Открывать своим ключом он не стал: а вдруг… как в прошлый раз… Нина открыла, смерила недоверчивым взглядом, по привычке проверяя на трезвость, буркнула: «Проходи». «Уже хозяйкой себя считает» – ёкнуло что-то. Пока Молчун возился в прихожей, Нина вновь уселась у зеркала, закручивая на плойку локоны и заглядывая в одну из школьных тетрадок, стопка которых солидно возвышалась на столике трюмо.

– А что отпуск уже закончился? – бросила через плечо.

– Нет. Вещички кое-какие собрать надо, – Молчун раскрыл гардероб и принялся упаковывать старенький походный рюкзак.

– В тайгу, что ли, собрался? – вопрос вонзился между лопаток.

…В туалете недовольно буркнул сливной бачок. Сейчас откроется дверь и выйдет Он в мятых семейных трусах… Нет. Показалось. Но Он здесь. Он всегда теперь будет присутствовать в этой квартире, будет хохотать, скаля прокуренные зубы, потрясая склоченной шевелюрой и отражаясь в зеркале. Он. Другой мужчина. Если бы Он не появился… Впрочем, и так всё катилось под гору…

– Оглох?! С тобой разговаривают, кажется! – Нина поморщилась, скривила пухленькие губки – плойка прижгла кожу. И за что ей такое наказание? Медведь, форменный медведь! Господи, неужели о такой жизни она мечтала в университете? Пять лет лишений и для чего? Чтобы прокисать в разрушающейся школе, где перевод текста из десяти предложений занимает два урока? Где сопливые оболтусы, у которых ещё и мошонка-то не проклюнулась, подчёркнуто заменяют первую букву в слове «юбер» на «ё»? И это после того, как на шею взвалили дополнительные шесть часов немецкого (угораздило же Смирновскую уйти в декрет!)? И кому, наконец, нужен в этой дыре её спецкурс итальянского? А тут ещё нелюдимый, замкнутый бывший муж приходит и треплет нервы. Мужик, пахнущий перегаром и вонючими сигаретами – за что?

Их совместная жизнь началась невесело: за пять лет три смерти. Вначале скончались его родители, потом её мать. Домик, где та жила, Нина продала сразу же во имя исполнения заветной мечты – машины! Через пару месяцев под окном сверкало новёхонькое «Audi». А что толку? Пока скотина расшевелился и возвёл неказистый, но надо отдать должное – крепкий гараж в кооперативе «Гудок», дважды снимали задние покрышки. Дожди и соседские мальчишки расцарапали и обмусолили краску. Венец всему – когда бестолочь умудрился завалиться на медкомиссии, и его не приняли на учёбу. А без прав – какая езда? Солидная куча денег после продажи гаража и машины какому-то врачу вначале расшевелили её воображение. Она даже согласилась на покупку земельного участка под дачу, прикинув преимущество свежих овощей перед магазинными. Он подыскал подходящий и недорогой огородик с домиком. Но после полуторачасовой тряски в электричке, которая ещё и умудрилась опоздать на четверть часа, коих хватило на то, чтобы до дачного посёлка отчалил автобус, а следующий намечался часа через два, Нина без разговоров села в электричку, отходящую в обратном направлении.

Они обзавелись кое-какой мебелью, но угрюмый мужлан напрочь отказался выбросить старую, якобы во имя памяти о родителях. И в конечном итоге, семейная чета совершила туристическую поездку по шести городам-героям. Нина не жалела потраченных денег. В Питере многие отдали должное её английскому и подзабытому итальянскому, в Бресте произвёл впечатление немецкий, оказавшийся невостребованным в Керчи и Симферополе. Остаток денег поглотила Ялта, куда они отправились после турпоездки. Загар и море – просто волшебство! В Ялте она встретила Рустама, который очень обижался, когда его называли грузином. «Зачэм так говоришь? Отэц абхазэц, дэд абхазэц. Рустам нэ грузин…» Ей нравился его восточный выговор, а обожание подразнивать «грузином» почему-то привело к близости. До встречи с Рустамом Нина считала себя «холодной» женщиной…

Так и не удостоив бывшую ответом, Молчун сидел в горячей ванне. Он любил слушать журчание воды, поэтому предпочитал, чтобы равномерная, тёплая струя из-под крана текла непрерывно, не давая остывать ванной и разбивая хлопья пены. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, в другой сжимал прохладную бутылку «Жигулевского». После встречи с боевым товарищем он приобрел пару таких бутылок и упаковку баночного, предназначенного «с собой». Мечтая о расслаблении, пытаясь отключиться от всех проблем, Молчун поймал себя на том, что думает о Нине, желая понять – почему и как у них рухнуло. Хотя анализом своей семейной жизни он занимался всё последнее время, наиболее ясно она обрисовалась только сейчас. Он, комиссованный из армии, встречает старую школьную подругу, только что вернувшуюся после распределения. Через три месяца свадьба. И всё было как-то нелепо быстро… Тяжёлое ранение в голову отозвалось негативно и на общем состоянии организма: он несколько месяцев мрачнел от знания о потери потенции, которая восстановилась. Но в полной ли мере? Пытаясь доказать себе, что ещё мужчина, не заметил как поставил роспись в ЗАГСе. А потом закружилось…

Жизнь удивительно похожа на круг или, скорее всего, на спираль. Всё повторяется изо дня в день: утренний спешный завтрак вприхлёбку с невскипевшим чаем, равномерный визг резца в цехе сборки конструкций, традиционная стограммовка в перерыве на обед, телепередачи с повторами осточертевших реклам, усталость с позывами к головной боли. Ограниченный кругом мир ежедневно восходит ещё одним витком спирали, в конце которой – кладбище. А машина? А дача? А турпоездка? Это попытки соскочить со спирали, обновить и разнообразить впечатления, и может быть – пожалуй, каждый мечтает об этом – попытка внезапно выйти из поезда на незнакомой станции и начать всё заново. Выходи! Спрыгивай! Срывай стоп-кран! Но стоишь, мнёшься – закрываются двери, поезд тронулся – и ты вздыхаешь с облегчением, возвращаясь в спираль, где всё привычно, удобно, сподручно…

Круг универсален ещё и тем, что любые внесённые изменения впоследствии становятся его неотъемлемой частью: так стареет новая мебель, так укореняются привычки. И самое страшное – это заранее предначертано, впитано с молоком матери. Допустим – решился, выпрыгнул на ходу! Что дальше? Неужели оставят противные мурашки, знобящие кожу, когда вдруг потемнеет в глазах от знакомого, давно пережитого и, казалось, забытого ощущения. Круг издевается, напоминает. И осознаёшь внезапно, что прошло детство, всполохами так называемого «переходного возраста» мелькнёт на миг понимание растраченной, разменянной на медяки юности, а сотая сунутая под язык таблетка валидола перекосит опалённое временем лицо предчувствием скорой смерти. И незнакомая ранее станция, и уходящий поезд – не выход, а часть спирали. И через какое-то время оглушит обухом мысль: «А что если взять билет и просто сесть в отходящую электричку?»

Закономерная случайность – всего лишь моторчик круга. И люди делают всё возможное, стараясь остаться в рамках системы привязанными к кормушке, потому что там, за кругом, нет места закономерности, там – пустота, которую необходимо заполнять, неизвестность, влекущая за собой СТРАДАНИЕ, ввергнуться в которое не позволяет элементарный инстинкт самосохранения. И с этой точки зрения Иисус покажется шарлатаном, потому что ЗНАЛ: знал о предательстве Петра и Иуды, знал о выборе Пилата, знал, что воскреснет. Принял бы он страдание не зная? Хотелось бы верить…

Молчун отложил бритву, протёр горящие щёки одеколоном. Шлёпая мокрыми ногами мимо жены, как мимо пустого места, прошагал на кухню, открыл вторую бутылку пива, наспех соорудил омлет, раскрыл красную папку и погрузился в чтение. Листы шуршали, унося обрывочные сведения, которым Молчун не уделял особого внимания: отчёты, выписки из научных статей и докладов, заявления, технические характеристики – разве можно из этого лепить выводы? Бухгалтерские заметки… «Жидкий азот – 0,33л; аммиак – (?), ртуть – 2,8 кг…»

«Из заявления уборщицы Смурновой В.Л.: После того, как эпидемстанция всё сделала, тараканы полностью исчезли. И не только эти /гиганты – В.К,/, но и вообще какие-либо…»

«Из заявления старшего санитара Гарличика З.В.: Удивляет полное отсутствие тараканов. И это хорошо. Но странно, что кроме, если можно так выразиться, возмутителей спокойствия, мелких нет ни одного. Как будто тараканы прекратили размножаться…»

«Из дневника наблюдений кандидата наук Шумовой Е.Н.: … после неудачи с третьей крысой академик всё же решился увеличить ртутность. Но, на мой взгляд – это просто сократит жизнь очередной подопытной раза в 4… Крыса выжила! Потрясающе! Ещё час назад приборы констатировали остановку сердца, а сейчас она бегает, как ни в чём не бывало. Жаль, что академик отстраняет меня от последующих опытов…»

«Из объяснительной начальника пожарной охраны Сидорчука И.И.: …на предмет проверки целостности проводки и огнетушительных средств в 3.45 я без предупреждения зашёл в лабораторию. И выпил-то кружечку пива, а не 200 грамм, как утверждает гражданка Шумова… Академик держал крысу за хвост пинцетом, и я могу поклясться, что второй хвост хлестал его по руке, и что у той твари было две головы. Услышав, что я вхожу, академик сразу же опустил крысу в банку с серной кислотой…»

«Из выступления профессора Шешуты М.Н.: …хромосомный набор индивидуального организма, по утверждению нашего многоуважаемого коллеги, не играет основной роли в наследственности, что, на мой взгляд, антинаучно. Придерживаясь доказанного, буду утверждать, что процесс размножения микроорганизмов неотвратим, и любое вмешательство извне, в особенности методами, рекомендуемыми академиком Пантелеевым, не дадут эффекта, более того, они губительны для организмов…».

«Из заявления майора Костенко В.А.: Ещё раз могу повторить, что исследования академика Пантелеева не имеют никакого отношения к созданию бактериологического оружия, наоборот – и это официально задокументировано на самом высоком уровне – исследования направлены на проблему глобальной ликвидации последствий в случае применения противником оружия бактериологического воздействия, либо с радиоактивными средствами поражения. Последствия при удачном завершении исследований могут быть ликвидированы в самые короткие, даже не побоюсь сказать – рекордные сроки. Выявленные им микроорганизмы способны поглощать вредоносное действие бактерий, радиации и других поражающих излучений…»

– Что это?

– Омлет и пиво.

– Что ты читаешь? – Нина возникла в дверном проёме и с удивлением рассматривала стопку отпечатанного текста.

Молчун захлопнул папку:

– Халтура одна подвернулась, – объяснил.

– Где ты это взял? – она сморщила нос, заметив оттиск герба на лицевой стороне папки, словно увидела квакающую жабу, подкинутую на учительский стол кем-нибудь из учеников.

– Украл, – спокойно откликнулся Молчун.

– Во что ты опять ввязался? – она перешла на крик.

– Прекрати, – посоветовал Молчун и забросил папку на холодильник, – у тебя тушь размазалась.

– Где? – Нина заглянула в зеркало и, не найдя следов «аварии», возмутилась. – Шутим, да? Ты когда-нибудь можешь побыть серьёзным?

– Нет. И вся предыдущая жизнь, особенно – вступление в брак, яркий тому пример.

Нина присела, небрежно отодвинув пиво и водрузив локти на стол:

– Может быть, поговорим?

– Зачем? Всё уже обсудили. И не раз. Развод оформлен. О чём говорить чужим людям?

– О квартире, – она затараторила. – Мне негде жить. По закону – имею право на половину имущества, предлагаю тебе деньги за твою половину. И избавь меня от своего присутствия.

– Всё уже решили с полюбовничком. Денежки собрали, – Молчун сжал кулаки, – всё просчитали. Пропьёт же. На брюхе приползёт. А мы его пинками… Будет знать, как руки распускать. Так?

– Ты всё ставишь с ног на голову!

– Нет, дорогая. Квартиру тебе не отдам. Альтернативу знаешь: собираешь шмотки и катись колбаской. А где будешь жить, меня не касается. Кстати, могу напомнить, у него есть комната в общежитии.

– Ой-ой-ой! Три комнаты поменять на конуру? Ты в своём уме? – именно за этот издевательско-ироничный тон, за эту перекошенную ухмылку, с которой, наверное, ставятся двойки, Молчун её и ненавидел. Что мог решить развод, если уничтожающая интонация будет преследовать до конца жизни? Круг замыкается. Молчун знает, о да! он знает, что она скажет сейчас и багровеет заранее. Слова хлещут. Всё началось после Ялты и с тех пор прочно вошло в круг, разорвав последнее, что их связывало – они стали спать раздельно, и это тоже по инерции затесалось в круг.

– Хозяина из себя строишь?! – она тоже сжала кулачки, вонзая ногти в ладони. – Мужиком хочешь себя показать?! А для меня ты – ноль без палочки как личность и как мужчина. Понял? Импотент несчастный! Бабу удовлетворить не может – всё пропил, а теперь ещё и права качаешь, изверг?

– Заткнись!

– Не смей на меня орать!

Тишина оказалась мучительней. Что может предвосхитить жестокость и ненависть, с которой два человека сверлят друг друга взглядами? «Боже, что ей стоит прижаться к плечу, потупить глаза и произнести одно слово: «Прости!»? Что ей стоит показаться слабой? Стать женщиной?» – Молчун вздохнул. Он понял, что способно разорвать круг и унести на другой виток спирали, знал, чего ему не хватало, и спросил:

– Почему ты никогда не хотела ребёнка?

– Плодить подобных тебе уродов? Здрасте! Спасибо! Я их пачками каждый день наблюдаю. Ты зубы мне не заговаривай. Бери деньги и проваливай.

– Сколько я тебе должен за яичницу?

– Не хочешь деньгами? Так давай разменяемся! Я, мучитель, уже согласна и на это. Есть выгодное предложение: двухкомнатная и КГТ с балконом…

– Квартиру своих родителей менять не дам. Здесь всё знакомо… моё. Пойми: жизнь, душа, что ли – здесь. И ни менять, ни продавать, ни уходить я не собираюсь.

– Прекрасно! Кто кого выживет? Так вот: я тоже уходить не собираюсь, но и находиться рядом с тобой – уволь. Ты мне нервы испортил, молодость угробил. А я, может быть, женщиной себя только сейчас почувствовала. Человеком! И как ты смел меня ударить? Ты хоть немножко себе представляешь, как я выглядела в школе с синяком? И что до сих пор, за глаза, мелюзга называет меня «фонарщицей»?

– Чтобы ты сделала, застав меня в постели с другой?

– Да кому ты нужен такой? Господи! Хватит! Мы опять ушли от темы. Я хочу знать сегодня, сейчас же: что ты намерен предпринять? Строить перегородки? Что?

– Сколько ты мне даёшь денег?

– У тебя что-то с памятью? – Нина фыркнула.

– Хорошо. Сколько сейчас стоит двухкомнатная?

– По крайней мере, в три раза больше. Но столько не дождёшься, даже не мечтай!

Молчун встал и вернулся с новым полиэтиленовым пакетом, убрал со стола сковородку и высыпал из него пачки купюр в банковской упаковке:

– Добавишь свои, и купишь квартиру.

– Но… – зеленоватые зрачки расширились и где-то в их глубине включились маленькие счётчики. – Где ты их взял?

– Я же сказал: халтура подвернулась. Короче, через неделю чтобы и духу твоего здесь не было. Можешь забрать нажитую совместно мебель, старую не тронь. А если я найду хоть одну тряпку – сожгу.

Она вцепилась в рукав халата:

– А как же… Ты не можешь… так… Я, мы… должны вместе…

Он оторвал её руку и стиснул запястье так, что Нина перекривилась:

– Был у нас один старшина. Работал за доллары. Сообщал маршруты передвижения автоколонн. Однажды ехал в головной машине, которую по его расчётам тронуть были не должны… В госпитале, цепляясь за жизнь, как ты за халат, признался… Но когда поправился, его всё равно расстреляли. Законы тогда такие были за измену.

– Причем тут?.. – Нина выдернула руку. – Ну вот: синяк поставил!

– Потерпишь. От предательств у меня всё нутро в синяках.

Он принялся за капитальные сборы. Через десять минут уже был готов выходить. Осталось одно. Молчун подошёл к письменному столу с потемневшим от времени лаковым покрытием, отделил от связки ключ, открыл ящик, где хранилось самое ценное: фотографии родителей, полустёртые изображения молоденьких девушек, заколка-бабочка, принадлежащая когда-то одной из них; пожелтевшие письма, модель недостроенного вечного двигателя, состоящая из четырёх батареек и амперной лампочки, присоединённой цоколем к транзистору; школьный дневник за восьмой класс, папка старых стихов. Там же лежала медаль «За отвагу», документы к ней, пять коробок с патронами и…

Нина качала головой и во второй раз пересчитывала деньги, когда её плечи сдавили тяжёлые ладони, буквально вдавливая в стул.

– Где пистолет? – спокойным, но не допускающим возражения тоном спросил Молчун.