День девятый
23 сентября 2054 г., четверг I
С ВДНХ вышли рано утром. В предрассветном сумраке миновали Древобашню. От грандиозной бетонной иглы остался огрызок, высотой в три с половиной сотни метров. Древолианы, стиснувшие его, словно титанические удавы, сплелись над рестораном «Седьмое Небо» в жгут, раскинувшийся сотней метров выше гигантским зонтиком кроны.
– Странное дело… – Егор на ходу раздвигал седые вуали паутины, свешивающиеся с ветвей. – Совсем нет целых домов, заметил? Пятый час шагаем, и ни одного не встретили.
– Так и есть. – отозвался Бич. – От улицы Королёва до Верхней Масловки от прежних кварталов следа не осталось. Всё в щебень, всё ушло под мох. Но и таких огромных деревьев, как на Воробьёвых горах тут не найти – метров по сорок-пятьдесят и то редкость.
– И лес мрачный какой-то, тёмный. – Егор огляделся по сторонам и невольно поёжился. – Вроде, и кроны не такие густые, не то, что на Ломоносовском, или, скажем, в Сокольниках.
– Сравнил! Там ясени, буки да грабы, а тут сплошь хвойные, ели да пихты. Недаром в старину говорили: «В берёзовом лесу веселиться, в дубовом молиться, а в еловом – с тоски удавиться».
Идущий впереди что-то крикнул, и маленький караван остановился. Одни челноки принялись распускать подпруги осликов, снимали вьюки, другие затюкали топориками, заготавливая хворост для костра.
– Привал. – егерь, прислонил рюкзак к поваленному стволу. – Пошли, родник поищем, вроде, был поблизости…
Родник нашёлся в полусотне шагов от стоянки – он весело журчал между корневищами здоровенной, в три обхвата, ели. Но место оказалось занято: рядом на замшелых буграх паслись лоси. Глава семейства, огромный, с чудовищными, развесистыми рогами, самец оторвался от россыпи красных ягод и уставился на незваных гостей налитыми кровью глазами. Егор потащил из-за спины «Меркель».
– Не стоит. – удержал напарник. – Провизии у нас полно, да и возиться с разделкой туши некогда, привал на час, не больше.
Он громко хлопнул в ладоши. Лосиха прянула в сторону и скрылась в кустах, уводя за собой голенастого, пугливого телёнка. Патриарх лосиного семейства издал низкий, угрожающий рёв, но связываться с наглецами не стал – величественно повернулся и последовал за своим выводком.
– Слушай, зачем мы с челноками пошли? – Егор опустил флягу в крошечное озерцо, заполнившее мшистую впадину. От ледяной воды сразу занемели пальцы. – Сам же опасался слежки, а с такими попутчиками нас только ленивый не выследит!
Накануне егерь договорился с группой челноков. Они собирались в Петровскую Обитель за снадобьями друидов и обрадовались возможности заполучить такого попутчика.
– Да и без них выследит. – буркнул егерь. – Весточку с утра передали: не обнаружили ничего мои друзья. Всю ночь наблюдение не снимали – и никого!
– Так может, и не было слежки?
Бич помотал головой.
– Печёнкой чую, была! Ждали нас на ВДНХ, клык на холодец! Кстати, я спросил Саргиса – Мамонт так и не появился.
– Выходит, не зря мы насчёт него думали?
– Выходит, не зря. Я думал сначала крюка дать через Болото, но так мы им только задачу облегчим. Там толком не спрячешься, всё голое, как на ладони.
Егор успел наслушаться рассказов о Большом Болоте – двое охотников, из числа посетителей «Арцаха», вернулись из Медведкова и весь вчерашний вечер без умолку травили байки.
«…трясины, мелкие речушки да редкие островки… – рассказывали они. – Деревьев почти нет, кустарник, камыши, мох. Старики помнят: через пару месяцев после Зелёного Прилива из глубины пошли грунтовые воды, и всё, от насыпи Ярославской железной дороги, до Алтуфьевского шоссе на западе – сплошная топь. Грунт раскис, многоэтажки ушли в него с фундаментами, целиком. Редко-редко торчат над трясиной верхние этажи – так болотники приспособились селиться прямо на крышах. Натаскают плодородной земли, огороды разобьют и живут. Плавают по Болоту на своих плоскодонках и рассказывают всякую чушь: что-де чужаков заманивают в трясины водяные и русалки, и там топят. Кое-где на болотах стоят охотничьи избушки, но это дело ненадёжное. Помечена такая избушка на карте, подходишь – а её нет, трясина сожрала.
Тварей всяких на Болоте немеряно: слоновьи черви, жабники, змеи разные. А на самом дальнем, западном языке Болота, на Лихоборских прудах, обитает колония гигантских бобров. Устроились по соседству с фермерами и, вроде как, помогают друг другу. Сельцо это так и называется – Боброхатки…»
Егерь наполнил водой второй мех, поднялся, и шумно втянул ноздрями воздух.
– По ходу, мужики кулеш варят – весело сказал он. – Пошли скорее, а то кишки к спине прилипли. Который час не жрамши!
II
Лес изменился сразу, вдруг. Будто по земле провели линию, за которой мрачноватая, но живая, зелёная растительность превратилась в гротескное подобие рощи самоубийц, которую Данте поместил в седьмой круг своего Ада. Угольно-чёрные деревья тянули к путникам изломанные, будто скорченные в смертной муке ветви, трава топорщилась острой чёрной щетиной. Егор замер – казалось, если поставить на неё ногу, мёртвые стебли пронзят ступню сквозь подошву берца.
Его напарник колебаний не испытывал. Он сделал несколько шагов – трава сухо, стеклянно скрипнула – и обернулся.
– Вот это и есть Мёртвый Лес, Студент. Как видишь, ничего общего с тем, возле Измайлова.
Егор с опаской поставил ногу за черту. Чёрная трава не смялась, а рассыпалась в прах при первом же прикосновении. Там, куда он ступал, в чёрном покрове оставались глубокие отпечатки подошв, заполненные мельчайшей пылью.
– С кустами, деревьями осторожнее, к ним лучше лишний раз не прикасаться. А то – вот, смотри!
И егерь с размаху рубанул пальмой по кусту. Острое, как бритва лезвие должно было с лёгкостью отсечь ветку, но вместо этого весь куст рассыпался – будто кто-то отключил силовое поле, удерживающее мириады чёрных пылинок в форме растения.
– Понял теперь?
Егор наклонился, зачерпнул чёрную пыль – и ойкнул, получив древком рогатины по запястью.
– Охренел? Больно же!
– А ты не суй ручонки, куда не надо! Эта пакость, она, как бы сказать… жизненные силы вытягивает. Чуешь?
Действительно, ладонь слегка онемела.
– Поработай кулаком – пройдёт.
– А если на одежду попадёт, или на обувь?
– Тогда не страшно. Да, и затяни капюшон – если заденешь дерево, засыплет с ног до головы.
– Целиком рассыплется, как куст?
– Именно. Только экспериментировать не вздумай, с тебя станется!
Без «экспериментов» обойтись не удалось. Челноки, заранее запасшиеся длинными палками, расчищали путь ударами по кустам и стволам деревьев. Те осыпались на землю со стеклянным шорохом, и отряд, продвигаясь сквозь Мёртвый Лес, оставлял позади широкую тропу, усыпанную чёрным прахом. Егор с напарником порой занимали место в голове каравана и, вооружившись дрючками, прокладывали дорогу в инфернальной растительности.
– Так-то, здесь ничего, спокойно. – рассказывал егерь. – Зверья нет, людей тоже, разве что, свалишься в яму, наполненную пылью этой гадской. Участки Мёртвого Леса возникают без всякой системы и только здесь, в Марьиной Роще. Сперва лес просто высыхает, за одну ночь, ни с того, ни с сего. Это называется «Прорыв» – кое-кто считает, что Лес так избавляется от негативной энергии. В космос её выбрасывает, сечёшь? Оттого и растения погибают, те, что оказываются у неё на пути. За пару дней они чернеют, и постепенно рассыпаются в прах. Через месяц-другой на месте Мёртвого Леса образуется Мёртвая Плешь – а потом, опять же, за одну ночь, она вся зарастает нормальными, живыми растениями.
– А если человек будет на месте Прорыва – он тоже высохнет и почернеет?
– Нет, с людьми и животными ничего такого не происходит. Но всё равно, фермеры стараются держаться подальше от Марьиной Рощи – кому охота однажды проснуться посреди Мёртвого Леса? Есть правда, психи – их называют мёртвопоклонниками – которые ищут места будущих Прорывов. И, бывает, находят.
– Что за вздор, зачем?
– Затем, что психи и сатанисты. Они верят, что Прорыв – это дьявол, вырывающийся из Преисподней. И если оказаться на его пути – он напитает тебя своей силой.
– И получается?
– Бывает. Встречал я таких. Не знаю уж, чем они там напитались, но людьми быть перестали, клык на холодец. Глаза мёртвые, пустые, других людей в упор не видят, смотрят, будто на пустое место. И, при том, не теряют способности соображать – правда, вытворяют порой такие мерзости, что лучше о них и не вспоминать.
– То есть становятся как зомби – те, из Нью-Йорка, про которых Пиндос рассказывал?
– Нет, тут другое. Нью-йоркские зомби – это просто движущиеся мертвяки. Яша Шапиро говорил – хунганы вводят для этого в свежие трупы споры особой грибницы. Она прорастает по нервным волокнам и, вроде бы, их заменяет. Мышцы получают способность сокращаться, и труп начинает двигаться. Только недолго: ткани гниют, разлагаются – и так, пока зомби не расползётся в хлам.
– Шапиро изучал эту… грибницу?
– Он же миколог. Надыбал где-то образцы и колдовал над ними целый год. Только всё впустую: грибницу-то он прорастил, и даже заставил мертвяков шевелиться и ногами-руками дрыгать, но на этом – всё. Ни один даже встать не смог, не то, что ходить.
– Он что, использовал в опытах трупами людей? – опешил Егор. Такого от мягкого, интеллигентного заведующего лабораторией он не ожидал.
– Так наука же! Только не вышел у Данилы-мастера Каменный цветок. По ходу, у хунганов какая-то фишка была, секретная, а без неё зомби не сделать, как ты ни корячься. И не надо: не хватало нам в Лесу ещё и бродячих мертвяков!
III
Автоматы ударили неожиданно – и для бредущего в хвосте Егора, и для возглавлявшего караван челнока. Для него их глухой кашель (нападавшие пользовались глушителями) стал последним, что он услышал в своей недолгой жизни. Череда хлопков, кровавые пятна расплылись на парусиновой куртке, и несчастный повалился на спину и заскрёб пальцами по траве, оглашая окрестности хрипом и бульканьем. Идущий следом за ним челнок умер мгновенно и беззвучно – пуля угодила в висок. Остальные попадали под защиту древесных стволов, выдернули из-за спин дробовики, и открыли беспорядочный огонь.
Егор спрятался за кочку и пальнул наугад из нижнего, винтовочного ствола «Меркеля». Ответная очередь ударила откуда-то сбоку. На голову с пробитого пулями ствола посыпались куски коры.
Егор перекатился на бок, уходя из-под обстрела, но ещё один веер пуль вздыбил мох у самого плеча. Намёк недвусмысленный: он на прицеле у пулемётчика, и стоит только шевельнуться…
Место для засады было выбрано со знанием дела: выйдя из чёрного лабиринта сучьев и стволов, вдохнув вместо мертвенно-иссушенного воздуха лесные ароматы и влажную свежесть, любой, самый опытный боец поневоле утратит бдительность. Да и зрение, испытав шок от резкой смены цветового фона – мрачноватая, но всё же зелень вместо радикальной черноты Мёртвого Леса – не могло не подвести. В результате, караван, не успев углубиться в живой лес, попал в огневой мешок. И то, что их всех не покрошили скупыми, почти беззвучными очередями, объяснялось лишь тем, что нападавшие не захотели этого делать.
Оставалось признать поражение. Челноки, подчиняясь властным окрикам из зарослей, поднимались, бросали ружья и послушно задирали руки. Егор покосился на напарника: егерь стоял, расставив ноги и заложив ладони за голову. Свой драгоценный штуцер он не швырнул на землю, а бережно прислонил к стволу.
Тотчас из-за кустов появились фигуры в лохматых костюмах и с лицами в разводах камуфляжной косметики. Они ловко, что свидетельствовало о немалой практике, обыскали пленников и уложили на мох лицами вниз. Егор насторожился: нападавшие – всего их было не меньше семи – обменивались репликами на смеси испанских и английских слов, и только двое предпочитали отечественную экспрессивную лексику.
То, что началось дальше, потрясло его до глубины души. «Лешие» по одному поднимали пленников, сверяли лица с фотографиями, которые извлекли из своих лохматых одеяний, и без лишних разговоров пристреливали. Челноки пытались вырываться, умоляли о пощаде, но это не остановило деловитых убийц. Дойдя до Егора и Бича, они оживлённо загалдели (снова англо-испанская речь, наполовину состоящая из непристойностей и специфического сленга) и устроили ещё один обыск, вывернув на этот раз карманы пленников. Сопротивляться не имело смысла – Егор молчал, напарник шипел что-то сквозь зубы, но подчинялся жёстким тычкам стволами под рёбра.
– Вам, ребята, это даром не сойдёт.
– Угрожаешь, падла? – один из тех, что говорил по-русски, упёр в щёку егеря ствол ручного пулемёта.
– Да я-то тут при чём? Лес вас накажет, клык на холодец.
Новый тычок, на этот раз в зубы.
– Глохни, гнида, завалю!
Пленников усадили возле ствола ели, стянув руки маленькими стальными наручниками-«браслетами». Нападавшие снимали лохматые комбинезоны, под которыми оказался обычный армейский камуфляж. Бич крякнул от удивления и глазами указал на оружие. Егор сначала не понял, что вызвало такую реакцию, но тут же сообразил – и не поверил своим глазам. В руках у нападавших были укороченные автоматы с интегрированными глушителями и полимерными – полимерными! – рукоятями и накладками на цевьё.
– Hijo de puta еstirar la pata![11]
Двое выволокли из кустов тело в лохматой накидке – одна из ответных пуль всё-таки нашла цель. Мертвеца обшарили, после чего с пленников сняли «браслеты», вручили по лопатке и велели копать могилу. Трупы челноков вместе с поклажей сволокли в лощинку и закидали лапником.
– Запоминай, Студент… – прошипел сквозь зубы Бич. – Даже не обыскали, значит, не обычные это бандюки. Те не стали бы мочить всех подряд, ограбили бы, и дело с концом. А уж трупы прятать – с какой стати? Зверьё само разберётся и косточек не оставит. Нет, парень, клык на холодец – это профи, наёмники. Видал, как слаженно работают?
После окончания «похорон» на пленников навьючили их же рюкзаки и поставили в середину колонны. Вожак странных бандитов, черноволосый смуглый тип, по виду, выходец из Латинской Америки, подозвал к себе «русских» подчинённых и вручил им по крошечному бумажному пакетику. Те высыпали на язык белый порошок и запили из фляжек. Прозвучала отрывистая команда, на этот раз по-английски, и колонна бодрой трусцой двинулась по тропе вдоль Третьего Кольца.
IV
Лес обычно не трогал железнодорожную инфраструктуру, а потому здание Савёловского вокзала, хоть и поросло снаружи ползучими лианами и проволочным вьюном, внутри сохранило прежний вид. Высоченные рамы скалятся осколками стёкол, по стенам расползлись тёмные пятна плесени, облупилась, осыпалась штукатурка – и всё, будто не буйствует снаружи взбесившаяся флора. Почти не пострадали и перроны с замершими возле них сгнившими электричками. Разве что потрескался кое-где бетон, да проросли между плитами пучки травы и чахлые деревца, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в полусотне шагов, на привокзальной площади.
Пленников усадили на пол в углу «зала ожидания дальнего следования», как гласила покосившаяся стеклянная табличка над дверями. На месте рядов кресел, где коротали когда-то время пассажиры, громоздились проржавевшие трубчатые каркасы – сами пластиковые сиденья давным-давно изничтожила плесень. В углу одиноко торчал киоск – в уцелевших неизвестно как стеклянных витринах видны были выцветшие обложки книг и иллюстрированных журналов.
Охранять пленников оставили одного из бандитов, говоривших по-русски. Остальные сняли рюкзаки, проверили оружие и цепочкой направились к выходу на перрон. Егор рад был и такой передышке:
стремительный марш-бросок со скованными руками дался ему нелегко.
– Как думаешь, что они затеяли? – спросил он, провожая взглядом вереницу бойцов.
– По ходу, пошли искать дрезину. – отозвался напарник. – На Савёловском путейцы часто задерживаются.
– Будут захватывать?
– Иначе никак. По своей воле никто такую компашку везти не согласится, тем более, с пленниками. Вообще, всё очень странно и подозрительно. Эти парни не из Леса, клык на холодец. Видел, как они порошки глотали? А оружие? Я пригляделся – пластик чуть тронут плесенью, значит, они всего дня три-четыре из-за МКАД, никак не больше. Иначе бы всё сгнило.
Они перешёптывались, сдвинув головы вплотную. Услышь их караульщик – наверняка наградил бы пинком под рёбра. А так, ограничился гоготом и парой скабрёзных шуточек на тему милующихся голубков.
– Чего подозрительного-то? – прошептал Егор. – Ну, нанял кто-то головорезов за МКАД, напичкал их порошками. Почему они за нами охотились – вот вопрос!
– Это как раз не вопрос, я ожидал чего-то подобного. Странно другое – засаду, в которую мы угодили, устроили не они. Слишком грамотно всё сделано, работа опытного лесовика.
– Это ещё почему?
– Обратил внимание, как подобрано место нападения? Точно по границе Мёртвого Леса. Тот, кто его выбирал, рассчитывал не на простых челноков, а персонально на меня.
– Да чем ты особенный, объясни? – Егор едва сдержался чтобы не повысить голос, до того надоели ему намёки и недомолвки напарника.
– У егерей со временем вырабатывается особое свойство – чувствовать на расстоянии зверей и людей. Не по слуху или там запаху, а шестым чувством, что ли? Причём – не только направление или расстояние, но и намерения, эмоции. Помнишь лосей возле родника? Ты их глазами видел, а я – чуйкой. И как испугалась за телёнка лосиха, и как бык злился, но опасался нас… Это дар Леса, понимаешь? Фермеры, к примеру, могут предвидеть погоду, предсказывать урожаи, искать борти. Речники угадывают препятствия под водой – топляки, водовороты, обломки бетона и конструкции обрушенных мостов. А у нас, егерей и охотников – вот такое.
– Погоди… – Егор поморщился, наручники болезненно впились в запястье. – А, чёрт, так скоро руки отвалятся… Я не понимаю, почему тогда ты их не почувствовал заранее?
– Да потому, что мы были на чёрной границе! Она напрочь глушит охотничью чуйку, и любой старый лесовик об этом знает. Вывод: тот, кто устраивал засаду, имел в виду именно меня. Но вот что странно: нет среди бандитов лесовиков, клык на холодец! Да, парни опытные, подготовленные, но не наши они, из Замкадья. А проводника своего они потеряли в перестрелке – это его мы закапывали. Значит, растерялись и не знают, что делать дальше.
– Эй, там, под шконкой, а ну, зачехлили хлеборезки! – подал голос надсмотрщик. – Ещё раз услышу, что баланду травите – бебики потушу!
V
«На север по этой ветке мало кто ездит дальше МЦК. – объяснял Бич, улучив момент, когда наёмники принялись забрасывать рюкзаки на захваченную дрезину. – Нечего там делать – люди в тех краях не живут, возить некому и нечего. Хотя пути, конечно, целы. А эти идиоты, только подумай, собрались выбираться за МКАД через Лианозово. Через Лианозово, понимаешь? Самое гиблое место во всём Лесу! Ладно, сами подохнут, так они ещё и нас за собой потянут. Лучше уж пристрелили бы с остальными, меньше мороки…»
Егор, вовсе не торопившийся на тот свет, пустился, было, в расспросы, но беседа прервалась – бандиты пинками загнали пленников на дрезину. Это было солидное транспортное средство, с грузовой платформой, на которой стоял небольшой кран, и будка машиниста. Егор пригляделся – и дощатые стенки и ограждение платформы испещрили пулевые пробоины и обильно заливала кровь. Всё ясно – законные владельцы дрезины пытались сопротивляться.
Пленников усадили на рюкзаки позади моторной решётки, из которой разило горелым растительным масла. Егерь, поморщившись, прокомментировал: «Пальмовое, из Кускова. Тамошние фермеры приспособились выращивать масличные пальмы, так теперь половина путейских дрезин бегает на ихнем биодизеле». За что получил от бандита-охранника прикладом между лопаток и заткнулся, зыркая исподлобья на обидчика. А тот, то ли по врождённой подлости своей бандитской натуры, то ли выполняя распоряжение командира, уложил пленников на доски и накрыл брезентовым чехлом, насквозь пропитанным машинным маслом и ржавчиной. Теперь о том, что происходило вокруг, можно было лишь догадываться по скупому свету, проникающему сквозь дырки в ветхой материи, редким репликам бандитов да ритмичному «та-да-дак – та-да-дак – та-да-дак» колёс на рельсовых стыках.
Дрезину мотало на поворотах – бандит, занявший место машиниста, никак не мог приспособиться к управлению и слишком резко зажимал тормоз, оглушая ездоков пронзительным скрежетом. В ответ сыпалась англо-испанская матерщина, обильно сдобренная русскими нецензурными оборотами.
Новое положение пленников, хоть и было до крайности жалким и унизительным, имело одно неоспоримое преимущество: теперь они могли переговариваться, не опасаясь немедленной кары.
– Объясни, наконец, что не так с этим Лианозово, раз уж нас туда везут?
– Да всё с ним не так! – прошипел в ответ Бич. – Сколько лет в Лесу, а не слышал, чтобы оттуда кто-нибудь вышел живым.
– Это как Запретный Лес, да? Измайлово?
– Далось тебе это Измайлово! Там всех бед, что вглубь не пускают, и только. Потыркаешься – потыркаешься, да и повернёшь назад. А тут, Студент, всё куда хуже. В Лианозово обитает Зверь.
Он так и сказал – «Зверь», с прописной буквы, и Егор впервые за время путешествия услышал в голосе напарника страх.
– Что за Зверь-то?
– Никто и никогда его не видел. А кто видел – уже не расскажет. Так что, ничего, кроме слухов да идиотских домыслов. Егеря с ВДНХ как-то сунулись, с солидным вооружением, собирались Зверя отыскать и завалить. Им путейцы за это золотые горы сулили, ведь в Лианозово рельсы ближе всего подходят к МКАД. Ушли, значит, втроём, да так и сгинули!
– А ты почему с ними не пошёл? Или не позвали?
Вопрос был провокационным, но Бич, к удивлению Егора, ничуть не обиделся.
– Снова чуйка, только не на животных, а на неприятности. Сколько раз она меня выручала! А в тот раз, помнится, прямо-таки надрывалась: не ходи, мол, козлёночком станешь… Ну, я и сам отказался, и тех олухов пытался отговорить. Не послушали, пошли… У меня такое и раньше было, скажем, с экспедицией в Сан-Паулу. Я тогда тоже печёнками чувствовал: ничего, кроме геморроя, из этого не выйдет.
– И как?
– Прав был, не вышло. Ни один не вернулся – ни учёные, ни те из наших, кто с ними подписался.
Егерь надолго замолчал. Дрезина неторопливо ползла вперёд – новоиспечённый машинист не решался насиловать старенький, разболтанный дизель. Свет в прорехах брезентового «покрывала» становился слабее. Егор хотел подтянуть к лицу скованные руки, разглядеть циферблат наручных часов, но не рискнул – не стоило лишний раз провоцировать охранника.
Он не знал, сколько времени прошло – два часа или три. Снаружи быстро темнело, свет через дырки в брезенте больше не проникал в их вонючую тюрьму. Говорить не хотелось; убаюканные мерным перестуком колёс, пленники время от времени проваливались в короткий, тревожный сон. Дрезина едва тащилась по заржавленным рельсам. Три раз она тормозила, останавливалась, и бандиты, оглашая окрестности матюгами на трёх языках, принимались ковыряться в дизеле. Но когда дрезина замерла в четвёртый раз, вместо ругани и лязга инструментов Егор услышал возню и команды на испанском.
– Вылазь, фраера! – охранник откинул брезент. – Станция Хацепетовка, поезд дальше не пойдёт!
Егор потянулся, разминая затёкшие суставы, и бросил взгляд на часы. Светящиеся стрелки показывали половину одиннадцатого.
– Сними на минутку браслеты, будь человеком… – попросил Бич. – дай хоть отлить нормально, не расстегнуть же…
– Ща я те сниму! – окрысился бандит. – В штаны ссы, чмо бацильное!
– Дальше путей нет, только пешком. – шепнул Бич, улучив момент. – Но как они собираются ночью-то?..
Тьма вокруг была – хоть глаз выколи. То ли небо сплошь затянули тучи, то ли древесные кроны смыкались над развалинами платформы так плотно, что не пропускали ни лучика бледного лунного света. Один из наёмников щёлкнул зажигалкой, вызвав гневную отповедь командира. Двое других, нацелившихся было сгружать с дрезины рюкзаки, бросили своё занятие и принялись что-то горячо обсуждать. Командир пресёк намечающийся балаган несколькими короткими командами.
– Клык на холодец, будут ночевать прямо тут. – прошипел сквозь зубы егерь. Ну да, точно: приказывает располагаться на платформе, назначает часовых… Правильное решение, но, боюсь, не поможет. Если кто-нибудь из всей компашки, включая и нас с тобой, доживёт до утра – я сильно удивлюсь.
