День восьмой
22 сентября 2054 г., среда I
К боковому въезду на ВДНХ, путники подошли уже в темноте. На задержке настоял егерь: «На территории выставки мы будем, как на ладони. – объяснял он напарнику. – Леса там нет, только кусты и деревья, оставшиеся с прежних времён, даже асфальт почти везде цел. А по вечерам народ кучкуется на Центральной Аллее и по кабакам, можно просочиться по-тихому».
– Я вот чего не понимаю… – бурчал Егор, продираясь вслед за напарником сквозь кусты, в обход заброшенного павильона. – Если мы опасаемся слежки, то зачем вообще сюда заявились? Обошли бы стороной, трудно, что ли?
– Я давненько не бывал в этих краях – карты надо обновить, со знающими людьми словечком перемолвиться. Дороги в Лесу переменчивые: вчера тропа, сегодня – чащоба непроходимая, а завтра и вовсе Мёртвый Лес.
– Мёртвый Лес? – Егор привычно среагировал на незнакомый термин. – Ни разу не слышал. Это вроде того, вокруг Измайлова?
– Нет, там другое, потом расскажу. А сейчас важно вот что: если нас действительно пасут, то лучшего места чем ВДНХ, чтобы обнаружить слежку, не найти. Есть у меня здесь пара-тройка добрых знакомых – думаю, не откажут в небольшой услуге.
«Добрые знакомые» Бича обитали в служебных помещениях павильона «Космос». Потратив на визит около часа (Егору пришлось дожидаться снаружи), путники вышли на площадь с ракетой и неторопливо пошагали в сторону Главного входа. Скрываться не имело смысла – наоборот, чем быстрее неведомые злоумышленники сядут им на хвост, тем быстрее попадутся на глаза «добрым знакомым». Рюкзаки Егор катил перед собой на решётчатой тележке из супермаркета. Разбросанные повсюду без присмотра, они считались, как пояснил егерь, общественной собственностью. Тщательно зачехлённые ружья лежали поверх рюкзаков – открытое ношение оружия, как сообщали расставленные повсюду щиты с объявлениями, запрещалось под угрозой крупного штрафа или выдворения с территории ВДНХ.
Коммерческая, как и всякая иная жизнь была сосредоточена вокруг выставочных павильонов, превращённых, как это некогда уже случалось, в крытые рынки, склады, фактории и постоялые дворы для гостей. Те, что стояли в стороне от Центральной Аллеи, были по большей части заброшены и медленно умирали. Другие, полные жизни и человеческих голосов, сияли электрическим светом – ток давали генераторы, работающие на кустарном биодизеле. Кое-где электрическое освещение заменяли газовые фонари, соединённые трубами с заводиками, коптящими на задворках павильонов пиролизными печами.
Центральную аллею наполняла праздношатающаяся публика. Кричали продавцы ягодного морса, пива, саговых пирожков, жареных колбасок и прочего фастфуда. Рядом предлагали связки восковых свечей, бутыли с самогоном, сигареты, самодельные и привозные, коробки с табаком. Тут же, на лотках, россыпью лежали бумажные пакетики с подозрительными порошками и пахучими травками. Увидев их, Егор припомнил наставления Фомича насчёт губительных свойств лесных наркотиков.
В толпе, собиравшейся возле многочисленных уличных актёров и фокусников, то и дело раздавались взрывы хохота. Вовсю старались музыканты, мелькали ярко накрашенные девицы в откровенных нарядах, а на пересечениях аллей ловкие ребята с профессионально бегающими глазами предлагали сыграть в напёрстки. Егор усмехнулся – люди, лишённые интернета, кино и телесериалов, быстро возвращались к проверенным веками развлечениям.
Среди выступающих он с удивлением обнаружил двух парней и девушку, с густо-зелёной кожей и необычными чертами вытянутых, узких лиц. Бич, поймав его взгляд, подтвердил: «Это они и есть, аватарки. То ли из общин ушли, то ли прогнали их за что-то…»
Аватарки развлекали публику эффектным файер-шоу. Парни с поразительной ловкостью орудовали шестами и цепочками с комками огня, выдыхали языки пламени, девушка жонглировала сразу полудюжиной факелов и совершала фантастические прыжки через несколько подброшенных в воздух пылающих обручей. Всё это проделывалось с невероятной, невозможной даже для опытного циркового акробата точностью и стремительностью. Егор поёжился, представив рукопашную схватку с такими существами – да, Бич, говоря о нечеловеческих способностях аватарок, нисколько не преувеличивал.
То тут, то там, сквозь толпу решительно протискивались двойки крепких парней в ярко-жёлтых жилетах поверх однотипного камуфляжа – местный аналог полиции. За плечами у них висели дробовики, на ремнях – резиновые дубинки и чехлы с наручниками. На глазах Егора двое блюстителей скрутили разбушевавшегося гуляку, оттащили за кусты и там, судя по характерным звукам, наскоро отходили по рёбрам. На ВДНХ явно не привыкли утруждать себя протоколами и прочими нюансами полицейского делопроизводства.
«Народу здесь тысячи три… – объяснял Бич. – Самое населённое место в Лесу. Из них постоянных обитателей человек пятьсот, остальные пришлые – барахольщики, челноки, охотники. Не меньше трети – замкадники. Тропа по Ярославке не зарастает, эЛ-А на ней не особо свирепствует, вот и ходят туда-сюда вьючные караваны. Опять же, железка недалеко, что Ярославская ветка, что МЦК, что Октябрьская. Одно слово – перекрёсток!»
Путники обогнули огромный неработающий фонтан, окружённый по периметру множеством статуй. Егерь указал спутнику на белый облупленный павильон с колоннами на фасаде. Над ними в отсветах газовых фонарей поблёскивали облезшей позолотой буквы – АРМЕНИЯ.
– Нам сюда. Переночуем у Саргиса, а с утра решим, что делать.
– Может, не стоит? Мамонт знает, что мы будем здесь, а он…
– Сколько раз говорил: не беги впереди паровоза, Студент, скверная это привычка! Насчёт Мамонта – это как говорил один книжный персонаж, фактики в мире Галактики[10] – он вполне может быть и не при делах. Вот проясним насчёт слежки, тогда и прикинем болт к носу. А пока нам с тобой торопиться некуда. Кухня у Саргиса лучшая на ВДНХ, настоящая, кавказская, он даже муку заказывает из-за МКАД, саго на дух не переносит. Выпивку берёт у барахольщиков: те шарят для него по заброшенным ресторанам и магазинам в поисках лучших сортов вин и коньяков. Только представь – «Спарапет» или «Ноев ковчег» и так по полсотни лет выдерживали, а тут ещё тридцатка сверху! А сорокалетнее «Усахелаури»? Нектар! Ты в жизни такого не пробовал, клык на холодец!
II
– Здорово, Пиндос! Сколько лет, сколько зим… жив ещё, курилка?
Егор обернулся. Человек, к которому обратился его напарник, выглядел, мягко говоря, необычно, даже на фоне нарядов челноков и охотников, заполнявших бар «Арцах». Тощий, сутулый, с костистой узкой физиономией и соломенными волосами до плеч, он носил ковбойку навыпуск, всю в ярких значках. Егор пригляделся – среди них то и дело попадались листья канабиса и пасифики. Образ из шестидесятых, с фестивалей хиппи, дополняли круглые, в проволочной оправе, очки а-ля Джон Леннон, продранные на коленях джинсы с бахромой, бисерные фенечки, и браслеты из цветных шерстяных ниток. Под мышкой – маленькая четырёхструнная гитара-укулеле.
«Хиппи» расплылся в улыбке:
– Оу, Sergey? Отшшень happy… рад виделль you!
– А ты так в Универ и не собрался, как погляжу. Не надоело киснуть в этой дыре?
Владелец укулеле издал страдальческий вздох.
– I can't… нельзья… же знаешь, у менья… disease, больезнь, льесной аллерджи, да! Very far… очень далёко ехайт!
– Да забей, у тебя не самая тяжёлая форма. Другие и не с таким ходят – и ничего, живы. Порошков наглотаешься и на дрезине до Лужников, а там рукой подать до ГЗ. Главное, чтобы проводник попался толковый. Есть у меня один знакомый – челнок, раз в неделю ходит отсюда на Воробьёвы. Хочешь, договорюсь?
– Сорри… я должен игралль? После, да?
– После, так после. – великодушно согласился егерь. – Иди Пиндос, мы тут подождём.
– Sergey, я тебе уже сказать: ты есть bad… плохо говорилль на рюсский. Я точно знать: пиндос – это есть greeк, живьёт in Греция. Я nje ponimayu…
– И не поймёшь, пиндосская твоя душа. Ну, иди уже, публика заждалась, а мы попросим Саргиса мясо пожарить. Пока допоёшь – как раз поспеет. Тебе шашлык или стейк?
– Прикольный малый… – Егор проводил взглядом гитариста. – Американец?
– Он самый. Ты не смотри, что он похож на пугало – Пиндос столько повидал, что на три романа хватит. В жанре «хоррор», что характерно. Он – единственный из моих знакомых побывал в Манхэттенском Лесу.
Егор от неожиданности уронил вилку.
– В Нью-Йорке?
– Точно. Нью-Йорк не весь захлестнуло Зелёным Приливом, только центр – Манхеттен, Гарлем, Западный и Восточный Бронкс. Ну, американцы долго думать не стали – отгородились минными полями и стенами по берегам Гудзона и Ист-Ривер. Ещё одну стену возвели на севере Бронкса, аккурат по границе Леса. Реки перегородили дамбами, чтобы лодки не могли проскользнуть. А пока строили, туда со всех Штатов стекалась всякая сволота – чёрные и латиноамериканские банды, бездомные, наркоманы всех мастей. То ли, у этой публики порог сопротивляемости к эЛ-А выше, то ли на дармовую наркоту потянуло. В итоге, в Манхэттенском Лесу их собралось тысяч триста, куда больше, чем у нас. И заметь, на гораздо меньшей территории! И всё время новые лезут снаружи, тысячами, а эЛ-А почему-то их щадит. Властям что, власти не препятствуют: хочешь – иди, а вот обратно ни-ни, стреляют без предупреждения. Даже изменения в законодательство внесли – вместо тюрьмы или электрического стула теперь приговаривают к ссылке на Манхэттен. И никого не колышет, есть у осуждённого эЛ-А, или нет.
– А он как туда попал? Вроде, не негр, не латинос, да и на бандита не слишком похож. Я сперва решил, что он швед или голландец, пока ты его Пиндосом не назвал.
Егор сидел вполоборота к собеседнику, чтобы удобнее было смотреть на нового знакомого, исполняющего на своём инструменте мелодию в ирландском стиле. Посетители бара хлопали в такт музыке, кто-то пытался подпевать.
– Вступил в благотворительную организацию «Волонтёры Леса». Знаешь – чокнутые, вроде тех, что ездят в Африку проводить соцопросы и учить негров пользоваться туалетной бумагой. В Манхэттенском Лесу они тоже волонтёрствовали – лечили наркоманов, помогали учёным, то да сё… Пиндос проторчал там год с лишним и уверяет, что всё это голимое фуфло. На самом деле, там творятся тёмные делишки, из-за которых манхэттенские латиносы режутся с чёрными бандами под предводительством хунганов вуду. Есть такие, вроде наших друидов – тоже используют силу Леса. Снадобья варят, животными управляют, только всё куда страшнее, кровавее. С Манхэттена наружу идёт уйма запрещённой дряни, вот они и разбираются между собой, кто будет сидеть на потоках.
– Наркота?
– И она тоже. Но главное – лекарства и препараты для подпольной трансплантологии. Ты знаешь, наверное, что лесная химия произвела в этой области переворот?
– Разумеется. Исчезло такое понятие, как отторжение тканей. Правда, тем, кто сделал пересадку, постоянно нужны инъекции.
– Вот именно! Спрос на препараты огромный и всё время растёт. Власти пытаются взять их оборот под строжайший контроль, но пока есть Манхэттен – от их усилий мало толку. Там и подпольные операции делают: клиентов тайно провозят в клиники у границы Манхэттенского Леса и кладут под нож. Благо, не надо далеко ходить ни за снадобьями ни за органами – и того и другого за стеной хоть попой жуй. ФБР с этим, конечно, борется, устраивает облавы, громит клиники подпольных трансплантологов. Клиентов, взятых с поличным, хоть с хирургического стола – за рога и в стойло, в смысле – за стену. Без разговоров, без следствия. Но в самом Манхэттене ФБР бессильно, слишком большие деньги крутятся в этом бизнесе, чтобы его реально могли прикрыть. Как Пиндос сумел уцелеть в такой каше из цветных банд, наркоты, вуду и прочей нечисти – хрен его поймёт. Клык на холодец, таких раздолбаев судьба бережёт!
Рассказ напарника произвёл на Егора впечатление. Теперь он смотрел на бренчащего по струнам «хиппи» совсем другими глазами.
– А у нас-то он как оказался?
– Говорит, попросился сам. «Волонтёров Леса» спонсирует организация под названием «Церковь Вечного Леса» – слышал о такой?
Егор кивнул.
– Они у нас, в Новосибирске отделение открыли. Тоже набирали добровольцев, обещали помочь перебраться в Лес. Я сначала хотел к ним, но потом решил – нет, лучше сам.
– И правильно сделал. Мутная это контора, сомнительная. Знающие люди утверждают, что её основали выходцы из церкви Свидетелей Иеговы, сайентологи и подпольные адепты секты «Аум Синрикё». ЦВЛ от такого «родства» открещивается, но кое-какие моментики наводят на мысли. Работают они по всему миру: проповедуют, что Лес – это новый путь к спасению, указанный человечеству природой. Заодно, организуют экспедиции, центры по изучению Леса, ну и пожертвования собирают, конечно. Здесь их поддерживает довольно крупная община, именующая себя «Братство Башни». Тоже, кстати, косвенное подтверждение – у иеговистов было в ходу понятие «Сторожевая башня». Правда, они утверждают, что название это от того, что обосновались они, вокруг Древобашни – это бывшая Останкинская телебашня, завтра мимо пойдём, увидишь. В ней главный в Лесу храм ЦВЛ, при нём «исследовательский центр», туда Пиндоса и перевели. Хочешь, расспроси – вон он, доиграл, идёт к нам. Сейчас вмажем, и…
– Sergey, я не есть rasict. Но эти African Americans – они совсем wild… дикие, с их fucking вуду. Ты не поверилль, но у них real… настоящий zomby!
– Негры, Пиндос, негры, никакие не афроамериканцы. Ты в России – вот и говори по-русски.
– Но это не есть толерантно…
– Зато просто и понятно. А толерантность твою я на….э-э-э… на рогатине вертел.
– Толерантность? На rogatina? Как this… такой можно?
– Это, дружище Пиндос, национальная русская забава – вертеть всякую заграничную хрень. На рогатине. Или ещё на чём-нибудь.
– Sergey, ты rasict? Или… как это на рюсский… xenophob?
Егерь рассмеялся.
– Как ты это себе представляешь, морда твоя мириканская – быть ксенофобом в Лесу, где у каждого второго рожа зелёная, как трава? Или вообще древесная кора вместо кожи? Нет, дружище Пиндос, ксенофобия – это ваша, заморская придумка. А у нас вот – рогатина. Чтобы, значит, вертеть. И вообще, хватит трепаться, наливай. Это тебе не вонючий бурбон – «Двин», семидесятилетний! Ваш Черчилль его весьма обожал.
– Winston Churchill не есть наш, он из Great Britain.
– Да пофиг дым, хоть из Гонду…сара… Гондураса, твою мать! Пей, а то в харю дам!
