После того как туристы – Пахан про себя называл их «туристами» – слиняли из хаты, он выждал некоторое время, а потом пробрался к избушке. Чего он ждал? Изобилия? Что деньги всё ещё лежат на столе, а пиво по-прежнему в упаковке? Но, отыскав всего пару буханок хлеба и несколько банок консервов, Пётр пришёл в ярость. Потом смирился: в его положении и чёрствой корке будешь рад.

Первым делом – пить. Обливая подбородок и грудь, Пахан напился из котелка, а остатки воды вылил на голову, смочив грязные волосы и лицо. Торопливо умял полбуханки, принялся за консервы. Проблема заключалась в следующем: открыть их было нечем. Где там о захудалой открывалке – о простеньком ноже не могло быть и речи. Подкидывая в ладони плоскую банку с надписью «Сайра в масле», Пахан пережил полное недоумение. Вот харчи, а попробуй доберись. Обыскав помещение, он не нашёл чем мог бы себе помочь, поэтому вновь принялся за хлеб. Напомнила о себе жажда. На ходу прожёвывая горбушку, Пётр, размахивая котелком, отправился за водой.

Смутно в памяти замелькали эпизоды. Костёр, ржавая банка, мёртвая рысь. Карась! ПЕТЯ, НЕ БРОС-СА-АЙ! Зуб. УХОДИТЬ НАДО, ПАХАН! Саня Ферапонт. Прыщ. Сыч. Газон. И этот, как его, недоделанный? Урюк! Всех потерял к чертям собачьим! Ну и хрен с ними! Но беспокойство не оставляло, вгрызаясь где-то сбоку в желудок. Вот тебе и «в законе»! Подставил мужчин одного за другим. Как ни странно, вспоминая нелепые смерти бывших сотоварищей, Пахан чувствовал неуютную горечь. Всего можно было избежать. Но разве он виноват, что ветка сломалась? Что избитый пацан отрежет Прыщу его достоинство? А рысь? Как он мог знать? А то, что произошло здесь, на пасеке, вообще не поддаётся объяснению. И вот он один. Зачерпнув воды, Пётр пошёл обратно. Ни дать ни взять хозяин домой возвращается! Ещё бы баба, машущая платком на крыльце, и идеальная картина получится.

Эх, пожить бы здесь! Спать и жрать. Можно и пчёл развести, мёдом торговать. Пахан ухмыльнулся. Без еды он и недели не протянет. Да и зима не за горами. Отлеживаясь за пеньком, он перебрал все варианты и решился на верняк. Самому до людей не добраться. Оставалось – сдаться. Туристы рано или поздно вернутся, он им и отдаст себя на тарелочке. Люди, кажись, культурные, не пришьют же его! Повинную голову меч не сечёт. А как запахнет жильём и едой, там видно будет. Только не на зону. Погулять напоследок смерть как хочется. А если девчонка или ещё кто выпендрится? Чего, скажут, возиться? Пришить и без обузы! Как бы выслужиться перед ними, чтобы поверили? Ох, жрать охота!

Пётр уселся на крыльцо, наблюдал за заходом солнца и ковырял найденным гвоздем консервную банку. Не хлебом единым сыт человек. Консервами. Проткнув крышку, Пахан приложился к дырочке и высосал из банки всё, что смог. Поболтал, прислушался, как сайра бултыхается в обезжиженной ёмкости. Вытащил из дома ноутбук и хлабыстнул его о порог. Порылся в рассыпавшихся деталях, пытаясь найти что-нибудь острое. Не нашёл. А за аппаратуру должно быть туристы осерчают… Пётр размотал лоскуток, оторванный от робы, и взглянул на рану. Осколком вырвало кусок мяса чуть ниже плеча. Вздохнул, выкинул окровавленную полоску, оторвал новую и сделал перевязку. Хорошо хоть жив остался. А остальные червей кормят.

Пахан почувствовал, что додумался до очень важного. На пасеке чего-то не хватает. Мертвецов! Чёрт возьми, они же куда-то дели убитых! Естественно – закопали! Пётр огляделся, подошёл к невысокому холмику свежевскопанной земли. Нет, это не могила. Колодец что ли рыли? А река на что? Чокнутые, это он сразу понял. Никогда не сообразишь, что у них на уме. Туристы.

Он обошёл избушку и сразу наткнулся на могилу. Облепленные землёй лопаты валялись тут же. Последние пристанище его группы. Сыча, насколько он помнил, шлёпнули сразу. Газона потом, в лесу. А что случилось с Саней и недоделанным? Пахан следил за избушкой всю ночь и всё утро, но никто из них рядом не ошивался. Стреляли только поутру. Среди туристов дружков не было. А это очень важно. Если Ферапонта с Урюком шлёпнули без особых разбирательств, то и его может ожидать такая же участь. Возможно, он поторопился с решением сдаться ненормальным? Значит, нужно посмотреть кто в могиле.

Заниматься раскопками Петру не хотелось. Но что делать? Он разворошил землю, копнул несколько раз и посмотрел вслед скрывающемуся за горизонтом солнышку. Надо торопиться, а то до темноты не успеет. На миг ему показалось, что за ним наблюдают. Оглянулся, и рыжая тень шмыгнула в кустарник, который приглушённо хрустнул. Лиса? Чёрт с ней! Сверху лежал Ферапонт. И сразу подарок! В пояснице застрял огромный кухонный нож. Пахан вытянул из трупа необходимый инструмент, перевернул Сыча, покопался ещё, разгребая землю руками. Ага. Газон. Урюк ещё гуляет. Забыв о покойниках, выяснив, кто из них имеется в наличии, Пётр залюбовался приобретением, решив оставить неприятное на потом. Куда они денутся? Закопать успеет. Или пусть туристы сами потом зароют. А вот нож – это не пистолет с одним патроном. Это надолго. Хоть какое-то оружие.

Потом он долго с помощью песка и воды очищал лезвие от крови. Ночь застала его на берегу. А он, удовлетворённо сопя, вспарывал принесённые с собой консервы, руками ел сайру, мажа её маслом отросшую бороду. Пустые банки выбрасывал в реку.

Затем вернулся в избушку. Свалился на кровать и, еле успев подумать, что туристы могут вернуться засветло, захрапел. В лесу ночевать больше не хотелось. Прошлой ночью он видел волчьи силуэты, скрывающиеся за деревьями, и боялся шевельнуться.

Пусть его застанут спящим человеческие существа, а не голодное зверьё. Ему ничего не снилось. Только однажды вздрогнул, когда под утро у реки лопнула автоматная очередь, но тут же забыл об этом и перевернулся на другой бок.

Разбудил его взрыв. Пожаловали! Война, что ли, началась? Им бы только пострелять и гранатами побаловаться. Гранатам Пахан особенно не доверял. Повязка за ночь увлажнилась, пропитавшись красным. Он сидел на кровати ещё сонный и прикидывал. Сначала необходимо затаиться и наблюдать. Прихватив оставшийся провиант и одеяло, Пётр выскользнул из избушки, залёг в кустах, ожидая, когда «туристы» вернутся…

…Урюк бестолково брёл по тайге, опираясь на двустволку, как на посох. Истощённый, тем не менее, оглядывался – вдруг неожиданно появится ещё кто-нибудь. Есть не хотелось. Голод отступил. Но нутро грызла пустота, словно там образовалась дыра, втягивающая в себя последние силы. Вначале ему везло. Питался ягодой и орехами. А после того, как вышел к реке и увидел переправляющегося с помощью каната мальчишку, возникло ощущение отупения и безразличия. Какая разница, будет чего пожрать или нет? Его бросили! Его все бросили! Каждый имел полное моральное право пристрелить, как собаку. Впервые в жизни Урюк понял, что никто не будет о нём заботиться. Предоставленность самому себе откликнулась полнейшей растерянностью.

– Это нечестно, – бормотал он, даже не защищаясь от хлеставших по лицу веток. – Нечестно.

Ночью он не спал, вздрагивая при каждом шорохе. Разочарование слиплось с паникой, а затем с апатией. Нечестно. Какое они имели право бросать его одного в лесу, где голодно и страшно? Кто они – Урюк не знал. Да все! Пахан, Газон, Ферапонт, Сыч. Нет. Сыча, кажется, убили. И те, кто убил Сыча, тоже не имели право поступать нечестно. Они забыли о нём, даже не искали…

Урюк подозревал, что выглядит непривлекательно, женщины всегда его сторонились. Прозябая со всевозможных сортов алкашками, иногда находил в этом своё преимущество. Худо-бедно накормят, обстирают, составят компанию за выпивкой, выслушают жалобы на окружающий мир и почти всегда согласятся. Поэтому, когда очередная стерва внезапно возразила, что на Кировском водка дешевле, он прямо и бесповоротно решил её убить, даже не подумав, что за это могут наказать. Ошарашенный следствием, потом сообразил, что и в тюрьме жить можно. Даже ещё лучше. И если бы зэки не угнали фургон, где он имел несчастье находиться, никогда бы не подумал о побеге – наоборот, если бы его выпустили, обязательно нашёл бы способ попасть обратно. Детская привычка дёргать нижнюю губу по вроде бы незначительным поводам для волнения – означала, что всё неправильное по отношению к нему воспринимается болезненно. Никто на это не обращал внимания, а над оттопыренной губой смеялись. Урюк не был красавцем. Но за последние дни достиг невозможного. Редкие волосы скатались от грязи, лицо почернело, над обтянутыми кожей щеками пусто индевели ввалившиеся, воспалённые тревогами и бессонницей глаза, бегающие как у хорька. Несмотря ни на что, он всегда знал: рано или поздно кто-то появится. Найдёт, накормит и выведет из опостылевшего леса. И этот кто-то приласкает, выслушает и позаботится о нем.

Поэтому после того, как патлатый мальчишка приземлился в двух шагах от места, где затаился Урюк, он не удивился, услышав ласковый, но одновременно твёрдый голос:

– ТЫ ВИДЕЛ, КАК ОН ЭТО ДЕЛАЕТ. ТЫ СМОЖЕШЬ!

– Кто ты? – шепнул Урюк.

– ЗОВИ МЕНЯ – ХОЗЯИН!

– Слушаюсь, Хозяин, – мальчишка скрылся из вида, а Урюк торопливо пристегнулся, оттолкнулся от берега и заскользил над рекой.

Очутившись на другом берегу, отдышался, подёргал губу и прислушался. Из леса выходили люди. Он шмыгнул за деревья, обжёгся об крапиву, но продолжал прятаться и вглядываться. У переправляющихся возникла заминка. Первый стрелял, затем они пошли вслед за пареньком. Урюк следил за ними какое-то время. Похоже, пацан им не понравился, потому что тот, кто стрелял над рекой, взорвал его гранатой. Затаив дыхание, Урюк продолжал смотреть. Когда «забинтованную руку», которого зачем-то связали, оттащили в лес, он подумал, что тот отбросил копыта. Так ему и надо! А воинствующий знакомый Газона, по всей видимости, уквасился, потому что наблевал и даже не мог идти самостоятельно. Больше всего настораживала зыбкая полоска дыма, тянувшаяся сквозь кроны деревьев. Если всмотреться, то можно различить отдельные вспышки, напоминающие зарево восхода.

Урюк заплакал, целуя землю. Он благодарил Хозяина. Если бы не успел переправиться, сгореть в лесном пожаре – стало бы перспективой сегодняшнего дня. Хозяин услышал благодарность и приказал подчиняться во всём. Урюк послушно двинулся в чащу, опираясь на ружьё. О нём теперь заботились, и ничего, что голос слегка пугает, важно было знать, как и что делать. Нужно идти прямо, не обращая внимания на усталость и голод. Так сказал Хозяин. А он знает всё-всё…