такой же большой, как и у Сабен-Левека, но белой, равно как и вся мебель. В ней находилось по большей части очень тонкое постельное белье, которое, судя по всему, было сшито по мерке.
Что до ванной комнаты из серо-голубого мрамора, то в ней был такой беспорядок, как будто ею только что впопыхах пользовались. Тем не менее бутылка коньяка и рюмка по-прежнему стояли на столике.
В гардеробной – платья, пальто, костюмы, тридцать-сорок пар обуви на специальных стеллажах.
– Известна ли вам причина смерти вашего мужа?
Сжав губы, Натали молча смотрела на него.
– Его ударили по голове тяжелым предметом, может быть монтировкой. Ударили не один раз, а десять, так что череп буквально разнесен на мелкие кусочки.
Она не шелохнулась. Застыв, она так и не могла оторвать остановившегося взгляда от комиссара, и в эту минуту кто угодно мог бы принять ее за безумную.
