Шурик и не думал возвращаться. Его разбудил своими криками Командир. Потом Сашка долго лежал, притворяясь спящим, ждал, когда все уснут. Он немного отдохнул, в голове прояснилось. Осознание того, что произошло, разомкнуло грудь для ненависти. Его обманывают, бьют, его презирают. Не было никакого золота. Рухнули все мечты. Кругом убийцы, убийцы! Ну зачем он влез в это? Из него лепят киллера! Бежать и только бежать! Домой! Надо было удрать раньше, прошлой ночью. И не было бы того, что случилось. Они убили Спортсмена, раскапывали могилы, устроили войнушку около вертолёта. Что дальше? Садисты, убийцы, проститутки. Кому верить? Нет, он придёт домой. Пожрёт чего-нибудь, отдохнёт, пойдёт в полицию и всё расскажет. Пусть его даже посадят, лишь бы подальше от них. Вон из тайги! Или даже не пойдёт никуда. Будет сидеть дома, слушать музыку, устроится на работу. Пусть приходят, пусть допрашивают. Он ничего не знает, никуда не ходил. Предки подтвердят. Бледный и решительный, он проламывался сквозь лес, уверенный в себе и своих намерениях. К лешему медведей и бандитов! Пристрелит любого, кто попытается его остановить. Автомат потом выбросит в речку, когда дойдёт до посёлка. Улика всё-таки. Понимая, что столкнется с неизбежной темнотой, Шурик обдумал линию поведения. Надо всё время идти по прямой до реки. Хорошо бы выбрать звезду для ориентира, но тёмные кроны застили небо, да и тучи накрыли лес колпаком.

Он упрямо продирался в темноте, досадливо реагируя на хлеставшие ветки и старые гнилушки, путающиеся под ногами. Главное – не отчаиваться, а идти вперёд и не крутить головой. Иначе заблудиться будет легче простого. С пасеки сбежать было гораздо проще, а теперь – мерь километры тайги. Тесной и дремучей, где могут внезапно появиться… Лучше не думать. Шурик окунулся в детские сказки, представляя себя принцем, бредущим через заколдованный лес, где непременным условием было – не оборачиваться. Кусты цепляли одежду, он расталкивал их автоматом, защищая руками лицо. Запыхавшись, сел перекурить. Улыбнулся старой загадке из области чёрного юмора про Маресьева: «Поползёт, поползёт, шишку съест, опять поползет». В отличие от легендарного лётчика, ноги были на месте, а вот насчёт еды как-то не подумал. А дорога предстояла длинная. Надо пошарить под кедрами – может, остались ещё упавшие шишки? Ещё лучше потерпеть до утра. Не сидеть же здесь, как придурок? На том берегу кедрач имеется и светлее будет.

Он отправился дальше, не замечая жалоб измученного тела, которое требовало сна, долгого-долгого, как предстоящий путь. Но Шурик, подобно детям из знаменитого сериала про Фредди, спать не решался. Во сне с ним происходило нечто ненормальное, и оно запоминалось накрепко. Память об этом угнетала, вызывая апатию. Отоспится ещё. Дома. Надо выжить, выбраться из дремучести чащи… Так, иногда делая передышку, он плёлся, осознавая свои черепашьи потуги. Через несколько часов кроны покрылись молочной зыбкостью. Ещё через час начало светать. Предутренний туман саваном укрыл дорогу. А Шурик вышел к реке. Сам удивился, чуть не скатившись в обрыв. Журчание воды точно указало намеченный финиш под номером один на марафонской дистанции к дому. Но туман сделал её невидимой, расплескав белизну по всему берегу. Сашка даже растерялся. Одно было верным: он немного сбился и достиг реки не по прямой. Где та сосна с ветками в одну сторону?

Он не видел себя, не понимал, что смотрится нелепо – как партизан во дворце. Чумазый, ободранный, с автоматом, синяком и спутавшимися чёрными прядями, спадающими на лицо. В печальных огромных глазах глубокая тоска. Решение подниматься вправо привело сначала к отчаянию и подавленности, но потом однобокое дерево, сбросив клубы тумана, выкатилось из них, словно стояло на платформе с колёсиками. От счастья он едва сдерживал слёзы, нащупал трос, испачкав пальцы в смазке и ржавчине. Трясущимися руками выхватил из нагрудного кармана пачку сигарет, присев, закурил, небрежно вставил её обратно и какое-то время упивался своей удачей, приятной усталостью в натруженных мышцах и ногах. Вот так меняются приоритеты. Ещё вчера он считал удачей найти золото, сегодня – спастись. Что ни говорите, а тайга пошла на пользу, выносливее стал, мужественнее. Шурик был доволен собой, ощущая гармонию единства души, мыслей и тела. Не хотелось расставаться с этим ощущением, но почти рассвело, надо спешить. Его давно должны были хватиться. Того и гляди, выскочат из тайги с криками и руганью. Непрогретый воздух напоминал о возможности подхватить простуду, ласковым щенком лизал руки и лицо. Но, зная о последствиях торопливости, Сашка прицепился к тросу тщательно и осмотрительно, а то ещё ухнешься в туман с высоты шестого этажа.

По мышцам пробежал электрический разряд, как в сказке про страшный лес, он почувствовал непреодолимое желание обернуться напоследок. Так внутренний голос призывал Хому не смотреть на Вия. Но Шурик не был большим любителем предрассудков и литературы, оглянулся. Из тумана материализовался комодоподобный Газон, он беззвучно хохотал, раскрыв алую пасть и потрясая автоматом. Удивлённо распахнутый глаз был точно таким, как тогда, когда зэка встретил смерть, завалившись между сросшихся деревьев. Сашка заверещал, дёрнулся, сорвался и завис над пропастью, как лист на ветру, качаясь, но не двигаясь. «Надо было оттолкнуться!» – сожалел второй, внутренний Шурик. «Ноги в скалу, ну!» – приказал третий, более рассудительный. Нашарив носками кроссовок каменистую стену, Сашка толкнул её от себя, не сводя глаз с привидения, и закрутился в движении. Механизм сработал, и его понесло над журчащей бездной сквозь парное молоко тумана. Но даже в такой неразберихе он заметил, как что-то покинуло его, прямоугольный кусочек, отделившись от груди, камнем канул в пучину. Всего лишь пачка сигарет! Теперь он ждал сближения с землёй, она встретила пружинистым толчком в ноги. И Шурик почувствовал, что не дышал всю дорогу. Он с наслаждением выдохнул и смело оглянулся, обнаружив, что его больше никто не преследует. А надо было смотреть прямо, где в кустах затаилось вытянутое лицо с запавшими, затравленными глазами.

Была ли проблема вернуться за трубкой у Тараса Бульбы такой же сложной как у Сашки? Если пойти на пасеку за гитарой, жратвой и шмотками, его там могут вскоре найти и придётся опять скрываться, пробираясь через лес окольными путями. Но путешествие до посёлка без еды и курева казалась ему менее заманчивым. Он вышел на ставшую знакомой дорогу и побрёл, волоча автомат за дуло. Успеет. Возьмёт оставленные в распечатанной упаковке сигареты, парочку консервов, хлеб ещё должен остаться, закинет за спину гитару и обратно.

Бессонная ночь и усталость незаметно брали своё. Опустив мутную тяжёлую голову, он шагал, подволакивая ноги, и забытые обиды вновь нависли над головой, словно посланные сгустившимся туманом. Саднила заплывшая синяком скула, боль в пульсирующем плече не проходила – наоборот, усилилась, заставляя морщиться при каждом шаге. Царапины, оставленные Спортсменом, никак не хотели заживать и кровоточили по-прежнему. Трение плеча о ткань становилось невыносимой пыткой, и вскоре он полностью отдался боли, ощущая себя единым ноющим плечом. Издалека нарастал грохот кузнецов, выковывающих слова:

– ВПЕРЕДИ НИЧЕГО НЕТ! ТОЛЬКО ВЕЧНОСТЬ! ИДИ! ЕЩЁ НЕМНОГО! ЕЩЁ! ИДИ!

Шурик не вытерпел, захотелось сорвать куртку, рубашку, обнажить больное место на плече, предоставив возможность туману зализать раны, но обнаружил, что руки, как бы получив приказ от боли, его не слушают. Он остановился, судорожно дыша, попытался сосредоточиться и наладить контакт с неповинующимися частями тела. ВСЁ! ПРИШЛИ! НЕ БОЙСЯ! ТЕПЕРЬ ТЫ С НАМИ! А МЫ ТЕ, КТО ВСЁ-ВСЁ… – ковали кузнецы.

Сашка попытался пошевелить пальцами, он просто вымотался: устал, спёкся. Повиснув плетьми, руки не реагировали на призыв мозга, не подчинялись. Сейчас всё получится, уже получается. Пальцы зашевелились, но когда он захотел заставить их расстегнуть пуговицы, вспотел от напряжения и какой-то неотвратимости.

Руки, которыми около двадцати лет он делал всякие разные дела: играл на гитаре, тискал девчонок, дрался и чистил зубы, стали абсолютно чужими. Нашаривая вокруг, ощупывая воздух, они сами по себе вцепились в автомат.

– …О ВСЕХ ЗНАЕМ! ТЫ УМРЁШЬ! МЫ КУПИЛИ ТЕБЯ НА ТВОЕ ЗОЛОТО, ЩЕНОК!

– Прекрати! – вмешался слабый голосок.

Несмотря на подгоняемые страхом попытки сопротивления обливающегося потом Шурика, руки, поднявшие автомат, сжавшие его корпус так, что побелели, установившие оружие дулом к груди, дрогнули, но выждав, паучьими шажками поползли к затвору.

Когда тот щёлкнул, Сашка закричал, он не знал, что с ним происходит, но результат угадать нетрудно. Он застрелит себя! Но он не хочет этого! Неужели есаул?! Огромный, со сверкающими угрозой глазами под кустистой сединой бровей. Как в разрушенном городе. Ненависть пронзила десятилетия и убьёт его, невиновного.

– ИМЕНЕМ ДЕЙСТВУЮЩЕГО ГОРКОМА ПАРТИИ… – сатанински хохотал голос.

Кузнецы вбивали неумолимые молотки в барабанные перепонки.

– Остановись! Он мой! – потребовал подростковый девичий голосок.

Кузнецы свернулись испуганной гусеницей и, распрямляясь, выдавили с задержкой:

– УЙДИ… ТЫ… СТЕРВА… УБИРАЙСЯ! – их замешательство одновременно льстило надеждой и пугало.

Шурик, до предела распахнув тёмные телячьи глаза, в которых бесконечная меланхолия сменилась неописуемым ужасом, продолжал вопить, всё ещё пытаясь оторвать намертво вцепившиеся в автомат пальцы, слушая как в голове разворачивается страшный из-за непонятности диалог.

– ТЫ… НЕ СТАНЕШЬ… МЕШАТЬ… НАМ…

– КТО… ТЫ… СТЕРВА? – вопрос дался кузнецам с особым трудом.

– Я здесь много лет. Вам, новичкам, и не снилось. Уважайте закон, иначе будете иметь дело с Хозяином Гор. ОТДАВАЙТЕ ТО, ЧТО МОЁ!

Сашка ждал ответа, дрожа от понимания, что он не важен. В любом случае с ним произойдёт нечто невообразимое. Он попытался прислушаться к тем, внутренним Шурикам, но его страх передался и им, усиленный троекратно. НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! МА-А-АМ-МА-А!!!

– МЫ… ПОДЕЛИМСЯ! ЭТО ВСЁ! ПРОВАЛИВАЙ! УБИРАЙСЯ!

– Сдохните! – досадливо сдалась девчонка. – Возьму сама!

Тяжёлый голос расхохотался громовыми раскатами, оглушил, смял, заволок Шурика, оставив лишь ужас в тёмных глазах. Автомат залаял проснувшейся собакой. И Сашка вспомнил, что умел летать. В последнюю секунду он вырвался из своих плеч, рук, живота, пытаясь забыть о боли, которая лоскутами спадала с него, и устремился в небо. Где-то внизу на пыльной дороге непонятная скорчившаяся фигура завалилась на бок, обнимая автомат. Всё вместе напоминало геодезическую треногу: патлатая голова, ноги, приклад. Тёмно-зелёные, искусанные туманом, кроны манекенно изображали невозмутимость. Он летел над лентой реки, разметав по небу руки, ощущая первозданную лёгкость. Как он мог столько лет носить на себе тяжелейшую ношу из трёх отвратительных существ: флегматично-дремлющего, аналитика и испытывающего раздражения? Они прятали его, образуя скорлупу. Но теперь он вырвался, вместе с красноватой жидкостью просеиваясь сквозь грудь, и может делать то, чего так долго был лишён – летать. Его не интересовало, куда и зачем, просто свобода стала его зыбким и прозрачным телом, к которому, кстати, прикоснулась лёгкая, но властная тень.

Теперь он знал, куда должен лететь. Знакомое окно за сросшимися корень в корень елью и рябиной. На этот раз дом предстал во всей красе ослепительного блеска мраморных колонн и выложенных серебром ступенек. Резной работы рама распахнулась. Зачем? Он спокойно мог бы пролететь сквозь стекло.

– Наконец-то! – Ира раскрыла навстречу руки, обхватила натруженные полётом плечи и прижалась прозрачным лицом к обескровленным губам. – Я так ждала!

– А этот? Почему он здесь? – Шурик заметил у её ног потрясающего своими размерами белого пса. Тот тёрся об их сплетённые тела и приветливо крутил хвостом. В мудрых глазах лучилась искрения радость.

– Барс теперь с нами, – целуя, шептала Ирина. – Нас стало трое. Мы вместе будем охранять клад моего отца…