Глава тридцать шестая

Эва

Март 1919

На английскую землю Эва ступила впервые с тех пор, как стала шпионкой. В Гавр ее провожал Кэмерон. И сейчас он же, стоя под ветром, теребившим полы его шинели, встречал ее на фолкстонском причале.

– Здравствуйте, мисс Гардинер, – сказал он, когда Эва сошла с парома.

Из тюрьмы она освободилась больше двух месяцев назад и все это время исступленно отмывалась в ванне, пока оформлялся ее переезд из временного пристанища в Лёвене.

– Здравствуйте, капитан Кэмерон. Нет, уже майор, верно? – Эва посмотрела на его новые знаки различия и сине-красную орденскую планку на левой стороне груди. – В отлучке я кое-что п-пропустила.

– Я надеялся переправить вас в Англию раньше.

Эва пожала плечами. Узниц Зигбурга освободили еще до заключения перемирия – понурые тюремщики распахнули двери камер, и женщины, обливаясь слезами радости, толпой бросились к поездам, которые развезут их по домам. Эва тоже плакала бы от счастья, будь рядом Лили. Но та умерла, и Эве было абсолютно все равно, как скоро она покинет Зигбург.

Кэмерон ее рассматривал, отмечая перемены. Эва знала, что худа как палка, что ее коротко стриженные волосы (борьба со вшами) напоминают паклю. Руки она держала в карманах, скрывая изуродованные пальцы, но вот бегающий взгляд скрыть не могла. Глаза ее не знали покоя, беспрестанно выискивая опасность. Даже здесь, на открытом причале, она привалилась спиной к ограждению, исключая атаку с тыла. Кэмерон был заметно потрясен тем глубоким следом, какой оставили в ней прошедшие годы.

Но и его они не пощадили: глубокие морщины, прожилки на щеках, седые виски. Когда-то я была влюблена в тебя, – безучастно подумала Эва. После смерти Лили в ней жили только горе, злость и вина, друг друга пожиравшие, точно змеи – свой хвост, а пульс неустанно отстукивал одно лишь слово – предательница.

– Я боялась, меня ждет цирковое представление, – сказала Эва, оглядывая пустынный причал, – кроме нее, никто не сошел с парома. С окончанием войны Фолкстон опять превратился в сонную гавань, где уже не суетились военные чины. – Майор Аллентон все твердил о торжественной встрече.

Да, теперь они – герои войны. Виолетту, говорят, чествовал весь город, когда она вернулась в Рубе. Но Эва категорически отказалась от всяческой помпы.

– Я его отговорил, – сказал Кэмерон. – Знаете, он запланировал армейских шишек, газетчиков и духовой оркестр.

– Слава богу, вам это удалось. А то я бы огрела его какой-нибудь тубой. – Эва закинула сумку на плечо и зашагала с причала.

– Я надеялся увидеть вас на похоронах Луизы де Беттиньи в Кельне, – сказал Кэмерон, пристраиваясь рядом.

– Я хотела приехать.

По правде, Эва была в Кельне, но так и не вышла из гостиничного номера. Вдребезги пьяная, она чуть не пристрелила коренастую груболикую горничную, которая доставила ужин – помни́лось, что перед ней та самая кошмарная Жаба, проводившая обыск в Лилле. От воспоминания Эву качнуло, она глубоко вдохнула морской воздух.

– Так почему же не приехали? – тихо спросил Кэмерон.

– Не х-хватило духу.

С Лили она простилась в зловонном коридоре изолятора и не хотела слушать славословия французских генералов над ее могилой. Ничего этого Эва не сказала, только ускорила шаг, желая отвязаться от Кэмерона. Но длинноногий спутник ее догнал.

– Знакомые вас приютят? Вам есть где жить?

– Что-нибудь найду.

Кэмерон взял ее за локоть.

– Погодите, Эва. Ради бога, позвольте вам помочь.

Она резко высвободила руку. Не выносила, чтоб ее трогали. Оказалось, что после тюрьмы она не выносит многого – распахнутые окна, толпу, открытые пространства, где нельзя защитить спину, сон…

– Обращайтесь ко мне «мисс Гардинер», так будет лучше. – Избегая ласковых глаз Кэмерона, Эва отвернулась к проливу и плотнее натянула шляпу, которую прохладный ветерок норовил сорвать. Размякать нельзя. – Знаете, в тюрьме нас не баловали сводками с фронта, а сейчас уже никто не хочет вспоминать былые сражения. Перед арестом Лили сообщила о готовящемся наступлении под Верденом. – Эва думала о том беспрестанно – их донесение что-нибудь изменило? – Как там все сложилось?

– Вашу информацию передали французскому командующему. – Похоже, Кэмерон решил на этом остановиться, однако под пристальным взглядом Эвы неохотно продолжил: – Этим данным не поверили. Потери были… огромные.

Эва зажмурилась, чувствуя, как в горле зарождается то ли смех, то ли вопль.

– Значит, все зря.

Ради этого донесения Лили пожертвовала собой. Эва оставила спящего Кэмерона и вернулась в смертельную опасность, потому что ради таких сведений стоило рисковать жизнью. Но все оказалось напрасно. Вопреки всем их усилиям кровавая баня состоялась.

– Выходит, от моей работы никакого толку.

– Не смейте так думать! – крикнул Кэмерон. Он хотел схватить Эву за плечи, но та отпрянула. – Вы спасли сотни, нет, тысячи жизней. Ваша сеть была лучшей, с ней не сравнится никакая другая.

Эва усмехнулась. Кому нужны восхваления, если поражений неизмеримо больше, чем побед? Сказочный шанс убить кайзера – неудача. Возможность сорвать наступление под Верденом – неудача. Попытка сохранить шпионскую сеть после ареста Лили – неудача.

– Не знаю, читали ли вы сообщения майора Аллентона, – продолжил Кэмерон. – Он говорит, вы ни разу не ответили. Вы удостоены вот этих наград. Майор собирался вручить их вам на похоронах Луизы. Она награждена посмертно.

Эва не шелохнулась. После неловкой паузы Кэмерон сам открыл коробку, в которой блеснули четыре ордена.

– Военный крест, Военный крест с пальмовой ветвью, орден Почетного легиона и орден Британской империи. Так оценен ваш подвиг.

Побрякушки. Эвы выбила коробку из рук Кэмерона.

– Не надо мне никаких наград.

– Ладно. Они побудут у майора Аллентона.

– Пусть засунет их себе в жопу!

Кэмерон поднял и уложил ордена в коробку.

– Поверьте, я тоже не хотел получать свою награду.

– Никуда не денешься, вы на службе. – Эва отрывисто хохотнула. – А вот я никому на хрен не нужна. Сделала свое дело, получила висюльки и могу валить обратно в свою контору. Да пусть ваша армия подавится этим мишурным говном!

Теперь Кэмерон поморщился от ее выражений. Он опустил глаза, и тут Эва сообразила, что не убрала руку в карман. Взгляд Кэмерона переходил с ее изуродованных пальцев на ее лицо и обратно. Казалось, он вспоминает целомудренную девушку с нежными руками, которую сам же отправил во Францию. Война, пытки, тюрьма и Рене Борделон не оставили от нее и следа. Та девушка превратилась в сквернословящую калеку, давно забывшую, что такое невинность. Ты не виноват, – хотела сказать Эва, увидев страдание в его глазах. Только он ей не поверит. Она вздохнула и сжала искалеченные пальцы в кулак.

– Из рапорта вы д-д-должны были знать об этом, – сказала она.

– Одно дело – знать, другое – увидеть своими глазами.

Кэмерон хотел погладить ее руку, но вовремя остановился. Слава богу, – подумала Эва, – он не заслужил, чтоб я его опять отпихнула. Кэмерон испустил глубокий вздох:

– Давайте выпьем.

В кошмарном портовом баре хриплоголосые официантки швыряли мутные стаканы с джином посетителям, в десять утра уже пьяным. Но в этой дыре, где не было даже окон, никто ни на кого не обращал внимания. После двух порций джина, отлакированных пинтой пива, Эва немного успокоилась. Она всегда гордилась своим хладнокровием в минуту опасности, только этот навык ей уже давно без надобности. Кажется, последний раз он пригодился в той комнате с зелеными стенами.

Рене. Эва прихлебнула пиво, смакуя его вместе с ненавистью, которая раньше горчила, а нынче была сладкой. Теперь-то руки развязаны. В сумке покоился «люгер». Тот старый пистолет с царапиной на стволе остался у Борделона, но ничего, и этот сгодится.

Весь из себя джентльмен, Кэмерон пил, однако, лихо – залпом опрокинул свой джин, пробормотав «За Габриелу». Эва вопросительно приподняла брови.

– Она тоже мой питомец, – пояснил Кэмерон. – Расстреляна в апреле шестнадцатого. Я поминаю всех, кого потерял. – Он поднял пинту. – За Леона.

– Я тоже была в вашем списке?

– Нет, в нем только те, кто погиб точно. – Взгляд Кэмерона стал обволакивающе нежен. – Со страхом я ждал известия о вашей смерти в Зигбурге.

– Я была к ней близка, когда погибла Лили.

Они обменялись долгим взглядом и снова заказали джин.

За Лили.

Помолчали.

– Для вас есть кое-что полезнее наград, – наконец сказал Кэмерон. – Мне удалось пробить вам военную пенсию. Небольшую, но она удержит вас на плаву. Может, сумеете купить жилье в Лондоне.

– Спасибо, – кивнула Эва.

От пенсии она не откажется – с такими руками в машинистки не пойдешь, а надо на что-то жить.

Кэмерон ее разглядывал.

– Вы почти не заикаетесь.

– Тюрьма излечила. Там понимаешь, что заикание – это еще не самое страшное. – Эва прихлебнула пиво. – Да вот это помогает.

Кэмерон отставил бокал.

– Эва, если я могу…

– Чем вы теперь занимаетесь? – оборвала Эва, не давая ему сказать то, о чем он потом пожалеет.

– Во время русской заварушки был откомандирован в Сибирь. Такого там насмотрелся… – Лицо его застыло от всплывших в памяти картин заснеженной России. Эва не спросила, что там было. – Теперь еду в Ирландию, буду начальником учебного центра.

– Кого там готовят?

– Таких, как вы.

– Зачем? Война закончилась.

Кэмерон невесело рассмеялся.

– Всегда на подходе новая.

Думать о молодом поколении шпионов, которых поглотит очередная война, не хотелось. Ну хоть наставник у новобранцев будет хороший.

– Когда едете?

– Скоро.

– Вместе с женой?

– Да. С ней и нашим ребенком.

– Я за вас рада… в смысле, ваша жена очень хотела… – До чего утомительны эти любезности, – подумала Эва, – чувствуешь себя Сизифом. – Как назвали ребенка?

– Эвелин, – тихо ответил Кэмерон.

Эва уставилась на запятнанную скатерть.

– Почему не Лили? Или Габриела? Почему мое имя, а не чье-то другое?

– Взгляните на себя, и вопрос отпадет.

– Я себя видела. Калека.

– Ничего подобного. Вас не сломить, вы отлиты из стали.

Эва судорожно вздохнула.

– Простите, что тогда обманула и сбежала от вас. Вы же не хотели, чтоб я возвращалась в Лилль. – Голос ее сел. – Мне очень жаль.

– Я все понимаю. – Рука Кэмерона придвинулась ближе, почти соприкоснувшись с ее страшными пальцами.

– Я жалею… – начала Эва и смолкла. О чем? Что он женат? Но в таком состоянии она не смогла бы стать ему парой, даже будь он свободен. Что они не переспят? Но ее кошмары не позволят ей с кем-нибудь делить постель. Что нельзя вернуть прошлое? Какое, до Зигбурга? До Лили? До войны? – Я желаю вам счастья.

Прежде Кэмерон поднес бы ее руку к губам. А сейчас он пригнул голову и приник губами к ее раздробленным костяшкам.

– Я сломленный солдат, Эва, душа моя изнемогает под грузом памяти о погибших агентах. Мне уже не быть счастливым.

– Может, вам уйти в отставку?

– Это не выход. В прошлом много потерь, но в Ирландии меня ждут курсанты… И я подготовлю их лучше, чем всякие козлы вроде Аллентона.

Эва поняла, что он пьян. Трезвый Кэмерон никогда не поносил начальство.

– Я еще могу быть полезен. – Кэмерон тщательно выговаривал слова. – Вот отправлюсь в Ирландию и взращу новое поколение пушечного мяса. Буду работать, пока есть силы. А потом, наверное, сдохну.

– Или уйдете на покой.

– Покой нас убивает, Эва. Конечно, если его не опередит пуля. – Кэмерон горько усмехнулся. – Пуля, скука или бренди – вот что нас приканчивает. Видит бог, мы не созданы для мирной жизни.

– Нет, не созданы. – Эва тоже поцеловала ему руку.

Они еще выпили, Кэмерону было пора на вокзал. Даже пьяный, он оставался англичанином – взгляд остекленевший, но походка прямая.

– Через неделю отбуду в Ирландию, – уныло проговорил Кэмерон, словно его ждал ад. – А вы куда?

– Обратно во Францию. И как можно скорее.

– А что у вас там?

– Враг. – Эва поправила на плече сумку с приятной тяжестью «люгера». – Рене Борделон. Я убью его, даже если это станет моим последним поступком в жизни.

Вот на что она сгодится после войны.

Позже, вспоминая растерянный, полный горечи взгляд Кэмерона, Эва отдала должное артистизму, с каким он ее провел.

– Эва… – Майор запнулся. – Рене Борделон мертв… Вы не знали?